Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Теоретические проблемы изучения гражданской идентичности и социальная практика

Версия для печати

Специально для портала «Перспективы»

Леокадия Дробижева

Теоретические проблемы изучения гражданской идентичности и социальная практика


Дробижева Леокадия Михайловна – главный научный сотрудник Института социологии РАН, руководитель Центра исследования межнациональных отношений, профессор НИУ Высшей школы экономики, доктор исторических наук.


Теоретические проблемы изучения гражданской идентичности  и социальная практика

Гражданская идентичность ‒ «барометр» консолидации общества, определенное условие целостности государства. Новая российская идентичность формировалась в сложных условиях массовых национальных движений сепаратистского характера и распада СССР. Она продолжает формироваться и сейчас, согласно опросам, гражданская идентичность россиян укрепляется в контексте событий на Украине.

Гражданская и этническая идентичность всегда считались отражением изменений в обществе. Гражданская идентичность ‒ «барометр» консолидации общества, солидарности общественных сил, определенное условие целостности государства. Поэтому интерес к ее изучению не угасает.

Новая российская идентичность формировалась в сложных условиях массовых национальных движений сепаратистского характера и распада СССР. Страна потеряла привычные пространственные очертания, систему социальных отношений, политическое устройство. В сравнении с гражданами Эстонии, Латвии, Литвы, Украины, Армении, Грузии, других бывших республик Союза, которые всегда считали себя гражданами не только СССР, но и республик, жители РСФСР ощущали себя советскими гражданами, но редко россиянами. «Наш адрес ‒ не дом и не улица, наш адрес ‒ Советский Союз», ‒ эти слова популярной песни были прежде всего про них.

Не только Россия, но и другие страны ведут поиски своей идентичности. В Японии решают вопрос, относится ли эта страна больше к Азии в силу своих географии и культуры или же к Западу ‒ по богатству и современности. В Германии обсуждают проблемы единства ее граждан через преодоление исторически недавнего разрыва общего маркированного пространства и места страны в европейском сообществе.

Естественно, корректное диагностирование гражданской идентичности в сравнительной перспективе возможно только в том случае, если ученым и политикам удается договариваться об определении самого понятия. Остановимся на ряде теоретических вопросов, которые дискутируются при изучении гражданской идентичности, а также результатах социологических исследований, позволяющих охарактеризовать содержание гражданской идентичности в российском обществе.

В разных научных дисциплинах гражданская идентичность понимается несколько по-разному. Социальные психологи подразумевают под ней главным образом самоотождествление – «кто мы». Философов, историков, в ряде случаев социологов интересует, «какие мы». Таким образом, речь идет о более узкой или более широкой трактовке. И те и другие исследователи чаще всего опираются на концепции, выработанные социальными психологами, ‒ прежде всего работы Эрика Эриксона, который понимал идентичность как «самоотождествление», имеющее социально-культурную основу, и пришел к выводу, что идентичность связана с идеологией. Это было очень важно, так как ориентировало на изучение механизма формирования идентичности. Все используют также работы Г. Тэжфела и Дж. Тернера [1], которые обратили наше внимание на то, что в основе социального восприятия человека лежит категоризация. Это тоже важно, поскольку связано с ролью государства в создании символов, идеологий. В этом исследователи бесспорно соглашаются. Все принимают подходы Д.Г. Мида о том, что идентичность формируется во взаимодействии с другими людьми.

Дискутируется вопрос: как определять гражданскую идентичность. Есть два представления. Например, В.А. Тишков, который одним из первых использовал понятие «российской нации», пишет о гражданской идентичности в одних случаях как о лояльности государству, а в других ‒ что это «солидарность и повседневная лояльность, чувство принадлежности к одному народу и признание государства своим». То есть в определении фигурирует уже не только государство, но и общность ‒ народ [2].

В кросскультурных сравнительных исследованиях гражданская идентичность измеряется ответственностью за дела в стране, готовностью действовать во имя ее интересов, доверием к окружающим, участием в общественных акциях, проявлениями солидарности.

Гражданская идентичность обычно бывает связана с государственной идентичностью. Чтобы выяснить представления россиян об их гражданской идентичности, этносоциологи Института социологии РАН [3] сначала в экспертных, потом пилотных (пробных), а затем и в репрезентативных исследованиях в разных регионах страны спрашивали респондентов: что их объединяет с гражданами России? Самым значимым фактором, набирающим больше всего голосов в сравнении с другими, является «общее государство» ‒ 60‒85%. Среди других консолидирующих представлений – родная земля, природа (35-60%); язык, культура, ответственность за судьбу страны (20-36%); обычаи, черты характера, иное (до 10%). Естественно, выбор зависит от исторического опыта, места проживания, этнического состава окружения, кругозора людей. Но совершенно очевидно, что российская гражданская идентичность ‒ это реально государственно-гражданская идентичность.

Идут споры, можно ли нашу российскую идентичность вообще интерпретировать как гражданскую, поскольку гражданская общность еще не сложилась [4]. На наш взгляд, есть ряд обстоятельств, которые говорят об элементах именно гражданской идентичности. Так, до 30% в Татарстане и Башкортостане (а в далекой Саха (Якутии) до 40%) упоминают среди консолидаторов ответственность за дела в стране. На вопрос, насколько близко респондент ощущает связь с гражданами страны (не с государством, а с гражданами), мы получали ответы, что 70‒80% чувствуют эту связь [5], а до половины опрошенных говорят о «тесной связи». Следовательно, у людей есть какое-то представление о сообществе. А согласно известной в социологии теореме Томаса (Томас Знанецкий): если люди имеют какие-то представления (даже если они не всегда совпадают с реальностью), они действуют согласно своим представлениям.

Индикатором именно гражданской идентичности является уровень доверия к окружающим людям, государственным и общественным институтам. Уровень доверия (по общероссийским выборкам) к Президенту РФ вырос в 2000-е годы: с 65% в 2001 г. до 78% в 2010 г., одобряли его деятельность в августе 2014 г. уже 84% граждан. К Государственной Думе и Совету Федерации доверие колебалось, но в последнее время чаще им доверяли, чем не доверяли. Высок уровень недоверия судам, полиции, профсоюзам, а доверяют чаще церкви и армии [6].

Несмотря на то, что немалая часть наших граждан нередко «чувствовали страх перед беспределом и разгулом преступности в стране» и «чувствовали несправедливость всего происходящего» [7], половина в 2000-е годы считали, что «Родина у человека одна, и нехорошо ее покидать» [8].

Для гражданской солидарности важно доверие к окружающим людям. По данным ИС РАН, «чувствовали надежную поддержку близких и коллег, знали, что они придут на помощь, если понадобится», 48% (часто) и 42% (иногда).

В Татарстане и в 1990-е годы, и в 2012 г. 90% татар отвечали, что они полностью или скорее доверяют контактирующим с ними русским; практически так же отвечали русские в отношении татар [9].

В социологии в концепции П. Штомпки [10] рассматриваются круги доверия, характеризующие общество. Первый ‒ это самые близкие люди: семья, близкие друзья; второй – это круг непосредственных контактов: соседи по дому, сослуживцы, коллеги по работе, сотоварищи по интересам; третий – город, район; четвертый ‒ область, край, республика: контакты с ними расширяются, если проблемы выходят за пределы местных властей. И, наконец, пятый круг – страна, государство, носители национального суверенитета: на этом уровне создаются общенациональные законы, правила игры и средства принуждения. Считается, что в совокупности все это превращает людей в общество, гражданскую нацию.

Как видно из социологических данных Левада-Центра и Проекта ИС РАН «Двадцать лет реформ глазами россиян», уровень доверия у нас выше всего в первых двух кругах ‒ что, в общем, характерно и для других стран. Проблема в том, что пока, за исключением Президента, невелико доверие к институтам власти, особенно к судам и институтам принуждения.

Если основываться не на мнениях, а на конкретных фактах, то можно вспомнить о проявлении солидарности к жителям районов, которые пострадали от наводнений, о помощи больным детям, беженцам из районов вооруженных конфликтов, терпящим экологические бедствия. Так что по опыту прошедшего двадцатилетия можно говорить, во всяком случае, о формирующемся гражданском обществе и элементах именно гражданской идентичности.

Спорным вопросом оставалась оценка региональной идентичности, ее интерпретации как дезинтегрирующей или совмещающейся с государственно-гражданской. В 1990-е годы региональная идентичность в ряде случаев действительно была распространена шире и оставалась сильной (ответы: ощущаю связь в значительной степени). В начале второго десятилетия XXI в. республиканская идентичность уже не была столь конкурентной: до 90% и более респондентов ощущали связь и с гражданами России в целом, и одновременно с жителями республик в Татарстане, Саха (Якутии), Башкортостане. Различия оставались в значимости связи. Например, в Татарстане в значительной степени ощущали связь с республикой в 2012 г. 61% татар и 56% русских. (При допустимой ошибке в выборке около 5% данные практически одинаковы.) А с гражданами России такую сильную связь ощущали 58% татар и 57% русских, то есть также различий практически не было. В Саха (Якутии) связь с республикой в значительной степени ощущали 63% якутов и 36% русских, а с гражданами России ‒ 48% якутов и 52% русских. Притом что в целом с гражданами России чувствовали связь 91% якутов и 91% русских [11].

При ответах на вопрос «кем Вы себя чувствуете в большей мере?» среди татар, башкир, якутов в 2011‒2012 гг. более 50‒65% выбрали паритетную российско-республиканскую идентичность. Среди русских в республиках такой ответ выбирали 43‒54%, а 30‒40% выбирали преимущественно российскую [12]. Более часто последний выбор делали русские Саха (Якутии), что скорее всего связано с тем, что в этой республике меньше русских-старожилов, в то время как большинство русских в Татарстане и Башкортостане – люди, родившиеся в республике, живущие здесь из поколения в поколение. Судя по идеологии и практике, так же как и по опросам в последнее десятилетие, у нас нет оснований драматизировать балансирование государственно-гражданской и региональной идентичности.

Наши коллеги из регионов в 2000-е годы чаще говорили о региональной идентичности как части государственной, гражданской идентичности. Как видно по результатам опросов со второй половины первого десятилетия и до 2014 г., это было действительно так. Вывешивание флага Германии в Калининграде или действия инициативных групп по созданию Сибири как субъекта федерации после вхождения республики Крым и Севастополя в РФ – все это были действия одиночек или небольших групп. Общая тенденция совместимости гражданской и региональной идентичности не значит, что нет проблем в федеративных отношениях; они есть, особенно в бюджетных вопросах, но их нельзя оценивать как сепаратистские.

Другая проблема – совместимость государственно-гражданской и этнической идентичности. В 1990-е годы, особенно в первой половине, этническая идентичность превалировала. Она, можно сказать, даже замещала некоторые макроидентичности ‒ например, профессиональные, поскольку, борясь за выживание, учителя, врачи, инженеры трудились бебиситтерами, работали на рынках, распространяли какие-то товары, становились мелкими предпринимателями. Немало людей меняли свою региональную идентичность – уезжали на заработки в новые места, где можно было найти работу. Недавние жители Махачкалы, Дербента, Грозного, устраиваясь работать в Москве, нередко нарочито говорили: «мы москвичи». Примечательно, что специалисты по миграционным процессам и сейчас не могут нам, социологам, дать точный ответ, сколько времени должен прожить тот или другой человек в данном месте, чтобы его можно было считать не мигрантом, а местным жителем. А национальность как раз казалась той устойчивой нишей, где тебя «соплеменники» всегда поймут, в каких бы местах ты ни жил и ни работал. К тому же у немалой части наших граждан этническая идентичность была актуализирована. У русских ‒ из-за потери большой страны, из-за того, что обвинения против советской власти переносились на них, из-за того, что они потеряли статус «старшего брата». А у титульных национальностей республик актуализация этничности происходила в связи с суверенизацией. В начале 2000-х годов часто ощущали связь с людьми той же национальности до 50% и более респондентов, а с россиянами такую связь чувствовали не более трети.

Так что были реальные основания в государстве озаботиться формированием общенациональной, политической, государственной и гражданской идентичности.

У этнической идентичности иные консолидирующие признаки.

По национальному ‒ этническому ‒ признаку людей объединяют язык, культура, родная земля, природа, историческое прошлое и черты характера. Таким образом, разные идентичности перекрещиваются, как бы друг друга подпитывают, особенно часто у русских, поскольку родная земля и историческое прошлое воспринимаются многими в страновом пространстве. К тому же русские в качестве части этнической идентичности на четвертом–пятом месте называют государство. Поэтому чаще всего речь идет о многосоставной идентичности.

Существуют представления, что гражданскую идентичность мы вводим для того, чтобы снизить сильную этническую идентичность, и в чем-то это действительно так. К сожалению, некоторые специалисты даже сильно переусердствуют в этом отношении. Недавно вышла статья А.С. Железнякова и Т.Н. Литвиновой в ежегоднике «Россия реформирующаяся» (вып. 11, 2012 г.), где они пишут, что их цель «в теоретико-практическом ключе рассмотреть возможность постепенного замещения в иерархии идентичностей этнической идентичности общенациональной» в условиях нашего культурного многообразия. Такое представление есть и на повседневном уровне. Например, при обсуждении Стратегии национальной политики раздавались такие голоса: зачем мы говорим «русские», «татары»? давайте мы будем говорить «все граждане». Кому-то ‒ например, С. Говорухину ‒ не нравилось слово «россияне». А в республиках не всегда хотели принимать это определение, так как полагали, что этим их хотят лишить национальности.

В начале 2014 г. в Сочи, когда Президент РФ встречался с журналистами, ему задали вопрос: вот мы, люди разных национальностей, между собой поговорили и думаем ‒ может быть, не будем называть себя армянами, турками, лезгинами, а будем считать себя россиянами, гражданами России? Президент отвечает: «формула…правильная: сначала россиянин, а потом уже представитель какого-то этноса, без всякого принижения значения вот этой самобытности каждого народа, каждой национальности». Журналистка уточняет: значит, гражданская идентичность? Он отвечает: одновременно и этническая [13]. То есть Президент понимает, насколько недопустима такая замена. Потому что в этом случае мы сразу можем иметь всплески неприятия в Якутии, Татарстане, Чувашии, других республиках. Люди не согласны свою этническую идентичность забыть. И прежде всего на это не согласны русские. Идентичность русских выросла именно за последнее десятилетие. Это мы видим по итогам репрезентативных опросов [14].

У русских сильной этнической идентичности (ответы: ощущаю сильную связь с людьми моей национальности) сейчас не меньше, чем у других национальностей. Например, среди татар, якутов в республиках и русских в регионах с доминирующим русским населением и в республиках так отвечают около 70% и более. Поэтому предлагаемая замена ‒ вопрос не только теории, но практики и жизни сегодняшнего нашего сообщества.

Конечно, при формировании гражданской идентичности очень велика роль государства. Государство ‒ как раз тот ресурс, который может насаждать какие-то категории, определения, создавать схемы консолидации.

Совмещенные множественные идентичности (а не конкурирующие и выстраиваемые иерархически) – государственно-гражданская, этническая, региональная, локальная ‒ признак гармоничного развития общества. Во многом такое развитие зависит от типа декларируемого и реально функционирующего государства. Поскольку в 2011‒2012 г. не прекращались дискуссии вокруг вопроса, многонациональное у нас государство (Конституция 1993 г. провозглашена от имени многонационального народа России) или национальное – моноэтническое, и этот же вопрос вставал при обсуждении проекта Стратегии государственной национальной политики, разберем его подробнее.

Во время президентских выборов в 2012 г. В.В. Путин писал: «Глубоко убежден, попытки проповедования идеи построения русского “национального”, моноэтнического государства противоречат всей нашей тысячелетней истории. Более того, это кратчайший путь к уничтожению русского народа…» [15].

В ходе всероссийского опроса в 2011 г. и опросов в республиках в 2011‒2012 гг. респондентов спрашивали: каким государством должна быть Россия?

Россия должна быть государством русских людей;

Россия – многонациональная страна, но русские составляют большинство, и поэтому должны иметь больше прав;

Россия – общий дом для многих народов. Все народы должны обладать равными правами, и никто не должен иметь никаких преимуществ.

В России в целом (в массиве опрошенных большинство русских) последнее мнение в 1995 г. разделяли 65% респондентов, а в 2011 г. – 47%; с особыми правами русских соглашалось более 1/3. В республиках же – Татарстане, Башкортостане, Саха (Якутии) ‒ более 80% и русских и людей титульной национальности выбирали в 2011 г. последнюю позицию: «Россия ‒ общий дом для многих народов. Все народы должны обладать равными правами, и никто не должен иметь никаких преимуществ».

Вопрос типа государства ‒ принципиальный для формирования гражданской идентичности и гражданского общества.

Российское государство многоэтническое, и поэтому, чтобы оно воспринималось как свое, все граждане должны быть уверены в реализации каких-то их интересов. Во время проведения исследований в Саха (Якутии) мы брали экспертные интервью у людей, активно участвующих в общественной жизни. Приведу высказывание ученого, в прошлом члена парламента республики (Ил Тумен): «Чтобы почувствовать себя россиянами, мы должны знать, что можем быть услышаны на российском пространстве». Такие же интервью брали совсем в другом регионе, на противоположном краю России – в Сочи, во время подготовки к Олимпиаде 2014 г. И там были те же настроения: «А что делает для нас государство? Вот здесь мы живем ‒ русские, армяне, теперь абхазов много ‒ и все слышим, что мы должны учесть государственные интересы, иметь гражданскую идентичность. Мы для государства – да, а что государство для нас? Должна же быть какая-то для каждого человека, какой бы он ни был национальности, позитивная перспектива». Так говорил преподаватель, помогавший горсовету в проведении многонациональных форумов, у которого мать русская, отец – украинец, жена – армянка [16].

В 2011‒2012 гг. в России, как и в других странах, обсуждался вопрос об эффективности политики мультикультурализма как способа регулирования интеграционных процессов. Для проводивших эту политику США, Канады, Австралии проблемы состояли в интеграции иммигрантов. Перед Россией стоит задача консолидации полиэтнического общества и прибывающих инокультурных мигрантов. В нашем государстве нельзя свести национальную политику только к интеграции иммигрантов и, как в Германии или Франции, позволять им жить по своим культурным нормам в повседневной, бытовой сфере, лишь бы они соблюдали законы страны и встраивались в политическую жизнь общества. Мы не можем принять политику Франции ‒ практически ассимиляторского направления. И не только потому, что у российского народа иное историческое прошлое, но еще и потому, что современная этническая политика проводится в условиях, когда взаимодействующие в стране этносы знают и про Конституцию РФ, и про первый параграф Устава Объединенных наций, и про Гражданские пакты 1966 г., дающие им право на самоопределение, а также имеют опыт массовых национальных движений. Следовательно, если мы хотим сохранить межэтническое согласие, мы не можем копировать ни американскую, ни канадскую, ни французскую модели интеграционной политики, а должны определять собственную.

В связи с нашими историческими особенностями в научном и политическом пространстве шли споры, не означает ли понимание многонационального российского народа как нации невозможность для русских, татар, башкир, чувашей, якутов также называться нациями. Некоторые ученые, участвующие в политике ‒ например, академик Академии наук Татарстана Р.С. Хакимов ‒ считали, что может быть сформирована и татарстанская (республиканская) политическая нация. Идеологи русского национализма (К. Крылов, А. Севастьянов, Е. Холмогоров) полагали, что русские не готовы стать просто этнической общностью, и, даже не вступая в активную полемику по этому вопросу, просто продолжали использовать термин «нация» применительно к русским. То же происходило и в российских республиках. В научном пространстве уже использовалось понятие нации в политическом значении: российская нация и этнические общности. В некоторых случаях употреблялись (например, Р.Г. Абдулатиповым) понятия «этнонация» применительно к русским, татарам, аварцам, чеченцам и др. и «нация» применительно к российской нации.

Но, пожалуй, главным было то, что понятие «нация» в повседневной, практической жизни продолжало применяться к людям разной национальности. В.А. Тишков, который еще в 1990-е годы предлагал «забыть о нации» применительно к этничности и использовать это понятие только для определения гражданской, политической общности, рекомендует понимать российскую нацию как «нацию наций», по аналогии с испанской. В Испании, как известно, каталонцы, баски, кастильцы тоже именуются нациями, но признается и единая Испанская нация. Именно на основе такой общности формируется гражданская, или государственно-гражданская идентичность. У одних народов (как мы видели на примере русских) такая идентичность тесно связана с этнической, у других это параллельно функционирующие идентичности.

Есть еще один обсуждаемый вопрос. В последнее время в мировой науке довольно модной стала работа Р. Брубейкера [17], связанная с идеологией антигруппизма. Больше всего это касается, конечно, этнической идентичности, потому что существует тенденция избавляться от восприятия людей через расовые и этнические категории. Как и когда, при каких условиях люди связывают свою идентичность с той или другой категорией? Это важно и для гражданской идентичности: когда мы чаще воспринимаем себя гражданами России, в каких случаях? От этого зависит сила идентичности, актуализация ее. Здесь мы попадаем в ситуацию противотока, потому что на Западе все время говорят об исчезающих государственных идентичностях и формировании более глобальных ‒ например, «мы – европейцы». Но не все граждане Германии или Франции, как известно, согласны с этим. Судя по литературе, не так просто стать европейцем, перестав быть итальянцем, французом, немцем. В Германии даже говорят о не просто о «ведущей культуре» [18], но о «немецкой ведущей культуре» [19]. То есть там тоже есть сложности. Но для нас-то это особенно актуально. Потому что мы гражданскую идентичность только формируем. Президент РФ в выступлениях говорит о «российской нации», о гражданской идентичности: «мы как нация» [20]. В последние годы практически в каждом президентском Послании Федеральному Собранию присутствуют либо «российская нация», либо «гражданская идентичность». Стратегия государственной национальной политики говорит о гражданской идентичности как главной целевой установке. Поэтому мы в данном случае не можем пойти по фарватеру брубейкеровского направления без корректировки. Если в отношении этнической идентичности это еще обсуждаемо, то в отношении гражданской идентичности совершенно очевидно. Мы должны больше заботиться о том, как формируется эта идентичность, какие смыслы в нее вкладываются.

Как уже упоминалось, одним из важных мотивов формирования в России гражданской идентичности было ‒ снять избыточную этническую актуализацию, приводящую к сепаратистского типа национализму. Однако, как показывает мировой исторический опыт, без культурно-отличительных групп построить общество не удается, и поэтому важно, чтобы понятие гражданских политических «наций», как и культурно-языковых, наполнялись демократическим содержанием [21].

Отношение к меньшинствам считается одним из показателей уровня демократии в государстве. И характер государственно-гражданской идентичности в полиэтнических странах определяется в том числе и взаимоотношениями граждан государства разной этнической принадлежности. В ситуациях, когда люди каких-то национальностей или иных государств предстают в «образе врага», идентичность граждан характеризуется как негативная. И наоборот, если доминируют позитивные, конструктивные установки, направленные на достижение гуманных целей ради общего блага, когда «другие» воспринимаются как граждане страны, партнеры по трудовой деятельности и неформальному общению, идентичность оценивается как позитивная.

Для характеристики российской идентичности имело значение то, что она формировалась в условиях социальной, экономической и политической трансформации. В 1990-е годы более 60% граждан часто «испытывали стыд за состояние своей страны», более половины часто чувствовали, что «дальше так жить нельзя» [22]. До половины россиян ощущали «собственную беспомощность повлиять на происходящее вокруг».

В конце первого десятилетия 2000-х «стыд за состояние в стране» и «собственную беспомощность» часто испытывали уже до трети населения. Это меньше, чем в 1990-е, но тоже немало.

Все эти болезненные ощущения, особенно в 1990-е годы, влияли на распространение негативных настроений. Во время опросов по проекту ИС РАН 2011 г. «20 лет реформ глазами россиян» [23] половина респондентов согласилась с суждением: «Все средства хороши для защиты интересов моего народа». И столько же (половина опрошенных) часто хотели принудительно выселить представителей каких-то национальностей из города (села).

Отношение к «иным», «другим», положительное или отрицательное, никогда не бывает изолированным. Не случайно общее агрессивное желание «перестрелять всех, из-за кого жизнь в стране стала такой, какова она сейчас» часто испытывали в начале 2000-х половина, а в 2011 г. до трети населения [24].

Такие социально-психологические состояния и говорят о характере идентичности граждан. Как очевидно негативную ее оценивал Л.Д. Гудков в 1990-е. В 2000-е произошли позитивные сдвиги. Во всяком случае, меньше было изоляционистских настроений. Негативные установки (по данным исследований Института социологии РАН, а также Левада-Центра и ФОМа) в отношении контактов с людьми других национальностей не превышали 30% в течение уже 5 лет [25].

Ксенофобия проявлялась главным образом в отношении к мигрантам иной культуры – из Средней Азии и с Кавказа, в том числе к нашим согражданам из Чеченской республики и Дагестана. Естественно, это не было просто проблемой культурной отличительности. Аргумент «различий в поведении и образе жизни» назывался третью респондентов, 1/5 из них говорили о конкуренции в стремлении занять престижные рабочие места. Но более всего неприязнь связывалась с тем, что приезжающие ведут себя «как хозяева на нашей земле». Эти аргументы наших соотечественников перекликаются с зарубежными западноевропейскими настроениями, выразители которых приводят доводы о размывании культуры доминирующего этноса [26], о нарушении принципов справедливости привилегиями для этнических меньшинств.

До недавнего времени антииммигрантские настроения были характерны больше для крупных мегаполисов, которые приняли на себя основной быстрый приток мигрантов. Но теперь подобные установки мы фиксировали и в республиках, и в пограничных областях России.

Снимать негативные проявления российской идентичности возможно только комплексом мер: законодательной практикой, четко сформулированной политикой. В Стратегии государственной национальной политики, принятой Указом Президента РФ 19 декабря 2012 г., говорится о многонациональном народе Российской Федерации как о российской нации, о формировании и укреплении российской нации, о гражданской идентичности как цели политики, о сохранении и развитии культур народов России.

Очень важна позиция лидеров страны. В выступлениях Президента РФ регулярно уделялось внимание многонациональности страны как ее ресурсу, значимости межнационального согласия. Кроме реакции на оперативные вопросы (например, создание учебников истории, воспитывающих патриотические чувства), Президент два раза в год проводит заседания Совета при Президенте РФ по межнациональным отношениям.

Поддерживать взаимопонимание между людьми разных социальных слоев и этнических групп призваны СМИ, образовательная система. Уже несколько лет действует Гильдия журналистов, работающих в сфере межнациональных отношений. Но все эти механизмы не смогут реализовать гуманистические идеи без поддержки в обществе. Пока любое унижение достоинства людей не станет табуированным, оздоровление не наступит.

Сейчас всего 1/5 населения называет среди тревожащих проблем снижение морали и нравственности, в то время как о коррупции и преступности тревожатся более трети и до 45% [27], хотя они тоже связаны с состоянием морали в обществе.

Формирование позитивной гражданской идентичности связано с консолидацией общества вокруг целей, обеспечивающих развитие. Среди них в ходе опросов 2011‒2012 гг. назывались «идея единения народов России в целях ее возрождения как великой державы», «идея укрепления России как правового государства» ‒ их поддерживало более трети опрошенных. То же, что декларировалось в публичном пространстве, ‒ например, «идея индивидуальной свободы, приоритета личности над интересами государства» или «идея особой исторической миссии русского народа» ‒ набирало 8‒9%.

Был один выбор, который показался нам примечательным: он опровергает идеи о так называемой терпимости русского народа, его традиционализме. Более 60% респондентов выбрали позицию «Свобода – это то, от чего нельзя отказаться ни при каких обстоятельствах». Правда, при выяснении, что они имеют в виду под свободой, оказалось, что для более чем 60% опрошенных это «возможность быть самому себе хозяином». То есть это больше индивидуальная, а не коллективная ценность [28].

Цементирующим в общенациональной идентичности является чувство Родины. Представление о ней эмоционально окрашено и составляет компонент идентичности, который именуют патриотизмом. Судя по опросам, патриотизм связывают с «любовью к стране», «стремлением улучшить жизнь в стране», «гордостью своей страной» ‒ 92‒97% ответивших [29]. Взрыв патриотизма в России был в связи с Олимпиадой в Сочи, с возвращением Крыма.

События на Украине, отношение к нашим соотечественникам, оказавшимся в условиях военных действий с правительственными войсками, вызвали не только эмоции, но и действенные отклики россиян, подтвердившие их гражданскую и этническую идентичность. Поддержка Президента РФ достигала самого высокого уровня – 83‒86%. 85%, по данным опросов Левада-Центра 8 августа 2014 г., считали присоединение Крыма большим достижением политического руководства страны. Вместе с тем 55% полагали, что руководству надо сосредоточиться на решении собственных социальных и экономических проблем, в то время как 31% относили стратегические и геополитические проблемы к более важным. В обществе предлагались разные действия как гуманитарного, так и военного характера. В связи с этим вспоминаются строки нашего соотечественника, поэта и дипломата Федора Тютчева:

«Единство, возвестил оракул наших дней, быть может скреплено железом лишь и кровью,

но мы попробуем сплотить его любовью, а там увидим, что окажется сильней».

Ученым и политикам, всему обществу предстоит подумать о том, как наша гражданская идентичность могла бы укрепиться через добро, а не разрушающие единение призывы. Проблемой остается более глубокое ее наполнение гражданскими ориентациями и ответственностью за дела в стране, за судьбу нашего общества.

Примечания:

[1] Psychosocial Identity // A way of looking at Things. Selected Papers, N.Y., 1995; Tajfel H., Turner J. The Social Identity Theory of intergroup Behavior // Psychology of intergroup relations. Chicago, 1986.

[2] Российский народ. История и смысл национального самосознания. М.: Наука, 2013. С.22, 64-66.

[3] Проект «Гражданская, региональная и этническая идентичность. Проблемы интеграции российского общества» (рук. Л.М. Дробижева).

[4] Паин Э.А. Этнополитический маятник. М.: Институт социологии РАН. 2004. С.310.

[5] Колебания ответов по данным ВЦИОМ, Левада-Центра, Института социологии РАН, RLMS зависят от объемов выборок и принципов проведения опросов в исследованиях.

[6] Пресс-выпуски Левада-Центр 21-24 марта 2014 г. и 27.08.2014 г.

[7] По данным проекта ИС РАН «20 лет реформ глазами россиян» 36% и 46% соответственно испытывали в 2011 г. такие чувства.

[8] Там же.

[9] Дробижева Л.М. Этничность в социально-политическом пространстве Российской Федерации. М.: Новый Хронограф, 2013 г. С. 331.

[10] Штомпка П. Доверие – основа общества. М. Логос. 2012 г.

[11] Там же. С 324-326.

[12] Там же.

[13] Путин В.В. Встреча с Общественным советом по подготовке Олимпиады-2014. Президент России. URL: http.www.kremlin.ru/transcrips/20203

[14] 20 лет реформ глазами россиян. М.: Весь Мир. 2011. С.222, 227; Гражданская, этническая и региональная идентичность: вчера, сегодня, завтра. М.: РОССПЭН, 2013 г. С.61

[15] Путин В.В. Россия: национальный вопрос// Независимая газета. 23.01.2012. с.1.

[16] Архив Отдела этнической социологии ИС РАН. Экспедиция 2011 г.

[17] Брубейкер, Р. Этничность без групп. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2012 г.

[18] Считают, что термин ввел Б. Тиби из Гётинга в 1998 г.

[19] Этот термин впервые использован Почетным редактором газеты Die Zeit Т. Зоммером.

[20] Путин В.В. Послание Федеральному Собранию Российской Федерации. 8 июля 2000 г.

[21] См. об этом подробнее. Майкл Линд. В защиту либерального национализма// Панорама – Форум. №1 (4) 1996, Foreign Affair, май-июнь, 1994 г. т.73, №3, с.87-100.

[22] Российская идентичность в условиях трансформаций. М.: Наука, 2005 г. С. 37.

[23] 20 лет реформ глазами россиян. М.: Весь мир, 2011 г.

[24] Там же. С. 74, 75, 76.

[25] Левада-Центр. Об отношении россиян к миграции и межнациональной напряженности. 25 ноября 2013 г.

[26] Привожу по интервью с профессором Эгбертом Яном из ФРГ.

[27] 20 лет реформ глазами россиян. М.: Весь мир, 2011 г. С. 78.

[28] Там же.

[29] 20 лет реформ глазами россиян. М. Весь мир, 2011 г. С. 219.

Читайте также на нашем портале:

«Гражданская идентичность в российском и украинском обществах» Евгений Реутов

«Национальные практики формирования гражданской идентичности: опыт сравнительного анализа» Ирина Семененко

«Актуальный дискурс о типах и тенденциях развития национального государства» Елена Пономарева

«Исследование проблем политической идентичности России» Ольга Попова

«О «национальной концепции истории Украины» и фальсификациях» Андрей Марчуков

«Современная Россия: в поисках новой национальной субъектности» Леонтий Бызов

«Социокультурная модернизация и конфликт идентичностей» Ирина Семененко

«Историческая память и образ прошлого в культуре пореформенной России» Ольга Леонтьева

«Конфликтогенные компоненты гуманитарного обучения в условиях множественности идентичностей: пути решения проблемы» Павел Хроменков

«Европа не есть Запад: интересы, ценности и идентичность в европейской традиции» Дарио Читати

«Цивилизационное измерение модернизации: Россия в контексте мирового опыта» Ирина Кудряшова

«Российская политическая культура и европейские политические ценности: актуальные интерпретации» Ирина Василенко

«Международная стратегия России: основные векторы и болевые точки » Круглый стол Центра исследований и аналитики Фонда исторической перспективы

«Феномен майданной демократии: выступления на круглом столе ЦИА ФИП «Демократизация: проект и реальность»» Кирилл Коктыш. Алексей Токарев


Опубликовано на портале 10/09/2014



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика