Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Религиозность в безрелигиозную эпоху (фрагмент) Гражданская религия США. Cтатья 2.

Версия для печати

Избранное в Рунете

Владимир Легойда

Религиозность в безрелигиозную эпоху (фрагмент) Гражданская религия США. Cтатья 2.


Легойда Владимир Романович - кандидат политических наук, заместитель декана факультета международной журналистики МГИМО (У) МИД России.


В идеале гражданской религии США особым образом переплетаются римская идея Вечного города, протестантское (кальвинистское) видение государства, а также целый ряд общественно-политических и общефилософских идей эпохи Просвещения. Рассмотрим вкратце каждый их этих источников.
 
* * *
В предыдущей статье мы указывали на значимость ветхозаветного символизма для оформления американской национальной мифологии. Однако то, что поражает исследователя, как только он прикасается к невербальным символам политической культуры США, — это почти полное отсутствие ветхозаветных образов и практически абсолютное доминирование древнеримской символики. Действительно, римское наследие было настолько значимым для отцов-основателей, что оказало колоссальное влияние на символику зарождавшегося государства. В Вашингтоне был построен Капитолий, верхняя палата парламента получила название сената, на карте появился американский городок Рим, а молодое поколение стало штудировать латынь. Наиболее отчетливо влияние идеи Вечного города, равно как и победа римской культурной модели над ветхозаветной парадигмой договора, проступает в истории одного из идеальных символов — американского герба или большой государственной печати (аверс печати и герб США идентичны) [1].
Четвертого июля 1776 года, в тот же день, когда конгресс одобрил текст Декларации независимости, комитету в составе Бенджамина Франклина, Джона Адамса и Томаса Джефферсона было поручено разработать проект большой государственной печати Соединенных Штатов Америки. Когда комиссия предложила конгрессу рассмотреть результаты своих трудов, оказалось, что как Франклин, так и Джефферсон использовали в своих проектах ветхозаветные темы. На проекте печати Франклина был изображен Моисей, стоящий на берегу и протягивающий свою руку над морем, как бы повелевая ему поглотить преследующего израильтян фараона, сидящего в открытой колеснице с короной на голове и мечом в руке. Предложенный девиз гласил: “Восстание против тиранов есть послушание Богу”. Проект Джефферсона изображал детей Израиля в дикой пустыне, ведомых облаком днем и огненным столпом ночью. И лишь Джон Адамс обратился к античному сюжету: его проект изображал Геркулеса, отдыхающего, опершись на свою дубину, а также стоящую на горе Добродетель, призывающую героя взойти на гору по неровной дороге, и Лень, пытающуюся отвлечь Геркулеса усеянной цветами дорогой удовольствий.
Однако ни один из предложенных проектов не был принят, и дело было отложено на некоторое время вследствие напряженных революционных событий. И только после битвы при Йорктауне (октябрь 1781 года) проблема вновь привлекла к себе внимание. 20 июня 1782 года Континентальный конгресс одобрил Большую государственную печать практически в ее современной форме: белоголовый американский орел с распростертыми крыльями; на груди у орла — щит с тринадцатью белыми и красными полосами, что символизирует первоначальные тринадцать штатов. Орел призван символизировать связь с древним Римом и означает власть, господство, верховенство и государственную прозорливость [2]. В когтях одной лапы орел сжимает оливковую ветвь — символ мира — с 13 листьями, а в когтях другой — пучок из 13 стрел — на случай войны (число 13 в обоих случаях также символизирует число штатов, образовавших союз). В клюве орел держит ленту с девизом E pluribus unum (‘Из множества — единство’), выражающим федеративное устройство страны. Таким образом, печать была создана в классическом духе, безо всяких связей с ветхозаветной тематикой.
В духе аверса выполнен и реверс большой государственной печати: усеченная недостроенная пирамида из 13 ступеней, над ней — Всевидящее Око и два девиза на латыни. Первый девиз — Annuit coeptis (‘Он благословляет наше предприятие’) — взят из “Энеиды”, второй девиз — Incipit novus ordo saeculorum (‘Начинается новый порядок времен’) — также из Вергилия, из четвертой эклоги “Буколик”, со ссылкой на Сивиллины предсказания, которые в христианскую эпоху стали интерпретировать как предвидение Рождества Иисуса Христа и начала христианской эры (пророчество о рождении божественного младенца и начале золотого века).
Автором утвержденного проекта печати был секретарь конгресса Чарльз Томсон, который так объяснял дизайн обратной стороны: “Пирамида означает силу и продолжительность. Глаз над ней и девиз означают особую опеку Провидения над Америкой”. Добавим, что усеченная пирамида — распространенный масонский символ. Ограниченный объем данной работы не позволяет нам подробнее остановиться на масонской составляющей американского политического символизма, однако необходимо заметить, что масонская идеология во многом формировала взгляды американских политических лидеров в предреволюционные годы и оказала огромное влияние на практику американской революции. Так знаменитое “Бостонское чаепитие” было спланировано и реализовано “Ложей св. Андрея” а из подписавших Декларацию независимости 56-ти человек 55 были масонами [3].
Победа древнеримской символики над ветхозаветной, по справедливому замечанию американского культуролога О’Брайена, свидетельствует, что если Ветхий Завет более подходил для символического описания и риторики войны за независимость, то наследие Рима намного более соответствовало официальному духу новорожденных Соединенных Штатов. При этом римский символизм отнюдь не означал полного вытеснения ветхозаветных образов из общественно-политической жизни страны. Кроме того, необходимо отметить, что, вопреки разделяемому даже некоторыми учеными мнению о стремлении американцев порвать с европейским прошлым и создать совсем новую культуру, история создания большой печати свидетельствует об обратном. Она демонстрирует стремление культуры к символической, даже сакральной связи с культурой Старого Света.
Что стоит за этим, каково предназначение данного символа? Прежде всего — стремление к легитимации своего существования, причем, данная легитимация проходит в рамках той концепции культуры, согласно которой без связи с прошлым нет настоящего. Обращение к прошлому в данном случае служит самоидентификации, самоутверждению, “непотерянности” в общемировом историческом процессе. По нашему мнению, такая тенденция распространена довольно широко [4]. Характерно обращение именно к римской традиции, что, на наш взгляд, подтверждает тесную связь американской гражданской религии с ее древнеримским прототипом.
Выбор в пользу римской символики, по мнению О’Брайена, обусловлен тем, что символика “избранного народа” имеет и свои слабые стороны. Как известно из истории ветхозаветного Израиля, избранный народ не застрахован от ошибок и неизбежного наказания за эти ошибки. Совсем иная “священная” парадигма существует в Древнем Риме: Рим — Вечный город, Цезарь — бог, и ничто, никакие прегрешения цезаря или жителей Рима не могут изменить этих фундаментальных положений или вызвать чей-либо гнев [5]. Конечно, история Рима отнюдь не абсолютно победоносна, но сама идея Вечного города оказывается постоянно востребованной.
Римский опыт представлялся первому поколению американцев “благороднейшим достижением свободных людей, стремившихся к самоуправлению” [6]. По словам Ярослава Пеликана, для американских отцов-основателей история Рима являлась “учебником, к которому надлежало обращаться за наставлением относительно хода людских дел, развития свободы и судьбы деспотизма” [7]. Отсюда и знаменитое Pax Americana, ‘американский мир’ как прямое продолжение римского мира, Pax Romana.
Гражданская религия как символико-ритуальная система, являющаяся внешним проявлением идеи Государства как Вечного Града, есть парадигма античности, парадигма дохристианская [8]. Уже в эпоху античности модель устроения государства предполагала существование надличностной сакральной идеи, которая должна была придавать высший авторитет верховной власти и задавать основные аксиологические ориентиры в обществе.
Общекультурная модель античной цивилизации характеризуется особым единством религиозного и политического, что было обусловлено основными культурообразующими факторами. Историк Фюстель де Куланж еще в прошлом веке справедливо указывал, что подобно тому, как функциональное назначение семьи (в первую очередь это функции деторождения, а также брак, смерть, почитание предков) формировало сердце греческой и римской “частной” религии, так же полис находился в сердце общественной (публичной) религии (термин, который, зачастую используется в качестве синонима гражданской религии), с ее ритуалами и праздниками в честь великих событий прошлого [9]. Общеизвестно, что само слово политика берет свое начало от греческого полис, то есть город-государство. В античной культуре полис есть не просто форма социальной организации, но прежде всего место, которое находится под покровительством богов или бога [10].
Подобная нерасчлененность государственного и религиозного наиболее характерна прежде всего для римской культуры. Уже во времена Тарквиния Гордого (VI в. до Р. Х.) “бог светлого неба” Юпитер превратился в бога государства. По сути, Юпитер олицетворял собой идеальную сущность государства: “К нему обращались как к невидимому владыке римского государства, являвшемуся источником и представителем римского могущества, чести и господства; под именем бога государства собственно стали почитать самое государство” [11]. Таким образом, по верному замечанию проф. С. Глаголева, “государство являлось видимым обнаружением божественного величия, а божество считалось невидимым представителем величия государства” [12], что соединяло государство и бога. Подобное понимание римского государства обусловило появившуюся вскоре веру в божественную предопределенность Рима к мировому господству и послужило фундаментом для построения Pax Romana, сердцем которого стал Вечный город Рим.
Божественная власть накладывала отпечаток божественности и на своих исполнителей, поэтому идеал Вечного города послужил позднее “теоретическим” основанием культа императоров. И хотя первоначально апофеоз (обожествление) императора осуществлялся только после его смерти, сама императорская власть вскоре стала рассматриваться как власть божественная. Уже Август, инициатор обожествления Цезаря, прочно связывает в сознании римлян власть императора с божественным предназначением. Конечно, культ императора претерпел значительную эволюцию: скорее всего, первоначально при жизни императора обожествлялся лишь его Гений, а не император как человек, которому не возносили молитвы, а его изображениям не поклонялись. Однако довольно быстро эта ситуация сменяется признанием прижизненной божественности принципа: уже Овидий в “Фастах” (“Календаре”), описывая римские праздники и обряды, говорит, что Август, в отличие от других великих людей, прославленных человеческими почестями, подобен Юпитеру, ибо он — его сотоварищ по божественности [13]. Согласно календарю из Кум, хранившемуся в храме Августа и составленному при жизни императора, в определенные дни гражданам надлежит обращаться с молитвами к самому Августу, что фактически ставит его вровень с богами, хотя в первые два века империи императоры именуются divi, а не dii [14].
И хотя причин такой быстрой эволюции может быть несколько, нельзя забывать, что с практической точки зрения в правовой культуре Рима император, которому власть, согласно римскому праву, была делегирована народом, просто не мог отыскать иного гаранта собственной легитимности: “Ввиду правовой слабости и необеспеченности власти императора его личное обожествление составляло огромный политический суррогат для прочной власти. Должно заметить, что для массы народа эта божественность вовсе не была пустым звуком. При суеверии массы, при неясности для нее истинной идеи Божества, она тем легче верила в божественность Кесаря...” [15].
Добавим, что с течением времени отсутствие подобной веры становится преступлением против государства. При крайнем плюрализме римской частной религии, допускавшей как существование, так и сосуществование практически любых верований, а также одновременное исповедание гражданином нескольких религий (запрещен был лишь прозелитизм, под которым подразумевалось обращение в новую веру с требованием оставить старую), на государственном уровне признание божественности императора стало императивным; ведь прежде всего личная божественность обеспечивала прочность императорской власти. Античность не знала института Церкви как отличного от государства организма — римские жрецы были государственными чиновниками, а сам император выступал в этой религиозно-политической системе как верховный жрец (Pontifex maximus). В титулатуре римских императоров со времен Августа присутствовало и наименование Soter ‘Спаситель’. Так Август, прибывший в 21 г. до Р. Х. в греческую Азию, с некоторым удивлением обнаружил здесь пышный расцвет собственного культа: в речах и посвящениях местные жители именовали его не иначе, как “спасителем”, “благим вестником” и “богом” [16]. Кроме того, само слово Август (Augustus), которое часто ошибочно принимается за имя императора, есть особый титул, дарованный императору Октавиану сенатом в 27 г. до Р. Х. Это слово происходит от латинского глагола augere (‘взращивать, увеличивать’) и применялось исключительно к священным местам. Новый титул придавал императору ореол священности, приближал к божеству [17].
Необходимость особого “гражданского” измерения религии была очевидной для государственных мужей Рима еще до императорской эпохи. Марк Теренций Варрон (116 до Р. Х. — 27 до Р. Х.) выделял три типа теологии: баснословный (религия поэтов), естественный (религия философов) и гражданский (религия граждан, простого народа). Это деление Варрон заимствовал у стоиков и понтифика Муция Сцеволы, который подверг критике поэтов за то, что они выдумывают всякие небылицы о богах, а философов — за их абстрактное понимание божества, подрывающее культ [18]. Характеризуя гражданскую теологию, Варрон отмечал, что ее “должны знать и ведать граждане, а особенно жрецы в гражданских обществах” [19].
Подчеркивая важность гражданской теологии, Варрон всячески стремился возродить к новой жизни старинные обычаи и обряды, став, таким образом, одним из предшественников августовских реформ [20], которые еще сильнее сплотили религию и государство. В этой связи весьма примечательно то, что и сам Варрон, и представители целой теологической школы, сердцем которой он являлся, были убеждены в том, что религия есть политическое учреждение. При этом они защищали религию не потому, что находили ее хорошей или истинной, а лишь потому, что считали полезной. Источником же вдохновения для членов теологической школы Варрона была не религиозная вера, а патриотизм [21]. Полезностью религии определялись и формы ее существования: римская религия с течением времени все больше и больше сводилась к культу, заполненному мельчайшими подробностями; при этом догме, конкретным вероучительным положениям не придавалось практически никакого значения [22].
Подведем первые итоги. Во-первых, одной из функций римской религии являлась легитимация высшей государственной власти, в силу чего последняя содержала в себе как политический, так и религиозный компоненты (точнее, налицо была их нерасчлененность и мифологизация верховной власти). Эрнест Баркер удачно назвал Римскую империю “политико-экклезиастическим институтом, не только государством, но и церковью” [23]. Во-вторых, ультимативность гражданского измерения римской религии сочеталась с плюрализмом частных религиозных форм: допустимой была не только практически любая религиозная практика, но и одновременное исповедание нескольких религий [24]. В-третьих, плюрализм форм определял крайнюю догматическую упрощенность римской религии, а государственная важность обуславливала тщательное исполнение гражданского ритуала. И, наконец, в-четвертых, все вышеперечисленные характеристики вкупе с обожествлением императора, придававшим государственному устройству прямую связь с Абсолютом, являли собой особую модель символического политико-религиозного организма. Другими словами, Римская республика, а потом и империя были уже чем-то большим, чем просто государством: Рим — это Град вечный (Urbs aeterna), модель решения всех человеческих проблем [25].
Элементы подобного видения государственного и общественного устройства без труда можно отыскать в практике американской политической мифологии: Америка как воплощенный идеал Свободы и Демократии, государственное признание равноценности всех религиозных традиций наряду с существованием четкой национально-государственной символики, при этом отсутствие особой “государственной” теологии вкупе с наличием вполне определенных ритуалов (инаугурация президента, клятва перед флагом и т. д.), сущностная важность фигуры президента как американского первосвященника. <...>
 
 
Примечания
 
[1] История создания герба США см. O’Brien C. God Land. Reflections on Religion and Nationalism. Harvard University Press. 1988. P. 60–63; Печатнов В. О. Гамильтон и Джефферсон. М., 1984. С. 108; Фоли Дж. Энциклопедия знаков и символов. М., 1997, С. 218–219; Adams J. A Seal or Medal // The Faber Book of America. London: Faber and Faber. 1994. P. 113–114.
 
[2] «Римские полководцы имели изображение орла на своих жезлах как знак главенства над действующей армией. Позднее <…> орел был превращен в исключительно императорский знак, символ верховной власти. Поэтому орел получил в римском законодательстве официальное наименование “римская птица” (avis Romana)». — Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М., 1995. С. 292–293.
 
[3] Сергунин А. А. Британские корни американского президентства // Американский ежегодник. 1997. М., 1997. С. 65–66. По другим данным, число масонов составляло 52 человека.
 
[4] Похожую ситуацию пережила Россия: «Провозглашение России “Третьим Римом” произошло не от “гордости” или “кичения”, но было формой, с помощью которой она демонстрировала свою верность эпохе первоначального христианства и вселенских Соборов, когда сохранялось единство христианского мира, а также пыталась осознать свое место в мировой истории, положение Москвы в ряду мировых священных центров и церковных престолов после катастрофы 1453 года. Речь шла о миссии, а не мессианизме”. — Синицына Н. Третий Рим: Истоки и эволюция русской средневековой концепции. М., 1998. С. 10–13.
 
[5] O’Brien C. Указ. соч. P. 62–63. Заметим, что в рамках античной цивилизации заслуга исследования и утверждения нравственных основ принадлежит философии, а не религии; античные боги, наделенные всеми мнимыми пороками, требовали поклонения, а не добродетели.
 
[6] Шлезингер-мл. А. Циклы американской истории. М., 1992. С. 18.
 
[7] Pelikan J. The Lessons of History // The Nature of a Humane Society. Philadelphia, 1977. P. 35.
 
[8] В данной работе предметом рассмотрения является лишь западная культурная традиция, при этом мы оставляем в стороне религиозно-политическую культуру Востока, в которой также, на наш взгляд, без труда можно отыскать элементы гражданской религии.
 
[9] См. Фюстель де Куланж Н. Древний город // Классики мирового религиоведения. М., 1996. С. 326–345; The Encyclopedia of Religion. Vol. 3 / Editor in Chief Mircea Eliade. N.Y., 1987. P. 526.
 
[10] Кнабе Г. С., Свенцицкая И. С. Античность и ее наследие // Очерки по истории мировой культуры. М., 1997. С. 33–34.
 
[11] Глаголев С. Из чтений о религии. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1905. С. 128.
 
[12] Там же. С. 133.
 
[13] См. Штаерман Е. М. Социальные основы религии Древнего Рима. М., 1987. С. 180.
 
[14] По словам Штаерман, “разница между этими понятиями не всегда была четкой, но в общем большинство склонялось к мнению, что dii были исконными богами, divi — обожествленными людьми”. — Штаерман Е. М. Указ. соч. С. 176.
 
[15] Тихомиров Л. Монархическая государственность. М., 1998. С. 124.
 
[16] См. Дюрант В. Цезарь и Христос. М., 1995. С. 247.
 
[17] Дюрант В. Указ. соч. С. 234.
 
[18] Штаерман Е. М. Указ. соч. С. 8.
 
[19] Цит. по: Блаженный Августин. О Граде Божием, 6, 5 (русск. изд.: М., 1994).
 
[20] Словарь античности. М., 1989. С. 93.
 
[21] Подробнее см. Буассье Г. Римская религия от Августа до Антонинов. М., 1914. С. 473–480.
 
[22] Буассье Г. Указ. соч. С. 21. Благодаря таким взглядам в Риме процветали культы, заимствованные из Греции, Египта, вывезенные из Африки и Малой Азии, но одно религиозное действие было строго обязательным для приверженцев любого бога или богов: они обязаны были поклоняться и обожествленному императору. С минимальной степенью упрощения можно сказать, что христиан презирали за их учение (ср. 1 Кор 1:23), но за их отказ в воздаянии божеских почестей императору их ненавидели.
 
[23] См. Протоиерей Георгий Флоровский. Догмат и история. М., 1998. С. 259.
 
[24] Такая терпимость римлян к любой религии основывалась на уважении древности и “национальности” религиозной традиции. Поэтому, кстати сказать, вдруг появившиеся христиане воспринимались как новая революционная секта.
 
[25] Подробнее см. Протоиерей Георгий Флоровский. Указ. соч. С. 259–260.
 
 
 


Опубликовано на портале 09/04/2007



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика