Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Поиск политического равновесия. Эволюция партийной системы Турции в период Третьей Республики (1983-2009)

Версия для печати

Специально для сайта «Перспективы»

Вячеслав Шлыков

Поиск политического равновесия. Эволюция партийной системы Турции в период Третьей Республики (1983-2009)


Шлыков Вячеслав Иванович – кандидат исторических наук, доцент кафедры истории Ближнего и Среднего Востока Института стран Азии и Африки.


Поиск политического равновесия. Эволюция партийной системы Турции в период Третьей Республики (1983-2009)

Партийная система Турции периода Третьей Республики прошла путь от доминантной партии и сильного правительства (1983–1991) к раздроблению электората и слабым коалиционным кабинетам (1991–2002). С 2002 года страна вернулась в фазу доминирования одной политической силы - умеренно исламистской Партии справедливости и развития. Однако события 2008 года сильно изменили обстановку. Перед Турецкой республикой, считает тюрколог, доцент Института стран Азии и Африки Вячеслав Шлыков, вновь замаячил призрак политической нестабильности.

На протяжении полувековой истории существования в Турции многопартийной демократии её партийная система во многом служит ключом к странной смеси успехов и поражений этой страны.
С одной стороны, Турция сохранила свою базовую демократическую структуру, с другой – эта структура неоднократно разрушалась. Барри Рубин справедливо утверждает, что «форма современной партийной системы частично является результатом прошлых вмешательств армии в политику и, возможно, ожиданием будущих» [1]. С одной стороны, Турция оказалась способна разрушить некоторые элементы этатистско-бюрократической доминантной политической культуры, с другой – государство всё ещё обладает большей властью над политиками и процессом принятия решений, чем в какой-либо западной демократии [2]. Это убеждает политические партии в приоритетности отношений с государством, ослабляя их отношения с избирателями. С одной стороны, Турция достигла определенных успехов на пути укрепления гражданского общества, с другой – оно остаётся относительно слабым и развилось в гораздо меньшей степени, чем ожидалось [3]. Политические партии не внесли существенного вклада в усиление гражданского общества, потому что не предвидели получения выгоды от него, а их собственные структуры остаются закрытыми для новых личностей и идей.
В целом у партий отсутствует сколько-нибудь существенная внутрипартийная демократия. Лидеры, совершающие крупные ошибки в ходе выборов или в качестве членов  правительства, выживают. Коррупция не приводит к политическому краху, о чём свидетельствует пример Тансу Чиллер. Новые идеи не возникают, поскольку не поощряются дискуссии. В политической культуре партий царит скорее подчинение, чем дух соревнования. Особенно неудовлетворительно действовали в этом смысле центристские партии, фактически поощряя активистов и электорат мигрировать на крайние фланги системы [4].
Современный политический ландшафт Турции, особенно после парламентских выборов июля 2007 года, сильно отличается от того, какой был в 1950-х – 1980-х годах. Главное, что бросается в глаза, – это уход в тень ранее доминировавших на политической сцене правоцентристских партий: Демократической партии Аднана Мендереса в 1950-х годах, Партии справедливости Сулеймана Демиреля во второй половине 1960-х – 1970-х годах, Партии Отечества Тургута Озала в 1980-х годах или же Партии верного пути Демиреля, а затем Тансу Чиллер, в первой половине 1990-х годов. Эти изменения происходили на протяжении всего периода существования Третьей Республики, но особенно в 1990-х – начале 2000-х годов, и их истоки следует искать в событиях 1980 года.
Ещё в 1997 году политолог Э. Калайджиоглу отметил, что политическую жизнь Турции потряс ряд дестабилизирующих факторов, которые перестроили её традиционный спектр партий. Эти факторы включают в себя углубление международных кризисов на Балканах и на Кавказе, вызов этнического национализма, эффективную мобилизацию исламистской ксенофобии, культурные расколы. Экономические неудачи 1994 года ещё больше усугубили политико-культурный кризис. В результате центр тяжести общественного мнения резко смещается из центра к правому флангу политического спектра [5].
В 1990-е годы углубление культурных расхождений и разрыв в межпоколенческой политической социализации привели к фрагментации и волатильности турецкого электората. Особенно сильно на изменениях партийных предпочтений сказалась «религиозность», на которую, в свою очередь глубоко влияет продолжительность и тип формального образования [6]. Как отмечает Нур Ялман, «в Турции образовательная карьера определяет культурные ценности личности» [7]. В турецком обществе культурное разделение было унаследовано от Османской империи [8].
Массу сложностей в турецкой политике породили запрет на названия партий и принудительные меры в отношении бывших видных политиков, введённые военным режимом в 1980-х годов, и последствия тех мер ощущаются доныне. Запреты нарушили непрерывность процесса политической социализации молодого турецкого электората. До переворота выбор политической партии происходил под влиянием родителей, семьи или даже больших родственных групп, ранее идентифицировавших себя с Народно-республиканской партией (НРП) или её основными конкурентами – Демократической партией (ДП) в 1950-е годы и Партией справедливости в 1960-е – 1970-е годы, обычно разделявших между собой 80–90% голосов электората [9]. Впоследствии независимые избиратели в большом количестве стали дрейфовать от одной политической партии к другой, хотя и не обязательно по всему лево-правому спектру [10]. Как отмечает профессор Озбудун, «волатильность избирателей возросла, в то время как идентификация партий опускается до ещё более низкого уровня» [11].
Возникший в 1980-х годах вопрос идентичности партий сохраняет своё значение и в настоящее время. Причём в той или иной степени это касается практически всех партий, в том числе и ныне правящей Партии справедливости и развития (ПСР) [12]. Результаты недавнего опроса избирателей, проведённого среди «традиционалистов и модернистов», иллюстрируют различное восприятие идентичности у сторонников ПСР и НРП.
 
Таблица 1. Партийная идентификация и идентичность
Идентичность / голосующие за
ПСР, %
 НРП, %
Я – турок
 80,1
 60,7
Я – мусульманин
 88,3
 38,0
Я – современный
 18,1
 42,2
Я – последователь Ататюрка
 17,7
 67,0
Я – гражданин
 30,0
 25,7
Я – демократ
 13,5
 28,5
Примечание: возможен выбор нескольких вариантов ответов.
Источник: BirolAkgün, TürkiyedeSeçmenDavranışı, PartilerSistemiveSiyasalGüven. Ankara, Nobel, 2007, p. 205.
 
Партия Отечества (ПО), например, первоначально попыталась объединить под своей крышей четыре различных и на вид несовместимых идеологических течения: консерватизм традиционного (суннитского) ислама, национализм, экономический либерализм и социальную демократию [13].
Между тем число реально сильных партий, которые могли бы сформировать правительство (самостоятельно или в коалиции с другими партиями) или повлиять на результаты выборов и распределение голосов, возросло с 4 в 1970-х годах до 7 в 1990-х годах. Подобное развитие также указывало, что электорат фрагментируется на множество голосующих блоков, приводя к фрагментации самой партийной системы. Не сработал и 10% избирательный порог, установленный для выборов в меджлис и изначально предназначенный для того, чтобы поощрить избирателей собраться вокруг двух–трех основных партий и отбить у них желание голосовать за радикалов – крайне правых и мелкие левые партии, как это было в недалёком прошлом. Вероятно, избиратели, как пишет Э. Озбудун, фокусировали своё внимание, чаяния, надежды, страхи и ожидания на лидерах новых партий. Личности лидеров стали приобретать большее значение, чем политические организации, которыми они руководили [14].
По мнению профессора М. Хепера, «в наиболее влиятельных политических партиях Турции внутрипартийной демократии не существует» [15]. Родственной тенденцией, наблюдаемой как у правого центра, так и в политическом исламе, является традиция безусловной лояльности харизматическому лидеру, которого считают подлинным выразителем движения и нации. Редко когда преемственность лидера партий, придерживающихся этой традиции, решается голосами партийных делегатов. Лидеры бывают нетерпимы не только к выражению разногласий, но и к конструктивной критике. Единственной партией, которая продемонстрировала некое подобие внутрипартийной демократии, была ПО с её «демократическим централизмом». Месут Йилмаз принимал советы от других, но выходил из себя, если кто-то бросал ему вызов, и его решения носили окончательный характер [16]. Партия верного пути (ПВП) на другом конце спектра продвигала личные политические интересы своего лидера Тансу Чиллер. В Демократической левой партии (ДЛП), Партии националистического движения (ПНД), в религиозно и этнически ориентированных партиях лидеры в значительной степени действуют в соответствии с определёнными идеалами. Народно-республиканская партия (НРП) ссылается на определённые цели, но ее лидеры не вселяют уверенности [17].
Первоначально лидерство Тайипа Эрдогана имело мишенью единоличное правление Эрбакана и использовалось как предлог для создания Партии справедливости и развития (ПСР). В день провозглашения создания ПСР он обещал, что никогда в партии не будет диктаторского правления, процитировав знаменитое высказывание Вольтера об уважении чужого мнения [18]. Однако достаточно быстро Эрдоган последовал традиционной линии поведения лидеров турецких политических партий, радикально изменив партийный Устав. Он стал единственным непререкаемым авторитетом при назначении руководства партии. На съездах было запрещено представлять альтернативные списки. Право избирать членов Центрального исполнительного комитета (ЦИК) – высшего органа партии было отнято у Руководящего совета и передано самому Эрдогану [19].
Нестабильность политических партий на местном, провинциальном и парламентском уровнях осложняется и другими факторами.
Политические партии функционируют главным образом как клиентельные сети, через которые распределяются выгоды, блага и преимущества, извлекаемые вследствие пребывания у власти, вне зависимости от её уровня [20]. В этом контексте оппозиционная партия может рассматриваться лишь как конкурирующая клиентельная сеть, стремящаяся к приходу во власть. После каждых выборов депутатов меджлиса от партии, которая получила самое большое количество голосов на выборах, осаждают избиратели [21]. Их первейшая просьба касается устройства на госслужбу: хотя такая работа оплачивается низко, она даёт гарантированную занятость и много побочных выгод. В своё время премьер-министр Тургут Озал утверждал, что низкий уровень зарплаты чиновников не имеет значения, поскольку «мои чиновники знают, как устраиваться». В глазах избирателей получение места в госучреждении является лучшей наградой [22].
Вакуум, образовавшийся в результате ликвидации после военного переворота 12 сентября 1980 года старых клиентельных сетей, породил новые вызовы. Прежнее культурное противостояние центра и периферии, которое Шериф Мардин назвал в своё время «ключом к турецкой политике» [23], начало дробиться, с одной стороны, на религиозные и этнические избирательные блоки, а с другой – на различные патронажные сети, выстраиваемые вокруг кровных связей и земляческих уз. Как отмечает У. Хэйл, «распространяющиеся тенденции усиливаются доминантной ролью, которую играет клиентелизм, в большей степени, чем идеологическое или политическое выравнивание в формировании и сохранении политических структур» [24]. Культурные особенности, которые игнорировались или принижались в течение многих лет, возникли вновь, чтобы разделить электорат на новые группы [25], включая избирательные блоки турецких этнических националистов против курдов, турецких гражданских националистов против турецких этнических националистов, алевитов против суннитских братств, лаицистов против сторонников шариата [26].
К 1990-м годам оформилось пять избирательных блоков, продолжающих существовать и поныне. Один представлен курдскими этническими националистами; другим является лаицистский блок; третий состоит из сектантов, принадлежащих к сообществу алевитов [27]; четвёртый блок составляют верующие турки-сунниты, принадлежащие к ханифитской школе мусульманского права, и верующие курды-сунниты, принадлежащие главным образом к шафиитскому мазхабу [28]; пятый блок состоит из этнических турецких националистов, рассматривающих турецкую идентичность как приобретаемую при рождении. В каждом из блоков возникали свои партии, при этом число эффективных политических партий, которые соперничают за голоса избирателей, постоянно колеблется [29].
Еще одним дестабилизирующим фактором являются политический режим и правовая система страны, вносящие вклад в волатильность голосования в Турции, состояние партийной системы и определяющие в буквальном смысле судьбу партий. За два десятилетия запрету подверглось 18 политических партий [30].
На волатильности поведения электората сказалась и неспособность правящих политических партий в составе коалиционных правительств решить макроэкономические проблемы Турции. При ответе на вопрос, что является самой острой проблемой страны, население Турции постоянно ставит на первое место безработицу, инфляцию и экономическую нестабильность. Не менее трёх четвертей населения избирательного возраста указывали на ненадлежащее управление экономикой. За два десятилетия (с 1983 по 2002 год) ни одному правительству не удалось добиться сколько-нибудь долговременного прогресса в обуздании высоких темпов инфляции [31].
В течение срока полномочий каждого созыва число партий в меджлисе возрастает. Переход депутатов из одной парламентской фракции в другую, что является распространенной практикой в Турции, особенно в период нахождения у власти коалиционных правительств, приводит к появлению новых партий. Например, после выборов 1999 года в Великом национальном собрании Турции (ВНСТ) были представлены 5 партий, а в течение последующих трёх лет их число возросло до 11 – почти 200 депутатов, или около 36% всего состава депутатского корпуса, покинули партии, от которых они были избраны, и перешли в другие [32]. Существование многих из этих партий оказывается недолгим, обычно они исчезают уже после следующих выборов.
Влияние фрагментации партийной системы на стабильность коалиционных правительств усилилось в связи с отсутствием доминантной партии, которая была бы в состоянии сама сформировать кабинет или же послужить ядром меняющихся коалиций, где она могла бы сохранить преемственность министерских постов и процессов формирования политики. Выборы 1991 года положили начало десятилетию без доминантной партии, определяющей чертой которого стало правление коалиционных кабинетов и политическая нестабильность. На протяжении этого периода возможности крупнейших партий, становившихся первыми в ходе выборов, постоянно уменьшались. Так, ПВП в 1991 году контролировала 32% депутатов; в 1995 году доля Партии благоденствия (ПБ) упала до 28%; у ДЛП в 1999 году было только 24% [33].
Три центристские партии – ПО, ПВП и ДЛП – имели самые длительные сроки пребывания в различных коалиционных кабинетах или же правительствах меньшинства, сформированных в промежутке между 1991 и 2002 годами. Однако периодическое изменение условий, на которых создавались коалиции, позволяло всем релевантным партиям в ВНСТ принимать участие в «несении бремени» правительственной власти. Примером этого может служить коалиционное трёхпартийное правительство Б. Эджевита, созданное по итогам выборов 1999 г., куда вошли ДЛП, ПО и ПНД.
Фрагментация партийной системы, нестабильный характер электоральной базы большинства партий, выражающийся в волатильности электората, межпартийные и внутрипартийные столкновения партнёров, входящих в коалиции, препятствовали формированию стабильных и эффективных правительств. Средняя продолжительность деятельности восьми правительств, находившихся у власти с 1991 по 2002 год, была чуть больше года. Правоцентристская коалиция ПО и ПВП во главе с Месутом Йилмазом в 1996 году распалась из-за разногласий между лидерами спустя всего три месяца [34]. Слабость и нестабильность кабинетов оказали значительное влияние на военно-гражданские отношения и функционирование демократии. В 1990-х годах Турция стала свидетелем несомненной экспансии армии в политической сфере через механизм Совета национальной безопасности (СНБ), присвоивший себе центральную роль в формулировании важных политических направлений, особенно касающихся угроз, создаваемых политическим исламом и курдским национализмом [35].
Важной характеристикой партийной системы в Турции в 1991 – 2002 годах является относительно высокий уровень поляризации, которая в настоящее время продолжает усиливаться. В отличие от предшествующего двадцатилетия, когда доминировала идеологическая поляризация между правыми и левыми, поляризация партийной системы в 1990-е годы коренилась главным образом в разделении турецкого общества и политики по линии исламисты/лаицисты. Эскалация напряжённости между теми, кто стремится расширить роль религии, и теми, кто желает сохранить светские основы и институты Республики, становится в это время одной из определяющих черт политической жизни Турции. Эта культурная поляризция оказывала сильное воздействие на партийную систему, особенно после электоральных успехов происламской ПБ на муниципальных и парламентских выборах в 1994 и 1995 годах соответственно. Поскольку программные заявления и идеология ПБ демонстрировали заметные антисистемные тенденции, большинство лаицистов сомневалось в её приверженности демократии и сохранению светских институтов в стране [36].
Партии левого центра, такие как НРП, являющиеся твёрдыми лаицистами, особенно энергично противостояли усилиям ПБ внести ещё больше религиозного элемента в политические институты и образовательную систему. Противоречия между пролаицистскими и происламистскими силами неизбежно привели к крупному кризису 1997 года, который под нарастающим давлением со стороны армии вылился в отстранение от власти коалиционного правительства Н. Эрбакана и его замену новым коалиционным правительством правоцентристских партий [37].
В результате выборов 2002 года возникла новая партийная система. Наиболее важное ее отличие от прежней связано с сокращением числа парламентских партий, переходом от коалиционных или правительств меньшинства к однопартийному правлению большинства – с появлением ПСР как доминантной партии.
Итоги голосования в 2002 года показали, что фрагментация на электоральном уровне сохраняется, хотя и с незначительным уменьшением по сравнению с 1999 годом [38]. Сокращение числа парламентских партий стало в большей степени следствием самой избирательной системы, чем результатом сильного мажоритарного импульса среди турецких избирателей. Можно предположить, что после выборов 2002 года началось существование двух различных партийных систем: электоральной, где уровень партийной фрагментации остаётся относительно высоким, и парламентской, где 2 партии – ПСР и НРП – эффективно контролировали 98% мест. Последняя лучше всего описывает формат турецкой партийной системы после 2002 г. Как отмечает Дж. Сартори, «двухпартийный формат должен результироваться в понятиях депутатских мандатов, а не результатов выборов» [39]. При этом увеличение числа партий в меджлисе после выборов 2007 года до четырёх (ПСР, НРП, ПНД и прокурдская Партия демократического общества (ПДО)) нисколько не влияет на характер партийной системы и концентрации власти, так как ПСР сохраняет свои позиции доминантной партии.
Второе важное изменение в турецкой партийной системе после 2002 года состоит в переходе от правления коалиционных правительств или правительств меньшинства к единоличному правлению партии большинства. Подавляющее парламентское большинство ПСР привело к формированию однопартийного правительства, которое, очевидно, останется у власти на достаточно длительный срок, что подтвердили выборы 2007 года.
Упрощение партийной системы сделало процесс формирования кабинета гораздо менее сложным, чем прежде. На протяжении 1990-х годов за выборами обычно следовали несколько недель торгов и переговоров между партиями, заинтересованными в поиске партнёров по коалиции. После выборов 2002 года ПСР быстро сформировала кабинет во главе с А. Гюлем и поставила себя у власти. Однопартийное правление большинства создаёт гораздо более благоприятные условия для формулирования, реализации и преемственности политического курса.
При этом высокий уровень поляризации во взаимодействии между партиями сохранился. Противоречия между пролаицистскими и происламистскими силами в турецком обществе и политике продолжают оказывать сильное влияние на отношения между ПСР и НРП, которые представляют две политические и социальные субкультуры, основанные на противоположных взглядах по отношению к роли религии в общественных делах.
С момента прихода к власти ПСР воздерживается от реализации открыто происламистской политики. Например, в период своей первой легислатуры партия не стремилась пересмотреть запрет на ношение головных платков девушками-студентками, посещающими государственные университеты, – политически наполненный и символичный вопрос, который поляризует турецкое общество и порождает конфронтацию на протяжении почти двух десятилетий. В отличие от происламистских партий, возглавлявшихся Н. Эрбаканом, ПСР стремится избежать конфронтации с армией, чтобы минимизировать опасность возникновения политических кризисов. Однако под давлением более радикально настроенных местных партийных организаций руководство ПСР попыталось, например, объявить (хотя и без успеха) супружескую неверность уголовным преступлением [40].
Многие лаицисты в Турции продолжают не доверять ПСР. Озабоченность и критика часто слышны со стороны НРП во время парламентских дебатов. В результате отношения между правящей ПСР и основной оппозиционной силой остаются напряженными [41].
Решение проблемы идентичности для ПСР тесно связано с симпатиями к правому центру, достаточно широко распространенными среди населения Турции. Уход ПО и ПВП породил вакуум, который она стремится заполнить.
ПО переживает кризис идентичности. С момента своего основания эта была партия лидера с так называемой «ситуационной харизмой», а в доминантной группе были представлены исламисты, либералы, националисты и умеренные левые. Но когда изменилось политическое окружение, она постепенно стала терять своих членов и сторонников [42]. Причины постепенной утраты «историческими» партиями, ПО и ПВП, позиций «локомотивов» правого центра носят как объективный, так и субъективный характер [43].
Начиная с 1950-х годов электоральные победы правоцентристских партий были следствием их способности порождать надежды у сельских масс [44]. Тургут Озал заново сформулировал консервативную популистскую стратегию, отвечая на нужды городской Турции. Впоследствии он нашёл новых союзников среди поднимавшихся средних классов. Политика Озала способствовала возвышению экономических, политических и культурных контрэлит, которые выделялись периферийным происхождением и исламской идентичностью. Именно эти группы теперь широко представлены в ПСР [45].
В 1980-е годы ПО Т. Озала была способна привлечь энергию и амбиции экономической и культурной периферии. Однако после смерти Озала две правоцентристские партии – ПО Месута Йилмаза и ПВП Тансу Чиллер – потерпели серьёзную неудачу: им не удалось продолжить интеграцию поднимающихся контрэлит. Ни ПО, ни ПВП не удалось воспроизвести традицию «консервативной модернизации» вместе со связанной с ней стратегией «консервативного популизма» [46].
Известный колумнист газеты «Миллиет» Таха Акьол, оценивая кризисное состояние правых в 1990-х годах, пишет: «Турецкие правые, которые изначально возникли как отклик на настрой крестьянских масс против кемалистско-якобинской бюрократии, переживают кризис политической философии в связи с неминуемым наступлением «индустриального общества», которое является также детищем собственной политики турецких правых… Первостепенный вопрос, стоящий сейчас перед правыми, заключается в том, как наши традиционные национальные и моральные ценности, корни которых находятся в доиндустриальном обществе, будут представлены в урбанизированно-индивидуализированной Турции, которую мы трансформировали в индустриальное общество» [47].
Идеологическое наследие правого центра подготовило почву для подъёма политического ислама. Начиная с 1980-х годов первым исламистским партиям, а затем, в XXI веке, ПСР как их пост-исламистскому отпрыску удалось стать партиями городской Турции [48]. На всеобщих выборах 2002 года доля ПСР в Стамбуле, Анкаре и Измире – крупнейших городах страны – составила, соответственно, 37,3 38,1 и 37,7% (в среднем по стране – 34,28%). На местных выборах 2004 года эти показатели были 42,6, 49,1 и 32,3% (в среднем по стране – 41,67%), на всеобщих выборах 2007 года – 45,1, 38,2 и 30,5%. Измир является традиционным оплотом НРП [49].
Накануне выборов 2007 года ПО и ПВП вели переговоры об объединении. Для обеих партий это был последний шанс сохраниться на политической сцене. Однако незадолго до выборов этот «союз правоцентристов поневоле» распался. ПО сочла себя «обиженной» и в выборах не участвовала, а ПВП под новым названием получила 5,4% голосов и практически исчезла из крупнейших городов [50].
Коллапс правого центра, постепенное размывание электората левого центра и доминирующее влияние происламистов и националистического движения явились определяющими характеристиками партийной системы Турции в 1990-е годы. Выборы 2002 и 2007 года свидетельствуют о продолжении этой тенденции. С другой стороны, выборы 2007 года отмечены резким спадом фрагментации и волатильности электората [51]. Возросшая стабильность, как считают политологи Э. Шекерджиоглу и Г. Арыкан, не обязательно является свидетельством появления новой партийной системы, а может быть кульминацией процессов, зародившихся в начале 1990-х годов [52].
После победы на выборах 2002 года ПСР приступила к реализации широкой программы реформ, чтобы довести до конца длительный процесс вступления Турции в ЕС. Партия провозгласила своей идеологией веру в консервативную демократию, дистанцируясь от наследия политического ислама. Эрдоган в речи на открытии Международного симпозиума «Консерватизм и демократия», проходившего 10–11 января 2004 года, сказал: «Значительное большинство в обществе желает видеть современность, не исключающую традиции, универсальность, не исключающую самобытное, рациональность, не отрицающую веру и перемены, которые не являются фундаментальными» [53]. Руководство партии оглядывается на опыт Демократической партии (ДП), которая с 1950-х годов создала прецедент последовательных электоральных побед правого центра. В списки на выборах 2007 года лидеры ПСР включили многих видных деятелей с правоцентристским или социал-демократическим прошлым [54]. Выборы явно продемонстрировали сдвиг ПСР в сторону правого центра и стремление позиционировать себя как партию, отошедшую от идеологии «Милли гёрюш» (Национальный взгляд). Ещё в мае 2003 года Т. Эрдоган заявил в интервью газете «Заман»: «Мы сняли рубашку «Милли гёрюш»… Люди возложили на нас миссию осуществления демократии впервые со времен Мендереса. Мы являемся второй эрой Мендереса» [55]. Накануне выборов 2007 года Т. Эрдоган пересмотрел списки кандидатов и вычеркнул из них 156 действующих депутатов, идентифицировавших себя с традицией «Милли гёрюш» [56].
ПСР пытается претендовать на правоцентристское наследие «консервативной модернизации» и политическую стратегию «консервативного популизма», который основывается на разделении между «молчаливым мусульманским большинством» и «непропорционально активным и влиятельным западническим меньшинством». Его сторонники верят, что завоевание ведущих политических, экономических и культурных позиций является справедливым и легитимным действием в обновлении их аутентичности или в их возвращении к давно отлучённым «подлинным сынам нации» [57].
Напрашивается много аналогий между ПСР и Партией справедливости, руководимой Сулейманом Демирелем. ПС была основана в 1961 году как наследница ДП, которую отстранили от власти в результате военного переворота 27 мая 1960 года. Сначала республиканский истеблишмент и высшая военная элита имели подозрения в отношении «подлинных намерений» новой партии и препятствовали выдвижению лидера ПС профессора Али Фуада Башгиля на пост президента (интересно, что те же самые силы сделали всё возможное, чтобы предотвратить избрание президента из рядов ПСР в 2007 году). Однако за десять лет Демирель создал образ умеренной партии, главной защитницы статус-кво.
Возможно, что в ближайшие годы ПСР станет самой прочной правоцентристской партией, а силы, заинтересованные в увековечении статус-кво, придут к согласию с партийной элитой. Как полагает политолог Ю. Ташкын,  это сближение уже произошло [58].Однако всё ещё трудно предвидеть, предпримет ли ПСР серьёзную демократизацию страны.
Процессы в партийной системе в ближайшей перспективе в большой степени будут зависеть от того, сохранит ли ПСР своё доминантное положение в электоральной и парламентской политике. В 10 из 11 правительств, приходивших к власти в период с 1985 по 2002 год, правящие партии теряли голоса на выборах. В среднем число голосов, поданных за правительство, сокращалось на 8,3%. Только в одном случае партия, входившая в состав коалиции как партнёр, укрепила свои позиции на следующих выборах [59]. Плата за «бремя власти» в Турции значительно выше, чем в Западной Европе, где в период между 1945 и 1999 годом в 33% случаев партиям, входившим в правительство, удавалось на следующих выборах увеличить число поданных за них голосов [60]. Выборы 2007 года показали, что ПСР является исключением. По результатам опросов общественного мнения, проводимых с 2002 года, ПСР удерживает значительный перевес над всеми другими политическими партиями, а Эрдоган остаётся самым популярным лидером партии в Турции.
Однако события 2008 года, связанные с попыткой запретить ПСР и устранить из политики Эрдогана, Гюля и свыше 70 видных функционеров партии, раскручивание дела так называемой ультранационалистической организации «Эргенекон», серьёзные трудности, порождённые глобальным экономическим кризисом, – все это сильно изменило обстановку в стране. Степень доверия населения в условиях демократических систем выявляется на выборах. Хотя мандат, завоёванный ПСР в 2007 году, истекает лишь в июле 2011 года, партии необходимо продемонстрировать всем, и в первую очередь политическим конкурентам, высокую степень доверия народа.
 В идеологическом арсенале ПСР имеется несколько козырей, которыми она пользуется в зависимости от особенностей региона. Партия прочно стоит на четырёх «ногах»: религия, консерватизм, либерализм и приверженность к ЕС. На Юго-Востоке против «курдской карты» ПДО она прибегает к исламскому дискурсу, в Центральной Анатолии на национализм ПНД отвечает консервативными установками в сочетании с либеральными, на Западе в ответ на «погруженный в себя» кемализм НРП в ход идёт тема переговоров о членстве в ЕС. Однако эта эклектичность порождает целый ряд проблем и может привести к утрате уже завоёванных позиций, если соперником будет выступать политическая сила, исповедующая более гомогенную идеологию. Как говорил в своё время незабвенный Козьма Прутков: «Нельзя объять необъятное».
Едва избежав в конце июля 2008 года запрета и роспуска по решению Конституционного суда [61], ПСР поставила цель закрепить на муниципальных выборах в марте 2009 года свои позиции единственной правящей партии. Все опросы общественного мнения свидетельствовали о том, что эта цель может быть достигнута. Этому способствовала благоприятная экономическая конъюнктура в стране незадолго до выборов. Реформы, проводившиеся с 2001 года, помогли повысить в 2003–2007 годах среднегодовые темпы роста ВВП до 7%, снизить дефицит бюджета с 12% ВВП в 2001–2002 годах до уровня ниже 2% в 2005–2008 годах. Сократился размер внутреннего долга, в рекордных объёмах были привлечены иностранные инвестиции, быстрыми темпами рос внешнеторговый оборот, понизилась инфляция, турецкая лира демонстрировала завидную устойчивость, обеспечивался высокий уровень занятости, число безработных по сравнению с 2002 годом резко уменьшилось. Кроме того, муниципалитеты, которые возглавляли представители ПСР, реально улучшали состояние коммунального хозяйства, вели работы по благоустройству и т.п. Всё это выражалось в понятии «службы». И именно на это особо упирала правящая партия во время предвыборной кампании, надеясь на «благодарность» избирателей. Примером может служить заявление Т. Эрдогана на предвыборном митинге в городе Ван, населённом преимущественно курдами, об открытии 22 начальных школ, 5 поликлиник и строительстве 82 километров асфальтированных дорог [62].
С другой стороны, к моменту выборов, спустя 20 месяцев после оглушительного триумфа ПСР в 2007 году, положение в стране под влиянием усиливающегося глобального финансового кризиса значительно изменилось: ухудшились экономические показатели, начался спад промышленного производства и, самое главное, выросла безработица. Положение усугублялось тем, что правительство изначально недооценило потенциального влияния кризиса на экономику Турции и не приняло адекватные меры. ПСР оказалась в совершенно новой для себя ситуации.
Выборы в местные органы власти проводятся в Турции раз в пять лет. На предыдущих выборах в 2004 году правящая ПСР получила 42% голосов избирателей и смогла занять ведущие позиции в 46 илях и 12 крупнейших городах.
Ставки на муниципальных выборах 2009 года были для ПСР очень высоки. Хотя их результаты и не могли повлиять на соотношение сил во власти, они были исключительно важны в морально-психологическом плане. Не случайно эти выборы часто сравнивали с муниципальными выборами 1989 года, остановившими победное движение тогдашней правящей Партии Отечества во главе с не менее харизматичным творцом турецкого «экономического чуда» Тургутом Озалом [63]. Заместитель лидера фракции ПСР в меджлисе Нихат Эргюн говорил: «Если мы станем вторыми, то пойдём на досрочные выборы. В 1989 году Партия Отечества стала второй партией, получив 21,75% вместо прежних 36% и утратив контроль над всеми крупными муниципалитетами. Т. Озал не оставил власть и даже был избран президентом. Но он утратил доверие народа». Эрдоган также заявлял, что, если партия станет второй, он уйдёт [64]. Поэтому премьер-министр и его ближайшее окружение относились к этим выборам практически как к парламентским и соответственно готовились к предвыборной кампании.
Накануне выборов атмосфера внутри страны характеризовалась постоянными внутриполитическими трениями, вызванными напряжённостью по поводу новой конституции. Продолжались расследование и суд над предполагаемой ультранационалистической группировкой «Эргенекон», включающей бывших генералов, действующих офицеров, высокопоставленных гражданских чиновников, журналистов, политиков, обвиняемых в попытке дестабилизации страны и смещении правительства. Всё это в сочетании с нерешенностью курдской проблемы и негативным влиянием мирового финансового кризиса  предполагало высокий риск политической нестабильности. В недавно опубликованном исследовательской службой журнала «Экономист» «Индексе политической нестабильности» Турция занимает 53 место из 165 [65].
Наконец, муниципальные выборы должны были ответить на вопрос о динамике партийной системы: стабилизировалась она или всё ещё находится в состоянии изменений.
Незадолго до дня голосования руководство партии вместе с премьер-министром Эрдоганом, казалось, пребывало в полной уверенности, что партии удастся не только повторить свой оглушительный успех 2007 года, но даже и превзойти его. Колумнист газеты «Радикал» Мурат Йеткин писал: «В последние месяцы заявления премьер-министра становились всё жёстче. Кое-кто в руководстве ПСР даже беспокоился о том, что будут делать, если получат свыше 50% голосов. Некоторые высказывали предположение, что премьер-министр создаст авторитарный режим, опирающийся на большинство, по типу перонистского. Это могло бы серьёзно ужесточить как внутреннюю, так и внешнюю политику Турции» [66]. Даже агентство «Конда», отличающееся высокой точностью прогнозов, за неделю до выборов предсказывало ПСР 47,6% голосов. Лишь 27 марта, в последний день предвыборной кампании, выступая в вечерней программе телеканала NTV, Т. Эрдоган несколько снизил планку, сказав, что «партия будет стремиться удержать достигнутые в 2004 году 42% голосов» [67]. ПСР ставила задачу победить в Измире, традиционном оплоте НРП, Диярбакыре и Урфе, где достаточно прочны позиции прокурдской ПДО.
Особое внимание было уделено курдским районам в Юго-Восточной Анатолии, где доминирует прокурдская Партия демократического общества (ПДО). Для решения острых экономических проблем региона и с целью привлечения симпатий местного населения правительство ещё в мае 2008 года выделило ресурсы на ускорение государственной инвестиционной программы в регионе GAP (Восточно-анатолийский проект). С 1 января 2009 года начал круглосуточное вещание на курдском языке канал ТRT-6 государственного телевидения, что явилось реализацией норм закона о телевещании, принятого в 2002 году. Поговаривали о возможном открытии к 2010 году отделений курдского языка и литературы в ряде университетов. Предвыборная кампания велась очень энергично и агрессивно. Имелись многочисленные случаи откровенного подкупа избирателей путем распределение угля, продуктов питания и т.п. Так, администрация провинции Тунджели через Фонд поощрения социальной взаимопомощи и солидарности распределяла среди нуждающихся избирателей стиральные машины и мебель. Это стало предметом разбирательства в Высшем избирательном Совете, который квалифицировал эти действия как «выборную взятку». Речь шла даже о возбуждении уголовного дела. Совет предупредил муниципалитеты о недопустимости подобной практики [68]. Однако за губернатора Туджели Мустафу Янана вступился сам Т. Эрдоган. Выступая 7 февраля 2009 года в Анкаре на общем собрании всех кандидатов на посты мэров, он сказал: «Обязанность социального государства протянуть руку неимущему. Это ответственность, возлагаемая на нас Конституцией» [69]. Сам Т. Эрдоган неоднократно вместе со своей женой Эмине совершал поездки по региону. Его целью было окончательное вытеснение ПДО из региона и установление контроля над Диярбакыром и Тунджели.
Муниципальные выборы прошли в воскресенье, 29 марта 2009 года. Представители от 19 партий и независимые кандидаты претендовали на 90 тысяч должностей в муниципальном управлении 16 крупных городов, 65 провинций, 892 районов, 1974 мелких городских поселений и 52 765 микрорайонов и сёл. Всего в выборах приняли участие более 83% турецких избирателей, что говорит о серьезном отношении турок к своему будущему и доверии к избирательной системе.
Уже 30 марта страна узнала имена глав муниципальных образований всех уровней – от мэра Стамбула до старосты деревни. Как и предполагалось, большинство победителей представляли правящую ПСР. Однако как турецкие, так и зарубежные аналитики говорили скорее о поражении ПСР, чем о ее победе. Как писал «Экономист», Эрдоган, рассматривая эти выборы как референдум о доверии себе, был заметно потрясён, когда говорил о своём неудовлетворении полученными результатами [70]. Но вместе с тем премьер-министр заявил об «уроке демократии, который преподал его партии турецкий народ» и который он непременно учтет [71].
В таблице 2 приведены сравнительные результаты муниципальных выборов 2004 и 2009 года, а также парламентских выборов 2007 года.
 
Таблица 2
 
2009 г.
2007 г.
2004 г.
ПСР 
38.83%
46.58%
41.67%
НРП
23.12%
20.88%
18.23%
ПНД
16.07%
14.67%
10.45%
ПДО
5.64%
 
 
ПС
5.16%
2.3%
4.02%
ДП
3.72%
5.42%
9.97%
Независимые
0.39%
5.24%
0.73%
 
Действительно, по сравнению с результатами предыдущих выборов правящая ПСР потеряла значительное число избирателей, хотя и сохранила доминирующее влияние в стране: за нее отдали практически столько же голосов, сколько за обе главные оппозиционные партии, вместе взятые. Партии удалось сохранить лидирующие позиции в столицах: должности мэров Анкары и Стамбула по-прежнему занимают члены ПСР. Однако налицо утрата позиций в таких бурно развивающихся регионах, как, например, Анталья или Адана, где руководителями администраций стали представители оппозиционных НРП и ПНД, а также снижение доверия к ПСР в ряде центральных и восточных регионов, в которых правящая партия уступила националистам из ПНД и ПДО. В частности, шоком для руководства ПСР стало поражение партии в Анталье, где победил бывший ректор Средиземноморского университета и глава Межуниверситетского союза ректоров Мустафа Акайдын, возглавивший в 2008 году кампанию против ношения в вузах традиционного женского мусульманского платка и известный резкими критическими заявлениями в адрес президента А. Гюля и правящей партии.
 
Таблица 3
 
Количество голосов, полученных основными партиями на выборах 29 марта 2009 г.
ПСР
15.511.730
НРП
9.233.339
ПНД
6.419.234
ПДО
2.254.591
 
 
В условиях экономического и политического подъема 2007 года партия получила рекордное количество голосов избирателей, однако с тех пор не смогла воспрепятствовать развитию ряда политических и экономических тенденций, которые и повлияли на исход нынешних выборов: позиции ПСР заметно ослабли, в то время как основные конкуренты, напротив, добились значительных результатов.
 
Таблица 4
 
Результаты выборов 2009 г.
Результаты выборов 2004 г.
 
Крупные города
Провинции
Районы
Крупные города
Провинции
Районы
ПСР
10
35
448
12
46
483
НРП
3
10
170
2
6
130
ПНД
1
9
128
0
4
72
ПДО
1
7
50
1
3
32
ПС
0
0
23
0
1
12
ДП
0
1
39
0
1
89
Независимые
0
1
15
0
2
20
 
Каковы причины снижения доверия избирателей к ПСР?
В первую очередь это мировой экономический кризис, который не позволил правительству Эрдогана выполнить ряд предвыборных обещаний.
Аналитики обращают внимание на усиливающееся с каждым днём классовое расслоение внутри ПСР. Как отмечает известный социолог Сенджер Айята, «не успев прийти к власти, ПСР с головокружительной быстротой старалась создать «капиталистый» класс. Она сделала это настолько быстро, что не всякий смог за это время разбогатеть, и между «капиталистым» классом ПСР и собственным избирателем ПСР открылась пропасть» [72].
ПСР постепенно превращается в партию новых экономических элит. «Двойник» ПСР на поле исламизма – Партия счастья (ПС), пройдя по этому классовому расслоению, развивает «мусульманский левый» дискурс. Профессор С. Айята утверждает: «Будьте уверены, на правом центре у всех проснулся аппетит. Каждый говорит: «Смотри, видел, мы тоже можем откусить большой кусок. Аппетит вырос и у ПС, и у ПНД. Если ПСР против роста аппетита у политических конкурентов не выдвинет серьёзной стратегии, то не в одной, а в двух-трёх областях она может понести потери. Потому что сейчас уже у ПСР в опасности как «идеологические» голоса, так и текучие голоса. Последние могут перебежать к правому центру, а идеологические голоса к ПС» [73]. Вывод, к которому приходит С. Айята, вполне отражает послевыборную ситуацию. В условиях культурного и классового расслоения в Турции число голосов между 30 и 40% является чрезвычайным выборным успехом. В сущности, 29 марта ПСР не потерпела поражения: в фундаменте власти не произошло изменений [74].
 Почему же в таком случае лидеры ПСР столь разочарованы? Здесь мы имеем феномен, когда завышенная самооценка, преувеличенное понимание своей «исторической» миссии, идеализированная картина общества и его реакции, сверхоптимистические ожидания при недостаточной обратной связи сталкиваются с суровой действительностью. Ответ общества и ожидания не совпали, и это несовпадение нарушило равновесие внутри ПСР. Начался возврат к действительности. Власть не испытала потрясения, потрясены были претензии власти. С моей точки зрения, это самый важный для ПСР результат выборов: до этого момента партия позиционировала себя как полубожественное миссионерское движение, а теперь у нее появился шанс стать настоящей политической партией.
 При этих результатах оппозиция неизбежно будет настаивать на проведении досрочных парламентских выборов. Далеко не случайно лидер НРП Д. Байкал высказался об открытии новой страницы в политических отношениях и подчеркнул: «Выборы несут знак формирования новой политической конфигурации» [75]. Эрдогану, напротив, нужно время, чтобы внести коррективы в проводимый курс и вновь завоевать симпатии избирателей: если ПСР не прекратит скольжение вниз, она может проиграть уже всеобщие выборы. Согласно опросам, проведённым компанией A&G для газеты «Миллиет» после 29 марта, 48,7% респондентов считают, что ПСР проиграла выборы, и лишь 33,9% считают её победившей. 40,5% полагают, что ПСР продолжит терять голоса избирателей, а 31,6% «оптимистов» считают, что её результат связан с экономическим кризисом. На вопрос, что означают результаты выборов, 37,2% ответили, что избиратель ПСР сказал партии: «Ты для меня всё ещё партия номер один, но серьёзно предупреждаю, исправь свои ошибки». Наиболее интересен ответ на вопрос: «Если выборы состоятся сегодня, как вы проголосуете?» За ПСР отдали бы свой голос 33,4%, за НРП – 22,8%, за ПНД – 15,2%, за ПДО – 5,1% [76]. Таким образом, падение числа голосующих за ПСР может сохраняться и далее.
Ещё один аспект прошедших выборов: если бы ПСР получила свыше 47% голосов, как предполагалось изначально, Эрдоган обладал бы ресурсами для проведения референдума об изменении конституции; теперь же он может их и не найти.
 По мнению колумниста газеты «Taраф» Ахмеда Алтана, муниципальные выборы показали, что в Турции имеются две «единственные партии»: на национальном уровне ПСР и на Юго-Востоке – Партия демократического общества (ПДО) [77]. Политика ПСР в Юго-Восточной Анатолии, где в 2007 году она серьёзно потеснила ПДО и совершенно неожиданно превратилась в нового крупного игрока в регионе, провалилась, а вместе с ней провалились и надежды на решение курдской проблемы без значительных уступок курдскому национализму. В итоге ПДО можно числить среди победителей: ей не только удалось сохранить под своим контролем муниципалитеты в Диярбакыре и Тунджели, но и отнять у ПСР Сиирт, родной город жены Т. Эрдогана Эмине, и Ван, где родился министр образования Эгемен Баыш. Накануне выборов ПДО контролировала 5 провинций и один крупный город, а после выборов уже 8 провинций и один крупный город. Как отмечает влиятельный турецкий журналист Али Биранд, «результаты выборов свидетельствуют о необходимости превратить ПДО в системную партию. Курдский вопрос решается не оружием, а политическими переговорами. Нашим партнёром в курдском вопросе должна быть ПДО» [78].
О реакции ПСР и понимании руководством причин случившегося свидетельствует тот факт, что буквально на следующий день после выборов последовало заявление представителя партии Нихата Эргюна: «Теперь первенство уже будет отдано реформам». Т. Эрдоган также извлёк уроки из итогов муниципальных выборов и месяц спустя серьёзно перетряхнул состав своего кабинета. Были сделаны оргвыводы в отношении партийных функционеров, отвечавших за регионы, где партия понесла потери.
После выборов возникла довольно любопытная картина партийной системы Турции. Активными игроками на политической сцене выступают ПСР, НРП, ПНД и ПДО. При этом ПСР с её жесткой партийной дисциплиной, хорошо подобранными кадрами высшего и среднего звена, прочными позициями во всех провинциях страны выступает как единственная общенациональная политическая партия, присутствующая и действующая на территории всей страны, – в отличие от НРП и ПНД, деятельность которых не представлена в ряде провинций (в частности, в Восточной и Юго-Восточной Анатолии). Что касается ПДО, то это в чистом виде региональная партия, представляющая исключительно интересы курдов и активно работающая в основном в Юго-Восточной Анатолии. Былые фавориты 1980–1990-х годов, правоцентристские ПО и Демократическая партия (бывшая Партия верного пути), несмотря на отчаянные усилия создать новый привлекательный имидж, превратились в политических маргиналов, – хотя ДП и удалось заявить о своём присутствии, выиграв выборы в провинции Ялова.
Кто может составить конкуренцию ПСР на будущих парламентских выборах, которые должны состояться в 2011 году?
В Народно-республиканской партии разгорается борьба за лидерство. Группы, относящие себя к левоцентристам, имеют сильное желание сместить Дениза Байкала с поста лидера и избрать на его место кого-то другого. Их шансы, и без того недостаточно высокие, серьёзно ослаблены недавним изменением Устава партии, согласно которому контрольные функции предаются в Руководящий совет партии. Тем не менее противники Байкала уже нашли на его место подходящую кандидатуру в лице Кемаля Кылычдароглу, кандидата на пост мэра Большого Стамбула, получившего на выборах голоса 37% избирателей. Кылычдароглу, в свою очередь, открыто заявил, что у него нет намерения вступать в подобную борьбу. Кризис лидерства вряд ли принесёт НРП пользу, особенно когда до выборов осталось 2 года.
 ПНД, у которой имеются идеологические точки соприкосновения с ПСР, возвращается к уровню 1999 года, когда она получила 17,2%. На первый взгляд, при лидерстве Девлета Бахчели это уже достаточно консолидированная партия. Однако ПНД в значительной степени одномерна: её «конёк» – турецкий этнический национализм, а предложения по социальной и экономической политике отходят на второй план. С этой точки зрения она не может являться серьёзным конкурентом ПСР. Более того, её лидер Д. Бахчели в нужный момент может поддержать ПСР, как это он уже делал неоднократно.
В настоящее время левый спектр политической системы, включающий НРП, Демократическую левую партию (ДЛП), маленькие партии социалистического толка, часть избирателей, прежде отдававших свои голоса за Социал-демократическую народническую партию, а также ПДО, существенно уступает правоконсервативным силам. По данным С. Айята, в 2002 году соотношение левых и правых составляло 25:75, в 2007 году – 30:70 [79].
При оценке результатов муниципальных выборов выявляются две тенденции: усиление национализма по мере обострения курдской проблемы и укрепление позиций религии в обществе – оно постепенно исламизируется. Для четырёх политических партий характерно присутствие в идеологии и политике религиозной компоненты: от Партии счастья и более умеренной ПСР до ПНД – если вспомним, что именно последняя обеспечила кворум для избрания А. Гюля президентом Турции и конституционное большинство при отмене запрета на ношение мусульманского платка хиджаба, – и ПДО, которая, если оставить в стороне курдскую проблему, в вопросе об исламе занимает позиции, близкие к ПСР.
Ряд турецких политологов испытывают сомнения в отношении судьбы ПСР как доминантной (правящей) партии и считают, что на выборах 29 марта закончился период единственной правящей партии и происходит переход к системе «двух – двух с половиной» партий. Так, в ряде мест избиратели НРП и ПНД, заранее не договариваясь, голосовали солидарно против ПСР. Кроме того, на этих выборах волатильность голосов была незначительной, но наибольшая её величина наблюдалась у ПСР [80].
Нынешнее состояние партийной системы Турции, характеризуемое наличием доминантной партии в лице умеренно исламистской Партии справедливости и развития, а также сильного и дееспособного правительства, является результатом социально-экономического и политического развития турецкого государства и общества на протяжении предшествующего периода существования Третьей Республики. Эволюция партийной системы Третьей Республики имеет вид синусоиды – от периода с доминантной партией и сильным правительством (1983–1991) к периоду раздробления предпочтений электората и слабых коалиционных кабинетов (1991–2002). С 2002 года страна вновь находится в фазе доминантной партии, но уже можно сказать, что прозвенел первый звоночек. Муниципальные выборы 29 марта 2009 года не могут повлиять ни на конфигурацию власти и расстановку сил в меджлисе, ни на конфигурацию партийной системы. Они лишь показывают нам наличие нескольких тенденций внутри этой системы. Для правящей ПСР они могут рассматриваться как своего рода сигнал, притормозивший её непрерывное укрепление, когда она наращивала электоральный потенциал. Результаты выборов дают также Эрдогану шанс ослабить позиции наиболее консервативно настроенной части своей партии.
Однако самой большой опасностью для ПСР являются не НРП или ПНД, а безработные, порождённые экономическим кризисом. А. Биранд пишет, что «число безработных устрашающе. И ожидается ещё большее увеличение. А поэтому в ближайшие два года от Т. Эрдогана потребуется проведение в высшей степени решительной и в высшей степени эффективной политики. Только в этом случае он сможет спасти и себя, и свою партию. В противном случае ему придётся трудно. Велика вероятность того, что в Турции к власти вновь придёт коалиционное правительство» [81].
Избиратель пока не видит ни одну из оппозиционных партий достойной власти. Более того, ПСР всё ещё является единственной партией, способной претендовать на положение «партии масс» или «партии Турции». Однако испытал потрясение тезис о «непобедимости» ПСР и её «безальтернативности». Результаты муниципальных выборов показали оппозиционным партиям, и в первую очередь НРП, а также всем слоям, недовольным ПСР, что самый надёжный и эффективный путь завоевания власти проходит через политическую борьбу. Как НРП, так и ПНД и другие политические партии впервые провели предвыборную кампанию, не затевая идеологических споров, не ставя под вопрос законность ПСР, то есть критикуя не ПСР, а проводимую ею политику. Не было споров о режиме и о лаицизме. И в определённой степени это принесло плоды. Пережитое на этих выборах партией Т. Эрдогана походит на неудачу Озала в 1989 году.
Как отмечает «Экономист», «ни одна из двух оппозиционных партий, НРП и ПНД, не подали какого-либо знака, что они станут жизнеспособной альтернативой правительству ПСР, особенно в сфере управления экономикой или продвижения заявки Турции о вступлении в ЕС, имеющей широкую поддержку со стороны населения» [82]. Растущая публичная неудовлетворённость существующими политическими силами может привести к появлению новых партий, которые вызовут массовое дезертирство в меджлисе. Это повлечет за собой существенное изменение баланса сил, увеличение фрагментарности политической системы и снижение эффективности правительства, то есть повторение уже пройденного. В сложных экономических условиях перед Турцией вновь замаячил призрак политической нестабильности.
Муниципальные выборы показали: в стране идёт поиск нового политического равновесия.
 
 
Примечания:
 
[1] Barry Rubin, “Turkey’s Political Parties: A Remarkably Important Issue” //Barry Rubin, Metin Heper eds. “Political Parties in Turkey”, Turkish Studies, vol. 3, no 1, Spring 2002, p.2
[2] ЕС критиковал Турцию в трёх областях: ограниченный характер гражданских свобод, недостаточная защита меньшинств и необычное политическое влияние турецкой армии. – См. Ilter Turan, “Unstable instability: Turkish politics at the crossroads?”, International Affairs, vol. 83 no.3, p. 328
[3] См. Ilter Turan, “Unstable instability…Op. cit. p. 327-328
[4] Barry Rubin, Op, cit., p 3
[5] E. Kalaycioğlu, “The Logic of Contemporary Turkish Politics”, MERIA Journal, vol. 1, no. 3, September 1997, p. 48
[6] См. E. Kalaycioğlu, “Elections and Party Preferences in Turkey: Changes and Continuities in the 1990s”, Comparative Political Studies, vol. 27, no. 3, 1994, pp.402-424
[7] Nur Yalman, “Some Observations on Secularism in Islam: The Cultural Revolution in Turkey”, 139-167
[8] См. Şerif Mardin, “Center-Periphery Relations: A Key to Turkish Politics”, Daedalus, no 102 (1973), p.52-81
[9] Üstün Ergüder, “Changing Patterns of Electoral Behaviour in Turkey” Boğaziçi University Journal, no 8-9 (1980-1981), p. 45-47
[10] Ergun Özbudun, Contemporary Turkish Politics: Challenges to Democratic Consolidation Boulder, London, 2000, p. 76
[11] Ergun Özbudun, Op. cit., p.77
[12] См. Ümit Cizre Sakallıoğlu, “Liberalism, Democracy, and the Turkish Centre-Right; The Identity Crisis of the True Path Party”, Middle Eastern Studies, vol. 32,no. 2, April 1996. p.142-161; Yüksel Taşkın, AKP’s Move to “Conquer”the Center-Right: Its Prospects and Possible Impacts on the Democratization Process”// Turkish Studies, vol. 9, no 1, March 2008, pp. 53-72
[13] Ersin Kalaycioğlu, “The Motherland Party: The Challenge of Institutionalization in a Charismatic Leader Party” //Barry Rubin, Metin Heper eds. “Political Parties in Turkey”, Turkish Studies, vol. 3, no 1, Spring 2002, p. 45
[14] Ergun Özbudun, Op. cit., p. 81-82
[15] См. Metin Heper, “The Consolidation of Democracy versus Democratization in Turkey,” //Barry Rubin, Metin Heper eds. “Political Parties in Turkey”, Turkish Studies, vol. 3, no 1, Spring 2002, p138-146
[16] Ersin Kalaycioğlu, “The Motherland Party: The Challenge of Institutionalization in a Charismatic Leader Party” //Barry Rubin, Metin Heper eds. “Political Parties in Turkey”, Turkish Studies, vol. 3, no 1, Spring 2002, p.41-61
[17] Metin Heper, Op.cit., p. 145
[18] См. статью Эрдогана в газете «Заман» «Liderlik Sultası Yok», Zaman, 15.08. 2001
[19] См. “Ak Parti’de tüm Yetkiler Tayip Edoğan’da Toplandı”, Zaman, 02.02.2003
[20] О роли патрон-клиентельных сетей см.: Sabri Sayari, “Political Patronage in Turkey” // Ernest Gellner, John Waterbury (eds). Patrons and Clients in Mediterranean Societies. London: Duckworth, 1977. pp. 103-113; Ayşe Güneş-Ayata, “Roots and Trends of Clientelism in Turkey” //Luis Roniger, Ayşe Güneş-Ayata (eds) Democracy, Clientelism, and Civil Society. Boulder: Lynne Rienner, 1994. pp.49-63
[21] Интервью председателя ВНСТ Бюлента Арынча – “Milliyet”, 09.03.2003
[22] Ersin Kalaycioğlu Turkish Dynamics Bridge Across Troubled Lands. N.Y., Palgrave Macmillan, 2005t, p. 138
[23] Şerif Mardin, “Center-Periphery Relations: A Key to Turkish Politics”, Daedalus, vol. 102, no 3, p. 57
[24] William Hale, “Democracy and the Party System in Turkey” //Brian Beely (ed.), The Turkish Transformation: New Century – New Challenges. Walkington, England: The Eothen Press, 2002. p.183
[25] Ergun Özbudun, Op. cit., p. 81
[26] Ersin Kalaycioğlu Turkish Dynamics: Op. cit., p. 135
[27] См. Ayşe Kadıoğlu “The Paradox of Turkish Nationalism and the Construction of Official Identity, // Middle Eastern Studies, vol. 32, no. 2, April 1996, p. 177-193
[28] Ali Çarkoğlu ve Binnaz Toprak, Türkiye’de Din, Toplum ve Siyaset. Istanbul, TESEV Yayınları, 2000, s. 17
[29] Ersin Kalaycioğlu, “The Shaping of Party Preferences in Turkey: Coping with the Post-Cold War Era, “New Perspectives on Turkey, no 20 (Spring 1999), p.71-75
[30] Erol Tuncer, Osmanlı’dan Günümüze Seçimler: 1877-1999. Ankara, Tesav Yayınları, 2002, s. 428-429
[31] Ersin Kalaycioğlu, Turkish Dynamics..Op. cit. р. 138
 
[32] Sabri Sayari, “Towards a New Turkish Party System?”//Turkish Studies, vol.8, no.2, 2007. p. 203
[33] Подсчитано по Sabri Sayari, “Towards a New Turkish Party System?”Op. cit., p. 198
[34] E. Kalaycioğlu, Turkish Dynamics.. Op. cit. p. 157
[35] См. Ali Bayramoğlu, 28 Şubat. Bir Müdahalenin güncesi, Istanbul, Birey yayınılık, 2001; Bedri Baykam , Ordu Satranç Oynarken, Istanbul, 2001
[36] См. Sabri Sayari, “Turkey’s Islamist Challenge” //Middle East Quuarterly, vol. 3, no.3 (1996), pp. 35-43
[37] Ümit Cizre Sakallıoğlu, “The Anatomy of Turkish Military’s Political Autonomy”//Comparative Politics, vol. 29, no.2 (1997), pp. 151-165
[38] Ali Çarkoğlu, “The Rise of the New Generation Pro-Islamists in Turkey: The Justice and Development Party Phenomenon in the November 2002 Elections”//South East European Society and Politics, vol. 7, no. 3 (Winter 2002), p.133
[39] Giovanni Sartori, Parties and Party Systems: A Framework for Analysis (Cambridge, 1976). p.341
[40] Sabri Sayari, “Towards a New Turkish Party System?”//Turkish Studies, vol.8, no.2, 2007. p. 208
[41] См. E.Kalaycıoğlu, Turkish Dynamics… Op. cit.,170-174
[42] См. E.Kalaycioğlu, “The Motherland Party: The Challenge of Institutionalization in a Charismatic Leader Party”Op.cit., p.59
[43] См. Ümit Cizre Sakallıoğlu, “Liberalism, Democracy and the Turkish Centre-Right: The Identity Crisis of the True Path Party, Middle Eastern Studies, vol. 32, no. 2, April 1997, 142-161
[44] Yüksel Taşkın, “AKP’s Move to Conquer the Center-Right… Turkish Studies, vol. 9, no 1, March, 2008, p. 63
[45] Yüksel Taşkın, “AKP’s Move to Op. cit.p. 56
[46] Yüksel Taşkın, Op. cit. p. 59
[47] Taha Akyol, “Seçim göstergeleri açısından Türkiye’de sağın sorunları – II, “Türkiye Günlüğü, no 17, Kış 1991, ss. 4-10
[48] Yüksel Taşkın, Op. cit. p. 64
[49] Yüksel Taşkın, Op. cit. p. 64-65
[50] Yüksel Taşkın, Op. cit. p. 65
[51] См. Sabri Sayari, “Towards a New Turkish Party System?”//Turkish Studies, vol.8, no.2, 2007. p.197- 209
[52] Eser Şekercioğlu; Gizem Arıkan, “Trends in Party System indicators for the July 2007 Turkish Elections”// Turkish Studies, vol.9, no.2, 2008. p. 215
[53] Ankara: Ak Parti Yayınları, 2004, p.7-17
[54] Yüksel Taşkın,Op. cit., p.54
[55] R.T. Erdoğan, “Milli Görüş değil Demokrat Parti’nin Devamıyız ,“Zaman”, 17.05.2003
[56] “Radikal”, 05.06.2007
[57] Yüksel Taşkın, Op. cit. p. 55
[58] Yüksel Taşkın, Op.cit., p. 68
[59] Sabri Sayari, “Towards a New Turkish Party System?” Op. cit., p. 207
[60] Sabri Sayari, “Towards a New Turkish Party System?”Op. cit., p. 208
[61] Milliyet,04.08.2008
[62] The Economist, 05.03.2009
[63] Radikal, 31.03.2009
[64] Radikal 13/03/2009
[65] EIU News 26.03.2009
[66] Radikal, 30.03.2009
[67] Sabah, 28.03.2009
[68] Milliyet 08.02.2009
[69] Sabah, 08.02.2009
[70] The Economist, 02.04.2009
[71] Hurriyet, 31.03.2009
[72] Milliyet 06.04.2009
[73] Milliyet 06.04.2009
[74] Milliyet, 06.04.2009
[75] Sabah, 31.03.2009
[76] Milliyet, 14.04.2009
[77] Taraf, 31.03.2009
[78] Milliyet, 02.04.2009
[79] Milliyet, 06.04.2009
[80] Milliyet, 06.04.2009
[81] Milliyet, 03.04.2009
[82] The Economist, 26.03.2009
 

Читайте также на нашем портале:

«Курдский вопрос в Турции: на пути к разрешению конфликта?» Павел Шлыков

«Турция на пути в Евросоюз: надежды и разочарования Анкары » Вячеслав Шлыков

«Радикальные исламисты Турции» Антон Разливаев

«Турция: перспектива стать международным энергетическим узлом» Саргис Арутюнян

«Региональная неоднородность Турции: социально-экономический и политический аспекты» Наталья Ульченко

«Из-за пределов — в пределы. Турция в Европе» Каглар Кейдер

«Экономика Турции и ее соответствие критериям ЕС» Мария Савельева


Опубликовано на портале 03/07/2009



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика