Международные мигранты вносят значимый вклад в рождаемость в западных странах
Возрастающие потоки мигрантов, прибывающих в развитые страны из регионов, переживающих демографический взрыв, активизация миграционных перемещений внутри Европейского союза в связи с расширением его границ, формирование новых миграционных потоков на постсоветском пространстве ставят перед исследователями широкий круг задач по изучению последствий очередного «переселения народов» для стран-доноров и стран-реципиентов.
Одной из актуальных тем для дискуссии как среди специалистов, так и на уровне массового сознания становится вопрос о влиянии миграции на уровень рождаемости, поскольку демографическая ситуация в регионах, участвующих в миграционном обмене, зачастую, принципиальным образом различается. Как правило, люди покидают территории с относительным избытком рабочей силы, создающимся высоким уровнем рождаемости, а стремятся осесть в регионах, экономика которых испытывает неудовлетворенный спрос на лиц молодых возрастов, воспроизводящихся суженным образом по причине низкой рождаемости. Сохраняются ли различия в репродуктивном поведении пришлого и коренного населения после миграции? Если да, то насколько значимо эти различия сказываются, скажем, на уровне интегральных показателей рождаемости принимающих территорий?
Т. Соботка приводит следующие данные о вкладе иммигрантов в регистрируемую рождаемость в европейских странах. Доля рождений у женщин-мигранток, приехавших из других стран, в общем числе рождений составляла в 2004-2006 годах: 11-15% в Австрии, Дании, Италии, Франции, 17-19% в Бельгии, Германии, Испании, Нидерландах и Швеции, 22% в Англии и Уэльсе, 26% в Швейцарии [4]. Во всех странах, где имеются соответствующие данные в динамике, отмечается значительное увеличение вклада иммигрантов. Так, в Англии и Уэльсе иммигрантки обеспечивали 13% всех рождений в 1980 году, а в 2006 - 22%, в Германии, соответственно, 15% и 18%, в Швейцарии - 15% и 26% за те же годы. Особенно быстро этот показатель в последние годы увеличивается в Испании (с 3% в 1996 году до 17% в 2006 году) и Италии (с 5% в 1999 году до 12% в 2005 году).
В силу наличия национальных особенностей, статистические данные, характеризующие уровень рождаемости мигрантов и их вклад в общую рождаемость, не вполне сопоставимы по странам [5]. Так, в Швеции, если принимать в расчет всех женщин-иммигранток, то доля рождений у них в общем числе рождений в стране составит в 2005 году 19,5%, а если учитывать только женщин, не имеющих шведского гражданства, - то 11,8%. Приведенные выше данные по Бельгии, Дании, Англии и Уэльсу, Франции, Нидерландам, Швеции относятся ко всем иммигрантам, а по Германии, Италии, Испании, Швейцарии - только к тем постоянно проживающим женщинам, которые имеют иностранное гражданство на момент регистрации новорожденного. Вклад мигрантов в текущий уровень рождаемости недооценивается статистикой в случае, если она опирается только на данные о гражданстве родителей, поскольку в ряде стран процесс натурализации и получения гражданства может быть весьма коротким. В то же время страны, обладающие эффективно функционирующими демографическими регистрами населения (в первую очередь скандинавские страны), оказываются в лучшем положении и позволяют анализировать рождаемость в разрезе страны происхождения и длительности проживания родителей.
О различиях в интегральных показателях рождаемости между мигрантами и коренным населением в европейских странах дает представление табл. 1, рис. 1.
Таблица 1. Доля рождений у иммигранток в общем числе рождений и вклад мигрантов в коэффициент суммарной рождаемости для страны в целом, некоторые страны Европы на рубеже 21 века
Страна
|
Период
|
Тип данных*
|
Доля рождений у иммигранток среди всех рождений, %
|
Вклад мигрантов в КСР для страны в целом
|
Австрия
|
2005
|
А
|
11,7
|
0,10
|
Бельгия (Фландрия)
|
2003-2004
|
А
|
12,4
|
0,10
|
Дания
|
1999-2003
|
Б
|
13,5
|
0,08
|
Англия и Уэльс
|
1995-2005
|
Б
|
17
|
0,07 (1996)
|
Франция
|
1991-1998
|
Б
|
12,4
|
0,07
|
Нидерланды
|
2005
|
Б
|
17,8
|
0,08
|
Испания
|
2002
|
А
|
15,0 (2005)
|
0,08
|
Швеция
|
2005
|
Б
|
19,5
|
0,05
|
Швейцария
|
1997
|
А
|
26,3 (2005)
|
0,14
|
*Тип данных: А - женщины, не имеющие гражданства страны пребывания (за исключением натурализованных иммигрантов и включая родившихся в стране пребывания, но не получивших гражданства этой страны); Б - все иммигранты (первое поколение).
Источники к табл. 1 ирис. 1: Sobotka T. The rising importance…, р. 230; Sobotka T. Does Persistent Fertility Threaten the Future of European Populations?..., р. 55; базаданных «Демоскопа Weekly», атакжеофициальныенациональныеисточники.
Рисунок 1. Коэффициент суммарной рождаемости у коренных жительниц и у иммигранток, некоторые страны Европы на рубеже XXI века
Во всех странах без исключения текущий уровень рождаемости среди мигрантов значительно превышает ее уровень среди коренного населения. В то же время различия становятся несколько меньшими, если принять во внимание особенности календаря рождений у иммигранток. Высокая аккумуляция рождений у мигранток в первые годы после переезда широко распространена, что искусственно завышает традиционные итоговые показатели рождаемости для условного поколения (коэффициент суммарной рождаемости). Как показал Л. Тулемон, после устранения влияния возраста, в котором был совершен переезд, и длительности проживания во Франции, различия в итоговых показателях между мигрантами и коренным населением сокращаются почти вдвое: прямой расчет для иммигранток дает 2,50 рождения, для коренных жителей - 1,65 рождения в расчете на одну женщину в 1991-1998 годах, а после устранения календарных эффектов, связанных с моментом прибытия мигрантки, - соответственно, 2,16 и 1,70 [6].
Итак, вклад мигрантов в уровень рождаемости европейских стран, несомненно, положительный и статистически значимый, однако пока он не столь велик, как иногда представляется, - в большинстве стран он не превышает 0,1 ребенка в общей величине коэффициента суммарной рождаемости для страны в целом (максимальный вклад отмечен в Швейцарии - 0,14 в конце 1990-х годов). Тем не менее, при сохранении тенденции последних десятилетий, роль мигрантов в воспроизводстве населения принимающих стран будет устойчиво возрастать, что дает основания некоторым специалистам [7] утверждать, что угроза депопуляции, нависшая над большинством развитых стран по причине низкой рождаемости, может быть отведена не только в силу самого факта увеличивающегося потока мигрантов, но и в силу того, что уровень рождаемости у иммигрантов, как правило, выше, чем у уроженцев принимающих стран. При этом речь идет не только о странах с относительно высоким, по европейским меркам, уровнем рождаемости, но и даже о таких странах, как Швейцария, Испания и Италия, в которых уровень рождаемости для коренных жителей уже давно находится на критически низком уровне. Как показывают расчеты специального коэффициента замещения поколений (названного Т. Соботкой «Gross Replacement Rate» - общим коэффициентом замещения [8]), учитывающего комплексное влияние миграции, Швейцария уже сегодня может рассматриваться в качестве классического примера страны, в которой «замещающая миграция» способна покрыть дефицит в численности поколений 1970-х годов рождения по сравнению с численностью их матерей, образовавшийся по причине низкой рождаемости в момент появления их на свет [9].
На сегодняшний день известны пять концептуальных подходов, объясняющих возможное репродуктивное поведение мигрантов: «теория социализации», «селективная теория», «теория стрессового нарушения жизненного цикла», «ассимиляционная теория» и теория «специфического статуса этнического меньшинства» [10].
Теория социализации, по-видимому, была исторически первой попыткой объяснить социальную дифференциацию уровня рождаемости в городском населении через выяснение источников формирования социальных групп рабочих и инженерно-технического персонала (служащих). Первая группа пополнялась в значительной мере в результате сельско-городской миграции, и бывшие сельские жители, имеющие, при прочих равных условиях, более высокие установки в отношении числа детей, вносили главный вклад в дифференциацию рождаемости между социальными группами: рождаемость рабочих, как известно, выше, чем рождаемость служащих [11]. Таким образом, ценности, нормы и установки, приобретенные в период ранней социализации, объясняют не только различия между показателями рождаемости мигрантов и немигрантов, но и социальную дифференциацию рождаемости в зависимости от представительства недавних сельских жителей в тех или иных стратах городского населения.
Вторая из перечисленных теорий своими выводами противостоит первой. Селективная теория следует хорошо известному для миграциолога положению, что миграция есть избирательный процесс, отбирающий индивидов определенного свойства, в общем случае уже готовых принять (или уже принявших) нормы демографического поведения страны назначения и еще до отъезда стремящихся следовать этим нормам. Если рассматривать случай переезда из ареала с высокой рождаемостью в ареал с низкой рождаемостью, то, в соответствии с данной теорией, мигрант, вероятнее всего, изначально ориентирован на то, чтобы иметь меньше детей [12]. <…>
В то же время исследователями подмечен еще один вариант селективности: миграция, главная цель которой - реализация матримониальных намерений. В этом случае переезд, вступление в брак, рождение первого ребенка можно рассматривать в едином «пакете» взаимосвязанных событий у специфических мигрантов, как правило, женщин [13]. У особо ориентированных на создание семьи мигранток рождаемость может отличаться в большую сторону от коренных жительниц региона, куда они переехали. Исследователи отмечают, к примеру, существование такого феномена как «импорт» невест из страны происхождения мужчин, когда-то приехавших в развитые страны и испытывающих проблемы с формированием этнически однородной семьи. Женщины, прибывшие по такому особому «приглашению», неизбежно сохраняют репродуктивные установки родной страны.
Третья теория рассматривает миграцию как событие, прерывающее нормальный ход жизненного цикла индивида [14]. Стрессовая ситуация, вызванная принятием важнейшего решения о смене привычной социокультурной обстановки, и осознание неопределенности собственного жизнеустройства в ближайшем и более отдаленном будущем заставляют потенциального мигранта откладывать вступление в брак и рождение детей «на потом», до тех пор, пока условия проживания на новом месте жительства не приобретут некую стабильность. В соответствии с данной концепцией можно предполагать, что большую часть своих рождений мигрант осуществляет в стране иммиграции, зачастую в более позднем возрасте и со специфическими протогенетическим и интергенетическими интервалами. Итоговое число рождений будет зависеть от успешности интеграции в новое социальное окружение, в том числе и от того, сможет ли он реализовать свои брачные намерения.
<…> Изучение рождаемости современных мигрантов в развитых странах показывает, что миграция нередко рассматривается индивидом как необходимый шаг в процессе формирования собственной семьи, и оба события - переезд и рождение детей на новом месте - одинаково важны и взаимосвязаны в карьере индивида, и, соответственно, локализуются на одном и том же отрезке жизненного цикла [15]. По этой причине интенсивность деторождения у мигрантов зачастую выше в первые годы после переезда <…> [16].
Четвертой указана в списке, возможно, наиболее распространенная теория - ассимиляционная. Она настаивает на том, что ассимиляционный процесс, сопровождающий адаптацию мигранта на новом месте жительства и его интеграцию в новое социальное окружение, рано или поздно заставляет индивида принимать нормы детности, характерные для данного региона [17]. <…> Cо всей очевидностью <это> проявляется в результатах демографического поведения его детей, т.е. во втором поколении. <…>
Наконец, в последнее десятилетие получила распространение еще одна теория, объясняющая особенности рождаемости среди некоторых этнических групп мигрантов, которую можно назвать «синдромом национального меньшинства» [18]. С одной стороны, особо быстрое снижение репродуктивных установок и фактической рождаемости в некоторых группах мигрантов может быть объяснено стремлением обеспечить высокую социальную мобильность в условиях новой среды обитания, а с другой стороны, для остальных этнических общин высокая рождаемость может выступать в качестве защитной реакции, т.е. способа сохранить социокультурную и религиозную идентичность. Помимо прочего, это дает возможность добиваться от властей обеспечения общегражданских прав и особых привилегий по отношению к меньшинствам, способным к самоорганизации и расширенному воспроизводству.
Каждая из перечисленных выше концепций имеет свои резоны и базируется на серьезных эмпирических наблюдениях, полученных, правда, в разные годы и в результате не связанных между собой исследований разнородных объектов. Закономерности репродуктивного поведения мигрантов, перемещающихся из бедных и/или политически нестабильных регионов в благополучные страны, из сельской местности в города на африканском континенте, в Латинской Америке, в США и в Европе в каждом случае имеют более или менее выраженные специфические черты, не всегда сводимые к единым теоретическим основаниям. В то же время не следует полагать, что теоретические подходы сами по себе состоят в столь уж непреодолимом противоречии. Исследователи, часто отдавая предпочтение одной из теорий, другие объясняющие концепции используют на принципах дополнения. Едва ли возможно, например, в чистом виде отделить влияние поведенческих норм и установок, к которым приобщаешься в детстве в одном социально-экономическом окружении, от влияния норм и практик, обретаемых в период взросления и активной социально-экономической деятельности после переезда на новое место жительства. Не нужно забывать, что мигранты - это в большинстве своем молодые люди до 30 лет, находящиеся в процессе активной социализации, с еще достаточно гибкой системой ценностно-нормативных представлений, нередко с незавершенным образованием, без опыта брачно-партнерских отношений. Кроме того, репродуктивные намерения мигранта могут реализоваться как в семье, состоящей из одних мигрантов, так и в более сложной по составу семье, включающей коренных и некоренных жителей с различной длительностью проживания в конкретном населенном пункте, регионе или стране. <…>
Вклад иммигрантов в российскую рождаемость - почти как в европейских странах?
Рассмотрим, в какой степени итоговые показатели рождаемости мигрантов есть результат их репродуктивной активности до переезда в Россию, а в какой - после переезда (авторы опираются на данные выборочного социологического исследования. – прим. редакции сайта «Перспективы»). Происходит ли «перенос рождаемости» в страну, выступающую основным реципиентом мигрантов на постсоветском пространстве, или же женщины-мигранты становятся матерями, по преимуществу, до переезда, и Россия получает внешнюю подпитку численности детских контингентов, главным образом, за счет семейных миграций?
<…> Судя по полученным результатам, мигранты формируют свои семьи преимущественно в России: на 60-70% общая величина их итоговой рождаемости складывается за счет рождений, произошедших после их переезда. Причем для женщин, детство которых прошло в странах с низкой рождаемостью, показатель итоговой рождаемости на 80-90% связан с деторождением на территории России, и для данной категории мигрантов в послевоенное время ситуация практически не менялась. Для женщин, приехавших из стран с высокой рождаемостью, этот показатель вдвое ниже. Следует отметить, что для последней группы мигрантов характерен непрерывный рост от поколения к поколению доли «российских» рождений в итоговом числе рождений - для женских поколений 1930-1940-х годов рождения доля детей, появившихся после переезда в Россию, составляла менее 40%, для поколений 1960-х годов рождения - 55%. Как показывают данные РиДМиЖ (обследование «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе», проведенное в 2004 г.), среди женщин, прибывающих в Россию из южных стран бывшего СССР, увеличивается доля тех, кто совершает переезд в юношеском возрасте и не состоит в брачно-партнерских союзах. <…>
Поскольку молодые поколения мигрантов, очевидно, чаще откладывают формирование своих семей на период после переезда, то и их репродуктивная биография во все большей степени складывается не в странах выхода, а на российской территории. В результате, примерно 2/3 детей в семьях мигрантов - граждане России «по рождению», и следует ожидать дальнейшего повышения данной пропорции.
<…> На протяжении четырех десятилетий после войны мигранты, прибывающие в Россию в возрасте 15 лет и старше, стабильно обеспечивали 6-7% всех рождений в стране. <…> Ситуация начинает весьма быстро меняться после распада СССР. С начала 1990-х годов вклад мигрантов в общее число российских рождений увеличился до 10% (для первых по очередности рождений поднялся до 9%, для вторых - до 10%, для третьих и последующих - до 13%). Уровень рождаемости у мигрантов, прибывших в этот период, был ощутимо выше, чем у коренных россиян.
Таблица 14. Доля рождений у мигрантов* в общем числе рождений, состоявшихся на территории России в 1954-2003 годах, %
Годы
|
Все рождения
|
В том числе по очередности рождения:
|
Первые рождения
|
Вторые рождения
|
Третьи и последующие рождения
|
1954-1958
|
6,4
|
6,6
|
6
|
5,9
|
1959-1963
|
6,2
|
6,4
|
6,3
|
5,6
|
1964-1968
|
6,4
|
6
|
8,4
|
3,7
|
1969-1973
|
6,8
|
6,9
|
5,9
|
9,8
|
1974-1978
|
6,5
|
6,4
|
5,9
|
8,4
|
1979-1983
|
7,1
|
6,9
|
7,9
|
5,1
|
1984-1988
|
6,5
|
6
|
7,1
|
6,6
|
1989-1993
|
8,3
|
8,9
|
6,8
|
9,6
|
1994-1998
|
9,3
|
8,1
|
10,2
|
12,9
|
1999-2003
|
9,9
|
9,2
|
10,3
|
13,3
|
|
1954-2003
|
7,3
|
7,1
|
7,4
|
8,5
|
Примечание: *Респонденты обоего пола, приехавшие в Россию в возрасте 15 лет и старше.
Источник: расчеты авторов на основе данных РиДМиЖ-2004.
Рисунок 11. Доля рождений у мигрантов* в общем числе рождений, состоявшихся на территории России в 1954-2003 годах, %
Примечание: *Респонденты обоего пола, приехавшие в Россию в возрасте 15 лет и старше.
Источник: расчеты авторов на основе данных РиДМиЖ-2004
Если с известной осторожностью подойти к результатам, полученным нами на основе выборочного исследования, и сравнить их с оценками, представленными выше в табл. 1 по европейским странам, то получается, что текущий вклад иммигрантов в российскую рождаемость уже вполне сопоставим с наблюдаемым в Австрии, Бельгии и Франции, хотя и несколько уступает им.
Примечания:
[4] Sobotka T. The rising importance of migrants for childbearing in Europe //Demographic Research. 2008. Vol. 19. Article 9 (Book 1 of Special collection 7. Childbearing Trends and Policies in Europe. Ed. by Frejka T., Sobotka T., Hoem J.M., Toulemon L.), p. 225-247.
[5] Об особенностях учета рождений в различных странах в зависимости от миграционного статуса матери и от наличия у нее гражданства страны пребывания см.: Sobotka T. Op. cit., p. 225-247; Sobotka T. Does Persistent Fertility Threaten the Future of European Populations? In: J.Surkyn, P.Deboosere, J.Van Bavel (Eds.) Demographic Challenges for the 21st Century: A State of the Art in Demography. Brussels: VUBPRESS Brussels Univ. Press, 2008, p. 27-89.
[6] Toulemon L. Fertility among immigrant women: new data, new approach // Population & Societies. No.400 (April 2004).
[7] Sobotka T. Does Persistent Fertility Threaten the Future of European Populations?..., p. 27-89
[8] Предложенный показатель объединяет хорошо известный демографам показатель брутто-коэффициент воспроизводства (Gross-Reproduction Rate) для условного поколения с изменением численности реальных когорт от момента их рождения до расчетного периода, для которого оценивается степень замещения поколения к тому или иному возрасту. См: Sobotka Does Persistent Fertility Threaten the Future of European Populations?..., p. 57-58.
[9] Sobotka T. Does Persistent Fertility Threaten the Future of European Populations?..., p. 57-60.
[10] См.: Goldstein S., Goldstein A. 1981. The impact of migration on fertility: an 'own children' analysis for Thailand //Population Studies. Vol. 35(2): 265-281; Hervitz H. M. 1985. Selectivity, adaptation, or disruption? A comparison of alternative hypotheses on the effects of migration on fertility: the case of Brazil //International Migration Review. Vol. 19(2): 293-317; Kulu H. 2003. Migration and Fertility: Competing Hypotheses Re-examined //MPIDR Working Paper. WP 2003-035. Rostock: Max Planck Institute for Demographic Research. (http://www.demogr.mpg.de/papers/working/wp-2003-035.pdf); Bradatan C., Landale N. 2006. Does Migration Influence Fertility? A Case Study. Paper presented at the annual meeting of the American Sociological Association, Montreal, Quebec, Canada, Aug 10, 2006 (http://www.allacademic.com/meta/p104418_index.html); Milewski N. 2007. First child of immigrant workers and their descendants in West Germany: interrelation of events, disruption, or adaptation? //Demographic Research. Vol. 17. Article 29 (Special Collection 6. Interdependencies in the Life Course, Fertility and Migration. Ed. by H.Kulu and N.Milewski): 859-896; Sobotka T. 2008a. The rising importance of migrants for childbearing in Europe //Demographic Research. Vol. 19. Article 9 (Book 1 of Special collection 7. Childbearing Trends and Policies in Europe. Ed. by Frejka T., Sobotka T., Hoem J.M., Toulemon L.): 225-247.
[11] Струмилин С.Г. 1936. К проблеме рождаемости в рабочей среде //Проблемы экономики труда. М.: Госполитиздат, 1957 (эта статья была впервые опубликована в 1957г., но, согласно авторскому примечанию, она была написана в 1936г.); Goldberg D. 1959. The fertility of two-generation urbanites //Population Studies. Vol.12(3): 214–222; Goldberg D. 1960. Another look at the Indianapolis fertility data //Milbank Memorial Fund Quarterly. Vol. 38(1): 23–36; Duncan O. D. 1965. Farm background and differential fertility //Demography. Vol. 2: 240–249; McGirr N. J., Hirschman C. 1979. The two-generation urbanite hypothesis revisited // Demography. Vol. 16(1): 27–35.
[12] Zarate, A., de Zarate A.U. 1975. On the reconciliation of research findings of migrant-nonmigrant fertility differentials in urban areas //International Migration Review. Vol. 9(2): 115–156; Goldstein S., Goldstein A. 1981. The impact of migration on fertility: an ‘own children’ analysis for Thailand //Population Studies. Vol. 35(2): 265–281; Courgeau D. 1985. Interaction between spatial mobility, family and career life-cycle: a French survey //European Sociological Review 1(2): 139–162; Courgeau D. 1987. Constitution de la famille et urbanisation //Population. Vol. 42 (1), pp. 57-82. (Пер. на англ.: Courgeau, D. 1989. Family formation and urbanization //Population: An English Selection Vol. 1: 123–146); White M. L., Moreno L., Guo S. 1995. The interrelation of fertility and geographic mobility in Peru: a hazards model analysis //International Migration Review. Vol. 29(2): 492–514; Singley S. G., Landale N.S. 1998. Incorporating origin and process inmigration-fertility frameworks: the case of Puerto Rican women //Social Forces. Vol. 76(4):1437–1464.
[13] Кузнецов Л.Р. 1990. Взаимосвязь миграции и брачности //Демографические процессы в СССР /Отв. ред. А.Г.Волков. М: Наука, 1990. С.58-77; Кузнецов Л.Р. 1992а. Статистическое изучение взаимосвязи демографических процессов и миграции. Автореферат дисс. на соискание ученой степени канд. эк. наук. М.: НИИ Госкомстата РФ, 1992; Milewski N. 2007. First child of immigrant workers and their descendants in West Germany: interrelation of events, disruption, or adaptation? //Demographic Research. Vol. 17. Article 29 (Special Collection 6. Interdependencies in the Life Course, Fertility and Migration. Ed. by H.Kulu and N.Milewski): 859-896.
[14] Goldstein S. 1973. Interrelations between migration and fertility in Thailand //Demography. Vol. 10(2): 225–241; Goldstein S., Goldstein A. 1981. The impact of migration on fertility: an ‘own children’ analysis for Thailand //Population Studies. Vol. 35(2): 265–281; Hervitz H. M. 1985. Selectivity, adaptation, or disruption? A comparison of alternative hypotheses on the effects of migration on fertility: the case of Brazil //International Migration Review. Vol. 19(2): 293–317; White M. L., Moreno L., Guo S. 1995. The interrelation of fertility and geographic mobility in Peru: a hazards model analysis //International Migration Review. Vol. 29(2): 492–514; Abbasi-Shavazi M.J., McDonald P. 2002. A comparison of fertility patterns of European immigrants in Australia with those in the countries of origin //Genus. Vol. 58(1): 53-76.
[15] Singley S. G., Landale N.S. 1998. Incorporating origin and process inmigration-fertility frameworks: the case of Puerto Rican women //Social Forces. Vol. 76(4):1437–1464.
[16] Mulder C. H., Wagner M. 2001. The connection between family formation and first-time home ownership in the context of West Germany and the Netherlands //European Journal of Population. Vol. 17(2): 137–164; Andersson, G. 2001. Childbearing patterns of foreign-born women in Sweden //MPIDR Working Paper. WP-2001-011. Rostock: Max Planck Institute for Demographic Research. (http://www.demogr.mpg.de/papers/working/wp-2001-011.pdf);Toulemon L., Mazuy M. 2004. Comment prendre en compte l’âge árrivée et la durée de séjour en France dans la mesure de la fécondité des immigrants? //Documents de travail. No.120, 2004. Paris: INED; Milewski N. 2007. First child of immigrant workers and their descendants in West Germany: interrelation of events, disruption, or adaptation? //Demographic Research. Vol. 17. Article 29 (Special Collection 6. Interdependencies in the Life Course, Fertility and Migration. Ed. by H.Kulu and N.Milewski): 859-896.
[17] Myers G. C., Morris E.W. 1966. Migration and fertility in Puerto Rico //Population Studies. Vol. 20(1): 85–96; Goldstein S. 1973. Interrelations between migration and fertility in Thailand //Demography. Vol. 10(2): 225–241; Hervitz H. M. 1985. Selectivity, adaptation, or disruption? A comparison of alternative hypotheses on the effects of migration on fertility: the case of Brazil //International Migration Review. Vol. 19(2): 293–317; Lee B. S., Pol L.G. 1993. The influence of rural-urban migration on migrants fertility in Korea, Mexico and Cameroon //Population Research and Policy Review. Vol. 12(1): 3–26; Kulu H. 2003. Migration and Fertility: Competing Hypotheses Re-examined //MPIDR Working Paper. WP 2003-035. Rostock: Max Planck Institute for Demographic Research.(http://www.demogr.mpg.de/papers/working/wp-2003-035.pdf) и др.
[18] Coleman D. 1994. Trends in fertility and intermarriage among immigrant populations in Western Europe as measures of integration //Journal of Biosocial Science. Vol. 26 (1): 107-136; Foreste R., Tienda M. 1996. What’s behind racial and ethnic fertility differentials? In: J.B.Casterline, R.D. Lee, K.A.Foote (Eds.) Fertility in United States. New Patterns, new theories. Supplement to Population and Development Review, Vol. 22. N.Y.: Population Council: 109-133; Fargues P. 2000. Protracted national conflict and fertility change among Palestinians and Israelis in the twentieth century //Population and Development Review. Vol. 26(3): 441-482; McQuillan K. 2004. When does religion nfluence fertility? //Population and Development Review. Vol.30(1): 25-56.
Исследование выполнено при финансовой поддержке Научного Фонда ГУ-ВШЭ.
Полную версию см. : Миграция и рождаемость в России // «Демоскоп Weekly», 23 ноября – 6 декабря, №399-400
Читайте также на нашем сайте:
«Иммиграция в Россию из постсоветских республик. Часть вторая» Марат Пальников
«Иммиграция в Россию из постсоветских республик. Часть первая» Марат Пальников
«Пространственные перемещения населения в России и постсоветских государствах» Леонид Рыбаковский
«Русский народ в этнической структуре населения России» Леонид Рыбаковский
«Миграционная политика США: уроки для России» А.Коробков
«Перспективы рождаемости в России: второй демографический переход» Сергей Захаров
«Миграционные вызовы» Александр Юсуповский