Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Военная реформа и вызовы XXI века

Версия для печати

Круглый стол Фонда исторической перспективы

Военная реформа и вызовы XXI века


Ведущий круглого стола — Наталия Алексеевна Нарочницкая, доктор исторических наук, депутат Государственной Думы России, заместитель председателя Комитета по международным делам ГД, президент Фонда исторической перспективы.

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:
– Думаю, невозможно обсуждать заявленную на нашем круглом столе тему вне проблем международной безопасности, вне геополитических вызовов. Без понимания того, что по всему периметру исторических границ на Россию оказывается давление, причём оно абсолютно не является результатом победы либерализма над коммунизмом. Я как историк отчётливо вижу, что оно происходит по тем же самым линиям, что в XIX веке, когда Россию оттесняли от стратегических морских путей, от проливов, оттесняли с Кавказа и из Центральной Азии… В этих условиях иметь сильную и боеспособную армию остаётся для нашей страны таким же приоритетным и архиважным делом, как и сто, и двести, и триста лет назад.
В нынешней ситуации совсем не последнее значение имеет также формирование у военнослужащих цельного патриотического мировоззрения. Человек с ружьём должен иметь конкретные представления об общем целеполагании жизни, о смысле этой жизни. Это неразрывно связано у нас с той смутой в душе, которая вызывается отсутствием целеполаганий за пределами личной жизни, чем и отмечено сейчас всё наше общество. Хотя справедливости ради должна сказать, что в обществе параллельно существуют противоположные тенденции. В каких-то сегментах происходит огромное возрождение духовное, а в каких-то, наоборот, деградация. Армия – это, конечно, часть народа. Но во всём мире, в том числе и в демократических странах, стала заметной тенденция, когда элита перестаёт служить в армии, потому что она находит другие способы самореализации. Это делает служение в армии менее престижным. Когда князь и граф и их, как тогда говорили, мужики служили в одном полку, когда все слои общества от крестьянина до царя были в одном боевом порядке, вот тогда армия представляла срез нации полностью. Сейчас армия таким срезом не является. И это, подчёркиваю, характерно для большинства стран мира. Современная армия черпает своё пополнение не из всей нации, а из определённых слоёв. Это создаёт в обществе своего рода отстранённость от армии, приводит к ощущению, что это вроде бы не моя правая рука, одетая в булатные рукавицы, и если её отрубят, мне не будет больно, поскольку это что-то чужое такое, что мы оплачиваем налогами… Эрозия связи армии с народом, нацией – огромная социально-психологическая проблема, и здесь без серьёзного переосмысления сложившейся ситуации, судя по всему, не обойтись.  Надеюсь, мы затронем эту тему в ходе дискуссии за нашим круглым столом. Открыть прения я предлагаю знаменитому ветерану наших Вооружённых Сил Махмуту Ахметовичу Гарееву.

 

 

Махмут ГАРЕЕВ, генерал армии, президент Академии военных наук РФ, доктор военных наук, доктор исторических наук, профессор:

– Я хотел бы с самого начала подчеркнуть, что военное дело – это дело сугубо для солдат. Когда человек рассуждает о военных вопросах, он должен быть на этой стороне или на той. Болтаться между баррикадами - самое бесперспективное дело. Конечно, в армии сейчас много вопиющих, кричащих проблем, много недостатков, много безобразий, но что бы мы ни делали, что бы ни говорили, всё должно быть подчинено тому, чтобы улучшать дело, помогать утвердиться позитивному и полезному. У нас нет другой армии, нет другой России, хотя есть такие «энтузиасты», которые говорят: эту армию надо распустить, надо новую набирать, но это, так сказать, от избытка эмоций, и они не представляют себе реально, что это такое. Безусловно, всё плохое в армии можно критиковать самым строжайшим образом. Отношение тут должно быть, как к своему ребёнку, которого можно и выпороть… Но свою армию надо уважать и любить. Во что всё сегодня упирается? Прежде всего, надо определить - во имя чего служить, что защищать. Вот едет американский президент Буш к своим солдатам в Ирак… Что они агрессоры, и так понятно. Но какие возвышенные слова он говорит им: «Вы сражаетесь за демократию. Вы сражаетесь за американские ценности». А что Касьянов сказал у нас, будучи премьером? Что главная задача военной организации – это защищать частную собственность. Извините, но я не пойду защищать чью-то собственность… Тем более, когда я знаю, что это за собственность. Это ведь какой-нибудь там бизнесмен может свои дела делать, не обязательно задумываясь во имя чего и для чего. В армии всё связано с самоотверженностью, готовностью отдать, если потребуется, свою жизнь. В армии человек должен действовать осознанно.
Кроме этого, чтобы была настоящая армия, должна быть определённость. Что за угрозы у нас сейчас существуют? Для нейтрализации и отражения каких угроз нужно держать вооружённые силы? Вообще мы сейчас в сложнейшем положении находимся. Вот недавно начальник Генерального штаба заявил, что надо быть сумасшедшим, чтобы собраться с НАТО воевать. Потому что соотношение сил 5 к 1. Но воевать или не воевать - не только от нас зависит. Есть ещё та сторона. Говорят ещё, что такой агрессии, как в 1941 году, против нас сейчас уже не предвидится. Наверное, нет. Но агрессия совсем другими формами, способами может осуществиться и уже осуществляется. Поэтому не надо всё сводить к реформированию или модернизации армии. Нужно научиться давать отпор новым формам экспансии против нас, которые осуществляются средствами политическими, дипломатическими, экономическими, информационными. Мы же, поймав тех же английских шпионов, стесняемся их даже пожурить. Вдруг они обидятся! Никогда государство до этого не доходило. Сейчас у нас самое слабое место в системе обороны - обеспечение безопасности. Все говорят: у нас есть концепция национальной безопасности. Записали, что приоритетными в обеспечении безопасности являются именно невоенные средства. Но кто координирует общие действия? Кто всё объединяет? Я считаю, что Совет безопасности должен сейчас сосредоточить все усилия на координации деятельности МИДа, разведки, контрразведки, экономических, финансовых органов, с точки зрения противодействия угрозам, не имеющих чисто военной подоплёки. Поскольку этим никто не занимается, то для этого структуру Совета безопасности нужно конечно изменить. А вот всю военную часть оборонного дела необходимо сконцентрировать в руках министра обороны, сделав его и в мирное время заместителем Верховного главнокомандующего.
Сегодня ясно одно: нельзя ориентировать вооружённые силы только на борьбу с терроризмом. Вот Робертсон, будучи генеральным секретарём НАТО, выступал у нас в Москве и в присутствии нашего министра обороны сказал: «Ну что вы там какую-то армию строите. Не нужно вам этого ничего. Вы должны иметь определённые силы для борьбы с терроризмом». Но сами же они - ни натовцы, ни американцы – не так поступают. Когда готовились к ядерной войне, военный бюджет американцев был 380 миллиардов долларов. Сейчас почти 450. Не для борьбы же только с наркобаронами содержат они свою военную махину.
Если мы будем говорить, что вооружённые силы нам нужны только для борьбы с терроризмом, то у нас никакой армии не будет. Тогда то, что мы сегодня обсуждаем, теряет всякий смысл. Поэтому в этом вопросе требуется точная, правильная ориентировка.
Теперь самый острый вопрос – это вооружение. Много говорят: нужно высокоточное оружие, современные танки, самолёты пятого поколения. Действительно, у нас огромная территория. Её надо защищать. Но, если наша оборонная промышленность и дальше будет оставаться в таком состоянии, как сейчас, ясно, что ни через десять лет, ни через двенадцать мы современного вооружения не будем иметь. Сегодня необходимо, нравится это кому-то или не нравится, не менее 3,5% ВВП на оборону отдавать.
 
Александр ВЛАДИМИРОВ, генерал-майор, вице-президент Коллегии военных экспертов:
– Сейчас я занимаюсь разработкой собственного варианта стратегии национальной безопасности. Хочу рассказать, что я написал там по поводу стратегического расклада. Если говорить только о войне, война уже идёт… Это совсем не то, когда бомбы падают, это когда меняются потенциалы сторон - одна уничтожается, другая возвеличивается. Что такое война? Это социальное проявление борьбы, скажем, геополитических соперников, за послевоенное устройство мира и право владения этим миром как результатом войны. А собственно бомбы и боевые действия армий, это только вооружённая фаза этой войны. Но самые современные средства войны, операционные средства войны - это уже геополитические технологии. Технологии организованного хаоса, перманентных реформ, террора, формирования национального сознания. Вот этим всем с нами воюют и откровенно говорят об этом. Только Россия думает, что мы находимся в состоянии мира, и это ухудшает наши шансы. Поскольку американцы сказали, что они воюют с терроризмом. Они слово «война» произнесли, и они под это мобилизуют силы, сворачивают демократию, формируют свои группировки и потихоньку плацдармы захватывают. А государство, которое не подозревает, что против него ведётся война, обречено на уничтожение. Просто обречено. До тех пор, пока это не будет понято властью, бессмысленно будет всё. Я считаю, что Россия сейчас находится в состоянии перманентной борьбы с терроризмом на своей территории. Он имеет явно радикальную исламистскую окраску. И скрывать это нечего. Хочу сказать также о том, о чём практически никто не говорит. Все размышляют о реформе, о задачах перевооружения, о ВПК - важные вещи, безусловно. Но, главное, необходимо учитывать внутренние константы армии… Если они существуют, значит, живёт и армия. Нет этих внутренних констант - ничто не поможет. Самый печальный вывод, к которому сейчас приходишь, заключается в том, что никаких новых идей в этой военной реформе не обнаружили ни власть, ни собственно войска. Армия, говорят, стала жить лучше, как-то развивается. Армия умирает, на глазах умирает. В войсках всё так же безнадёжно, как и прежде. Только стало ещё хуже, поскольку армия ввергнута в торговлю, в рынок, который перемалывает ценности армейские, корпоративные и национальные в том числе.
Все артикулируемые властью идеи о контрактной службе, жилье, о том, что Отечество любит армию, никого уже не греют, и никто в это не верит. Поскольку ничего этого нет. Сейчас главная задача для армии – выжить. Думаю, что при таких подходах, когда рыночными методами пытаются решать нерыночные проблемы вооружённых сил, ничего не решишь. Может быть, благодаря удвоению ВВП, российский народ и заживёт лучше. Но к этому времени армии не будет как таковой. Не будет армии, не будет и России.
Сейчас, я думаю, надо, прежде всего, уяснить, что у нас хорошего было сделано прежде, и возродить все это хорошее, а также необходимо срочно перенимать опыт других стран, более успешных, чем мы. Например, родная Беларусь создала армию – загляденье. Они даже дедовщину одной мерой, ничего не стоящей, ликвидировали. У нас до сих пор эффективным методом считается своего рода палочная дисциплина. Многое определяет число происшествий и преступлений. У кого-то их 15 – значит, он хороший, у другого 20 – надо снимать. И поэтому все врут. Что сделали белорусы? Они стали оценивать состояние дисциплины не по числу происшествий, а по принятию исчерпывающих мер.
Я хочу выделить несколько проблем армии, решение которых способно обезопасить Россию от многих внутренних и внешних бед и послужить укреплению внутренних констант Вооружённых Сил. Во-первых, это утрата целей и ориентиров воинской службы. Кого, что и почему надо защищать? Проблема вторая - физическая нищета офицерского корпуса. Я знаю немало слушателей Академии имени Фрунзе, которые вечером, после занятий, занимаются частным извозом. Подрабатывают. И это подполковники, майоры – старшие офицеры.
Армия должна заниматься только своим прямым делом. В мирное время учиться воевать, а в военное - успешно воевать. Но армия наша не занимается своим прямым делом ни в мирное, ни в военное время. В армии практически не осталось частей, способных вести боевую подготовку, нет ГСМ, нет даже боеприпасов, чтобы её вести, нет офицеров, которые знают, что такое боевая подготовка. Практически утрачено наше национальное достояние в этом плане.
Порочна, на мой взгляд, система прохождения офицерской службы, поскольку реальные успехи, боевые заслуги ничего не значат. Что-то значат исключительно только личная преданность, лесть и деньги. Необходимо создавать новую систему прохождения службы личным составом, формировать новую систему обеспечения, которая автоматически способствовала бы притоку добровольцев в армию, регулировала бы отбор и продвижение по службе самых достойных и действительно лучших представителей офицерского корпуса.
Армия стремительно дичает как по уровню культуры в офицерской среде, так и по качеству жизни в гарнизонах, учебных заведениях и частях. Убеждён, что необходимо сбережение, активное развитие армейской культуры, практически единственной основы, на которой можно армию строить. И, конечно, войска надо изымать из рынка. Армия должна служить, не погружаясь в суету рыночных отношений.
Одним из серьёзнейших провалов в построении современной армии является отсутствие государственной идеологии воинской службы. Поскольку, если нет государственной идеологии воинской службы, то не на чем воспитывать солдат, формировать профессиональную этику офицеров. Сегодня у человека с ружьём нет понимания, во имя чего служить, во имя чего умирать.

 

 

Владимир БОГАТЫРЁВ, генерал-майор, начальник Управления организации воспитательной работы и воинской дисциплины Главного управления воспитательной работы Вооружённых Сил РФ:– Прежде всего, хотелось бы коснуться темы изменения характера современной войны. Об этом уже неоднократно заходила речь на нашем круглом столе. Сегодня война, до того как она может перерасти в вооружённую фазу, это война, прежде всего, информационная. И здесь мы находимся, увы, в полном провале. Когда мы только начинали разрабатывать эти проблемы в Министерстве обороны, а это было в середине 90-х годов, в США, по нашим данным, подобным уже занимались глубоко и серьезно. Я не беру спецпропаганду, это отдельная форма у них и у нас. Информационная война - более широкое понятие. У них уже тогда было более 6 тысяч специалистов, которые занимались этой проблематикой в армии, не считая подразделений по проведению психологических операций. Это совершенно отдельная структура. Но и тут, если брать систему психологических операций, у них, конечно, силы неизмеримо большие, чем у нас. И они работают постоянно. Мы столкнулись с этой проблемой очень серьёзно в Чечне. Оказалось, что мы не были готовы к работе на своей территории. Со своим населением, со своими гражданами. Тогда ещё начальник генерального штаба, А.В.Квашнин, ввёл понятие информационно-идеологической работы. И мы начали заниматься тем, чем занимались в Афганистане. Работать с местным населением, разъяснять наши действия, обращаться к старейшинам.

Предыдущий оратор критиковал нас за то, что мы не выработали идеологию для армии. Идеология, конечно, у нас есть. И всё строго прописано в документах. Вопрос в том, что идеи реализуются сегодня отвратительно. Не хватает средств, возможностей. В том же Совете безопасности нет ни одного специалиста, который бы занимался, образно говоря, душой солдата. И эта проблема вообще не рассматривается у нас нигде. Найдите хоть один законодательный документ. Да, конституция говорит, что у нас многообразие идеологий. Но есть понятие государства, есть понятие Родины, есть понятие Отечества. И отсюда выстраивается то, что мы пытаемся назвать национальной идеей, идеологией… Должна быть государственная структура, которая всем силовикам, от министра до солдата, сказала бы: «Вот приоритеты, по ним и работайте». Мы должны получать в этом деле определённые установки, а не выдумывать их на уровне Министерства обороны. Хотя кое-что нам здесь удалось сделать.
Президент Российской Федерации утвердил программу перехода к единой системе воинского воспитания во всех силовых структурах. До 2010 года мы должны выработать единые подходы и методы. Убежден, что основы этой системы будут в конечном счёте заложены в армии. Хотя там целая гора вопросов, которые надо решить.
Когда я слышу, что армия у нас в ужасном состоянии, что она разваливается и умирает, я хочу обратить внимание критиков и на другие факты. У нас ежедневно 160 тысяч человек заступают на боевые дежурства, боевые службы, в караульные наряды. У нас тысячи людей находятся в миротворческих силах, на боевых постах. Кто они? Это что, всё униженные и оскорблённые, задавленные? Это же наши дети, мальчишки, которым армия многое и даёт. Сегодня в армию нередко приходят ребята, которые не умеют расписаться в ведомости… Мы создали в армии ликбезы - 20-е годы вернулись. Это не вечерние школы, как было в 1950-е годы, а ликбезы. И за два года мы подтягиваем таких солдат до приличного уровня. Начата программа внедрения Интернета в каждую часть, то есть, мы стараемся отвечать современным требованиям в условиях разорённой страны, минимального бюджета…
Многое у наших критиков правильно. Но это, как говорится, было правильным до того момента, пока руководство страны не начало с 2000 года исправлять то, что осознанно разрушалось в 90-е годы. Только с 2000 года, повторяю, армия начала, наконец, какое-то движение вперёд. Разве можно за 5 лет разом восстановить то, что подвергалось разгрому как минимум в течение десятилетия?!
В ближайшем будущем мы должны представить президенту страны предложения по правовому и организационному улучшению воспитательной работы в Вооружённых Силах. Сейчас такие предложения готовятся.
Несколько слов о нынешнем состоянии нашей работы, всей воспитательной системы… Должен отметить, сейчас сформирована нормативная база. Существует положение об органах воспитательной работы, которым вменено в обязанность докладывать командиру и вышестоящему руководству о состоянии дел с дисциплиной в частях, настроениях людей, защите прав каждого военнослужащего. Конечно, система работает ещё не так хорошо, как хотелось бы. Но как изменить всё кардинально, если наш главк разгонялся и заново формировался 14 раз? Сейчас многое приходится собирать заново буквально по крупицам, учитывая исторический опыт, включая методику воспитательной работы в Советской Армии.
Одна из серьёзнейших проблем сегодня, это, конечно, армия и религия. Вопрос предельно непростой. Мы за то, чтобы духовная составляющая у нас преобладала. Сотрудничаем самым тесным образом с Русской православной церковью и другими конфессиями. Выстраиваем отношения до самых низов, до каждого подразделения, до каждого солдата. Никто в Вооружённых Силах не мешает военнослужащим отправлять свои религиозные потребности. Но армия как часть общества у нас многоконфессиональная, в одном подразделении часто служат представители разных религий, и там невозможно завести штатного священнослужителя от каждой конфессии. Поэтому сейчас требуется разработать межконфессиональное соглашение, которое позволит учесть интересы представителей основных религий. Это соглашение должно учитывать и то, что в армии служат и атеисты. Сегодня у нас, как показывают социологические опросы, верующими считают себя примерно 45% военнослужащих срочной службы. Это данные объективного социологического опроса. И здесь надо быть реалистом.
Вторая составляющая – законодательное решение проблемы. Пока не будут изменены соответствующим образом законы, армия в этом вопросе не сдвинется с места. Наконец, третья составляющая – финансовые возможности, кадровые ресурсы. Эти вопросы мы уже неоднократно рассматривали на расширенных коллегиях Министерства обороны. К слову, на коллегии приглашалось большое число экспертов от министерств, ведомств, от науки. Интереснейшие были выступления, и целая программа разработана по дальнейшему сотрудничеству. Сейчас с Общественной палатой самый тесный контакт устанавливается. Со всеми общественными правозащитными организациями налажены связи. Я постоянно общаюсь с правозащитниками - от ПАСЕ до комитета солдатских матерей. Так что давайте постепенно, не спеша, решать эту проблему, вместе находить наиболее разумные решения, чтобы не ошибиться. Вера насильной, конечно, не может быть. Но и колоссальное духовное воздействие веры на души людей тоже нельзя не учитывать. Особенно в наше время, когда нравственные нормы и ценности размыты, духовные ориентиры потеряны, когда в сознание людей активно внедряется мысль о материальном успехе любой ценой. Лечить людям души, безусловно, должна помогать церковь.
Так уж у нас получилось, что вместе с изменением политического строя волной отрицания всего советского было уничтожено то ядро, которое составляло суть преемственности в русской, а затем в советской армии, и которое должно было перейти и в армию современной России. Из Вооружённых Сил были изгнаны практически все воспитательные кадры, уничтожена система подготовки «замполитов». Те, кто заканчивал командные училища в советское время, знают, что был такой курс политработы – 100 часов. Сейчас ничего нет. Не учат воспитательной работе. В нашем Военном университете, который готовит психологов, социологов, будем говорить «политработников», нет курсов методики организации воспитательной работы. Мы воссоздали там кафедру морально-психологического обеспечения в военное время. Едва успели. В 90-е её чуть было не уничтожили. Мы с трудом отбились от того, чтобы у нас представители Фонда Сороса начали преподавать в военно-учебных заведениях. Сейчас, после всех потрясений, понемногу начинает восстанавливаться военно-обществоведческая мысль. Но, повторяю, к сожалению, мы разогнали свои педагогические кадры, вышвыривая подполковников в 45 лет из армии. Человек только научился глубоко и доходчиво излагать свои мысли, учить других, а его уже убирают. Сейчас мы вновь наращиваем военно-педагогические научные кадры. С 2000 года в армии вновь появился кадровый профессиональный заместитель командира роты по воспитательной работе. Все наши замполиты роты сегодня – это двухгодичники. Как им работать с людьми? Причём, все технари приходят. В ВУЗах, где готовят гуманитариев, в основном девушки учатся. Мы понимаем, что такой специалист пока просто не готов вести грамотно идеологическую и воспитательную работу. Его еще надо учить и учить. Чем мы и занимаемся на практике.
Со многим критическими замечаниями, которые высказывались за нашим круглым столом о внутренних проблемах армии, можно согласиться. Но должен заметить: против всех «минусов» я поставил бы наше твердое желание исправить ситуацию. Мы принимаем все эти критические замечания, они во многом справедливы. Но я, повторяю, не согласен с тезисом, что армия разрушается, и что она, в конце концов, погибнет. Не погибнет Российская Армия. Но то, что нельзя самообольщаться, – абсолютно правильно. Мы видим армейские проблемы глубже, потому что соприкасаемся с ними каждый день. И каждый день стремимся хоть немного улучшить ситуацию. В армии ещё достаточно добросовестных, любящих Россию офицеров. Но нам нужна помощь, как со стороны государства, так и в не меньшей степени со стороны общества. Все, кто не равнодушен к судьбе Российской Армии, – политики, предприниматели, творческая интеллигенция, общественные организации, – должны поддержать словом и делом Вооружённые Силы на переломном этапе их становления. В армии, чувствующей поддержку со стороны общества, невольно просыпаются самоуважение и достоинство, желание жить и решать самые сложные проблемы.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Фонд исторической перспективы готов помогать вам. Я была автором открытого письма русской православной общественности президенту Ельцину в начале 1996 года. Тогда шла война в Чечне. На армию выливались ушаты грязи, особенно со стороны либеральной части интеллигенции. Война объявлялась преступной, а русский солдат чуть ли не палачом и садистом. Тогда я писала, что солдату, которому в спину глумятся «профессиональные гуманисты», сознательно уравнивая его, воюющего за территориальную целостность и неделимость Отечества, и бандита-уголовника, убивающего и похищающего людей, – нечего стыдиться. Он сумел, несмотря на подлость и предательство за его спиной, честно выполнить свой долг перед Родиной.
Моё отношение к армии с тех пор не изменилось. Поэтому хочу предложить наше сотрудничество. У нас есть люди, которые могут прочитать курс лекций, выступить перед армейскими коллективами, разработать совместную просветительскую программу действий. У нас выпускается интернет-газета «Столетие». Давайте организуем четкое, продуманное наступление на информационном поле в защиту и поддержку армии. Информационное поле сформировалось в нашей стране в период, который я называю периодом полного нигилизма по отношению к своему Отечеству и государству. Наше совместное выступление может стать достаточно эффективным мировоззренческим рычагом в информационном пространстве.
Недавно мне предложили вести авторскую программу на телеканале «Звезда». Давайте обговорим, что можно здесь предпринять для пользы дела. Я бы с удовольствием послужила конкретному практическому начинанию. И вот ещё что, один из учредителей нашего фонда занимается передовой и очень дешёвой системой спутникового интернет-телевидения. Если установить в каждой воинской части всего один компьютер с одной тарелкой, то можно, например, видеть и слышать всё то, что мы обсуждаем сегодня за нашим круглым столом. И стоит это, в отличие от всех других систем, копейки. Русская православная церковь, кстати, уже вовсю пользуется этими технологиями. Давайте обсуждать и этот вариант расширения нашего информационного поля.  Мы готовы к диалогу и сотрудничеству.

 

 

Павел ЗОЛОТАРЁВ, заместитель директора Института США и Канады РАН, профессор Академии военных наук РФ, кандидат технических наук:

– Если говорить в целом о проблемах Вооружённых Сил, то внешний фактор, на мой взгляд, здесь играет минимальную роль. Все трудности порождены нашими внутренними процессами, российскими. Внешние условия, наоборот, способствуют тому, чтобы мы с этими проблемами успешно справились. Но, к сожалению, не очень успешно мы с ними справляемся. И, на мой взгляд, здесь есть несколько причин системного характера, связанных, прежде всего, с кризисом российской государственности. В конечном итоге, когда решили сразу рвануть из тоталитарного режима в демократический, создав благоприятные условия для выживания в рыночной экономике и приватизации для тех, кто был приближён к власти, и приближённых к этим приближённым, мы в итоге получили государство, которому было всё равно на начальном отрезке 90-х годов, что там творится с силовыми структурами. У нас ведь до середины 90-х годов даже не формировался оборонный бюджет. А когда мы пытались где-то в 94-м году создать комиссию в Министерстве обороны, чтобы отладить механизм, позволяющий формировать этот бюджет, делать расчёты, её быстренько прикрыли, сказали: чего вы, мол, ерундой занимаетесь, когда начнут деньги давать – неизвестно, так что давайте просто выкручиваться из ситуации, как можете. Хотя, когда создавали уже российские Вооружённые Силы, в 92-м году подписали Указ, наметили первые организационные шаги до 96-го года, по своей сути очень правильные. Только реализовать их не удалось, потому что принимали решения как бы в одной стране, а к 95-му году оказались в другой стране, с совершенно иной экономикой. А когда, наконец, всё-таки научились считать деньги в государстве, самым парадоксальным оказалось то, что в начальный период 90-х годов на оборону давали порядка 4-5% от ВВП. Было такое пару лет. Срочно сократили всё это дело, и потом, несмотря на все усилия, былого уровня финансирования уже ни разу не достигали.
Считаю, что в этом кризисе во многом виновата и наша законодательная власть. Ведь до сих пор у нас не сформирован нормальный бюджетный классификатор, который позволял бы, с одной стороны, Министерству обороны чётко прописывать, на что в первую очередь и какие суммы требуются, а, с другой стороны, контролировать исполнение собственных решений. Как у нас до сих пор формируется бюджет? В позапрошлом году в составе документов появилась одна из форм, которая чётко показывает по каждому силовому ведомству, какая сумма идёт на содержание, а какая - на закупку вооружений и военной техники. Уже одна такая форма давала определённое представление, где мы находимся по сравнению с другими странами. К 2006 году эта форма исчезла. Начинаю разбираться, звоню в Комитет по обороне Госдумы, сотруднику, который отвечает за экономические вопросы. Говорю, почему исчезла эта форма, что же вы делаете, куда смотрите? Мы, отвечают, пытались с Минфином спорить, а нам в Минфине сказали, что эту форму один известный реформатор навязал, а поскольку его теперь нет в правительстве, зачем нужна эта форма? Вот так у нас формируется структура федерального бюджета, бюджетный классификатор. В результате, такая структура не позволяет в принципе реализовать систему гражданского и парламентского контроля за формированием нужного бюджета. Отсюда начинаются и многие проблемы, связанные с Вооружёнными Силами. Многие ошибочные шаги и решения были бы невозможны, если бы допускалось вмешательство в процесс законодательной власти. Остановили бы. Ведь в демократии, кроме всего прочего, должна работать обратная связь и с обществом, и с другими ветвями власти. В данном случае – с законодательной. А у нас этого нет.
В основных положениях нашей военной доктрины записано, что широкомасштабная война сегодня маловероятна. Там отражена мысль, что вот ядерное оружие у нас есть, а возможностей вести широкомасштабную войну сейчас нет, значит, мы ядерным оружием должны всё сделать, чтобы не допустить большой войны. Казалось бы, появилась возможность на этот период чётко сформулировать задачи для Вооружённых Сил. Но никто из правительства не взял на себя смелость в тот период ясно сформулировать задачи Вооружённым Силам – в мирное время должны уметь делать то-то и то-то… Сейчас уже пытаются более менее правильно определиться. Но цепочка от президента до правительства, на мой взгляд, по-прежнему не реализует свои задачи. Ведь даже в законе определено, что когда написаны основные положения военной доктрины, сформулирована концепция безопасности, дальше дело за программами и планами правительства. А аппарат Совета безопасности эту цепочку должен прослеживать. У нас же получается так - Советом безопасности принимается концептуальный документ, а потом правительство, даже не глядя, что в нем, предлагает свои программы и планы, которые с документом Совбеза никак не стыкуются. И это звено по линии исполнительной власти на самом высоком уровне пробуксовывает, не работает. Вот и выходит у нас, что две главные ветви власти, исполнительная и законодательная, не до конца выполняют свои функции в государстве. Это корень всех наших проблем, истоки во многом незавидного положения, которое сложилось в Вооружённых Силах.
И последнее. Я хотел бы задать вопрос собравшимся, есть ли смысл использовать опыт еще царской армии с офицерскими собраниями в современных вооружённых силах? У нас была попытка ещё в первой половине 90-х годов разработать положение об офицерских собраниях. Подумать тогда было над чем… Как ни парадоксально это звучит, но в советских Вооружённых Силах существовали демократические основы единоначалия. Потому что были комсомольские собрания, где рядом сидели лейтенант и солдат, были партийные собрания, где, если припекало, младший по званию мог критиковать старшего. Мы начали строить армию вроде бы демократического государства, а вот этот фундамент демократический по сути демонтировали. Поэтому тогда в положение об офицерских собраниях закладывали идею, чтобы на офицерских собраниях обсуждались и вопросы продвижения по службе, чтобы все решал непосредственно офицерский круг. Насколько я помню по литературе, командир полка в царской армии даже не мог принимать участия в офицерских собраниях. Ему клали на стол принятое решение. А он уже вправе был отвергнуть его или принять. И якобы, не было таких случаев, чтобы он не посчитался с мнением подчинённых ему офицеров. Это, наверное, один из способов, чтобы у нас продвижение снизу всё-таки осуществлялось на демократических принципах. Тогда, в 90-е годы, идею с офицерскими собраниями, увы, зарубили. Прошло более десяти лет. И к ней снова начали возвращаться. Есть ли сегодня тенденция к возрождению офицерских собраний?

 

 

Владимир БОГАТЫРЁВ:

– Все идеи по офицерским собраниям, которые нарабатывалась в начале 92-го года, были убиты. Было запрещено иметь офицерские собрания в органах управления армии, только в полку и не выше. Полтора года назад разработали новое положение об офицерских собраниях. Теперь они, в общем-то, похожи на то, что предлагалось тогда. Их существование предполагается снизу доверху. Они должны быть также во всех органах управления.

 

 

Павел ЗОЛОТАРЁВ:

– А права, полномочия есть?

 

 

Владимир БОГАТЫРЁВ:

– Пока недостаточно. Но много предложений по их расширению. В ближайшее время, надеемся, пройдёт второе Всероссийское совещание офицеров, на котором планируется широко обсудить вопросы демократических институтов в армии, включая и офицерские собрания.

 

 

Павел ЗОЛОТАРЁВ:

– В одном из выступлений министра обороны прозвучала мысль, что пора менять соотношение между расходами непосредственно на содержание армии и на закупку вооружений, военной техники. У меня нет сомнений, что надо менять ситуацию с закупками новейших вооружений, что надо стимулировать внедрение современных технологий на предприятиях военно-промышленного комплекса, но я опасаюсь, что такое решение фактически может привести к перераспределению средств в пользу закупки техники, что это ударит по социальному, и без того незавидному, положению военнослужащих. По-моему, тут может появиться нежелательный крен… И я вновь возвращаюсь к своей основной мысли – законодательная власть должна следить за этим соотношением.

 

 

Владимир БОГАТЫРЁВ:

– Если с армии сегодня снять всю ту «социалку», которую она на себе тянет, начиная с разрушенных военных городков, на ней висящих, то у нас бы высвободились огромные средства на решение других задач: социальных проблем военнослужащих, технического перевооружения, боевой подготовки и многого другого. То есть, идея сама по себе правильная: нужно менять соотношение в расходовании денег. Мы сегодня тратим более 60% бюджетных средств на то, чтобы выживать, и только около 40% на то, чтобы как-то пополнять армию новыми вооружениями и техникой, развивать боевой потенциал... Но осуществлять это, конечно, нужно без ущемления социального положения военнослужащих. Найти тут баланс очень трудно. Но я не думаю, что кто-то в сегодняшнем Министерстве обороны и в правительстве планирует сократить те социальные программы для Вооружённых Сил, которые заложены. Они и так недостаточны.

 

 

Владимир РУБАНОВ, вице-президент Лиги содействия оборонным предприятиям, действительный член Академии социальных наук:

– Мне очень не нравится в последнее время тональность, которую взяла армия. Примерно звучит так, что вот, мол, общество плохое, поэтому откуда взяться хорошей армии. Категорически не согласен с этим. Армия – это не институт общества. Армия – это институт государства. Поэтому отбирайте лучших, делайте все, чтобы военный стал образцом чести.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Как можно отбирать лучших, когда идут худшие? Подлецами людей не армия делает. Человек, который может издеваться над другими, он уже приходит таким. Он и контрактником будет таким же.

 

 

Владимир РУБАНОВ:

– Повторяю, армия – это институт государства. И государство должно заботиться об отборе лучших. Да, плохое у нас сегодня общество. Так из плохого отберите лучших и формируйте, лепите что-то приличное. Далее, когда мы говорим об армии и о состоянии её морального духа, то, конечно, главный вопрос человека с ружьём – во имя чего умирать? Когда в обществе своего рода идеологией становится прагматизм, в переводе на русский – полнейший цинизм, то, конечно, никакого духа не будет, ему неоткуда взяться, этому духу. Поскольку, если речь заходит о том, за что умирать – это должно быть что-то более вечное, нежели человеческая жизнь. Это должна быть святыня. И если говорить о роли религии в армии, то она тогда будет эффективна, когда в армии появятся святыни. Не будет святынь – роль религии в армии сведётся к покупке свечек. Это вопрос принципиальный. Здесь, мне кажется, нужно в одном пакете решать задачу выработки духовно-мировоззренческих ориентиров, определения святынь и форм религиозного воспитания. Потому что, если всё это рассматривать по отдельности, вряд ли получится необходимый эффект.
Хотим мы этого или не хотим, но ценности аккумулируются и выражаются элитой общества. Поэтому, если элита наша живёт не в России, её дети не служат в армии, то извините, в армии этим святыням взяться неоткуда. Получается парадокс. Люди, которые должны составлять цвет армии, относятся к армии с презрением. Потому, как мне кажется, этот, своего рода, раскол в душах представителей нашего верхнего слоя отражается на состоянии армейского духа. Армия тогда крепка, когда в ней служат дети господствующего класса. До тех пор, пока лучшие представители современной российской элиты не будут служить в армии, к лучшему, боюсь, изменений не будет. Армия должна наполняться интеллектом и душой элиты, лучших представителей российского народа. Но если наше государство от осмысления этой проблемы уходит, то откуда взяться другой армии?! Я опять возвращаюсь к тому, что армия как институт государства должна быть образцом, а не оправдывать свое нынешнее состояние тем, что общество плохое.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:
– За нашим круглым столом Вы представляете Лигу содействия оборонным предприятиям. Что происходит сегодня с российским военно-промышленным комплексом?

 

 

Владимир РУБАНОВ:

– Прежде всего, что такое Лига оборонных предприятий? Это 700 генеральных конструкторов, руководителей предприятий, тех, кто принес славу нашему оборонному потенциалу. 700 человек, олицетворяющих цвет отечественной организационной и научной мысли. Лучшие из лучших нашего общества. Думаете, они востребованы? Их куда-нибудь приглашают? Ничего подобного. Вот недавно Общественную палату сформировали, но хоть кто-нибудь из этих корифеев туда вошёл? Увы…
Вот иллюстрация того, как мы относимся сегодня к профессионалам высочайшего уровня, кого в других государствах оберегают и чтят, как национальное достояние… На сегодняшний день, в принципе можно сказать, оборонно-промышленный комплекс как таковой закончился. Наблюдается полное отсутствие перспектив. Почему? Потому что, то, что сейчас делается – это разработки 70-х годов. ВПК стремительно стареет, технологии утрачиваются… И на сакраментальный вопрос «что делать?» я, если честно, ответа не знаю. Да, у нас есть «Рособоронэкпорт», который выручает хорошие деньги. Но куда он их вкладывает? В покупку «АвтоВАЗа», куда угодно, но только не в воспроизводство оборонного потенциала.
Те, кто принимают решения, очень слабо представляют, где и как действует оборонный комплекс. Возьмём снова тот же «Рособоронэкспорт». Мощная организация, нужная. Монополия здесь необходима, никто не сомневается. Но, во-первых, всё-таки это та структура, которая должна находиться под контролем, и деньги должны возвращаться определённым способом. А не просто поступать в обезличенный бюджет. Это люди заработали. Они должны своё получить. Второе обстоятельство заключается в том, что есть большие контракты, они требуют длительной подготовки, массы затрат, я уже не говорю о том, что требуется кредитование экспортных контрактов, без этого не бывает. Я сейчас не буду затрагивать эти механизмы. Но тут есть масса проблем. Вот, скажем, продан самолёт за границу за 25 миллионов долларов, ещё 50 можно получить на обслуживании. Но мы это рынок практически бросили. В результате, в арабских странах наши самолёты сегодня обслуживают румыно-израильские компании. То есть, наблюдается полное непонимание экономики оборонно-промышленного комплекса. Другое: многие вещи должны делаться не «Рособоронэкспортом», а самими предприятиями, потому что взаимодействие по обслуживанию через торгового посредника – не самый эффективный способ добиться успеха. Из-за чего многие предприятия отказываются так работать. А дальше встаёт проблема – предприятию можно выходить на международный рынок или нельзя? В своё время, лет десять назад, решили, что ряду предприятий можно. Потом сказали – нельзя. Только запчастями можно. И вот представьте, у нас существует предприятие, которое делает всё, что взрывается. Как ему выходить на международный рынок, если у мины нет запасных частей. Скажем, сейчас на рынке оружия большой спрос на боеприпасы, но их нельзя продать, потому что разрешают продавать только запчастями. Вот в этом и проявляется уровень управления оборонно-промышленным комплексом.
И последнее. Несколько слов об оружии пятого поколения. Что такое оружие пятого поколения? Я бы сказал, что это элемент информационно-ударного комплекса. Это оружие не может существовать вне глобальной информационной системы, без постоянного формирования информационного пространства. Поэтому, если кто-то пообещал что-то построить в пятом поколении, то эти люди явно не совсем понимают, что такое оружие пятого поколения. Потому что, повторяю, это элемент глобального контроля информационного пространства. Я хочу сказать, что если выходить на этот уровень вооружений, то это колоссальные затраты. Колоссальные затраты и в образовании, и в формировании среды… Могу сказать, что на сегодняшний день технико-инженерные технологии являются дополнением к технологиям гуманитарным. Они позволяют гуманитарным технологиям технически решить задачу. Именно гуманитарные технологии определяют сегодня могущество государства. Но для разработки гуманитарных технологий делается пока ещё очень мало.

 

 

Ким ЦАГОЛОВ, генерал-майор, директор Института народов России:

– Давайте попробуем порассуждать по поводу некоторых сложившихся стереотипов. Говорят, что Америка – это мощная страна, сверхдержава. Но достаточно ли она мощна, чтобы воевать с нами? Возьмем её хвалёную экономическую мощь. Если взять гуляющие по Америке и всему миру доллары, то окажется, что их золотое обеспечение мизерное. Америка может расшибиться в доску, но реальной наполняемости своей валюты обеспечить не сможет. А ведь США разговаривают с нами так, как будто мы находимся на более низком уровне, не понимаем очевидных вещей… Поэтому, как мне кажется, нужна какая-то определённая наступательность с нашей стороны… Да, был период, когда мы были согбенными, но потом выпрямились, и сейчас должны разговаривать с американцами, как равный с равным. Я считаю, что в перспективе Америка ничего нам не сможет сделать. Ничего абсолютно! Мне представляется, что где-то с 2015 года всё кардинально поменяется.
Собственно, перемены происходят на наших глазах. Возьмите приход к власти новых политических сил в ряде стран Южной Америки, переориентацию её торговых отношений на Африку и Азию. США уже «сгорают». Их гуляющие доллары в 130 раз превысили золотой запас. Поскольку доллар – свободно конвертируемая валюта, то у её обладателей есть право придти в Федеральную резервную систему и выразить желание поменять бумажные деньги на золото. Но если все предъявят свои доллары, то экономика Америки «лопнет».

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Посткейнсианская экономика тем и отличается от предшествующей, что доллары и любая валюта обеспечивается не только золотым запасом, но и всем достоянием государства. Но Вы правы в том, что совокупная стоимость всех заводов, фабрик, земли, всех полезных ископаемых в Америке меньше, чем триллионы бумажных долларов. Поэтому американцы проводят внешнюю политику, которая заключается в собирании имперской дани со всего мира. Буш простодушно признался в своем послании, что лидерство Америки – единственный способ её выживания.
А что нам в этой ситуации делать с нашей армией?

 

 

Ким ЦАГОЛОВ:

– Самое главное, что нам удалось сохранить стратегические силы. Все наши новые разработки американцам и не снились. Они готовы были заплатить нашим академикам, которые над ними работали, миллиарды долларов, но российские ученые не польстились на эти сногсшибательные деньги. Я думаю, что в перспективе у нашей армии, нашего государства существует задел, до которого американцам ещё долго расти.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

- Хотелось бы перейти к очень важной теме, которая уже затрагивалась предыдущими ораторами, – вера и армия. Как депутат Госдумы я не вижу никаких законодательных препятствий для того, чтобы частично доверить церкви работать с душами наших военнослужащих. К сожалению, у нас распространено мнение – эдакий остаток наследия прошлого, которое сводится к тому, что светское государство, дескать, государство атеистическое, просто отменившее воинствующее богоборчество. На самом деле это не совсем так. Светское государство – не атеистическое, оно не отрекается от веры и традиций многих своих граждан. Это государство, в котором верующий может себя так же прекрасно чувствовать, как и атеист.
Конечно, можно наломать дров, если что-то внедрять насильственно. В христианской вере высоко ценится добровольное принятие истины, а вот показное благочестие ценится не так. Хотя, надо заметить, показное благочестие всё-таки лучше, чем безобразие. Я убеждена в том, что осознанное отношение человека к добру и злу, вытекает, как правило, из веры, родившейся на заре человечества. Независимо от того, что о тебе думают люди, общество, есть Божий суд, грозный суд, который «не доступен звону злата, и мысли и дела он знает наперёд». Без постоянного осознания этого, трудно представить настоящего человека. Я бы приветствовала продуманный подход, направленный на сотрудничество церкви и армии. Поскольку такое сотрудничество будет осуществляться на добровольной основе, то здесь не будет нарушения принципа отделения церкви от государства. Не должно быть принуждения, равно как и пропагандистских кампаний. Но и без пробуждения совести, этого внутреннего барометра, нам не обойтись. Без нравственного целеполагания мы вообще упускаем смысл жизни.
Нам в последнее время внушают ложную концепцию гражданского общества, понимаемого как совокупность индивидов с отметкой в паспорте. Навязывают мнение, что физическая жизнь человека представляет-де собой высшую ценность. Это секулярная пародия, извращение тезиса о том, что человеческая личность и её опыт бесценны. Как человек поступил в этой жизни, имеет универсальное значение. Почему одни люди погибают, пытаясь защитить других? Не только из-за инстинкта продолжения рода или инстинкта самосохранения. Человек, не имея когтей и клыков, именно потому и возвысился над животным миром, что был способен к самопожертвованию за высшие идеалы. Если жизнь физическая представляет собой самоцель, то мать не закроет собой дитя, а друг не заступится за друга. Тогда получается, что все, кто отдал жизнь за веру, отечество, честь, долг, любовь, были глупцами или ошибались. При таком подходе нельзя иметь ни армии, ни государства. Есть высшие ценности, за которые мы воюем, за которые стоит умирать. Что это за ценности? Как их понимание привить нашему солдату?

 

 

Игумен САВВА (МОЛЧАНОВ), заместитель председателя Синодального отдела по связям с Вооружёнными Силами и правоохранительными учреждениями:

– Вспоминаю свой приезд в Чечню в 2003 году. Знакомый генерал руководил в то время войсками, которые выполняли спецоперации. Какова у него была ситуация в то время, я не знал. Он рассказал мне об этом позже. Оказывается, личный состав был деморализован и практически не мог выполнять поставленные задачи – идти в горы, в «зелёнку» и доставать оттуда бандитов. Я приехал именно в такой момент...
О себе генерал говорил дипломатично: «Да, я с уважением отношусь к церкви. Но верующим себя не считаю. Я думаю, что я в пути». Генерал предоставил мне право работать в подразделении, разумеется, с желающими. Ни о каком насильственном навязывании православной веры мусульманам или атеистам не могло быть и речи. На протяжении пяти дней я объездил все боевые точки и уехал. После моего отъезда весь личный состав пошёл в горы и выполнил поставленные задачи. На генерала этот факт произвел огромное впечатление. Потом он выступил с предложением к священникам начать более активную работу с личным составом. Вот от таких генералов поступают сейчас подобные инициативы.
Если священник будет работать в воинской части, это приведёт к нормализации отношений внутри воинского коллектива, принесет мир в души солдат. Кого-то из них мудрая проповедь спасёт от самоубийства. Слишком многое поставлено на карту! Для начала необходимо провести эксперимент, причем не откладывать его более, ибо промедление здесь смерти подобно. Пора начинать. Да – вдумчиво, да – продуманно. Но у нас уже есть многолетний опыт, на который можно опереться.
Сегодня в частях гибнут буквально мальчишки. Если бы у военнослужащих в казарме был непосредственный контакт со священником, можно однозначно сказать, что в определённых случаях страшной развязки удалось бы избежать. Вот почему наше промедление сегодня – это новые смерти. На нас лежит громадная ответственность. Тянуть более никак нельзя.
Какова база для работы военного священника? Владимир Николаевич Богатырев назвал цифру: 45 процентов военнослужащих считают себя верующими. Я как священник, работающий внутри воинских частей с 1996 года в мирных и в военных условиях, осмелюсь заметить: эта цифра несомненно больше. Давно замечено: человек может быть талантлив музыкально, но не знать о своей музыкальной одарённости. Но музыкант-профессионал определит, что у него явные вокальные данные. Так же и священник: он видит, насколько человек на самом деле потенциально религиозен. И таких людей не половина, а подавляющее большинство. Религиозность проявляется в том, что человек простенько, но уже молится. Еще не зная никаких молитв, но, тем не менее… Это встречается сплошь и рядом. Как все солдатики тянутся к крестикам! Вы думаете, все это просто так? Нет, в этом громадное проявление внутренней духовной жизни молодого человека, пока еще не образованного религиозно. Разве можно просто так бросить этих людей на полпути?
Согласно военной психологии, в экстремальных, боевых условиях в человеке проявляются высшие чувства. Почему его нередко тянет назад, на войну? Потому что в обычной жизни высшими чувствами, к сожалению, мы не живём. Какие это – «высшие чувства»? Это религиозные чувства, любовь, творчество… Экстремальные условия – это война. На ней человек обращается к своей религиозности. Если мы в мирное время, еще до боевых действий, не подготовили его, не предоставили ему возможность развить в себе это чувство, то в боевых условиях ему не на что будет опереться. Вот почему развивать религиозные чувства у юноши – значит, способствовать повышению боеготовности военнослужащего. А, следовательно, спасать человеческие жизни, работать для победы.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Такие крупные мыслители, как Шеллинг, Достоевский, писали, что помимо животного истребления друг друга война имеет и другую характерную черту: она возвышает душу человека, выкристаллизовывая в ней те вещи, за которые не страшно отдать жизнь.
Когда американцы бомбили сербов, то чем они хвастались? Тем, что их военнослужащие имеют 15 видов фруктов в день, играют в пинг-понг, регулярно принимают душ… Я подумала: Боже мой, до чего же извратились нравы, если солдат гордится не тем, что он может спать на земле, вынести на себе раненного товарища с поля боя, не мужской доблестью, которой восхищаются женщины… А тем, что употребляет несколько видов фруктов, нажимает на пусковые кнопки, словно на клавиши компьютера, считая при этом противника не человеком, а насекомым. Отсюда происходит демонизация противника, которого не жалко. Подвергая бомбежкам сербов, натовцы относились к ним как к комарам, которых не убудет…

 

 

Леонид ШЕРШНЕВ, генерал-майор, президент Международного общественного фонда «Фонд национальной и международной безопасности», главный редактор журнала «Безопасность»:

– Я отношу себя к атеистам православной цивилизации. Но приветствую инициативу ввести институт военного духовенства, поскольку такой эксперимент действительно нужен нашей армии. Я не могу согласиться с теми ораторами, которые говорят, что Америка не будет воевать с Россией. Она уже воюет. Идёт война духовная, война цивилизационная. Это предполагает использование именно духовного фактора. Если мы сможем поднять его уровень, значит, в этой войне выиграем, не сможем – проиграем.
Выскажу четыре посыла, исходя из которых можно прогнозировать развитие событий на ближайшую перспективу. Первое. Допускаю, что сегодня в России существует национально ориентированная власть. Второе. Допускаю, что всё-таки наступит время, когда наши идеи и дела понадобятся Отечеству. Третье. В своих предложениях по реформированию армии необходимо исходить из высших целей, стоящих перед нами. Из того предназначения, ради которого создана и существует на земле Россия. Вспомним наших русских философов, которые об этом очень много писали. Четвертое. На мой взгляд, в России сегодня идёт гражданская война нового типа, когда службы безопасности нередко переплетаются с криминальным миром, когда передел собственности приобретает агрессивно-уголовный характер, когда хроники происшествий пестрят сообщениями о покушениях на предпринимателей… То есть, перед нами предстает бандитский капитализм во всей своей сущности. Почему я акцентирую внимание на этом явлении? Потому что без понимания его нам очень трудно будет определить, какую армию необходимо строить.
Армия должна стать такой, чтобы играть роль внутреннего стабилизатора в стране. Армию необходимо наделять политическими функциями и не бояться этого. 
Хочу вернуться к началу своего выступления. Да, идёт четвёртая мировая война. Она не менее кровопролитная, чем предыдущие две «горячие» войны и изобиловавшая локальными конфликтами война «холодная». В этой войне, внешне напоминающей мир, гибнет народа не меньше, чем в других. Такая скрытая война обязательно требует новой армии, которая должна обладать нетрадиционными видами оружия, прежде всего, оружия информационного. Анализируя тему военной реформы, необходимо соотносить её с той эпохой, которую мы сегодня переживаем. Одни называет эту эпоху индустриальной, другие – постиндустриальной, информационной... Колоссальные изменения в мире привели и к изменению способов ведения войны. Все большее место в ней занимают невоенные, нетрадиционные средства. Но это обстоятельство еще не нашло должного отражения в наших доктринах.
И последнее. Я все время доказывал необходимость того, чтобы армия имела свою социальную функцию. Иногда даже удавалось пробивать эти идеи в некоторых директивах, в частности, когда служил в Афганистане. Я всегда ссылался в своих предложениях на нашего замечательного философа Николая Фёдорова. В своей «Философии общего дела» он мечтает об армии, которая взяла бы на себя функции защиты от социальных и природных катастроф. Николай Федоров считал, что армия – это уже готовый механизм, высшая организация, которая может спасти человечество от катаклизмов. Нам необходимо, опираясь на Фёдорова, поставить перед собой высокую планку и инициировать обсуждение в стране и мире этих концепций и идей.

 

 

Евгений ЛЁШИН, полковник, учёный секретарь Академии военных наук РФ:

- Что мы потеряли за последние 15 лет? Во-первых, в немалой степени экономическую независимость. Почти потеряли политическую независимость. Осталось потерять независимость государственную. Все, что случилось, стало следствием одного нашего большого просчёта. Вспомните, почему мы стали сильными в 20-30-ые годы, победили затем в Великой Отечественной войне? Почему смогли создать развитую экономику? Я постараюсь ответить. Первый раз – в 20-е годы – мы вынужденно оказались в изоляции. Правда, страны Запада затем сильно пожалели о том, что оставили нас в покое, но было уже поздно. Когда мы оказались в изоляции, мы стали опираться на собственные силы. Потом, во время Великой Отечественной войны, только благодаря колоссальной мобилизации внутренних ресурсов, тому, что мы имели всё своё: ресурсы, промышленность, научный потенциал, - наш народ вынес все тяготы и победил в этой войне. Мы отдали всё…
Сейчас единственный выход из создавшегося положения – это государственный изоляционизм. Пусть не пугает нас это понятие… Но как можно изолироваться? Ответив на этот вопрос, можно найти ответы и на многие другие. Я сам специалист в области ракетного вооружения, всю жизнь этим занимаюсь, отдал науке много лет. Недавно разговаривал с американцами, и мы пришли к единому мнению: наша страна сохранила свой оборонный, ракетно-ядерный потенциал только благодаря тому, что обладала собственными информационными системами. И они были изолированы от окружающего нас мира. Мои собеседники говорили: весь Интернет заканчивался на вашей границе. Проникнуть в наши информационные системы никто не мог.
Вы посмотрите, политику государственного изоляционизма в какой-то мере проводят Соединённые Штаты Америки, Китай, другие страны…

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Извините, Евгений Анатольевич, Вы сами-то верите в то, что это возможно? Давайте вести обсуждение в рамках того, что реально. К тому же у многих подобные призывы могут вызвать «синдром ватников»…
Я думаю, что самоизоляция для России так же губительна, как насильственное обезличивание. Вот те узкие врата, в которые мы должны пройти. Нам нужна всесторонняя модернизация, но без уничтожения нашего исторического смыслообразующего ядра.

 

 

Евгений ЛЁШИН:

– Мы – самодостаточное государство.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Я всегда доказывала, что наша страна – единственная, обладающая системой факторов устойчивого развития. Но тем не менее… я не готова ватник одеть. А что же тогда говорить о молодом поколении?

 

 

Евгений ЛЁШИН:

– И все-таки, только государственный изоляционизм может нас спасти. Иного выхода нет.
Смотрите, что получается. Для чего нужна армия? По большому счёту, чтобы защитить ареал обитания, защитить ресурсы, защитить население.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Функции армии, системы национальной безопасности заключаются не только в этом. Необходимо защитить само право народа воспроизводить себя как явление истории мировой культуры.

 

 

Евгений ЛЁШИН:

– Да, верно. Но что мы имеем сейчас? Ресурсы свои мы защищаем плохо – их у нас отбирают практически за бесценок. Ареал обитания сокращается. Народонаселение уменьшается. И это тоже результат четвертой мировой войны. Ранее российских государей оценивали по какому показателю? Прибавляется народ или убывает.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Безусловно, это показатель переживаемой страной эпохи.

 

 

Евгений ЛЁШИН:

– Выходит, армии у нас нет. Той армии, которая должна защитить национальные интересы. Разве не так? Что мы имеем сегодня? Прежде мы были вторым государством в мире. Жили неплохо, устойчиво. Но когда разрушили «железный занавес», страна пошла вразнос…

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Я принадлежу к тем, кто случившееся в 1991 году считает безусловной драмой. Но если бы у нас все было так хорошо, как Вам представляется, то просто так за обещанное красивое барахло народ Севастополь бы не отдал. Постепенно происходила деградация в сознании людей.
Думаю, что грандиозные изменения в государстве и армии произойдут, когда изменится сознание россиян. В этой связи хочу предоставить слово одному из тех, кто своей кропотливой работой способствует таким переменам.

 

 

Владлен ГУРКОВСКИЙ, полковник, референт Фонда содействия кадетским корпусам имени Алексея Йордана, кандидат исторических наук:

- Так получилось, что в течение последних 10 лет, начав с простого коллекционирования открыток и материалов, посвящённых кадетским корпусам, я пришёл к исследованию этой темы. Написал двухтомник «Кадетские корпуса Российской империи»…
Сегодня я постараюсь перебросить мостик от дореволюционных времен в день нынешний. В моих руках находится уникальная информация о том, что происходит ныне в области кадетского образования. Сегодня у нас в стране насчитывается свыше 70 кадетских корпусов, из них около 20 при силовых структурах, в том числе при Министерстве обороны. В Министерстве образования насчитывается около 50 кадетских корпусов.
Кадетские корпуса – это одно из самых значительных явлений в военном образовании России. Я продемонстрирую это на конкретных примерах. Вот горит электрическая лампочка. В России её изобрёл кадет Ладыгин. В войну мы вступили с трёхлинейкой Мосина, кадета воронежского кадетского корпуса. Корабли создавал кадет Крылов.
После Октябрьской революции новая власть поставила на кадетах черное клеймо. Это потому, что кадеты, будучи воспитанными в духе преданности царю и Отечеству, боролись за прежнюю власть. Причем боролись смело и отчаянно. Поэтому, почти на четверть века о кадетских корпусах забыли. В годы Великой Отечественной войны о них вспомнили. В 1943 году по типу старых кадетских корпусов стали создаваться Суворовские училища.
Почему именно тип старых кадетских корпусов взяли за образец? По той простой причине, что кадетские корпуса давали исключительно сильных и образованных людей России. Сила кадет состояла, прежде всего, в православной вере, в которой их воспитывали с младенческих лет, и уважении к тысячелетней истории России. Только познав прошлое, можно понять, что необходимо делать сегодня.
В Министерстве обороны, на мой взгляд, сегодня трезво, правильно подходят к вопросу о введении преподавания православия, воспитания в духе православия в Суворовских училищах, кадетских корпусах. На территории Московского Суворовского училища построена часовня. В Питерском кадетском ракетно-артиллерийском корпусе воссоздан храм. 30 тысяч долларов выделил на его сооружение фонд Алексея Йордана, отец которого был кадетом, окончил кадетский корпус в Югославии, в эмиграции. И в других кадетских корпусах Министерство обороны способствует делу православного воспитания.
Как в дореволюционное время в кадетских корпусах формировалась вера? Начинали с маленького. Утром встал – молитва, пришёл в столовую – молитва, поел – молитва. Я встречаюсь со многими кадетами, и мне отрадно отметить, что эти правила постепенно усваиваются ими, в частности, в морских кадетских классах. От православного воспитания никакого ущерба для кадетов нет, и их родители также придерживаются этой точки зрения. Особо хотелось бы остановиться на примере Перми. В здешнем кадетском корпусе открывается духовный класс. Директор этого корпуса по национальности татарин, но крещеный. В его подчинении 500 православных, но есть и мусульмане, лютеране, католики... Их права никто не ущемляет, они молятся в специальной комнате… Я разговаривал с отцом Александром, который преподаёт в этом кадетском корпусе, он доволен своими воспитанниками. Сформировавшийся здесь уклад, порядок, которого строго придерживаются кадеты, производит потрясающее впечатление.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Являются ли современные кадетские корпуса источником пополнения армии?

 

 

Владлен ГУРКОВСКИЙ:

- В настоящее время до 90 процентов выпускников кадетских корпусов поступают в высшие военные учебные заведения. В качестве примера возьмем Красноярский край. 7 кадетских корпусов этого региона за 2002-2005 годы выпустили 645 кадетов. Из них 67 процентов поступили в военные вузы, 10 процентов – в вузы гражданские. Новосибирский кадетский корпус: 31 процент выпускников поступил в военные, 32 процента в гражданские вузы. Донской кадетский корпус: за 1998-2005 годы из 185 кадет 47 процентов поступили в высшие военные учебные заведения, 45 процентов – в высшие учебные гражданские заведения. Дербентский кадетский корпус: 45 процентов – военные учебные заведения, 41 процентов – гражданские учебные заведения. Тамбовский кадетский корпус: 64 процента – военные заведения, 25 процентов – гражданские учебные заведения. И это при том, что Министерство образования совершенно не ставит перед кадетскими корпусами задачу профориентации, подготовки военных кадров. Но так уж здесь поставлены дополнительное образование, строевая подготовка, огневая подготовка, изучение оружия, что ребята в основном выбирают в дальнейшем военное образование.
Теперь хочу перейти к проблемам. Во-первых, до сих пор нет единой государственной политики по развитию системы кадетского образования. Собственно, самой системы также нет. Кадетские корпуса создаются совершенно стихийно. Меня волнует, что законодательно никак не закреплено, в какой форме должны появляться на улицах кадеты, отдают ли они честь офицерам… Конечно, это хорошо, что кадеты ходят при погонах, но нигде, к сожалению, такое правило не определено. Нет никаких требований и к уровню знаний выпускников. Не существует системы подготовки, профессиональной переподготовки, переквалификации руководящих и педагогических кадров. Представьте себе: женщина, офицер-воспитатель, выходит и говорит перед строем, как построиться. Пусть она молодая, энергичная, но ведь она воспитывает мальчишек! Таких воспитателей преобладающее большинство. Почему? Да потому, что неоткуда взять молодых офицеров-мужчин… Приходят военные пенсионеры. До 50 лет – ещё ладно. Но ведь в кадетских корпусах работают и пенсионеры, которым по 60 лет и более. Разве они смогут подтянуться? Конечно, нет. А что мальчику надо? Ему нужен личный пример: чтобы воспитатель сам подтянулся, преодолел полосу препятствий. Ведь личный пример – самое главное! Военные люди хорошо понимают, насколько отличаются друг от друга приказы «Делай, как я!» и «Делай, как я сказал!».
Не отработана система финансирования. Хотя есть и обнадеживающие примеры. Я приведу одну цитату из документа о ходе выполнения постановления кабинета министров республики Татарстан о развитии кадетского образования в этой республике в 2003-2005 гг. Так вот, заключительной фразой этого документа стали слова президента Татарстана: «Дело кадетское – архинужное, в первую очередь для обездоленных и иных неустроенных детей».
О кадетском образовании заботится губернатор Красноярского края. В этом крае функционируют 12 кадетских корпусов. Издан закон об их развитии. В регионе, не побоюсь громких слов, просто великолепное отношение к кадетам: учебу оплачивают, ребят обувают-одевают, уделяют большое внимание воспитанию…
 В Законе об образовании, который был принят в 2000 году, к сожалению, нет строки о кадетском компоненте. Необходимо это дополнение внести. И как можно скорее. Моё глубокое убеждение: дети, которые убраны с улиц и проходят учёбу в кадетских корпусах, вырастут достойными гражданами страны. Я объехал полтора десятка кадетских корпусов, беседовал с воспитателями, ребятишками, видел, как горят у них глаза. Как они стремятся вырасти достойными людьми. И вырастают!
Недавно я побывал в кадетском корпусе имени Георгия Жукова на торжествах по случаю его 10-летия. Пришло 50 выпускников. Многие из них учатся в академии Петра Великого, академии ФСБ, Военно-морской академии в Санкт-Петербурге. Вот кого готовят кадетские корпуса.

 

 

Махмут ГАРЕЕВ:

- Вот мы всё время говорим, что армия не может существовать вне государства, общества. Недавно в Совете Федерации проходил круглый стол, посвященный проблемам гражданского общества. Основной доклад там делал один профессор, который, вероятно, излагал содержание собственных учебников. Он говорил о том, что в гражданском обществе граждане выполняют свои общественные функции, не получая никаких денег от государства… Но ведь нельзя не замечать перемен, происшедших за последние годы. Попробуйте вывести сегодня людей на митинг – много ли найдётся студентов или бабулек, которые согласятся участвовать в нём без денег? Ныне гражданское общество работает в совершенно других условиях. К тому же, как показывают последние события, нередко организации нашего гражданского общества направляются извне. А это очень серьёзный вопрос.
Я почти 12 лет командовал дивизией и имел возможность сполна познакомиться с армейской жизнью. Не понимаю, почему депутатам Государственной Думы, правительственным чиновникам при обсуждении и принятии важных решений, касающихся армии, нельзя советоваться с опытными людьми, которые знают службу от и до? Может быть, тогда меньше вносили бы непродуманных, поверхностных предложений. Сегодня многие в качестве палочки-выручалочки, способной решить острые армейские проблемы (в том числе и дедовщины), видят появление в армейских казармах контрактного сержанта. Но как это будет выглядеть на практике? Ведь, как правило, сержант-контрактник имеет семью. И что же, он будет каждый день ночевать в казарме и вообще не пойдёт к жене и детям? Авторы этих предложений просто не представляют всей сложности жизни. Они пытаются механически перенять опыт американской армии. Там из нескольких сержантов два остаются дежурить, но они получают за это дежурство деньги. Мы же хотим ничего никому не платить и все задачи решить... Возьмите часовых, которые стоят с винтовкой и что-то там охраняют. Мы сегодня не можем заплатить такому часовому несколько тысяч, платим около 100 рублей. Жизнь нас будет заставлять искать смешанные варианты. Мы не такие богатые, чтобы, согласно лозунгам господ из СПС, перейти к совершенно новой системе организации армейской жизни.
Сегодня говорят, что в армии надо заводить военную полицию… Представители Общественной палаты считают, что их организация должна иметь своих представителей в частях от батальона и выше. Руководитель Совета по внешней политике ещё в позапрошлом году поставил вопрос о назначении в армейские части представителей президента. Так что и военная полиция будет, и от президента и Общественной палаты представители в армии будут, и священники. И все они будут вмешиваться в армейскую жизнь, чему-то учить своих подопечных… Что же командиру остается делать?
Попробовал бы хоть один депутат Госдумы в этих условиях покомандовать ротой!

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Согласна, это было бы лучшее обучение науке управлять. 

 

 

Махмут ГАРЕЕВ:

– Надо реально смотреть на вещи. Что бы сейчас ни говорили, офицеры у нас находятся в тяжелейшем положении. Если офицер ночью работает сторожем, может ли он полноценно выполнять свои обязанности днём? Фактически государство совершает преступление, давая добро на увольнение кадровых офицеров и набирая вместо них неподготовленных двухгодичников, людей гражданских. Какие из них офицеры? Чтобы прекратить эту порочную практику, может, стоило бы закрыть депутатов на замок и сказать им: пока не примите закон о том, что офицер не имеет права увольняться, не прослужив 5-10 лет, все разговоры об улучшении дел в армии окажутся бесполезными! Мы еще можем долго в обществе дискутировать, но как бы не оставить армию без профессиональных кадровых офицеров!
Теперь что касается контрактников… Некоторые дивизии оформили контрактниками солдат, которые прослужили по полгода. Так вот, многие из них, прослужив год, уехали в отпуск домой и решили более в часть не возвращаться. И нет закона, чтобы привлечь их к ответственности. К слову, многие ли знают, что в Америке сейчас 8 тысяч дезертиров? Мы говорим, что тысяча для нас – это много. В Америке же в 8 раз больше, но они так не считают. Представляете, вот ушёл солдат из казармы и не вернулся на службу. Что же делают в таких случаях в Соединённых Штатах? Там всё равно находят дезертиров, даже если они скрылись в Австралии или Африке, и в судебном порядке заставляют их платить большие деньги всю жизнь. Нужно и в нашей стране принять подобный закон, который наделял бы судебные власти такими правами. Тогда не понадобится никаких заклинаний и призывов. Всё встанет на свои места.
Правильно говорили собравшиеся за круглым столом, что сейчас существует не только военная угроза для нашей страны. Но, когда начинают жонглировать словами «третья мировая война», «четвёртая», «пятая», то здесь, на мой взгляд, нельзя подменять понятия. Иначе люди перестанут друг друга понимать. Противоборство может быть и информационным, и экономическим, и финансовым… Но когда мы говорим «война», то уже совсем другой предмет. В мирное время экономическая борьба осуществляется иными средствами, чем в военное. Например, при помощи экономической блокады, санкций. А во время войны экономика страны разрушается противником военными средствами. В это время жизнь общества и государства протекает по совсем другим законам. И когда мы слишком легко обращаемся со словом «война», то фактически наводим тень на плетень…
Представьте себе, ответственное лицо заявляет: «России уже давно объявлена война… война идёт». Но, извините, существует закон, который регламентирует поведение государственных органов в условиях военного времени. Объявляется мобилизация, вводится чрезвычайное положение. Если же вы ничего не делаете из того, что предусмотрено законами военного времени, значит, вы просто играете словом «война». Нужна чёткость в этих понятиях.

 

 

Наталия НАРОЧНИЦКАЯ:

– Большое спасибо всем участникам круглого стола. Надеюсь, конструктивные предложения и рекомендации, высказанные вами, послужат делу укрепления российской армии как одного из базовых начал возрождения всего нашего Отечества.

 
Круглый стол состоялся в феврале 2006г.


Опубликовано на портале 14/01/2007



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика