Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Национальный фактор в эпоху глобализации. Часть 3. Культурно-духовные и этнические основы национального феномена

Версия для печати

Екатерина Нарочницкая

Национальный фактор в эпоху глобализации. Часть 3. Культурно-духовные и этнические основы национального феномена


Нарочницкая Екатерина Алексеевна – заведующая отделом Западной Европы и Америки ИНИОН РАН, кандидат исторических наук, главный редактор экспертного сайта «Перспективы».


Национальный фактор в эпоху глобализации. Часть 3. Культурно-духовные и этнические основы национального феномена

Будущее национальных делений обусловлено не только перераспределением власти между государствами и иными субъектами. Оно зависит и от специфических основ национального феномена - прежде всего культуры, которая более всего создает рациональные и эмоциональные узы, связывающие сообщество... Глобализация вносит грандиозные перемены в формат культурной жизни, выводя ее далеко за пределы национальных рамок. Но если изменения условий, структуры культурной реальности самоочевидны, то влияние на ее содержание и характер гораздо проблематичнее…


Будущее национальных структур обусловлено не только перераспределением власти между государственными и иными субъектами и институтами. Оно (как и сама силовая динамика) зависит от эрозии или сохранения специфических основ национального феномена, к которым относятся прежде всего его культурные и этнические аспекты.

Фундаментальным элементом идеи нации, отличающим ее от идеи государства, является духовно-культурный компонент - идет ли речь о культуре, сложившейся в основном до образования государства или после. Именно культура в наибольшей степени создает рациональные и эмоциональные узы, связывающие сообщество, и духовную основу его жизни, в том числе в политической сфере. Стереотипное противопоставление гражданско-политической (западной) и этнокультурной (восточной) «моделей» нации уже многократно подвергалось убедительной критике в теоретических и сравнительно-исторических исследованиях. Как подчеркивает, в частности, известный знаток этнонациональных проблем Э.Смит, любой, «даже самый «гражданский» и «политический» национализм при более пристальном рассмотрении оказывается одновременно «этническим» и «лингвистическим» [55, с.126]. В основе консолидации всякой нации лежит та или иная комбинация политических, экономических, культурных и этнических факторов, причем истоки формирования этнокультурного единства нации и образовавших ее этнических групп теряются в глубине веков.

Именно основополагающее значение, которое имеет для этнонациональных общностей их культурное достояние, часто вне зависимости от материальных выгод такой позиции, выделяет их в ряду всех остальных социальных коллективов. В культуре же более всего воплощается духовность - неотъемлемая фундаментальная сторона человека и всей его истории, - которая, как считал М.Вебер, блестяще показавший значение данного аспекта, есть в этом смысле история создания и утверждения ценностей.

И хотя сама этничность и национальные культуры являются историческими феноменами, формируемыми в огромной степени социальными условиями, древние корни и духовная составляющая придают им особую жизнестойкость и огромную эмоционально-мобилизующую силу. Законы их эволюции не умещаются в рамках популярной фразы Э.Ренана: «Существование нации есть ежедневный плебисцит». Духовная сторона национальной жизни заключена не только в людях, представляющих нацию в данный момент, но и во всем наследии ее прошлого, которое является относительно самостоятельной реальностью, подвергающейся реинтерпретации и порой забвению, но неизменной и в своей нематериальной части неуничтожимой. Этим среди прочего обеспечивается преемственность и высокая устойчивость национальных идентитетов, которые, по выражению Э.Смита, способны «пережить отступничество или апатию весьма большого числа отдельных членов коллектива» [56, с.59].

Мыслителями разных направлений давно замечено, насколько эмоциональный заряд национальной идеи отвечает извечным потребностям человеческой природы, которые игнорирует абстрактный рационализм [4, с.25-26]. Русский философ И.А.Ильин связывал это с духовным смыслом бытия, подчеркивая, что без семейного и национального начал человек не может «подняться на ту высоту, с которой перед ним откроется «всечеловеческий» духовный горизонт», ибо «есть закон человеческой природы и культуры, в силу которого все великое может быть сказано человеком или народом только по-своему и все гениальное родится именно в лоне национального опыта, духа и уклада» (курсив И.А.Ильина) [2, с.242, 236].

Эмоционально окрашенные идентитет и социальные узы входят, согласно теории Дж.Бертона, в число «базовых потребностей» человека [10]. А по мнению А.Мелуччи, «потребность в идентитете явно символической природы» «приобретает особое значение в сложных обществах» [55, с.215]. Технократизм и прагматизм же современного урбанистического образа жизни может (особенно в обществах, традиционно несклонных к западному рационализму) делать эмоциональное содержание национального начала еще важнее.

Грандиозные перемены, вносимые глобализацией в культурно-духовную сферу, бесспорны. К наиболее наглядным из них относятся возникновение открытых информационных потоков и пространств; распространение униформизированной поп-культуры, схожих стандартов и стилей жизни и, отчасти, этических представлений; умножение транснациональных контактов всех уровней; использование английского языка в качестве универсального языка общения.

Все это означает глубокую трансформацию условий и механизмов формирования культурной жизни, которая отныне уже не может строиться исключительно или преимущественно в рамках национальных или локальных общностей. «Ценности и суждения испытывают теперь воздействие сложного переплетения потоков национального, международного и глобального культурного обмена» [26, с.259]. Сократилась способность правительств контролировать связи общества с внешним миром - например, попытки китайских властей ограничить использование Интернета натолкнулись на немалые трудности. Некоторые специалисты трактуют культурную глобализацию как переход от территориально привязанных культурных идентитетов традиционного и модернистского типа к другим модернистским и постмодернистским идентитетам с транстерриториальными параметрами [19].

Но если изменения структурных признаков культурной реальности самоочевидны, то их влияние на ее содержание и характер гораздо труднее поддается наблюдению и прогнозу. Обобщения осложняются и неравномерностью глобальных культурных потоков, интенсивность и степень влияния которых резко варьируются в зависимости от регионов, социальных групп и поколений [55, с.215; 19].

Ведет ли глобализация к умиранию национальных и местных традиций, к их конвергенции или вытеснению единой стандартной глобальной культурой? Явления последнего времени опровергают такой гиперглобалистский прогноз прежде всего эмпирически. Напротив, почти повсеместно происходит возрождение и самоутверждение разнообразных партикулярных форм общности, идентитет которых основан на расовых, этнических, религиозных, лингвистических признаках или местно-региональных и даже клановых особенностях. Практика ассимиляции, столь успешно осуществлявшаяся в прошлом, стала крайне проблематичной и подверглась всеобщему осуждению, в том числе в официальных международных документах. Современные иммигрантские меньшинства стремятся поддерживать тесные связи со страной своего происхождения и корневые традиции, образуя по сути новый тип транснациональных сообществ. Даже давно сложившиеся нации сталкиваются с проблемой этнического вызова и культурной неоднородности. Все более популярным лозунгом становится принцип культурного плюрализма.

Перспектива победы «единого культурного порядка глобального рынка» вызывает и теоретические возражения. Символизирующий это «единство» поток унифицированных «культурных продуктов» обладает принципиальными изъянами, подрывающими его способность создать альтернативный идентитет. Об этом уже неоднократно писали Э.Смит, М.Биллиг, Дж.Томлинсон и другие [55; 56]. В противоположность всем существовавшим до сих пор культурным системам - исторически самобытным и эмоциональным - современная поп-культура, оторванная от конкретики какой-либо этнической истории и географической среды, нейтральна и искусственна, подобно своей технологической основе. Построенная на технических эффектах, поверхностная, обращенная более к инстинктам, нежели к сердцу и разуму, она, на наш взгляд, балансирует на грани разрыва с вечными ценностями и духовностью вообще. Не случайно с ней связывают возможность становления совершенно новой личности, обитающей в самодостаточном «электронном глобальном мире» [55, с.215].

По наблюдению У.Ханнерза, одного из авторов концепции «общемировой ойкумены», «нации как таковые, т.е. как коллективные действующие лица, играют лишь ограниченную роль в общемировом культурном потоке... Большинство элементов культурного обмена... - транс- , а не интернациональны, и это скорее подрывает, игнорирует и обесценивает национальные границы, чем прославляет их» [3, с.52]. Однако оторванность от исторических корней, и особенно от высоких достижений мощных национальных традиций более всего обесценивает - в главном, содержательном отношении – сам транснациональный «культурный поток».

Противореча важным аспектам человеческой природы, о которых шла речь выше, он не способен найти глубокий отклик в душах и, следовательно, вряд ли в состоянии стать основой консолидации и глобального самосознания. Между тем в условиях территориально не ограниченной социальной «интерактивности, зависящей лишь от желания и деятельности личности, как обращает внимание А.Мелуччи, потребность в идентитете лишь возрастает. В итоге создается дополнительная почва для подъема этнического и этнически ориентированного национального сознания [55, с 215]. Такова одна из причин, почему оборотной стороной глобализации становится не преодоление, а утверждение этнических уз.

Типичная иллюзия рационального универсализма, на которой базируется вера в глобальную конвергенцию, предполагает, что по мере расширения контактов народы должны убеждаться в своем сходстве и проникаться сознанием единства. Но соприкосновение в неменьшей степени влечет осознание различий, равно как и возможность конкуренции и конфронтации. Тот факт, что «большая часть убийств совершается близкими друзьями и знакомыми», напоминает, что тесные отношения могут порождать не только любовь и единение, но и размежевание и яростную вражду [59, с.55].

Возрождение группового идентитета, развитие концепции групповых прав - все это лишний раз демонстрирует, что рационалистический идеал абстрактного человечества ошибочен; люди не являются, не могут и не хотят быть только человеческими существами, вне связи с их культурой, полом и другими особенностями. Унифицирующие аспекты глобализации многими воспринимаются как опасность «неприемлемого оскудения» и порождают инстинктивное и осознанное противостояние ей. Типичная позиция по этому поводу содержится в заявлении корсиканских представителей, первый пункт которого гласит: «В нынешнем контексте мондиализации («мондиализация» - принятое во французском языке обозначение «глобализации». – Прим. авт.) ... сохранение наших отличий является жизненно важным императивом» [6].

Асимметричный характер процессов культурной глобализации способствует больше размежеванию и конфликту, нежели интеграции. И многие этические представления, и масс-культура, и сама глобалистская философия, которые усиленно продвигаются на мировом культурном рынке в качестве универсального достояния, являются продуктом эволюции западной цивилизации. Одно из достоинств широко известной статьи С.Хантингтона [33] состояло в том, что он одним из первых в кругах западного истеблишмента, публично и недвусмысленно обозначил этот факт и сопряженные с ним проблемы. Не только оторванность от классических ценностей, но и особая чуждость другим народам ослабляет шансы импортируемых «культурных потоков» вытеснить национальные и этнические традиции.

Тенденция к противодействию наступлению технократической утилитаристской этики и бездуховной масс-культуры обозначилась уже достаточно явно. Но если до сих пор она выражалась более всего в радикальном традиционализме и религиозном фундаментализме, то в будущем этот протест может принять более адекватные и современные формы.

Немалые перспективы здесь открывают те же электронные медиа-технологии. Еще в 80-х годах появились исследования, демонстрирующие, как телекоммуникационные и компьютерные средства способствуют консолидации отдельных этнокультурных групп, возрождению полузабытых этнических культур и мобилизации этнополитических движений [46; 51]. Именно эти сети, там, где они имеются, помогают сегодня даже географически рассредоточенным меньшинствам избегать ассимиляции: например, выходцы из Южной Азии или курды, живущие в европейских странах, поддерживают свою культуру с помощью соответствующих каналов спутникового телевидения.

По мере распространения и освоения новых носителей информации, на них смогут опираться и старые национальные культуры (что уже начинает происходить в Японии и Китае) и, быть может, даже высокое искусство. Засилие американской низкосортной продукции в глобальных коммуникациях отражает сегодняшнее, но вряд ли вечное лидерство США в коммуникационных технологиях, а также сам начальный этап их освоения. Некоторые эксперты предсказывают, что только те медиа-компании, которые стремятся приспособить продукцию к местным и национальным особенностям, имеют шансы сохранить сильные позиции на рынке [24, с.60].

Мало напоминает гомогенизацию и происходящее в сфере экономической культуры. Вместо ожидаемого сторонниками «глобального порядка» усвоения всех принципов западного предпринимательства его технологии соединяются с местными традициями, образуя то, что Дж.Грэй называет «новыми разновидностями капитализма»: весь китайский бизнес, например, ориентирован на семейные связи, явные национальные особенности отличают и японские компании и т.д. [24, с.58-60].

Этому не противоречат заключения Э.Геллнера, концепция которого строилась на анализе соотношения между национальными культурами и экономическими потребностями. Верный философии универсализма и в значительной степени экономического детерминизма, он был убежден в том, что «влияние общих для всех потребностей индустриального производства, единой науки, сложной международной взаимозависимости и непрерывного соприкосновения и общения без сомнения приведет к некоторой степени глобальной культурной конвергенции» [21, с.118]. Тем не менее, «различия между культурными стилями жизни и общения, несмотря на сходную экономическую основу, останутся достаточно большими, чтобы требовать раздельного обеспечения и, следовательно, раздельных культурно-политических единиц, будь то полностью или частично суверенных» [21, с.119]. «Хотя старый спектр народных культур вряд ли выживет, кроме как в выставочной музейной форме, - полагал Э.Геллнер, - международный плюрализм подлинно разных высоких культур без сомнения (и к счастью) останется с нами» [21, с.120-121].

Высокая вероятность сохранения культурно-национальных разграничений не означает ни их неизменности, ни их абсолютности. Нельзя сказать, что глобализация лишь усиливает осознание неоднородности и готовит почву для столкновения культур. На такой посылке зиждется предсказание С.Хантингтона о том, что «следующая мировая война, если она случится, будет войной между цивилизациями» [33, с.39]. Однако эта уже не раз критиковавшаяся концепция игнорирует, прежде всего, общечеловеческое и социально-универсальное измерение отдельных культур и их исторический характер. На протяжении истории ценности и сознание народов неизбежно развиваются, меняя их идентитет и общественный уклад. В современном мире процесс расширения сближающих элементов в рамках партикулярных культурных систем, безусловно, просматривается. Он связан и с унификацией материальных стандартов, с потребностями современного урбанистического образа жизни, с утратой сакральности традиций в условиях свободного движения информации, с признанием универсальности ряда социальных институтов и ценностей.

Кроме того, само разрушение культурных границ, как подчеркивают Р.Робертсон, М.Уотерс и другие, вынуждает представителей всех культурных групп соотносить себя с «глобальной ойкуменой», осмысливая свое место в ней и свои связи с ее ведущими силами [47; 61; 36]. Этими тенденциями, по-видимому, и объясняется парадокс, который в свое время констатировал Э.Геллнер: интеллигенция, «движущая сила раннего национализма» сейчас в большинстве своем олицетворяет снижение барьеров и ослабление межнациональных предубеждений [21, с.118].

Другое возражение С.Хантингтону не менее важно. Линии генерируемых глобализацией культурных конфликтов, скорее всего, будут иметь более многоплановую, и в том числе транснациональную конфигурацию, не вписывающуюся в простую модель «столкновения цивилизаций». Новые параметры культурной жизни несут с собой напряженную и быстро меняющуюся диалектику всевозможных партикулярных, национальных, универсальных и псевдоуниверсальных элементов сознания на всех уровнях. А это означает обострение конфликта не только между обществами и цивилизациями, но и внутри их — между различными аспектами идентитета и самосознания для каждого общественного субъекта от индивидуума до нации.

Отдельной проблемой является возможность формирования нового единого культурного пространства в рамках Европейского союза с его особыми условиями. Тут имеется целый ряд более или менее общих, хотя и не одинаковых по географии распространения традиций и черт, к которым относятся западное христианство, культурное наследие античности, Возрождения и различных трансъевропейских стилей в искусстве, философия рационализма и эмпиризма, либерально-демократические устои, лингвистическая расово-этническая близость. Во всех этих областях, однако, элементы сходства сочетаются с различиями, которые, согласно некоторым концепциям, не менее существенны, чем барьеры между европейцами и неевропейскими народами. Это касается, например, несовпадений между католицизмом и протестантизмом, между этническими группами и национально-психологическими типами. Насколько эта относительная общность способна сформировать новый уровень «единства в многообразии», провозглашенного культурным принципом Европы, - вопрос спорный, который дискутируется уже несколько десятилетий [12]. Включение в состав ЕС стран Центральной и Восточной Европы делает эту задачу еще более проблематичной.

Сейчас в западноевропейских обществах наблюдается несколько разнохарактерных процессов и феноменов, знаменующих системные, хотя и не вполне ясные по своему исходу перемены. Во-первых, к ним относятся подтачивающие национальный идентитет тенденции социально-этической эволюции, одним из выражений которых выступает современная масс-культура. Философия индивидуализма и материализма, гедонистская ориентация на потребление и развлечение, подчинение запросам посредственности и сугубо рационалистическим задачам роста и управляемости - все вместе это девальвирует коллективные ценности и формирует унифицированное технократическое восприятие жизни, маловосприимчивое к духовному вообще и его национально-культурному измерению в частности. Различные концепции «нового гражданства», к числу авторов которых принадлежит известный немецкий философ Й.Хабермас, отбрасывают уже всякое упоминание о культурно-историческом аспекте, видя в политическом сообществе исключительно «организацию по производству и распределению благ» либо механизм осуществления индивидуальных прав и принципов правового государства. Звучат даже предложения «заменить расплывчатую категорию «гражданин» более четким понятием ответственного потребителя...» [53, с.208].

По убеждению Э.Смита, в отрыве от конкретно-исторической традиции, вызывающей глубокий отклик в душах, вряд ли может сложиться подлинный европейский идентитет. С этой точки зрения консолидация Европы возможна лишь в органической связи с культурами и опытом ее народов, что предполагает не вытеснение национальных идентитетов, а их эволюцию и органическое дополнение идентитетом европейским. Тем не менее нельзя исключить, что при современной налаженности политических технологий на Западе денационализация сознания не стала бы помехой надгосударственной интеграции в ЕС, а облегчила бы ее, хотя и была бы деструктивна для качества и смысла европейского единства.

Во-вторых, в общественном сознании расширяются и другие предпосылки для интеграции. Бесспорно преодоление шовинистических настроений - националистической экзальтации, вражды и недоверия к соседям: так, французы и немцы в опросах 1983 и 1988 гг. поставили друг друга на первое место среди друзей своей страны [13]. Ослабли державные мотивы, особенно популярность военных институтов и ценностей. Распространение самоидентификации в качестве «европейцев» свидетельствует о прогрессе европейского сознания, хотя его степень оценивается весьма по-разному.

В-третьих, несмотря на «европеистскую» и «глобалистскую» ориентацию элит, достаточно прочными остаются и культурная неповторимость европейских наций, и основы национального сознания. Об этом позволяют говорить отнюдь не только акты враждебности к неевропейским иммигрантам, электоральные успехи правонационалистических партий или достаточно серьезная оппозиция дальнейшей интеграции. Население в основном сохраняет базовые патриотические ценности, хотя и без экзальтации, характерной для прошлого. Даже там, где доля лиц, не испытывающих чувства национальной гордости, считается высокой, она достигла к началу 90-х годов всего 15-19% (в Италии и Франции) [13, с.182-183]. Причем опросы не выявили почти никакой зависимости привязанности к родине от ее современных материальных достижений, что подтверждает непрагматический характер этих уз.

Напротив, ЕС, по общему признанию, не становится объектом эмоций: «Преданность «Европе», доминирующая над преданностью стране, ...встречается лишь в редких случаях увлеченных «еврократов» [31, с.67]. Слова Р.Арона о том, что «старые нации будут жить в сердцах людей, а любовь к европейской нации еще не родилась» [55, с.217] сохраняют свою актуальность, несмотря на весь прогресс трансъевропейских контактов и связей. В этом смысле реальный опыт явно разошелся с ожиданиями европейских энтузиастов-федералистов 50-60-х годов.

И, наконец, четвертым важным феноменом является тенденция к признанию этнического и культурного плюрализма на фоне быстро растущей неоднородности населения. На волне этнического «взрыва» 50-70-х годов стали добиваться возрождения собственных культур и политического признания исторические меньшинства Западной Европы. К концу XX столетия государствам в результате децентрализации и других реформ удалось достичь ощутимого прогресса в преодолении сепаратизма и конфронтации на этой почве. Но положение чрезвычайно осложнил новый этнический вызов. За последние десятилетия в Западную Европу иммигрировали 10-12 млн. человек из Азии и Африки, причем ценности и принципы новых иммиграционных общин, основанные чаще всего на исламе, глубоко контрастируют с европейскими нормами. Усиливающаяся этнокультурная мозаичность европейских обществ меняет их культурный облик и осложняет национально-духовную консолидацию, а легализация этничности и сопутствующих ей прав ставит под вопрос традиционную для Запада либерально-гражданскую доктрину нации. Вместе с тем, повышая значимость этнокультурного и этнонационального начала, этот фактор в какой-то степени противостоит тенденции к технократизации и денационализации сознания. К тому же тесное соприкосновение с носителями восточных культурно-религиозных традиций в лице новых меньшинств может стимулировать интерес западноевропейцев к собственным философско-духовным истокам, к чему и призывает некоторая часть европейских интеллектуалов.

Этническая проблема - неоспоримая реальность нашего времени - вообще часто представляется, наряду с над- и транснациональными явлениями, одним из основных механизмов разрушения национального начала в условиях глобализации. Историк У.Макнэйл, предрекая в 1986 г. распад наций и исчезновение национализма, обосновал это именно возвращением к состоянию полиэтничности в связи с потребностью в привлечении иностранной рабочей силы, мобильностью населения и другими чертами глобализирующегося мира [38].

Хотя не все причины этнического подъема имеют отношение к глобализации, взаимное усиление наднациональных факторов и этнической фрагментации очевидно. Можно лишь согласиться с У.Макнейлом, Я.Пенроуз и другими авторами, когда они указывают на различные аспекты этой взаимосвязи. Во-первых, уязвимость государств «сверху», обусловленная наднациональными силами, открывает дверь внутренним вызовам. Во-вторых, поиск ответа на растущую нестабильность в государственных рамках направляется в иное русло - «установления новых, обычно меньших, общностей, которые обеспечивают возрождение чувства групповой сплоченности и самоконтроля» [44, с.17].

Однако принципиальные возражения вызывают дальнейшие заключения этих ученых. По словам Я.Пенроуз, «традиционная» основа геополитического группирования - нация - становится все более чуждой и неадекватной мировому порядку, который продуцируется глобализацией» [44, с.17]. А Дж.Нэйсбит убежден: «Мы движемся к миру 1000 стран... Национальное государство мертво. Не потому, что национальные государства были поглощены супергосударствами, а потому, что они распадаются на более мелкие, более эффективные части, точь-в-точь как большие компании» [24, с.68].

Между тем логика, выводящая конец наций из самоутверждения этничности, уязвима уже потому, что она противопоставляет национальное этническому в качестве взаимоисключающих феноменов, тогда как они родственны по сути и совместимы практически. Не только любая сепаратистская программа, но и любое этническое движение требует признания за своим народом (или группой) неких прав на основании его культурно-исторических и предполагаемых генетических особенностей - т. е. апеллирует к принципу национализма. Этнический вызов означает не разрыв с идеей нации, а протест против конкретных территориально-политических разграничений и иерархии власти между народами, одни из которых получили национальный статус и свою государственность, а другие - нет. Иными словами, под вопросом оказываются конкретные исторически сложившиеся воплощения национального принципа, а не сама концепция. Более того, политизация этничности представляет собой обращение к национализму все более широкого круга этнокультурных групп, и в этом смысле - можно говорить не о поражении, а скорее о торжестве национальной идеи.

Фактически это вынуждены признать и те, кто, как Я.Пенроуз, настаивают на «отчаянной потребности в новой концептуализации геополитической организации». Ведь ни наднациональные, ни субнациональные структуры, констатирует она, «не порождают никакой реальной альтернативы существующей системе», поскольку они не оспаривают базовую идею связи между культурой и властью [44, с.21].

Этнический «взрыв» обнажил внутренние противоречия классической для Запада либеральной модели государства-нации. Индивидуально-гражданская философия единения при игнорировании этничности, несмотря на все успехи в достижении общенациональной солидарности, оказалась одновременно мифом. Ведь все западные нации имеют свой культурный идентитет, обычно опирающийся на культуру доминирующего этноса. Личное равенство обернулось культурной ассимиляцией и попранием коллективных прав меньшинств, которым пришлось бороться за признание самого факта своего существования. А отождествление нации с совокупностью граждан, жесткая связь между статусом нации и государственностью, отрицание многонациональной государственности - все эти характерные тезисы западной доктрины создают там особенно трудноразрешимые дилеммы. Даже предоставление реального политического, экономического и культурного самоуправления не удовлетворяет полностью такие народы, как каталонцы или баски, которые желают быть признанными в качестве наций, не обязательно связывая это с отделением. Однако удовлетворение такого требования предполагает фундаментальной разрыв с западной концепцией нации. В свою очередь, подобный пересмотр затрудняется не только силой идейной традиции, но и растущей вследствие иммиграционной политики Запада полиэтничностью общества.

Этнический подъем отнюдь не свидетельствует об умирании национального начала, но он, безусловно, влечет за собой напряженность и множество проблем в национальной сфере для всех обществ. Полная реализация национального идеала - «каждому народу - свое государство» - вообще недостижима, рост же этнического самосознания меньшинств как никогда осложняет ее, умножая противоречия и конфликты на этой почве. Все народы оказываются перед необходимостью переосмысления своих основ и границ, отношения к власти и корреляции между этнокультурными, национальными и гражданско-государственными аспектами единства. Всем придется искать или совершенствовать пути осуществления групповых прав меньшинств. А условия культурного плюрализма заставят, видимо, нации и общества задуматься над границами «права на отличие «, которые они могут допустить, не жертвуя своими фундаментальными ценностями и социальной интегрированностью.

Вместе с тем вряд ли этнический подъем предвещает повальный процесс распада сложившихся государств и образования новых, хотя отдельные изменения политической карты возможны. Во-первых, территориальное разделение не является стратегическим решением проблемы неоднородности, которая в эпоху миграций и мобильности имеет тенденцию воспроизводиться вновь и вновь. Во-вторых, этническая неоднородность и консолидация меньшинств вполне совместимы с общенациональным и общегосударственным культурно-духовным и политическим единством.

И законы человеческого самосознания, структура которого постоянно усложняется и дифференцируется, и исторический опыт говорят о возможности множественного идентитета: еще древние афиняне ощущали себя в равной степени ионийцами и греками, а средневековые жители Берна - швейцарцами и протестантами [54, с.67-68]. Феномен этничности же, как подчеркивает Э.Смит, обладает особым «луковичным характером», «способностью формировать концентрические круги идентитета и лояльности, когда более широкий круг охватывает более узкий», так что «человек может гармонично и в равной мере являться членом клана, этнической группы, национального государства и даже паннациональной федерации» [55, с.201].

Собственно, национальное единство и до сих пор, в так называемую «эру национализма», в большинстве случаев находилось в своего рода симбиозе с полиэтничностью. Даже в странах Западной Европы, где давно завершилось формирование общенационального культурного пространства и сознания, окончательного растворения собственного идентитета компактных меньшинств никогда не достигалось. Ассимиляции с самых ранних ее этапов сопутствовали культурно-просветительные этнические движения, становление которых относится, например, в Каталонии еще к XVIII в., в Бретани и Фрисландии - к началу XIX столетия и т.п. А преобладающей формой политической идеологии меньшинств стали и остаются автономистские идеи, соединяющие общегосударственное единство с этническим самоутверждением.

Растущая культурная мозаичность обществ действительно ощутимо видоизменяет структуру национального единства. Но трудно согласиться с Я.Пенроуз и другими, кто утверждает, что полиэтничность и глобализация «растворяют культурный базис претензий на существование «нации» [44, с.19]. Возвращение меньшинств к собственным корням, похоже, не сопровождается их отчуждением от общенациональной культуры, овладение которой (в том числе и новыми иммигрантами) диктуется объективными причинами. Языки и традиции относительно небольших групп, имеющие узкий ареал распространения, явно недостаточны, чтобы обеспечить социальные потребности и личности, и коллектива в современных условиях. Мобильность населения, подвижность этнической географии дополнительно требуют объединяющей культурно-лингвистической основы социальных связей - роль, которую будут продолжать играть прежде всего национальные культуры. Все это способствует утверждению двойного культурного идентитета меньшинств и даже двойного этнического сознания, которое зафиксировано, например, у 40% голландских фризов и у 50% французских бретонцев [25, с.12]. Таким образом, самоутверждение меньшинств пока не столько разрывает культурное единство в рамках сложившихся наций и государств, сколько придает ему более сложную «многослойную» конфигурацию.

Эта эмпирически наблюдаемая тенденция соответствует теоретическим заключениям, к которым пришел Э.Геллнер, анализируя «экономическую инфраструктуру высокоразвитого индустриального общества». По его словам, «ее неизбежные следствия будут и впредь создавать условия, при которых люди зависят от культуры, а культура требует стандартизации в рамках достаточно обширных пространств и нуждается в поддержании и обеспечении с помощью централизованных институтов. Про лучшие мобильные онлайн казино рунета читать подробнее на http://goblinscave.ru/ - тут собраны самые лучшие казино для телефона. Другими словами, способность людей получить работу и найти социальное признание будет и впредь зависеть от постоянной и сложной системы подготовки, которую не в состоянии предоставить клан или местная группа. Но при этом определение политических единиц и их границ не сможет полностью игнорировать распределение культур. В целом с незначительными исключениями националистический императив совпадения политического и культурного будет по-прежнему действовать. В этом смысле не стоит ожидать окончания эпохи национализма» [21, с.120-121].

Нельзя согласиться и с обычно односторонней трактовкой взаимосвязи между глобализацией и этнической фрагментацией - как создающей лишь кумулятивный эффект разрушения, национальных структур. Ее последствия скорее двойственны; вызовы «сверху» и «снизу», с которыми сталкиваются институты нации и государства, не только усиливают, но одновременно в какой-то мере уравновешивают друг друга. Это хорошо видно на примере Европы: именно европейская интеграция, наличие в лице ЕС противовеса диктату государств немало способствовали умеренному характеру современного западноевропейского этнонационализма и его примирению с центральными властями.

Непреклонность правительств в отношении сепаратизма и достигнутые в борьбе с ним успехи, в свою очередь, предостерегают против недооценки устойчивости национальной государственности. А признание менее радикальных требований этнических групп свидетельствует о способности государств более адекватно согласовывать интересы и права всех категорий своих граждан и тем самым расширяет политические предпосылки для общенациональной консолидации.

[1] Геллнер Э. Национализм возвращается //Новая и новейшая история. – М., 1989. - № 5. - С. 55-62.

[2] Ильин И.А. Путь к очевидности. - М., 1993. - 431 с.

[3] Комарофф Дж. Национальность, этничность, современность: Политика самосознания в конце XX в. // Этничность и власть в полиэтничных государствах / Отв. ред. Тишков В.А. - М., 1994. - С.35-70.

[4] Нарочницкая Е.А. Национализм: История и современность. - М, 1997. - 59 с.

[5] Шремп Ю. Глобализация как шанс // Intern, politik (русское издание). - М., 1999.-№ 12.-С. 3-14.

[6] Acquaviva М. et al. La Corse et la Republique // Monde diplomatique. - P., 1999. -A. 46, N 543. - P. 14.

[7] After the cold war/Ed. by Keohane R. et al. - Cambridge, 1993. - 481 p.

[8] Autonomy/Ed. by Suksi M. - Hague etc., 1998.- 370 p.

[9] Beyer P. Globalizing systems, global cultural models and religions // Intern, sociology. -L, 1998. - Vol.13, N1. - P. 79-94.

[10] Burton J. Conflict: Resolution and provention. - N.Y., 1990. - XXIII, 295 p.

[11] Cassen B. La nation contre le nationalisme // Monde diplomatique. - P., 1998. - A. 45, N 528. - P. 9.

[12] Culture and identity in Europe / Ed. by Wintle M. - Aldershot, 1996. - 226 p.

[13] Dogan M. Comparing the decline of nationalisms in Western Europe // Intern, social science j. - Oxford., 1993. - Vol. 45, N 2 (136). - P.177-198.

[14] Dunn J. Introduction: Crisis of the nation state? // Contemporary crisis of the nation-state/Ed. by DunnJ. - Oxford etc., 1995. - P. 3-15.

[15] Fischer D. Nonmilitary aspects of security: A systems approach. - Aldershot etc., 1993. -XV, 222 p.

[16] Fitoussi J.-P. Mondialisation et inegalites// Futuribles.- P., 1997. - N 224. - P. 5-16.

[17] Fricaud-Chagnaud G. L'histoire apres la fin de l'histoire // Defense nat. - P., 1993. -Nov. - A.49. - P. 45-55.

[18] Galtung J. Globalization and its consequences.- Taipei, 1997. - 14 p. in recto.

[19] Garcia Candini N. Consumidores у ciudadanos: Conflictos multiculturales de la globalizacion.- Mexico, 1995. - 305 p.

[20] Garrett G. Global markets and national politics // Intern, organization. - Cambridge, 1998. - Vol. 52, N4. - P. 787-824.

[21] Gellner E. Nations and nationalism. - Oxford, 1983. - 150p.

[22] Giddens A. The consequences of modernity. - Cambridge, 1990. - 200 p.

[23] Giussani P. Empirical evidence for trends toward globalization // Global circus: Narratives of globalization / Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 15-38. -(Intern. J. of polit. economy: Vol. 26, N 3).

[24] Gray J. False dawn: The delusions of global capitalism. - L., 1998. - 222 p.

[25] Gurr T.R. Minorities at risk: A global view of ethno-political conflicts. - Washington, 1993. - 427 p.

[26] Held D. Democracy and globalization //Global governance. - Boulder, 1997. - Vol. 3, N 3. - P.251-267.

[27] Hernando E., Narochnitskaia E., Ortuose M. et al. Globalization and interstate conflict. - Uppsala, 1998. - 46 p. in recto.

[28] Hirschman A. Essays in tresspassing. - N.Y., 1981. - VIH, 310 p.

[29] Hirst P., Thompson G. Globalisation in question. - Cambridge, 1996. - 222 p.

[30] Hobsbawm E. Nations and nationalism since 1780. - Cambridge, 1990. - 200 p.

[31] Hoffman S. Thoughts on the French nation today //Daedalus. - Cambridge, 1993. - Vol.122, N 3. - P. 63-80.

[32] Horowitz D. Ethnic groups in conflict.- Berkeley etc., 1985. - VI, 697 p.

[33] Huntington S. The clash of civilizations? // Foreign affairs. - N.Y., 1993. - Vol. 72, N 3. - P. 22-49.

[34] Kapstein E. Workers and the world economy // Ibid. - 1996. -Vol. 75, N 3. - P. 16-37.

[35] Lacoste I. Viv. la nation: Destin d'une idee geopolitique. - P., 1997. - 140 p.

[36] Lerche Ch. The conflicts of globalization //Intern, j. of peace studies.- Formosa, 1998. - Vol. 3, N1.-P. 47-66. '

[37] Levis N. Globalization and kulturkampf // Global circus: Narratives of globalization/Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 81-129. - (Intern. J. of polit.economy; Vol. 26, N 3).

[38] MacNeill W. Folyethnicity and national unity in world history. - Toronto, 1986. – VII, 85 p.

[39] Mann M. Etat-nation: Mort ou transfiguration? //Debat. - P., 1995. - N 84. - P. 49-69.

[40] McGrew A. Globalisation: Conceptualising a moving target //Understanding globalisation, the nation - state, democracy and economic policies in the new epoch. - Stokholm, 1998. - P. 5-25.

[41] Milward A. The frontier of national sovereignty: History a. theory. 1945-1992. -Routhledge, 1993. - 248 p.

[42] La mondialisation contre I'Asie //Maniere de voir. - P., 1999. - N 47. - 100 p.

[43] Omahe K. The end of the nation state.- N.Y., 1995. - 256 p.

[44] Penrose J. Globalization, fragmentation and a disfunctional concept of nation//The ethnic identities of Europ. minorities /Ed. by Synak B. - Gdansk, 1995. - P. 11 -25.

[45] Porter M. The competitive advantage of nations. - L. etc., 1990. - XX, 855 p.

[46] Richmond A. Ethnic nationalism and post-industrialism //Ethnic a. racial studies. - L., 1984.-Vol.7, N1.-P. 4-18.

[47] Robertson R. Globalization: Social theory a. global culture. - L., 1992. - 240 p.

[48] Rosenau J. The dynamics of globalization //Security dialogue. - L., 1996. - Vol. 27, N 3. - P. 247-262.

[49] Ruggie J. Territoriality and beyond //Intern, organization. - Cambridge, 1993. - Vol. 47, N 1.-P. 139-174.

[50] Sachwald F. Les defis de la mondialisation: Entreprises et nations //Les defis de la mondialisation: Innovation et concurrence /Sous la dir. de Sachwald F. - P. etc., 1994. - P. 473-485.

[51] Schlesinger Ph. On national identity: some conceptions and misconceptions criticized //Social science inform. - L., 1987. - Vol. 26, N 2. - P.219-264.

[52] Schmidt V. The new world order, incorporated //Daedalus. - Cambridge, 1995. - Vol. 124, N 2. - P. 75-106.

[53] SchnapperD The European debate on citizenship//Ibid. - 1997. - N 3. - P. 199-222.

[54] Smith A. National identity and the idea of European unity //Intern, affairs. - L., 1У92. - Vol. 68, N 1.-P.55-76.

[55] Smith A. Nationalism and modernism. - L., 1998. - 276 p.

[56] Smith A. The supersession of nationalism? //Intern, j. of comparative sociology. - Leiden. 1990. - Vol. 31. N 1/2. - P. 1-31.

[57] The state in Western Europe /Ed. by Muller W. et al. //West Europ. politics. - L., 1994. - Vol.17, N3 (spec, issue). - 214 p.

[58] Strange S. The retreat of the state. - Cambridge, 1996. - 218 p.

[59] Volf M. Bosnie: Victoire sur la violence et role de la religion //Concilium. - P., 1997. -N 272. - P.47-55.

[60] Wallace W. Rescue or retreat? The nation state in Western Europe //Contemporary crisis of the nation-state /Ed. by Dunn J. - Oxford etc., 1995. - P.52-76.

[61] Waters M. Globalization. - L., 1995. - 160 p.

[62] Went R. Globalization: Myth, reality, and ideology //Global circus: Narratives of globalization /Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 39-59. - (Intern. J. of

polit economy; Vol. 26, N 3).

Источник: Нарочницкая Е.А. Национальный фактор в эпоху глобализации // Процессы глобализации: экономические, социальные и культурные аспекты / РАН. ИНИОН. – М., 2000. – 232 с. – (Актуальные проблемы Европы / Редкол.: Пархалина Т.Г. (гл. ред.) и др. 2000, № 4, ISSN 0235-5620). – С. 102 – 155.


Часть 1. Дискуссии о будущем наций и глобализации: некоторые методологические вопросы

Часть 2. Государство и глобализация

Часть 4. Политические функции национальных делений и глобализирующийся «миропорядок».


Читайте также на нашем портале:

«О концептуальных основаниях диалога культур в условиях глобализации» Сергей Бурмистров

«Диалог или столкновение культур: состояние и надежда» Сухейль Фарах

«Глобализация и историческая макросоциология» Джованни Арриги


Опубликовано на портале 20/01/2010



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика