Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Социально-экономические аспекты глобального лидерства

Версия для печати

Избранное в Рунете

Нодари Симония

Социально-экономические аспекты глобального лидерства


Симония Нодари Александрович – доктор политических наук, доктор исторических наук, кандидат экономических наук, академик РАН, профессор кафедры международных проблем ТЭК МГИМО.


Социально-экономические аспекты глобального лидерства

Парадоксы глобализации наглядно проявляются в Соединенных Штатах, положивших начало качественно новому витку научно-технического прогресса в мире. Чем более США втягиваются в процесс глобализации, тем менее устойчивой становится ситуация внутри американской экономики. Чем больше успехи в формировании ИТ-уклада «переплескиваются» через границы США в другие страны, тем сильнее проявляются негативные тенденции в самом американском обществе и тем быстрее тускнеет в мире «образец» Америки.

<…> Диалектическая противоречивость глобализации наиболее наглядно проявляется в последние годы в Соединенных Штатах, положивших начало качественно новому витку научно-технического прогресса в мире. Чем более США втягиваются в процесс глобализации, тем менее устойчивой становится ситуация внутри ее собственной экономики. Парадоксально, но чем больше успехи в формировании ИТ-уклада «переплескиваются» через национальные границы США в другие страны и районы, тем сильнее проявляются негативные тенденции в самом американском обществе и тем быстрее тускнеет в мире «образец» Америки. (Не случайно об «американском образе жизни» – некогда предмете гордости среднего американца – теперь не пишут и не говорят в самой Америке.)

Мы являемся свидетелями объективной закономерности, проявлявшейся во всех обществах, вступивших в переходную фазу развития, во время которой происходило столкновение традиционного и современного, нарушалась экономическая, социальная и политическая стабильность.

Перу профессора Принстонского университета и лауреата Нобелевской премии по экономике за 2008 г. Пола Кругмана принадлежит книга «Кредо либерала», в которой многие негативные структурные изменения в социально-экономическом развитии в США прописаны весьма убедительно [1]. Кругман приходит к выводу, что за последние три десятилетия страна вернулась к уровню неравенства, характерному для худших лет раннего индустриализма, а благами экономического роста Америки в основном воспользовалось наиболее богатое меньшинство, тогда как остальные оказались на обочине экономического прогресса. Из-за высокой степени неравенства США превратились в государство с заметно ослабевшим средним классом. Прибыли корпораций демонстрируют стремительный рост (в настоящее время они достигли рекордной доли в ВВП за все время после 1929 года), зато рост заработной платы большинства наемных работников едва поспевает за инфляцией. Одним из наглядных результатов нарастания неравенства в американском обществе является «непропорциональное» (относительно общего роста населения страны) увеличение числа миллиардеров в США: в 1968 г. их было всего 13, а сорок лет спустя, в 2008-м, уже 160. Причем, в отличие от предыдущего поколения миллиардеров, строивших всеми правдами и неправдами индустриальную Америку и поэтому имевших серьезные основания сказать «все, что хорошо для Форда, – хорошо для Америки», новые миллиардеры в большинстве своем заботились лишь о своем личном обогащении, занимаясь бесконечными финансовыми спекуляциями.

Впрочем, средний американец все еще воспринимает драматические изменения в своей стране сквозь призму старых стереотипов и воспоминаний о прошлом. Изменения в психологии масс запаздавают по отношению к экономическим, социальным и политическим сдвигам. В этой связи небезынтересно недавнее исследование двух американских психологов – Дана Ариели и Майкла Нортона, проделанное на основе опросов американского населения и обзоров американских социологов и экономистов на предмет выяснения их представлений о расслоении в американском обществе. В среднем преобладало мнение о том, что 20% наиболее состоятельных американцев владеет 59% национального богатства, в то время как по официальной статистике на эту группу приходится 84% всего национального богатства. Еще больше заблуждались опрошенные по поводу 20% наиболее бедных слоев, предполагая, что они владеют 3,7% национального богатства, тогда как реально этот показатель не превышал 0,1%. США стоят на втором месте (после Великобритании) в мире по самой низкой мобильности доходов между поколениями своих стран.

До недавнего времени средний американец жил в своих мечтах об «американском образе жизни» благодаря дешевым банковским кредитам и еще более дешевым товарам из Китая. Все это маскировало подспудно зреющий структурный кризис, который прорвался наружу в 2007–2009 годах в форме ипотечного, финансового и экономического и разрушил иллюзорное благополучие.

Важной негативной тенденцией, связанной с возникновением ИТ-уклада и сопутствующим ему структурным кризисом, является специфический характер безработицы. Она стала хронической. В предшествующей фазе капитализма по завершении кризисов и возобновлении экономического роста восстанавливались и рабочие места. Нынешний кризис особенно после начала выхода из рецессии, показал иную картину: прибыли крупнейших корпораций в ИТ-секторе начали неуклонно расти, но вместе с тем росла и безработица, достигшая к концу 2010 г. рекордных 9,8%. Это неудивительно. Ведь общий потенциал двухслойной американской экономики крупнейший в мире [2], но ИТ-уклад и в целом сектор «новой экономики», основанный на научном знании и высокой производительности труда, уже не нуждается в существующей массе индустриальных производительных сил. Переподготовка всей этой рабочей силы требует значительных расходов и времени. Поэтому высокотехнологичные корпорации предпочитают решать свои кадровые проблемы двумя путями: (а) частично привлекать квалифицированных работников-иммигрантов, (б) частично выносить компоненты производственного цикла за рубеж, где они зарабатывают основную часть своих растущих прибылей.

Бывший министр труда США и автор книги «Aftershock: The Next Economy and American Future» Роберт Рич (Robert Reich) опубликовал в «Интернешнл Геральд Трибьюн» статью, в которой вынес в качестве эпиграфа свой главный вывод: «Более высокие корпоративные прибыли больше не ведут к повышению занятости». В статье констатируется, что в середине 2010 г. американские корпорации уже вернули почти 90% того, что они потеряли во время кризиса, и сидели «на гигантской груде денег». Во втором квартале 2010 г. 500 крупнейших нефинансовых фирм обладали примерно одним триллионом долларов, и эта сумма продолжала расти. Но росла и безработица. Рич называет три причины этому: первая заключается в том, что корпорации инвестируют за рубежом, и оттуда поступает значительная часть их прибылей. «Дженерал Моторс» продает больше машин в Китае, чем в США. На ее предприятиях в КНР занято 32 000 постоянных рабочих, а в Штатах – лишь 52 000, в то время как в 1970 г. на эту корпорацию работало 468 000 человек. Корпорация инвестировала в Китае 250 млн. долл. в создание современного технологического центра, специализирующегося на производстве электробатарей и других альтернативных источников энергии. (Рич напоминает, что администрация Б. Обамы выделяла во время кризиса деньги налогоплательщиков для сохранения рабочих мест в США.)

Вторая причина, по мнению автора, заключается в том, что корпорации инвестируют свои деньги в США в трудосберегающие технологии ради более высокой производительности, но не увеличения заработной платы. Корпорация Форд, например, уже преодолела более 2/3 пути к своим рекордным (1999) прибылям, но вследствие внедрения трудосберегающих технологий она в течение десяти лет уполовинила своих наемных работников. Наконец, в-третьих, корпорации, несмотря на кризис, тратят свои обильные прибыли на выплату дивидендов и на выкуп своих собственных акций, способствуя росту цен на них [3].

В обстановке растущей безработицы и других неурядиц рядовых американцев не убеждает аргумент демократов и самого Б. Обамы о том, что если б не предпринятые администрацией и конгрессом «специальные меры» в отношении крупнейших финансовых и прочих корпораций ситуация в стране была бы еще хуже.

Однако не только высокотехнологические промышленные корпорации, но и корпорации собственно ядра ИТ-сектора устремились за рубеж в стремлении оптимизировать свой бизнес через механизм аутсорсинга за счет как дешевизны квалифицированных работников, так и доступа к обширным рынкам для своей продукции. К 2000 г. издержки, связанные со стремительным ростом зарплаты персонала и расходов на здравоохранение, с одной стороны, и открытие китайской экономики, связанное со вступлением этой страны в ВТО, побудили американские ИТ-корпорации к перенесению части производственных процессов и даже сегменты инжиниринга сначала на Тайвань, а позже и на материковый Китай [4]. В итоге с 2000 г. в США закрылось 49 фабрик по производству чипов, а в производстве компьютеров сегодня занято около 166 000 человек, то есть намного меньше, чем в 1975 году, когда был собран первый персональный компьютер «MITS Altair 2800». За это же время в Азии возникла индустрия по производству компьютеров, в которой теперь трудится 1,5 млн. человек. Разумеется, это были по существу не национальные предприятия, а составные части глобальной системы (НОТ), которые производили для крупнейших западных ИТ-корпораций компоненты: компьютеры (для «Дэлл» и «Хьюлетт Пакард»), сотовые телефоны (для «Нокиа») и другие технологические изделия для «Майкрософт» и «Интел». В Китае над производством технологических изделий для корпорации «Эппл» работают 250 000 человек, то есть в десять раз больше, чем в самих Соединенных Штатах [5].

Разумеется, большая часть прибылей в такой глобализированной системе НОТ достается западным корпорациям. Они же являются источником почти всех стратегических технологических инноваций (прежде всего программного обеспечения). На долю азиатских партнеров в подобной системе НОТ падает пока только производство собственно оборудования (hardware), а также инноваций по части дизайнерского оформления продукта, адаптации его к местным потребительским вкусам на азиатских рынках. Для самих США растущие инвестиции в такой глобальный бизнес оборачиваются сокращением рабочих мест. Более того, некоторые экономисты и в Штатах, и за пределами Америки обеспокоены тем, что подобная ускоренная деиндустриализация зашла настолько далеко, что может встать вопрос об угрозе национальной безопасности, особенно в странах англосаксонской либеральной модели [6].

Либеральная модель капиталистического развития, исторически сформировавшаяся в США, а также Бреттон-Вудские соглашения 1944 года, закрепившие ведущие позиции Америки в мировых финансовых организациях, ее статус главного мирового кредитора, сыграли злую «шутку» с американской администрацией в переходный период начавшегося структурного кризиса. Обычно в такие периоды влияние государства, его регулирующая роль в финансово-экономической сфере по объективной необходимости должна возрастать. Государственное вмешательство необходимо для разрешения и смягчения противоречий, неизбежно возникающих между традиционными и современными структурами общества, обеспечение плавной смены укладов (в данном случае индустриальных и постиндустриальных производительных сил).

Все американские администрации последних сорока лет уповали на то, что родившаяся в их стране глобализация закрепит доминирующее положение США в мировом хозяйстве. Они надеялись на чудодейственную силу свободного рынка и крупнейшие американские корпорации. Их главной заботой было наращивание военно-политического могущества и внешнеполитической гегемонии Америки. Результаты подобного стратегического курса известны: после сокрушительного поражения во Вьетнаме США не смогли толком реализовать до конца ни одной вооруженной интервенции. Между тем такая стратегия требовала чудовищных финансовых расходов. Так началось превращение главного кредитора мира в главного должника. Только за пять лет (2005-2009) объем государственной задолженности США вырос с менее 8 трлн. долл. до примерно 12 трлн. долларов. Доля США в общемировой задолженности составила 22,6%. Вместе со своим союзником по англосаксонской модели – Великобританией – эта доля увеличилась еще на 14,8%, составив 37,4%. Они были единственными странами в мире с двузначными процентными показателями задолженности, а также выделяются среди других стран по процентному показателю отношения внешней задолженности к экспорту – 1182% и 2079% соответственно. Отношение госдолга к ВВП у США составляет по разным оценкам от 95,2% до 96,8% (у Великобритании – рекордные 404,34%).

США – страна всевозможных дефицитов. Дефицит ее бюджета составил в 2009 г. 1413,6 млрд. долларов [7]. Хронический торговый дефицит вынудил администрацию США выступить в октябре 2010 г. (перед саммитом «двадцатки» в Сеуле) с антилиберальной инициативой. Ссылаясь на угрозу росту мировой экономики, руководитель Казначейства США Тимоти Гайтнер обратился к МВФ с требованием провести расследование в странах с хроническим торговым профицитом и предпринять меры к его ограничению. Позднее в Сеуле Гайтнер конкретизировал свое предложение – ограничить положительное сальдо таких стран 4% от их валового годового продукта. Журнал «Bloomberg Businessweek» сравнил эти требования Гайтнера с позицией всемирно известного британского экономиста Джона Мэйнарда Кейнса, который в 40-х годах прошлого века в ходе Бреттон-Вудских соглашений высказывался в аналогичном духе, спасая ослабленную войной и страдающую от хронического торгового дефицита Великобританию [8]. Но времена изменились, и «группа двадцати» во главе с Китаем и Германией решительно отвергли предложение Америки, нарушающее и принципы свободной торговли, и Устав ВТО [9].

Сегодня у США практически нет источников для покрытия своих гигантских долгов и дефицитов, кроме решительного сокращения своих непомерно раздувшихся внутренних и внешних расходов, повышения налогов (в первую очередь корпоративных) и новых заимствований. США уже приступили к трансформации своих финансовых обязательств в тридцатилетние облигации. Впервые в истории Америки Министерство финансов начало недавно продавать казначейские облигации с отрицательной ставкой (минус 0,55% годовых), а банк «Голдман Сакс» подготовил дебютный выпуск бондов со сроком обращения 50 лет. Все это типичные примеры перекладывания бремени этих долгов на будущие поколения. По подсчетам МВФ, в 2011 г. США потребуются общие заимствования в 4,2 трлн. долл. (на 9% больше, чем в 2010 году), что равняется 28% предполагаемого валового продукта в этом году.

В списке развитых и переходных стран, обладающих сколько-нибудь значительными валютными резервами, США стоят на последнем месте. Возглавляет этот список Китай (в 2010 г. его резервы достигли 2,648 трлн. долл.), чуть больше триллиона было у Японии и до полутриллиона у России, а у США – всего 48 млрд. долларов [10]. До недавнего времени Америке эти резервы были не нужны. Ведь она обладает чудо-станком, печатающим по велению американской администрации собственные доллары (как она сделала в декабре 2010 года, вызвав гневные комментарии по всему свету [11]). Такая ситуация представляет собой явный «пережиток» финансовой системы, чрезмерной зависящей от доллара (на него приходится 62% всех валютных резервов мира) на фоне уже зарождающейся многополярной финансовой системы.

Процесс становления ИТ-уклада в США легче всего проникал в сферу услуг, в том числе финансовых. Позитивные плоды компьютеризации этого сектора ощутили сотни миллионов людей во многих странах мира. Но после кризиса 2007–2009 годов стало очевидно, что в условиях англосаксонской либеральной модели компьютеризация финансовой сферы может стать грозным оружием массового финансово-экономического разрушения. Одной из институциональных жертв сплошной компьютеризации стали биржи – товарные и фондовые. Эти некогда полезные механизмы, существенно облегчавшие и расширявшие кругооборот товаров и денег в ходе развития капитализма, в конечном итоге в таких странах, как США и Великобритания, в период становления постиндустриализма стали выходить из-под какого-либо разумного контроля. Начался все более зримый отрыв бирж от реальной экономики и превращение их в механизмы автономного приращивания спекулятивного финансового капитала. Биржи в этих странах стали площадками, на которых сегодня совершаются преимущественно сделки не по реальным, а по виртуальным товарам и активам. Вместо реализации физических товаров на них заключаются фьючерсные сделки по разного рода деривативам. При этом брокеры и дилеры, хедж-фонды, инвестиционные банки и даже пенсионные фонды оправдывают свою спекулятивную активность на бирже необходимостью хеджировать свои доходы от колебаний курсов, цен на сырье, процентных ставок по заемным капиталам, но не хотят официально фиксировать сделки, избегая их прозрачности. Биржа стала неподконтрольной не только общественности, но и государству.

Не случайно наибольшее количество спекулятивных банков и фондов в мире находится в странах с либеральной финансовой моделью. В июле 2009 г. «Файнэншел таймс» (см. табл. 1) привела интересную диаграмму географического распределения в мире количества хедж-фондов и «фондов фондов» (фондов, инвестирующих в другие инвестиционные фонды) по состоянию на 2 квартал 2009 г. (в скобках – удельный вес регионов от общего числа).


Таблица 1. Распределение хедж-фондов и «фондов фондов» по странам и регионам мира.

США

4442 (45,2 %)

Великобритания

2208 (22,5 %)

ЕС (без Великобритании)

849 (8,6 %)

Швейцария

821 (8,4 %)

Оффшорные центры

684 (7 %)

АТР

419 (4,3 %)

Америка (без США)

275 (2,8%)

Остальной мир

126 (1,3 %)

Источник: The Financial Times, 2009.


Таким образом, только на США и Великобританию (не считая оффшорные центры) приходится 67,7% подобных фондов, а в материковой Европе одна только Швейцария почти сопоставима со всем ЕС.

Момент истины настал в дни глобального кризиса. Никакие деривативы, никакое хеджирование с использованием специальных компьютерных программных продуктов не предотвратило сокрушительного краха вышедшей из-под контроля финансовой системы. Было бы наивным упрощением заниматься поиском персональных виновников или конкретных институциональных финансовых организаций, ответственных за случившееся. Все дело в исторически сложившейся либеральной финансовой системе, при которой государство практически отстранилось от исполнения необходимых контрольных функций, особенно в сложный переходный к новой экономике период. Не то, чтобы в США вовсе не было регулирующих деятельность биржи органов. Там еще в рамках «Нового курса» Франклина Делано Рузвельта, пришедшего к власти на волне Великой депрессии 1929–1933 годов, была создана в 1934 г. Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC – Securities & Exchange Commission). Позднее, после энергетических шоков начала 1970-х, в 1974 г. была создана также Комиссия по срочной биржевой торговле – независимое федеральное агентство для регулирования срочных биржевых операций – фьючерсов, опционов. Однако именно в сложнейший период начавшегося процесса компьютеризации бирж, эти комиссии не только оказались неспособными выполнять свои основные функции, но фактически содействовали все более полной бесконтрольности их деятельности (возможно, по причине отсутствия «второго Рузвельта»).

Накануне кризисных 2007-2009 годов рынок деривативов превратился в один из самых крупных в мире. По оценке Банка международных расчетов в Базеле, номинальная стоимость контрактов, проходящих по всей мировой системе, оценивается в более чем 636,4 трлн. долларов. Но только 3,4% этой суммы проходит через биржи. Остальные 614,67 триллионов, что эквивалентно десяти годовым валовым продуктам всего мира, торгуется на частных рынках непосредственно между покупателями и продавцами в форме небиржевых деривативов [12]. Можно констатировать, что мировой финансовый рынок фактически ушел из залов традиционных бирж в компьютерные сети. Глядя на демонстрируемые по телевизору кадры Нью-Йоркской биржи с ее залом, переполненным кричащими и размахивающими руками брокерами и дилерами, мы должны ощущать себя некими «телевизионными туристами», разглядывающими экзотическую ретро-картинку.

Понадобился оглушительный раскат «грома» – глобального кризиса, чтобы в американском конгрессе и администрации прияли решение в июле 2010 г. о Биржевой реформе. Обеим комиссиям – SEC и CFTC – поручено за год (к июлю 2011 г.) подготовить законопроект, регулирующий деятельность бирж и защищающий потребителей. Но какова будет эта реформа в действительности, сегодня трудно предсказать.


* * *

О грядущем экономическом лидерстве Китая теперь заговорили даже в США. Расхождения по этому вопросу существуют лишь по поводу сроков (одни говорят через 10-12, другие – через 20-30 лет). Пока главным аргументом служат статистические данные. Китай действительно быстро наращивает ВВП, и по этому показателю вышел на второе место в мире. Происходит быстрый рост среднего класса и, следовательно, потребления предметов длительного пользования. Например, Китай уже стал крупнейшим рынком автомобилей. Показательно, что в 2010 г. японская «Ниссан» впервые продала больше машин в Китае, чем США. Ее примеру следуют «Тойота» и американская «Дженерал Моторс» [13]. Китай обладает самыми крупными золотовалютными резервами в мире – 2,85 трлн. долларов (сентябрь 2010). К тому же в 2010 г. Китай вышел на второе место по иностранным инвестициям (420 млрд. долларов) и, несмотря на кризис, сам выдал иностранным государствам и компаниям кредитов на 110 млрд. долларов (тогда как кредиты Мирового банка в том же 2010 г. составили 100 млрд. долларов) [14]. Еще не так давно (2000) США потребляли вдвое больше энергии, чем Китай, а уже в 2009 г. Китай обогнал Америку и по этому показателю. Показательно, что самый главный партнер США на Ближнем Востоке – Саудовская Аравия – продала своей нефти в том году больше Китаю, чем США [15].

Любопытен следующий факт: до последнего времени первенство в разработке и изготовлении сверхбыстрых компьютеров монопольно принадлежало Соединенным Штатам. В 2005 г. китайское руководство поставило задачу нарушить эту монополию. Спустя пять лет, в октябре 2010 года, был представлен суперкомпьютер «Tianhe-1A». На данный момент это самый быстрый в мире суперкомпьютер с рекордным показателем в 2,507 петафлопс (1 петафлопс равен тысяче триллионов операций в секунду). Компьютер был создан в Национальном университете оборонных технологий (г. Тяньцзинь).

Важно понимать при этом, что сам по себе большой объем ВВП соответствует самому крупному в мире населению страны (более 1,3 млрд. человек), и поэтому на душу китайского населения приходится не такая большая сумма – 3700 долларов. Это больше, чем в Индии (1030 долларов), но намного меньше, чем в Бразилии (8200 долларов) и России (8700 долларов) и неизмеримо ниже Японии (39700 долларов), Германии (40900 долларов) и США (46380 долларов) [16]. Когду упоминается опережающий рост потребления энергии в КНР, то необходимо учитывать, что «отставание» США и особенно Германии и Японии связано с большими успехами в этих странах в сфере энергосбережения и эффективности ее использования. Успехи Китая в создании суперкомпьютеров основаны, в частности, на использовании графических процессоров «NVIDIA Tesla» американской корпорации «Intel» [17]. В целом значительная часть китайских достижений в производстве и экспорте высокотехнологической продукции является производной от различных форм – прямых и опосредованных – технологического заимствования у иностранных корпораций. По сведениям Министерства финансов Китая, 55% общего объема экспорта страны приходится на компании с участием иностранного капитала, и 22% от общей суммы сбора налогов приходится на долю иностранных компаний. Существен и вклад предприятий с иностранным участием в решение проблем нехватки профессиональных кадров. На таких предприятиях занято 45 млн. человек [18].

Фактически мы подошли к определению главного критерия, по которому можно судить о возможных шансах на лидерство в процессе дальнейшего формационного развития капитализма в условиях глобализации, то есть формирования структур непосредственно общественного труда (НОТ) на основе информационных технологий. Таких критериев по существу два: уровень формирующегося в государственных рамках ИТ-уклада и масштабы позитивного воздействия этого уклада на формирование глобальных транснациональных структур НОТ.

Китайское руководство давно (по крайне мере с 1980-х годов) оценило значение информационных технологий для решения амбициозных задач в стратегии догоняющего развития. После долгих дискуссий оно, судя по всему, остановилось на модели открытости Китая мировому рынку (ВТО), интенсивного технологического сотрудничества с зарубежными ТНК, создания исследовательских центров в области высоких технологий и максимального использования ресурсов ареала «Большого Китая», то есть Гонконга и Тайваня, а также китайской диаспоры (так называемые хуацяо) в Юго-Восточной Азии (Сингапур, Малайзия, Индонезия) и по всему миру (но в особенности в Кремниевой долине в США). Самые крупные технологические центры были созданы в Ланфане – город-сателлит Пекина (Zhongguancun Science Park), в Шанхае (в районе Пудона – Zhangjiang High-Teck Park) и в Особой экономической зоне Шэньчжена (на границе с Гонконгом). Эти центры представляют собой интегрированные научно-производственные кластеры, охватывающие ряд университетов, исследовательских институтов и предприятий ИТ-продукции. Например, пекинский ZGC включает 7100 ИТ-компаний, 39 университетов и 200 исследовательских институтов [19].

В объеме достигнутых успехов по части налаживания высокотехнологических производств и экспортной продукции, главную роль на начальном этапе сыграл Гонконг, а затем, после открытия доступа для тайваньского бизнеса на материк, основной вклад внесли ИТ-компании Тайваня.

На материковом Китае тайваньские ИТ-компании сыграли своеобразную роль «компрадоров двадцать первого века». В эпоху колониализма местные ростовщики и купцы в некоторых странах Азии выполняли функцию посредников – компрадоров – между западным капиталом и местным населением. Накопив капиталы и опыт, компрадоры впоследствии стали заниматься собственным бизнесом. В дальнейшем из их рядов вышли первые представители национальной буржуазии.

Тайваньские ИТ-компании в свое время при поддержке правительства основывались теми тайваньцами, которые учились и работали в Кремниевой долине, сохранили связи с тамошними ТНК и, вернувшись на родину, создавали компании, имитировавшие продукцию тех ТНК. Инновации, которые они привносили в свой бизнес, были маргинальными, касались дизайна, адаптации к местным рынкам, ускорения производства и доставки на рынок, но не создания нового продукта. Тем не менее некоторые из них добились региональной или даже всемирной известности (бренда). Тайваньский рынок был быстро освоен, стоимость рабочей силы также росла, и при первой же возможности этот бизнес ринулся осваивать материковый рынок. В каждом технопарке и во многих крупных городах юго-восточной «приморской полосы» Китая они создавали свои предприятия, доминируя не только на местных рынках, но и в экспорте компьютеров, мобильных телефонов, чипов со встроенными микропроцессорами. По подсчетам тайваньского Института информационной индустрии около 80% тайваньского «железа» (hardware, то есть собственно электронной аппаратуры, в отличие от software – программного продукта) производилось в Китае, в свою очередь до 60% стоимости «железной продукции» Китая производилось тайваньским бизнесом на материке [20]. Для этого феномена появился даже броский, но далекий от реальности термин «Кремниевый треугольник», состоящий из звеньев «Кремниевая долина – Синьчжу (город-техноград на Тайване) – Шанхай». Если это и был треугольник, то явно не равнобедренный. Главные прибыли доставались первому звену – источнику технологии, значительная прибыль и слава присваивалась вторым звеном, остатки прибыли и облегченные налоговые поступления приходились на Китай, поставляющий дешевую рабочую силу.

Впрочем, ТНК действуют в Китае и без тайваньских посредников: 480 из 500 крупнейших транснациональных корпораций мира создали свои филиалы в Китае, в том числе 90 из 100 ИТ-корпораций [21]. Однако необходимо иметь в виду, что в последнем случае на этих предприятиях происходит лишь сборка готовой продукции. Компоненты, содержащие программное обеспечение (чипы с микропроцессорами, телевизионные панели, жесткие диски) поступают из Японии, США, Южной Кореи и того же Тайваня. Поэтому хотя Китай уже в 2006 г. вышел на второе (после США) место по экспорту электронной продукции (342 млрд. долларов), но 75% этого экспорта включали в себя предварительный импорт этих компонентов. В итоге реально добавленная стоимость в самом Китае составляла всего 85 млрд. долларов [22]. В литературе приводится «поразительный» пример с производимым в Китае новым продуктом «Apple-iPod». Производственные издержки на единицу изделия составляли 150 долларов, но добавленная стоимость в самом Китае – всего 4 долларов, при этом в США и других странах iPod продавался по розничной цене в 299 долларов. Таким образом, «Эппл» доставалась львиная доля прибыли [23].

Впрочем, в последнее время стали появляться и некоторые исключения. Так, два крупнейших в мире производителя телевизоров с плоским экраном – южнокорейские корпорации «Samsung Electronics» и «LG Display», теснимые возрастающей конкуренцией, решили в октябре 2010 г. наладить производство плоских экранов в самом Китае (до этого они поставляли эти экраны для сборки, опасаясь утечки технологий) [24].

В 2009–2010 годах ТНК в целях «оптимизации» своих расходов стали переносить активы в Китай, Индию и некоторые другие развивающиеся страны в сфере НИОКР, создавая там при своих предприятиях исследовательские центры. Помимо значительного уменьшения (в 3–4 раза) оплаты квалифицированных работников, ставилась задача сбора и утечки инновационных идей местных кадров в центральный офис ТНК. Но круг исследовательских разработок ограничивался рамками оборудования, а не программного обеспечения. Не случайно преобладающая часть производства полупроводников в Китае базируется на технологиях старых поколений, а более 80% патентов из этой области индустрии, зарегистрированных в Китае, приходится на ТНК. Китайские фирмы пока сфокусированы на периферийной продукции. Сказанное применимо и к индийским ИТ-корпорациям, созданным «возвращенцами» из США, где они ранее работали в американских ТНК. Эти компании не хотят заниматься рискованными ИТ-разработками и берутся за исследовательские проекты только по заказу западных ТНК) [25]. Таким образом, Китай или Индия подключались к контролируемому ТНК процессу глобализации, но в качестве второго или третьего маргинального звена. Это имитационная модель, и инновации носят соответствующий характер: можно сделать продукцию лучше, красивее, удобнее в употреблении и даже быстрее и больше по количеству, но это в принципе будет тот же самый продукт, который не требует рискованных расходов на исследования и приобретение нового оборудования и усилий по созданию принципиально нового товара. В формационном плане Китай всецело находится в фазе догоняющего развития (не говоря уже о латентном противоречии между коммунистической политической надстройкой и стремительно расширяющимся капиталистическим базисом).

Важнейшим препятствием для развивающихся и переходных стран, предпринимающих усилия по формированию ИТ-уклада, является проблема реформирования традиционной системы образования. «Индустриальное чудо» в таких странах, как Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Китай, в немалой степени опиралось на синтез современного (заимствованного у Запада) и традиционного конфуцианского наследия с его специфическими социальными установками. Но формирование полноценного национального ИТ-уклада оказалось невозможным без широкого и глубокого реформирования традиционной системы социальных отношений в обществе, сковывающих полет творческой мысли – основы инновационной ИТ-экономики.

Японии и Южной Корее на осознание этого потребовались десятилетия. Оказалось, что нельзя вот так просто заимствовать и перенять образец модели из чужого опыта. Полезно посмотреть на один из примеров такой попытки. Речь идет о компании «Леново» (прежнее название «Legend»), которая была «отпрыском» Академии наук Китая. Вначале она занималась в основном торговлей продукцией американских ИТ-ТНК. Но в декабре 2004 г. решила купить за 1,75 млрд. долл. подразделение «IBM», производящее персональные компьютеры. Эта сделка была сенсационной, так как ни до, ни после этого Комитет по иностранным инвестициям США (US Committee on Foreign Investment) не баловал претендентов приобретениями такого рода. В данном случае это подразделение «IBM» было убыточным, и корпорация легко рассталась с ним, тем более что контакты и сотрудничество с «Леново» продолжались много лет. «Леново» удалось привести в порядок дела купленного предприятия и занять существенное место на мировом рынке персональных компьютеров [26]. Но «Леново» не удалось изменить «ментальное наследие» ее академического прошлого и приспособиться к конкурентной динамике инновационного стиля. Не случайно в середине января 2011 г. в СМИ появилось сообщение о начавшемся партнерстве «Леново» с японской ИТ-компанией.

Китайскому руководству очевидна необходимость пополнения будущего ИТ-сектора поколением по-новому мыслящих людей. Для того чтобы заполнить эту «брешь», оно разработала целую систему опеки и привлечения китайских студентов и аспирантов, обучающихся за рубежом. Согласно китайской статистике около 600 тыс. научно-технических специалистов китайского происхождения учатся и работают в других странах. В одних только США их насчитывается 450 тысяч [27]. Разумеется, не все из них готовы вернуться, но все-таки это значительный источник накапливания необходимого нового человеческого потенциала.


* * *

Россия после трагического перерыва снова включилась в процесс догоняющего развития. Но она не может быть отнесена ни к какой категории из догоняющих стран. Многие отечественные и зарубежные аналитики скептически воспринимают рассуждения о своеобразии России. Но факт остается фактом. Япония или Южная Корея, не имея нефти и природного газа, сумели совершить индустриальное чудо и создать вторую и одиннадцатую экономики мира. Россия, обладая огромным потенциалом энергетических ресурсов, умудрилась не распорядиться по-хозяйски этим богатством для создания высокотехнологической экономики, как это сделали Норвегия или Голландия.

Возьмем США. Это типично иммигрантская страна, которая и сегодня подпитывается интеллектуальным потенциалом со всего мира. Между тем Россия за последние три-четыре десятилетия превратилась в крупнейшего экспортера интеллектуальных ресурсов. Юрий Магаршак, президент Международного комитета интеллектуального сотрудничества, приводит в одной из своих публикаций следующую оценку масштаба этого зарубежного русскоязычного потенциала: «Элементарный расчет показывает, – пишет он, – что суммарный облагаемый налогом доход русскоязычного сообщества за рубежом бывшего СССР приблизительно равен годовому бюджету России» [28]. Он пишет о десятках стран, но, думается, что эта статистика неполная. Человек, путешествующий по странам и континентам от западного побережья США и Канады до Японии и Южной Кореи, везде может встретиться с выходцами из СССР.

В январе 1980 г. один из популярнейших тогда общественно-политических журналов США вынес на свою обложку четырехзначное число, сенсационно сообщая о том, что тысячи «русских» работают в Кремниевой долине (тогда на Западе всех выходцев из СССР называли «Russians»). 22 декабря 2010 г. А. Чубайс поведал в интервью телеканалу «Вести» о том, что в Кремниевой долине трудятся до 40 тыс. россиян. Еще до установления дипломатических отношений СССР с Южной Кореей в штаб-квартире знаменитого конгломерата «Самсунг» уже работала группа советских программистов. Сейчас их более ста [29]. И это не считая нескольких сотен «челноков», получающих заказы, привозящих микросхемы в Сеул и получающих зарплату и новый заказ.

В самой России информационно-технологический уклад до самого последнего времени существовал в виде анклава, работающего преимущественно на зарубежного потребителя и почти не интегрирующегося в полуразрушенную и насквозь коррумпированную экономику. Процесс дошел до такой степени, когда простое вливание дополнительных финансовых средств уже не поможет, если оно не будет сопровождаться глубокой институциональной перестройкой, а не косметическим и вредоносным «реформированием», как это делалось до сих пор.

Не нужны нам и новые научные госкорпорации с вливанием в них миллиардных сумм. В 2010 г. Росстат провел пилотное обследование компаний, продукция которых связана с нанотехнологиями. Выяснилось, что на долю нанотоваров приходится лишь 0,3% от отгруженной продукции по экономике в целом [30]. В отличие от Китая России не нужно прилагать большие усилия по возвращению уехавших за рубеж студентов и молодых ученых. Она все еще способна генерировать талантливую молодежь. Необходимо сделать лишь «самую малость» – перейти от слов к делу и создать, наконец, условия для учебы и работы молодым специалистам у себя дома.


* * *

В процессе современного развития капитализима не просматривается явного лидера. США уже давно прошли пик своего могущества, и настойчивые усилия сохранить сверхдержавность только ускоряют их движение по наклонной плоскости. Американский экономист из Северо-Западного Университета Роберт Гордон опубликовал в 2010 г. исследование тенденций экономического развития Америки, в котором отметил затухающую динамику роста ВВП на душу населения. В период 1928–1972 годов среднегодовой рост этого показателя составлял 2,44%, в 1972–2007 годов он сократился до 1,93%. Гордон предполагает, что в течение 20 лет с 2007 по 2027 г. этот индикатор снизится до 1,5% [31]. Очевидно, что нынешнее состояние американской экономики не может вызвать большого оптимизма. В то же время и нарастающий оптимизм некоторых ученых и политиков по поводу внушительных экономических успехов Китая вряд ли оправдан.

Думается, что сложившаяся в мире ситуация не случайна. В ней проглядывается определенная закономерность в развитии человеческого общества. Глобализации имманентно присуще неприятие «единоличного» лидерства. В начале прошлого века много говорилось и писалось о «пробуждении Азии». Вследствие глобализации, сегодня «пробуждаются» все народы мира. На начальном этапе глобализации неизбежно прохождение через ступени многополярности, а также сложный процесс преодоления глобальных вызовов и великих перемен. Но ведь историческое развитие никогда не было легким.


Примечания

[1] Кругман П. Кредо либерала. Изд-во «Европа»: М., 2009.

[2] В 2010 г. он оценивался в 14,5 трлн. долл. (Bloomberg Businessweek, October 18-October 24, 2010. Р. 13).

[3] International Herald Tribune, July 30, 2010. См. также во многом совпадающие взгляды обозревателя Филипа Стефенса в: Financial Times, November 5, 2010.

[4] Старший советник корпорации «Интел», занимавший в ней в 1987-2005 гг. посты исполнительного менеджера или председателя А. Гроув (Andy Grove) подсчитал, что в первые годы существования Кремниевой долины создание одного рабочего места обходилось в несколько тысяч долларов, а сегодня – в несколько сотен тысяч долл. (Bloomberg Businessweek, July 5-Jyly 11, 2010. Р. 51).

[5] Op. cit. Р. 50-54, См. также Financial Times, January 28, 2011. См также Financial Times, January 28, 2011.

[6] География мирового развития. (Сборник научных трудов. Выпуск 2), М., 2010. С. 33.

[7] Международная экономика, № 9, 2010. С. 42-48.

[8] Bloomberg Businessweek, November 1-November 7, 2010. Р. 42-48.

[9] Она, кстати говоря, занимает в мировом экспорте 4-ое место после ЕС, Китая, Германии (Bloomberg Businessweek, September 20-September 26, 2010. Р. 14).

[10] Финансовые известия, 26 октября 2010; Коммерсантъ, 23 июня 2010; The Wall Street Journal, November 6-7 2010; Bloomberg Businessweek, October 25-October 31, 2010. Р. 16.

[11] Financial Times, November 5, 2010.

[12] Financial Times, August 12, 2010; Bloomberg Businessweek, May 24-May 30, 2010. Р. 52-55.

[13] The Japan Times, January 11, 2011.

[14] Ведомости, 12 января 2011 г.; Financial Times, January 17, 2011.

[15] Financial Times, July 20, 2010.

[16] Данные по итогам 2009 года (Известия, 2010).

[17] Финансовые Известия, 3 ноября 2010.

[18] Финансовые Известия, 11 ноября 2010.

[19] Greater China’s Quest for Innovation (Ed. by H.S. Rowen, M.G. Hancock and W.F. Miller), Stanford, CA, 2008. Р. 159-160.

[20] Op. cit. Р. 147.

[21] Свободная мысль, № 8, 2010. С. 35.

[22] Greater China’s Quest for Innovation. Р. 9.

[23] Ibidem.

[24] The Wall Street Journal, November 8, 2010.

[25] Greater China’s Quest for Innovation. Оp. cit. Р. 198, 345, 359.

[26] Op.cit. Р. 204-209.

[27] Проблемы Дальнего Востока, № 5, 2010. С. 86-100.

[28] Время новостей, 3 июля 2009.

[29] Ведомости, 11 ноября 2010.

[30] Ведомости, 24 декабря 2010.

[31] Bloomberg Businessweek, October 4-October 10, 2010. Р. 11-12.


Полную версию статьи см.:

«Международные процессы», том 8, №3(24), сентябрь-декабрь 2010


Читайте также на нашем сайте:

«Культурологический смысл глобализма» Владимир Кутырев

«Национальный фактор в эпоху глобализации. Часть 4. Политические функции национальных делений и глобализирующийся «миропорядок» Екатерина Нарочницкая

«Национальный фактор в эпоху глобализации. Часть 3. Культурно-духовные и этнические основы национального феномена» Екатерина Нарочницкая

«Национальный фактор в эпоху глобализации. Часть 2. Государство и глобализация» Екатерина Нарочницкая

«Национальный фактор в эпоху глобализации. Часть 1. Дискуссии о будущем наций и глобализации: некоторые методологические вопросы» Екатерина Нарочницкая

«Глобализация и историческая макросоциология» Джованни Арриги

«Глобализация: что это такое?» Михаил Мунтян

«Заблуждения глобализма» Ульрих Бек

«Незападные концепции глобализации» Владимир Култыгин

«Метафизика глобализации. От утопии к антиутопии» Вера Самохвалова

«Глобализация как явление постмодерна» Людмила Евстигнеева, Рубен Евстигнеев


Опубликовано на портале 19/04/2011



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика