Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Российское гражданское общество. Иллюзии и реальность

Версия для печати

Избранное в Рунете

Эльгиз Поздняков

Российское гражданское общество. Иллюзии и реальность


Поздняков Эльгиз Абдулович - доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН.


Российское гражданское общество. Иллюзии и реальность

Многочисленные, подчас скандальные политические телешоу создают у зрителей и самих участников действа впечатление, что в стране уже сложилось гражданское общество - если и не развитое, то по крайней мере активное. Однако критерии развитого гражданского общества трудно определить в пестроте мнений - пестроте, свидетельствующей лишь о существовании в стране всеобщего бездеятельного недовольства.

Люди не рождаются гражданами, но становятся.
Бенедикт Спиноза
 
Понятие «гражданское общество», похоже, стало сегодня одним из самых популярных в лексиконе российских политиков всех рангов, равно как и комментирующих их помыслы и деяния политологов и социологов. Все, будто очнувшись после глубокого наркоза, громко заговорили о необходимости создания в России этого самого гражданского общества, притом не простого, а развитого. Впрочем, этот разноголосый шум характерен главным образом для столичной, до предела политизированной жизни. Москва как центр российской политической тусовки не прекращает своей кипучей деятельности ни днем, ни ночью. Многочисленные, подчас скандальные политические телешоу создают у зрителей и самих участников действа впечатление, что в стране уже сложилось гражданское общество - если и не развитое, то по крайней мере активное. Однако критерии развитого гражданского общества трудно определить в пестроте мнений - пестроте, свидетельствующей лишь о существовании в стране всеобщего бездеятельного недовольства.
Если судить по речам поборников гражданского общества, никто из них толком не представляет, что это, в сущности, такое. На этот счет существуют самые смутные, а иногда и вовсе ложные представления. Так, например, довольно распространенным является мнение, будто во времена Советского Союза никакого гражданского общества не существовало вообще и что его нужно начинать строить чуть ли не с нуля. Спешу - пока, правда, без должной аргументации - сразу же его опровергнуть: гражданское общество существует везде, где человеческое сообщество выработало форму государственной жизни. Конечно, далеко не каждое такое общество можно назвать развитым. Но поскольку все его члены имеют личные интересы, не только не совпадающие друг с другом, но и часто идущие вразрез с интересами коллективными, то такое общество уже является гражданским. Если с этой меркой подходить к нынешней России, то гражданского общества у нас, так сказать, более чем в избытке. И в этом смысле строить ничего не нужно, тем более что и строителей-то нет.
Начать с того, что понятие «гражданское общество» заимствовано из западного политического лексикона, притом, как это нередко случается, с искажением смысла. Если данное понятие толковать дословно, то под ним следует разуметь человеческую ассоциацию, охватывающую граждан той или иной страны и, следовательно, полностью перекрывающуюся понятием «государство».
Правда, представляется, что понятие «ассоциация граждан» того или иного государства как раз не перекрывается понятием «государство»! И если под гражданским обществом понимать не совокупность граждан, а нечто иное, тогда нужно дать более детальное объяснение данному феномену.
Многие наши радетели за права человека спешат заявить, что гражданское общество быстро растет и крепнет, и в доказательство называют увеличение числа всевозможных неправительственных организаций. Говорят также об «активном» гражданском обществе, однако этот эпитет лишь отягощает построения казенных планировщиков и не несет никакой смысловой нагрузки. А милостиво подаренная «сверху» Общественная палата, призванная таковое общество формировать, привела многих наших не в меру впечатлительных «пикейных жилетов» чуть ли не в состояние экстаза.
Итак, попробуем определиться с терминами.
Что такое гражданское общество? Гражданское общество не следует путать с государством, а также рассматривать последнее как творца и строителя этого самого гражданского общества. Государство представляет собой форму политического устройства общества. То есть сам факт бытия государства является одновременно свидетельством существования и гражданского общества. Этого многие нынешние теоретики никак не могут усвоить. Потому-то так часто и приходится сталкиваться с безосновательной убежденностью в том, что гражданского общества у нас пока нет. Более того, некоторые считают, что его можно создать только при непосредственном участии государства - точно так же, как были у нас введены начальством демократия и рынок. Сторонники такого взгляда даже не замечают заложенного в нем противоречия. Получается, что государство должно содействовать созданию институтов гражданского общества, которые в принципе направлены против него же самого.
Впрочем, у нас возможно все. Иногда и впрямь начинаешь думать, что, вероятно, только государству и удастся цивилизовать наше одичавшее за ельцинскую эпоху гражданское общество. Справедливости ради следует сказать, что кое-что в этом направлении делается - пусть робко, с оглядкой на Запад и довольно неумело. Возьмем, к примеру, все ту же Общественную палату. Она играет роль своеобразной бутоньерки в петлице высокого начальства. Не функциональная, но импозантная по своему составу, она представляет по преимуществу российский бомонд, оценивающий ситуацию в стране через призму специфической столичной жизни, которую и отождествляет с гражданским обществом России. Хотя, как говорится, на безрыбье и рак рыба.
Однако вернемся к формальной стороне рассматриваемого понятия. Прежде всего необходимо отметить, что «гражданское» в данном случае никакого отношения к понятию «гражданин» не имеет. Это важно иметь в виду, так как именно родственность этих понятий служит главной причиной путаницы в понимании сущности феномена гражданского общества. В немецком языке, откуда, собственно, это понятие и было заимствовано, оно означало дословно «бюргерское общество», под которым подразумевалась совокупность горожан, обывателей в противоположность государству. В оправдание переводчиков можно сказать, что в русском языке слова «обыватель» или «мещанин» имеют иронический и даже презрительный смысл. «Мещанское общество», «обывательское общество» - это нечто совсем иное, чем «гражданское общество». Однако следует помнить, что изначально это понятие действительно подразумевает не совокупность граждан, а совокупность частных лиц, обывателей, горожан.
Еще раз подчеркну, что понятие «гражданин» означает принадлежность человека к конкретному политическому организму, что подразумевает наличие у него прав и обязанностей именно как гражданина, а не просто как обывателя, руководствующегося своими личными, эгоистическими интересами. Принадлежность человека к гражданскому обществу (как обывателя или просто частного лица), с одной стороны, и к государству (уже как гражданина) - с другой создает известную двойственность человеческого существования, на которую обращали внимание многие философы и социологи. Подобно двуликому Янусу, человек одновременно смотрит в разные стороны и пытается служить сразу двум «господам» - собственным интересам и общему благу. Такое «единство противоположностей» зачастую порождает массу конфликтных ситуаций.
Итак, гражданское общество, взятое в чистом виде, есть царство эгоистических интересов человека. «В гражданском обществе каждый для себя - цель, - отмечал Георг Вильгельм Фридрих Гегель, - все остальное для него ничто» [1]. Или: «Гражданское общество является ареной борьбы частных индивидуальных интересов, войны всех против всех» [2].
Позже эти идеи развивал Карл Маркс: «Там, где политическое государство достигло своей действительно развитой формы, человек не только в мыслях, в сознании, но и в действительности, в жизни, ведет двойную жизнь <...> жизнь в политической общности, в которой он признает себя общественным существом, и жизнь в гражданском обществе, в котором он действует как частное лицо, рассматривает других людей как средство, низводит себя самого до роли средства и становится игрушкой чуждых сил» [3].
Итак, различие между обывателем, то есть членом гражданского общества, и гражданином государства - это различие между просто человеком с личными интересами, предпочтениями и склонностями и гражданином государства с общими и едиными для всех правами и обязанностями. Подобное различие создает практически неустранимое противоречие «между общим интересом и частным интересом, раскол между политическим государством и гражданским обществом» [4].
Как член государства, то есть как гражданин, человек воспринимает себя родовым существом. Как лицо частное он принадлежит уже гражданскому обществу - этой «сфере эгоизма, где царит bellum omnium contra omnes [5]. Ее сущность выражает уже не общность, а различие» [6]. Это различие лежит в основе конфликта между государством и предпосылками его возникновения - материальными, как частная собственность, или духовными, как образование, искусство, религия.
 
Соотношение государства и гражданского общества
Как государство не может существовать без гражданского общества, так и гражданское общество немыслимо без государства. Пользуясь терминами гегелевской философии, можно с полным основанием утверждать, что гражданское общество и государство представляют собой единство и борьбу противоположностей. Каким бы деспотическим, тираническим, всесильным ни было государство, его фундамент все равно составляет гражданское общество - пусть урезанное, ограниченное, задавленное. При всем желании ни один политический строй или режим не в состоянии свести на нет частную жизнь граждан, которая в своих разнообразных проявлениях и составляет то, что мы называем гражданским обществом. Вот почему нельзя устранить гражданское общество, не устраняя одновременно самого государства. В свою очередь, устранение государства превращает гражданское общество в ничем не связанную совокупность индивидов, что приводит к воцарению полной анархии. Исторически государство и гражданское общество родились одновременно: первое выражало общий родовой интерес общности, второе - частный, личный интерес индивидуумов, причем эти интересы редко уживались мирно.
Мотивы образования государства были предельно просты. Чтобы общество не впало в состояние полной анархии и вследствие этого не распалось и не погибло, понадобилась система общепризнанных и гарантированных силой и принуждением норм поведения, которые очерчивали бы границы дозволенного, сферы действия частного интереса и пределы допустимой и безопасной для общества свободы. Определенный порядок и безопасность - эту первую потребность человека в общественном состоянии - как раз и призвано обеспечивать государство. Порок и зло, из которых множество людей извлекает выгоду, распространяются сами собой; но то, что полезно для всего общества, почти никогда не осуществляется без принуждения. Поэтому ни одно общество не может существовать без власти и силы, а следовательно, и без законов, умеряющих и сдерживающих страсти и необузданные порывы людей. Николай Бердяев выразил эту мысль в афористичной форме: государство существует не для создания рая на земле, а для того, чтобы не дать ей превратиться в ад. Предпосылки же этого ада лежат именно в гражданском обществе и составляющих его добропорядочных обывателях, к коим все мы имеем честь принадлежать.
Как история, так и современность дают множество примеров, когда из-за ослабления или гибели государства общество тут же погружалось в анархию и смуту со всеми сопутствующими им бедствиями и кровопролитиями. Достаточно вспомнить Россию конца ХVI - начала ХVII века. А самая яркая иллюстрация из новейшей отечественной истории - это перестройка и реформы, которые привели к крушению Советского Союза. Полная свобода, дарованная щедрой рукой начальства народам России и ее гражданам в условиях рухнувших государственных структур, тут же приняла форму невиданного разгула преступности и всеобщего падения нравственности. России понадобилось более десяти лет, чтобы лишь частично выйти из этого состояния. Не случайно сегодня в нашем обществе растет потребность в «сильной руке», способной навести порядок в государстве. И это вовсе не аномальный перекос в общественном сознании, а вполне естественная реакция общества, пережившего ужасы анархии.
Что касается государства, то оно стремится максимально расширить сферу влияния как внутри собственного пространства, так и вовне. В первом случае оно может сделать это только за счет сокращения поля деятельности гражданского общества и ущемления частных интересов и свобод. По свидетельству Карла Маркса, «в моменты особенно повышенного чувства своей силы политическая жизнь стремится подавить свои предпосылки - гражданское общество и его элементы - и конституироваться в виде действительной, свободной от противоречий родовой жизни человека. Но этого она может достигнуть, лишь вступив в насильственное противоречие со своими собственными жизненными условиями, лишь объявив революцию непрерывной, а потому политическая драма с такой же необходимостью заканчивается восстановлением религии, частной собственности, всех элементов гражданского общества, с какой война заканчивается миром» [7]. После этого исторический процесс возвращается в прежнее русло, но уже протекает на новом уровне.
И так без конца, пока жив человек - этот изобретательный творец своей, в общем, вполне однообразной истории.
Государство - это не просто политическое устройство общества. Такое определение слишком узко и формально и не выражает глубинного существа дела. Государство есть организация общества, организация, призванная удерживать его в рамках определенного порядка и не давать ему скатываться в состояние анархии, к которому оно, будучи предоставленным самому себе, естественным образом стремится. Если в такой деятельности государство заходит слишком далеко, оно обретает ту или иную форму деспотии; если, наоборот, начинает брать верх гражданское общество, начинают преобладать тенденции к анархии. Вот в этой непрестанной - то явной, то скрытой - борьбе между государством и гражданским обществом протекает история человечества с того момента, как оно вышло из состояния варварства.
 
Гражданское общество per se
Толковать о гражданском обществе в отрыве от государства и его состояния - как, впрочем, и наоборот - лишено смысла. В связи с этим возникает вопрос: имеют ли основание такие бытующие в нашем политическом словаре понятия, как «активное гражданское общество» или «развитое гражданское общество»? Если да, то что они означают?
Начнем с «активного». Это понятие родилось где-то в таинственных коридорах нашей недремлющей и не устающей печься о своих гражданах власти. Поскольку гражданское общество per se («само по себе», лат.) есть сфера действия эгоистических интересов, более того, «войны всех против всех», то применение по отношению к нему слова «активное» следовало бы по логике вещей понимать в смысле особо активного ведения этой самой войны.
Если же речь идет о состоянии гражданского общества, то о нем больше может сказать степень его диссоциации. Гражданское общество как сфера господства частного, эгоистического интереса, будучи предоставлено самому себе, самотеком движется в направлении анархии.
Вот эта анархия с ее «войной всех против всех» и есть предел диссоциации гражданского общества. Предел, одновременно совпадающий с развалом соответствующих государственных структур. Однако это крайние случаи, и в жизни обществ они все же довольно редки. Обычно степень диссоциации гражданского общества определяется совокупностью известных и общепризнанных критериев. Среди них на первом месте стоит фрагментация общества на слабо связанные между собой части, обычно сопровождаемая тенденциями к сепаратизму и усилением местничества. Другой важный показатель - это повсеместное падение нравственности, а также устойчивый рост преступности.
Кстати, наши политологи как-то стыдливо обходят в своих высоких рассуждениях о гражданском обществе феномен преступности. А ведь преступность - важнейший фактор и неотъемлемая составляющая гражданского общества, рассматриваемого в качестве сферы проявления эгоистических интересов. Если быть до конца последовательным в понимании гражданского общества, то необходимо признать, что организованные преступные группы и сообщества также должны быть причислены к так называемым неправительственным общественным организациям, по поводу которых у нас в последнее время было много суеты и шума, особенно со стороны Общественной палаты. Эти группы являются порождением живого и самодеятельного функционирования гражданского общества. Мало того, в последнее время они все больше проникают в различные государственные структуры, включая правоохранительные органы, и влияют на их политику. Тот факт, что их деятельность подпадает под статьи Уголовного кодекса, отнюдь не лишает их данного статуса. На приведенном примере лучше всего можно видеть подлинные характер и природу отношений между гражданским обществом и государством, о которых умалчивают наши казенные теоретики.
Степень диссоциации общества наилучшим образом раскрывается понятием «аномия» (буквально - отсутствие закона). Понятие «аномия» (не путать с анемией!) ввел в свое время французский социолог Эмиль Дюркгейм. Аномия характеризует состояние общества, в котором преобладает равнодушие к законам вследствие утраты уважения и доверия к ним со стороны большинства населения. И как результат - либо их несоблюдение, либо злостное нарушение. Одна из главных причин аномии - господство в обществе ценностей индивидуального успеха, прежде всего богатства и власти, которые часто достигаются противозаконным путем. Поскольку большинство людей не могут позволить себе ни того, ни другого, возникает негативное отношение к существующим социальным нормам, дающим преимущества одним и лишающим их других. У многих появляется ощущение своей невостребованности и ненужности для общества, чувство пустоты жизни, крушения моральных устоев и целей. Именно с этим связан рост настроений авторитаризма, политического, национального и религиозного экстремизма, ксенофобии и т.п. Масштаб аномии не связан с законотворческой деятельностью: законов, в том числе хороших и строгих, может быть много, но это ничего не меняет. О России в этом смысле справедливо говорится, что в ней строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения. Вот это и есть аномия. Она одновременно служит показателем как слабости государства, так и неразвитости гражданского общества.
Состояние аномии тесно связано с другим разрушительным для всякого общества явлением: люмпенизацией населения. Еще Гегель отмечал, что в тех случаях, когда образуется пропасть между несметными богатствами на одном полюсе общества и нищетой - на другом, жизнь многих людей оказывается ниже необходимого уровня существования. Это, в свою очередь, ведет к утрате ощущения возможности обеспечивать свое существование собственным трудом и порождает паразитизм и социальное иждивенчество. Рост обнищания и люмпенизации вызывает у многих людей внутреннее озлобление, направленное не только против богатых, но и против общества в целом, против правительства и т.д. Все это, как правило, ведет к росту противоправных настроений и действий.
Российское общество не является в этом смысле исключением. Однако те паллиативные меры, к которым нынче прибегает власть, не только не способны побороть бедность, но и превращают последнюю в образ жизни, в своего рода профессию, когда люди, едва сводящие концы с концами, предпочитают тем не менее не утруждать себя никаким общественно полезным трудом. Другими словами, эти паллиативы, не устраняя бедности, ведут в то же время к дальнейшему росту люмпенизации и социального иждивенчества - следствия и одновременно основы аномии и превращения государства в своего рода богадельню. Такому положению дел в значительной мере способствуют шальные средства, получаемые от экспорта энергоресурсов. Они недостаточны, чтобы обеспечить высокий прожиточный уровень населения, как, скажем, в Арабских Эмиратах, но в то же время позволяют поддерживать минимально допустимый его уровень и тем самым сохранять в обществе неустойчивое равновесие. В целом же избыток не заработанных созидательным трудом денег развращает и народ, и власть, лишая их той жизненной энергии, которая необходима для создания в стране дееспособного гражданского общества.
Хотя в нынешней России между богатыми и бедными образовалась непреодолимая пропасть, оба мира очень схожи между собой. Процесс люмпенизации затронул их в равной мере. По нравам и миросозерцанию эти два мира роднит одинаковое безразличие к общим делам, одинаковое увлечение пустыми, ничтожными удовольствиями, причем для каждого - в доступном для него виде. И тут, и там мы видим деградацию семейной жизни, склонность к праздности, неспособность устоять перед затмевающими разум и совесть соблазнами, которые так щедро предоставляют сегодня наша рыночная экономика и попсовая культура в целом. И все это цветет пышным цветом на почве, которую можно было бы условно назвать «авторитарной анархией», когда повсюду власть, а порядка нет нигде.
 
Что понимается под развитым гражданским обществом?
Рассматривать гражданское общество вне его неразрывной связи с государством бесплодно, особенно когда речь идет о развитом гражданском обществе. Более того, такое общество утверждает себя в подобном качестве, постоянно отвоевывая у государства свои права. В то же время его существование может быть обеспечено только в рамках благоустроенного и сильного государства, способного гарантировать права и свободы граждан, их внутреннюю и внешнюю безопасность. Благоустроенное же государство невозможно без ограничения эгоистических интересов и целей его граждан, без воспитания чувства ответственности и дисциплины - то есть без превращения человека-эгоиста в гражданина. Только тогда, говоря словами Гегеля, «частный интерес граждан соединяется с его общей целью и одно находит свое удовлетворение и осуществление в другом», и означенное соединение есть то, что можно определить как нравственность [8]. Вот она - непростая диалектическая связь гражданского общества и государства, сопровождаемая непрерывной и полной драматизма притиркой обеих сторон друг к другу.
Сегодня, когда отовсюду только и слышно о правах человека и необходимости их защиты от посягательств со стороны государства, часто забывают простую истину: права не существуют сами по себе, без обязанностей.
Когда существуют только права или только обязанности, значит, общества как такового нет. В самой природе вещей заложено, что закон не может дать какие-то права без одновременного возложения бремени ответственности.
Ни один гражданин не может получить права иначе как жертвуя частью своей свободы, ибо, получая права, он одновременно берет на себя соответствующие обязательства, которые неизбежно ограничивают его свободу.
Отсюда должно быть понятно, что в хорошо организованных социальных системах нет и не может быть в принципе никаких «неотъемлемых» прав.
В процессе функционирования и развития постоянно возникают ситуации, требующие новой корреляции прав и обязанностей и соответственно - изменений уже принятых или действующих законов. Теории так называемых неотчуждаемых прав человека, когда они в виде программных требований тех или иных партий начинают осуществляться на практике, приносят непоправимый урон обществу. Они не только культивируют в общественном сознании анархические взгляды, но и создают иллюзии и ожидания, которые ни при каких обстоятельствах не могут быть реализованы в силу самой природы вещей и порождают лишь разочарования, скептицизм и неверие в возможность построить социальную жизнь на каких-то разумных началах. Хорошо организованное государство основывается на принципе равноценного соединения обязанностей и прав - и в этом заключается его внутренняя сила. И одновременно их органическая взаимосвязанность является одним из главных признаков развитого гражданского общества.
В общественном сознании существует ясное понимание принципиального различия между свободой и произволом. Ярким примером противоположного представления служат события начала февраля 2006 года, вызванные распространением в некоторых СМИ Западной Европы карикатуры на пророка Мухаммеда. Здесь столкнулись, с одной стороны, тупой средневековый религиозный фанатизм, умело разжигаемый и используемый в деструктивных целях определенными силами, и с другой - не менее, если не более, тупое понимание свободы слова и самовыражения. Произошедшее - отнюдь не рецидив столкновения цивилизаций, как то некоторым хотелось бы преподнести. Это - столкновение двух типов безответственности, и не более того.
Гордящийся собственным вкладом в мировую культуру, Запад будто вовсе забыл о своем великом философском и просветительском наследии, в котором проблема свободы получила глубокое понимание и толкование. А ведь еще в начале XIX века Гегель обращал внимание на опасную тенденцию в печати, а именно: на слишком вольное понимание свободы слова и отсутствие у многих чувства ответственности за публикуемые материалы. «Дефиниция свободы печати как свободы говорить и писать что угодно, - отмечал он, - аналогична пониманию свободы вообще как свободы делать что угодно. Такие речи связаны с совершенно необразованным, примитивным и поверхностным представлением» [9]. Притом многие газеты на основании неизбежной субъективности содержания и формы публикуемых материалов «настаивают на их безнаказанности и вместе с тем требуют величайшего почтения и уважения к этому мнению» как духовному достоянию и выражению права на свободу самовыражения [10].
Совершенно очевидно, что если в вопросе о полной свободе самовыражения быть до конца последовательным, то любой жулик, мошенник и вообще преступник, совершая свои противоправные действия, может с полным на то основанием сослаться на свое неотъемлемое право на такую свободу. И у подобного рода свободы есть свое, хорошо известное имя - анархия.
Когда в связи с упомянутым карикатурным скандалом слышишь аргументацию представителей западной прессы в пользу их права на свободу самовыражения, то поражают не столько безграмотность в толковании этого права, сколько полная безответственность и непонимание тех последствий, которые такая свобода может вызвать в нашем нестабильном мире, где порой достаточно и малой искры, чтобы полыхнул пожар накопившейся в нем вражды.
Но и когда утверждается, что какие-то сугубо локальные действия каких-то частных лиц - не важно, совершены они намеренно или по недомыслию - способны сами по себе вызвать «оскорбление религиозных чувств» целой конфессии, притом в разных частях мира, то в это просто невозможно поверить. Такого рода утверждения и сопровождаемые их действия сами носят намеренно провокационный характер. В условиях тесного переплетения различных конфессий, этносов и культур они не просто безответственны, но и крайне опасны. Не имея никакой правовой основы, эти утверждения чисто спекулятивны и рассчитаны на разжигание низменных чувств толпы и дестабилизацию обстановки в обществе. Если дать им волю, то каждая конфессия сможет выдвигать свои претензии и требования по любому надуманному поводу. Такое мы уже нередко наблюдаем не только за границей, но и в собственной стране. Если не поставить этому предел, то не избежать «охоты на ведьм», погромов, раскола и без того нестабильного гражданского общества с неизбежной «войной всех против всех». И здесь особенно велика роль государства, которое в таком тонком и сложном вопросе одно может расставить все по своим местам. Для этого оно владеет таким мощным средством, как право. А вообще-то, по правде говоря, иногда возникает чувство, что нынешний мир скатывается в Средневековье с его фанатизмом и нетерпимостью. И способствует тому не только высокомерная религиозная нетерпимость, но и вялая, расслабленная политика государств, совсем, кажется, забывающих о своем прямом предназначении и долге обеспечивать в обществе порядок и безопасность.
Как бы то ни было, свобода в обществе - это не произвол, не «что хочу, то и ворочу». Она представляет собой очень тесное и узкое пространство, и в нем приходится передвигаться, подобно эквилибристу, чтобы ненароком не задеть соседей, которым, в свою очередь, также требуется проделывать аналогичные акробатические номера. И это узкое пространство свободы, отведенное общественному человеку, определено законами государства, а также нормами нравственности и правилами приличия. Разумеется, каждый волен выйти за их пределы, но тогда не нужно пенять на последствия.
Следовательно, развитое гражданское общество отличает то, что его членам присуще сознание единства свободы и чувства ответственности за последствия своих свободных действий. У Гегеля этот принцип выражен в знаменитой формуле: свобода есть осознанная необходимость. Кант, в свою очередь, считал, что подлинная свобода всегда сопряжена с чувством долга. Однако, похоже, сегодня эти принципы все больше превращаются в некий философский раритет, перед которым в почтении склоняются, но уже не считают нужным следовать ему.
Выше уже говорилось, что степень развитости гражданского общества не зависит от числа существующих в нем неправительственных общественных организаций. Их могут быть тысячи - это ничего не меняет, если они при этом выражают какие-то узкие групповые, профессиональные или любительские интересы. В этом смысле они по своей роли ничем не отличаются от обычных обывателей. Роль гражданских общественных организаций реально значима для повышения уровня развитости общества лишь в том случае, когда они способны стать связующим звеном между частными эгоистическими интересами своих членов и общими интересами государства. Другими словами, когда они способны приобщить человека-эгоиста к делам и заботам общегосударственным, то есть сделать из него гражданина не только по форме, но и по содержанию. В таком именно приобщении и происходит реальное становление граждан, которое имел в виду Спиноза в приведенном эпиграфе к статье. В развитом гражданском обществе и обустроенном государстве оно начинается с детских лет и продолжается практически всю жизнь.
 
Можно ли активизировать гражданское общество, и если да, то какими средствами?
Социальные архитекторы всех времен и народов отвечали на поставленный вопрос положительно и довольно-таки однообразно. Для этого, по их убеждению, стоит только изменить форму общественного устройства, остальное приложится само собой. Притом обычно игнорировалась элементарная вещь: общественный строй - не пустая и мертвая оболочка, которую можно менять, как кому заблагорассудится. Он неразрывно связан с жизнью народа, с природой, размерами страны, ее геополитическим положением, историческими судьбами, более того - с характером и духом народа, то есть его религией, обычаями, уровнем правосознания или культурой в целом. Государственный строй есть живой порядок, вырастающий из всех этих данных, отмечал Иван Ильин. Это не «одежда», которую можно в любой момент сменить; это, скорее, органически свойственное ему «строение тела», его костяк, который несет его мускулы, его органы, его кровообращение и его кожу. Только политические верхогляды, считал философ, могут воображать, будто народам можно «даровать» их государственное устройство, будто существует единая государственная форма, «лучшая для всех времен и народов». Нет ничего опаснее и нелепее стремления навязывать народу государственную форму, не соответствующую его историческому бытию [11].
И проблема здесь вовсе не в том, нравится тот или иной строй или нет. Взять ту же демократию. Мне лично она нравится, как, собственно, и многим другим. Но вот это «нравится» не должно затмевать разума. Корень проблемы лежит в практической применимости того или иного государственного устройства к данным конкретным социальным условиям при определенных исторических обстоятельствах, включающих географические, климатические, пространственные, ментальные и прочие факторы. Тот, скажем, факт, что Россия в течение тысячелетия развивалась как монархия, отнюдь не случаен. Он не следствие какой-то особой, свойственной только России склонности к данной форме государственного устройства. Монархический строй был детерминирован всей совокупностью условий, в которых формировалось Российское государство, и эти условия в основе своей сохраняются и поныне.
Наши российские либералы, не понимая этого, обычно возлагали вину за народные бедствия на форму государственного устройства, наивно веря, что вместе с простой сменой плохой авторитарной формы на хорошую демократическую общество тут же избавится от всех своих бедствий и недугов. Двукратный опыт в одном лишь XX столетии (революций 1917-го года и реформ 1990-х годов) показал одно: после великих потрясений все постепенно начинает выходить «на круги своя», притом таким образом, что выкованные веками взгляды, убеждения и привычки исподволь, незаметно заполняют собой новую форму старым содержанием. Несмотря ведь ни на какие внешние перемены, в России и поныне продолжает господствовать авторитарная воля с той только разницей, что формально она осуществляется не монархом, а, скажем, генеральным секретарем партии в одном случае, президентом - в другом. Но в обоих случаях - через посредство всеохватной сети бюрократии. Все это лишний раз подтверждает старую истину, что сущность и характер всякой власти зависит не от ее внешней формы, а от исконной природы общества. Не зря сказано - всякий народ заслуживает ту власть, которую имеет.
Действенные политические и экономические формы создаются не логическим, а историческим путем. Каждый народ сам в процессе собственного развития приходит к ним. И если этого нет, то не поможет никакое принуждение - народ все равно будет отторгать их от себя. История имеет достаточно тому подтверждений. Хорошо известно, что величайшие усилия правительств не приводили ровным счетом ни к чему там, где их цели не отвечали народному убеждению, или даже в тех случаях, когда народ относился к ним совершенно равнодушно. В той же России множество учреждений, реформ, нововведений остались мертвой буквой, пустой формой без содержания, хотя против них не только не было активного, но даже и пассивного сопротивления, а было только полное равнодушие, безучастное к ним отношение.
Еще слишком свежи в памяти попытки активизировать российское гражданское общество «стерильно возбужденными» демократами и либералами горбачевско-ельцинской эпохи путем агрессивного навязывания народу «демократизации» и «европеизации» сверху. От этой «активизации» страна до сих пор не может прийти в себя и, надо думать, еще долго не придет. Пока же мы видим, как вокруг растут безразличие и равнодушие к базовым ценностям демократии, которые, возможно, наиболее наглядно проявляются при выборах в различные представительные органы власти. Масштабы этого безразличия устрашают, не говоря уже о том, что в выборах фактически участвует меньшинство избирателей. На деле это означает не что иное, как полный крах западных электоральных моделей.
Здесь естественно возникает вопрос о роли политических партий в развитии и активизации гражданского общества. Наличие разнообразных политических партий считается, по западным меркам, одним из главных показателей развитого гражданского общества. Однако это далеко не так. Политические партии нацелены исключительно на власть и ради нее готовы на всякие ухищрения, демагогические обещания и посулы. Любая политическая партия видит корень зла в том, что вместо нее у кормила власти стоит другая партия. В гонке за властью политические партии не объединяют народ, а наоборот, вовлекая его в политическую борьбу, в которой приз достается немногим, еще больше разъединяют, сея в обществе семена недовольства, разногласий и раздора.
В целом же можно утверждать, что чем больше в обществе политических партий, тем больше оно диссоциировано, а значит, тем менее развито.
Отнюдь не случайно на Западе выборы на многопартийной основе давно потеряли свою социально значимую роль и остроту и свелись, как правило, к показному соперничеству двух партий с хорошо предсказуемым итогом. Они, подобно допингу, на короткое время приводят публику в возбуждение, ничего в принципе не меняя. Мы же, не пройдя соответствующего пути политического развития, копируем внешнюю сторону тех или иных явлений и думаем при этом, что догнали Запад по уровню развития гражданского общества, хотя едва лишь стартовали на этом пути.
Развал Советского Союза обострил угрозу сепаратизма, и перед Россией со всей остротой встала проблема сохранения своего единства. Угроза эта не исчезла и поныне, а значит, сохраняется риск того, что свободная борьба различных политических сил может в какой-то момент обернуться расколом страны.
Есть, правда, еще один традиционный российский способ активизации гражданского общества. Он состоит, говоря словами Чаадаева, в том, чтобы передовые общественные принципы и взгляды вбивать в головы подданных «ударами молота». Мы знаем в своей истории две великие эпохи, когда этот способ применялся с необычайным размахом и энергией и принес на удивление просвещенному миру невиданные результаты. Это эпохи Петровская и советская. И в первом, и во втором случаях страна добилась в самое короткое время небывалых результатов во всех сферах жизни. При всем неоспоримом достоинстве способ этот, однако, имеет один существенный недостаток. Он заключается в том, что для достижения должного эффекта и его удержания нужно махать «молотом» практически непрерывно. Однако тут в дело вмешиваются два фактора: рано или поздно наступает «усталость материала», по которому бьют, и усталость самих «молотобойцев». А в результате - с какого-то момента общество начинает быстро деградировать и развращаться. За Петровской эпохой последовала длинная полоса дворцовых переворотов, интриг, разврата и общего «повреждения нравов», по выражению князя Михаила Щербатова. Крушение советской власти повлекло за собой полный обвал всего и вся - промышленности, сельского хозяйства, армии, системы образования, нравственности, духовных ценностей: И все это происходило при полном безучастии народа, который совсем еще недавно с небывалым энтузиазмом строил новое общество и одержал победу в тяжелейшей войне. Таков закон жизни: за полосой небывалого напряжения физических и духовных сил неизбежно приходит вместе с усталостью и апатией откат всего общества назад, в прошлое. Шаг вперед, два - назад.
Но вернемся к вопросу о том, какого рода общественные организации способны на деле активизировать гражданское общество и приобщить его членов к общегосударственным вопросам. Другими словами, какими средствами можно в разъединенном обществе поднять уровень социальной солидарности и тем самым способствовать развитию гражданского общества.
Коллективная жизнь общества очень сложна и многогранна, чтобы ее мог выражать один-единственный орган - государство. Оно слишком удалено от индивидов, чтобы иметь возможность глубоко проникать в их интересы и консолидировать. Вот почему там, где между государством и гражданским обществом нет своего рода буфера, общество превращается в совокупность атомизированных индивидов, мало связанных друг с другом и вовсе отчужденных от общегосударственных интересов. Общество может нормально функционировать лишь в том случае, если между государством и отдельными лицами образуется ряд промежуточных групп в качестве противовеса как государственному деспотизму, так и индивидуализму.
В современном гетерогенном обществе у индивидуума практически отсутствуют какие-либо реальные возможности для непосредственного участия в общих делах государства, и ему в основном отведена роль стороннего и одновременно пассивного наблюдателя политической жизни, от которой он фактически отчужден. Предоставленный самому себе, он делается совершенно беспомощным и дезориентированным, попадая под влияние либо СМИ, преследующих свои далеко не бескорыстные интересы, либо различных мафиозных групп, либо просто отдается на волю случая, не умея и не имея возможности самостоятельно разобраться в океане бурлящей социальной жизни и защитить свои интересы. В то же время он лишен возможности хоть как-то повлиять на принимаемые государственными органами решения, во многом определяющие жизнь, благосостояние и будущее его самого и его семьи. Политическая роль индивидуума сводится, по существу, лишь к тому, чтобы время от времени «выбирать» своих повелителей.
Многие мыслители прошлого, серьезно изучавшие эту проблему, считали, что наилучшим промежуточным звеном между государством и гражданским обществом является корпорация. К слову говоря, в недалеком прошлом, теперь уже, судя по всему, безвозвратном, именно на таком корпоративно-государственном принципе была построена вся советская государственно-общественная система. В ней каждое предприятие, завод, учреждение, институт, организация представляли своего рода корпорацию, через которую индивидуум не только приобретал общественно значимую профессию, но и приобщался к общегосударственным делам. Главным недостатком такого корпоративного устройства была его излишняя политизация и идеологизация. За их вычетом, данное устройство можно рассматривать как образец хорошо организованного и развитого гражданского общества.
Существенная особенность такого устройства заключалась в том, что выборы в представительные органы проводились в нем не по территориальному принципу, как сейчас, а по производственно-территориальному. В чем заключалось его достоинство? Совершенно очевидно, что всякое нормальное представительство должно быть основано на доверии к тем, кого избирают в те или иные органы власти. Но такое доверие оказывается кандидатам тогда, когда их хорошо знают, уверены не только в их желании, но и способности заниматься решением общезначимых вопросов, когда известно, что они обладают соответствующими знаниями, пониманием насущных проблем, не говоря уже об их моральном облике. При существующей же системе выборов избиратели, как правило, вовсе не знают кандидатов и выбирают, по сути дела, вслепую. Нелепость этого принципа особенно очевидна, когда избирателям предлагается фактически наугад выбирать из целого списка незнакомых им лиц. Стоит ли после этого удивляться растущему равнодушию к выборам?.. Важно здесь и то, что при существующей системе выборов теряет всякий смысл отзыв не оправдавшего доверие депутата, поскольку на его место снова придет случайное лицо. Все это не может не порождать политической безответственности на всех уровнях власти.
К сказанному добавим, что выбор депутатов как представителей гражданского общества имеет подлинный смысл только тогда, когда те хорошо знают его потребности, проблемы, интересы и сами проникнуты ими. При существующей же системе выборов это важное обстоятельство отдается на волю случая. Если рассматривать депутатов как народных представителей, то это звание имеет разумный смысл лишь в том случае, когда они представляют не единичных лиц, не какие-то анонимные группы, не какую-то партию, а одну из существенных сфер жизнедеятельности общества и ее интересы. В этом - один из важнейших признаков развитого гражданского общества. И такая органическая связь в нынешнем российском гражданском обществе начисто отсутствует.
Соединенным Штатам удалось навязать миру самые примитивные представления о демократии, сводящиеся главным образом к одному пункту: свободным выборам. Однако свободные выборы без достаточно развитого политического и правового сознания народа, чувства ответственности, понимания внутреннего и внешнего положения страны и ее интересов выливаются, как правило, в анархическое извержение беспорядочно сталкивающихся эмоций, вкусовщину, борьбу узких групповых интересов, в которых подчас господствует грубая сила. Их результаты обычно служат не укреплению единства нации, а наоборот - дальнейшему углублению уже существующего раскола. Примеры Ирака и Палестины - убедительные тому свидетельства.
Возвращаясь к вопросу о корпорациях и возможной их роли в развитии российского гражданского общества, не следует чересчур обольщаться. Даже если они получат развитие, что еще очень проблематично, то вряд ли смогут что-то кардинально изменить. Кризис, поразивший российское общество, настолько глубок, что даже при самых благоприятных внутренних и внешних обстоятельствах понадобятся десятилетия, чтобы выйти из него. И дело тут не в одной только России: в состоянии явного и скрытого экономического, политического и социального кризиса, по существу, находится весь мир. Сегодня практически ни об одном государстве нельзя говорить как о стабильном. Повсюду нарастают противоречия, выливающиеся время от времени в беспорядки и столкновения.
 
Каковы причины растущей диссоциации современных обществ?
Получается, что о развитом гражданском обществе есть основание говорить в том лишь случае, когда общество имеет достаточно высокую степень социальной солидарности. И напротив, чем больше оно диссоциировано и фрагментировано на слабо связанные между собой части, чем сильнее разобщенность его членов, тем соответственно оно менее развито. В этом случае удерживать общество и не давать ему распасться окончательно способно только государство. Если же и оно слабое, то тогда просто не о чем толковать: при таких обстоятельствах народу не остается ничего иного, как только прозябать или надеяться на чудо в виде «сильной руки», способной навести должный порядок. Как уже говорилось, в условиях России навести порядок можно разве что «ударами молота» сверху. Правда, нынче что-то не видать таких «молотобойцев». Впрочем, и само общество еще не созрело для их созидательной деятельности: когда созреет, тогда не преминут появиться и они - таков всеобщий закон социального развития.
Помимо чисто местных причин, способствующих ослаблению социальных связей внутри обществ, существует ряд единых, которые касаются практически всех современных государств. Начать здесь надо с того, что продолжающийся научно-технический прогресс вместе с концентрацией производства и дальнейшим ростом разделения труда выдавливает из сферы производства большие массы людей. Не имея возможности найти достойного применения своим знаниям и способностям, они постепенно люмпенизируются, пополняя ряды бомжей, лиц, занятых преступным бизнесом, и прочих асоциальных элементов. О том, что это именно так, говорит повсеместный и беспрецедентный рост преступности, и он прямо пропорционален развитию промышленного производства, высоких технологий, науки и в целом - повышению благосостояния.
В то же время по мере того, как социальная среда становится более сложной и подвижной, и по мере увеличения масштаба миграционных процессов сложившиеся во многих государствах Старого и Нового Света системы ценностей размываются, принимают все более неопределенные формы, что приводит их к состоянию нарастающей диссоциации и ослаблению коллективного сознания и солидарности. Вместе с исчезновением или ослаблением демаркационных линий, разделяющих различные государства, многие люди покидают родные места в поисках счастья, вследствие чего население разных стран все больше перемешивается. Как следствие теряются обычаи, традиции, слабеют нравственные сдержки, верх берут узкоэгоистические интересы и побуждения. Все это сопровождается стремительным ростом преступности, аморальности, равнодушия. Коллективное сознание делается все более слабым, расплывчатым, теряет свою былую определенность, и вместе с этим слабеет сопротивляемость различным негативным тенденциям. Одним из выражений такого хода развития были известные события во Франции осенью 2005 года. Есть все основания считать, что они будут все чаще повторяться в разных местах по мере дальнейшего развития современной цивилизации в том же духе и в том же направлении.
Процесс диссоциации в еще большей степени захватил Россию в связи с развалом Советского Союза. В том состоянии, в котором она оказалась сегодня, говорить о создании развитого гражданского общества по меньшей мере неуместно: не до жиру, быть бы живу. Но это причина, так сказать, конкретно ситуационного характера. Здесь имеются и свои константы.
Создать развитое гражданское общество в России по образцу какой-нибудь европейской страны невозможно в принципе, как невозможно и развитие в ней не просто формальных, а подлинных демократических начал.
«Уж сколько раз твердили миру» все эти монтескье, руссо, гегели и прочие гиганты мысли, что для государств с большой территорией демократическая форма устройства не подходит. Вся человеческая практика убедительно подтверждает это. Любые попытки ввести в таких странах демократию неизбежно будут выливаться в ее дурную имитацию, в болезненную ломку отработанных веками форм. Бессмысленно и бесполезно идти против природы: гони ее в дверь - она войдет в окно. Это мы хорошо знаем на собственном опыте. Идти же против природы - значит попусту тратить энергию, силы и время. Да, спору нет: формы общественного устройства требуют постоянного совершенствования в соответствии с потребностями времени, но это не равноценно механической замене их чуждыми структурами, которые все равно не приживутся и будут отторгаться, вызывая лишь напрасные страдания народа.
Здесь естественно возникает вопрос: почему для территориально больших государств демократическое устройство малопригодно? Давно было замечено, что человек по природе своей предназначен для жизни в малых компактных обществах. Большая территория - это большая диссоциация и фрагментация населения по различным линиям: пространственно-природным, этническим, конфессиональным, экономическим, идеологическим и прочим. Большая территория - это слабая социальная связь между отдельными частями, а значит, низкая степень общественной солидарности, которая, в свою очередь, порождает равнодушие к тому, что происходит в других местах, а также к общим проблемам. Все это совершенно неприемлемо для функционирования демократии. Соединить и держать такое разрозненное целое способна только сильная центральная власть. При всех свойственных ей минусах она в таких условиях есть практически единственное средство создать некое подобие единой органической жизни.
Выше уже говорилось, что Россия развивалась как монархия (в разных ее вариациях) не из какой-то особой склонности и симпатии именно к этой форме государственного устройства, не из приверженности каким-то теоретическим постулатам, а как бы интуитивно выбирая тот путь, который ей больше всего подходил. Взять ту же советскую власть: будучи принципиальной противницей всяких монархий, она тем не менее быстро эволюционировала в направлении самой жесткой автократии, которой позавидовала бы любая абсолютная монархия. Да ведь и сегодня нельзя не видеть разворота общего настроения в стране в сторону автократии, притом как внизу, так и наверху. Этому, кстати, не только не мешает, но и способствует обильная демократическая фразеология. И если уж всерьез говорить о развитом гражданском обществе в России, то я уверен, что его можно создать только с учетом богатого опыта (как позитивного, так и негативного), который страна накопила за последнее столетие. Если же Россия будет постоянно озираться по сторонам в поисках «лучших» образцов и прислушиваться к советам тех, кому нужна слабая Россия, то она и останется такой, тем более что роковые шаги на этом направлении уже сделаны.
Никому, разумеется, нельзя запретить мечтать о развитом гражданском обществе и даже создавать с этой целью всевозможные общественные организации, палаты и прочие достойные учреждения, способные разве что отбиваться от назойливых «забугорных» критиков неустранимых изъянов российской демократии. Что же касается реальной роли упомянутых организаций в развитии нашего гражданского общества, то, говоря словами Георгия Плеханова, их деятельность созидательна не в большей мере, чем обществ, созданных с целью содействия лунным затмениям. В то же время, как тонко подметил поэт, «ведь, если звезды зажигают - значит это кому-нибудь нужно?». Ну а коли нужно, то пусть себе горят, тем более если это никому не мешает.
 
 
Примечания
[1] Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С. 228.
 
[2] Там же. С. 330. Гегель здесь использует известную характеристику Томасом Гоббсом естественного состояния, которое, по его определению, есть «война всех против всех».
 
[3] Маркс К. К еврейскому вопросу // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 390 - 391.
 
[4] Там же. С. 391 - 392.
 
[5] «Война всех против всех» (лат.)
 
[6] Маркс К. К еврейскому вопросу. С. 392.
 
[7] Там же. С. 393.
 
[8] Гегель Г.В.Ф. Философия истории. СПб., 2000. С. 77.
 
[9] Он же. Философия права. С. 355.
 
[10] Там же. С. 356.
 
[11] Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. В 2 томах. Т. 1. М., 1992. С. 194. 


Читайте также на нашем сайте:
 
 
 


Опубликовано на портале 01/01/2007



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика