В основе российско-китайского партнерства лежит курс обоих государств на проведение самостоятельной и многовекторной внешней политики. Каждый из его участников оставляет полный простор для маневра на всех других направлениях своей внешней политики. В нынешней политической ситуации России нужны не просто хорошие, но образцовые отношения с Китаем – второй экономикой мира, привилегированным членом ведущих мировых организаций (СБ ООН, «Двадцатка», ВТО, МВФ и Мировой банк). Пекин – важнейший стратегический партнер России, благодаря связям с которым она успешнее может включиться в интеграционные процессы в АТР, ее внешняя политика способна стать менее односторонней, а ее фронда с Западом приобрести характер принципиального спора по поводу будущего характера мироустройства.
Для Китая повышение значения партнерства с Россией важно по следующим причинам:
1. Бесконфликтные отношения с Россией – традиционный «козырь» дипломатии КНР, используемый в ходе переговоров со странами Запада и гарантия проведения Чжуннаньхаем независимой и самостоятельной внешней политики. На состоявшемся в ноябре 2012 г. XVIII съезде КПК отношения между крупными странами нового типа () были названы одним из важнейших внешнеполитических приоритетов, а в ходе своего первого визита в Россию в марте 2013 г. Председатель КНР Си Цзиньпин предлагал рассматривать взаимодействие с Россией в качестве образцовых отношений подобного типа. Очевидно, что стабильное и поступательное развитие стратегического партнерства с северным соседом имеет для Пекина крайне важное значение и с точки зрения реализации ресурсов так называемой «мягкой силы» ()> которым руководство КНР уделяет в последние годы столь пристальное внимание [3].
2. Ситуация на северных рубежах КНР разительно отличается от обострившихся в последние годы пограничных и территориальных споров с Японией, странами ЮВА и Индией. В этой связи российско-китайские отношения могут стать эталоном при реализации так называемой «периферийной» дипломатии (), рассматриваемой в качестве еще одного из внешнеполитических приоритетов на упомянутом съезде.
3. Россия для Китая – важнейший источник некоторых товаров, приобретение которых у других стран сопряжено со значительными трудностями (например, нефть и газ). Кроме того, шестилетняя пауза в закупках российских вооружений не поставила отечественный ОПК на колени – российская военная техника пользуется высоким спросом во многих странах мира, в том числе и соседних странах, с которыми у Пекина возникают пограничные споры (Индия, Вьетнам).
Обе страны имеют общие интересы и придерживаются сходных позиций по широкому кругу международных проблем (многополярность и полицентричность мира, осторожное отношение к гуманитарным интервенциям, пути урегулирования ситуации в ряде проблемных стран и регионов). Интересно, что в 2011 г. при голосовании в ООН резолюции по Ливии российско-китайский тандем продемонстрировал куда большее единство, нежели высшее руководство России.
Россия и Китай создали совместные механизмы решения международных проблем, часто выступают с общими глобальными инициативами. Основной многосторонней региональной площадкой является ШОС, с 2002 г. действует ее региональная антитеррористическая структура. В перспективе подобную роль, но уже на глобальном уровне сможет играть объединение БРИКС.
Не менее важно для двустороннего диалога подчеркнуто уважительное отношение к несовпадающим базовым национальным интересам и принципам внешней политики друг друга (реинтеграционные тенденции на постсоветском пространстве, позиция по Абхазии и Северной Осетии, проблема Тайваня, Тибета и Синьцзяна, отношение к американскому «повороту к Азии»). Подобная ситуация, характеризуемая формулой «стремление к единству при сохранении разногласий» (), традиционно находит позитивную оценку со стороны китайских дипломатов.
Каждый из руководителей обеих стран стремится начать с нового важного шага в развитии российско-китайских отношений. В 2001 г. (через год после вступления В. Путина в должность президента) состоялось подписание Договора о добрососедстве, дружбе сотрудничестве и была создана ШОС. Новый председатель КНР Ху Цзиньтао для своего первого зарубежного визита выбрал Россию. Этой же традиции следовали Д. Медведев, В. Путин (в ходе третьего президентского срока) и председатель КНР Си Цзиньпин. Последний, кстати, в ходе состоявшегося в марте 2013 г. визита охарактеризовал двусторонние отношения как наиболее важное стратегическое партнерство.
Несомненно, что Россия входит для Китая в группу наиболее приоритетных партнеров, одновременно являясь и крупной страной, и важным сопредельным государством. В 2010 г. по предложению Китая РКО были охарактеризованы с помощью новой формулы – всестороннее стратегическое партнерство, что стало итогом анализа новых тенденций в двусторонних отношениях: развития «дипломатии тандемов», повышения роли экономического сотрудничества, институционализации межрегиональных связей, налаживания оборонного сотрудничества. Термин «всесторонние отношения», являющийся калькой широко распространенного английского термина comprehensive, был впервые использован в 2001 г. для характеристики китайско-европейских отношений, а в американо-китайских отношениях его стали широко применять в 2009 г. [2].
В российском альтернате Совместного заявления 2013 г. появляется термин «всеобъемлющее партнерство» как вариант перевода китайского термина . Представляется, что подобная ситуация указывает на некоторую непоследовательность и растерянность МИД России в осмыслении перспектив российско-китайского взаимодействия.
Тем не менее данная формулировка означала переход на новую ступень в оптимизации запущенного в 1996 г. стратегического партнерства, основанного на совпадении стратегических целей, наличии широкого круга общих интересов, сходстве позиций по целому ряду международных вопросов.
Характеристика российско-китайского стратегического партнерства как имеющего всесторонний/всеобъемлющий характер означала, что оно преодолело перекос в сторону, главным образом, политической составляющей, характерный для предшествующего десятилетия, определяемый китайской формулой «в политике горячо, в экономике холодно» (). Данная формула зиждется на трех равноценных составляющих: политическом партнерстве, экономическом взаимодействии и гуманитарных связях [1].
Формула всестороннего стратегического партнерства – не пустая фраза. Об этом свидетельствует резкая активизация двустороннего взаимодействия по всем трем направлениям. В 2008 г. после окончания демаркационных работ была окончательно определена линия российско-китайской границы, что устранило важнейший фактор, в перспективе способный привести к обострению отношений. Через год в Екатеринбурге состоялся пилотный саммит БРИК, способный после вступления России в ВТО стать мощным фактором защиты интересов развивающихся стран в разработке справедливых условий мировой торговли. В 2008 г. объем двусторонней торговли впервые преодолел планку в 50 млрд. долларов. Россия стала превращаться в одного из наиболее перспективных партнеров Пекина в сфере нефтегазового сотрудничества. Была подписана Программа сотрудничества между регионами Дальнего Востока и Восточной Сибири РФ и Северо-Востока КНР на 2009-2018 гг. Значительный импульс контактам в области науки, культуры, образования и других гуманитарных сферах придали стартовавшие в 2006 г. перекрестные Годы стран, а также начавшееся в 2007 г. открытие Институтов Конфуция в российских вузах.
Заключенный на двадцать лет Договор 2001 г. продолжает оставаться институциональной основой российско-китайских отношений (РКО). Началась реализация уже третьего плана действий по его положеням на период 2013-2016 гг. Первое место в списке приоритетов отводится проблеме сбалансирования и гармонизации количественных и качественных характеристик экономического сотрудничества. Стороны планируют довести к 2015 г. объемы двусторонней торговли до уровня в 100 млрд. (что, скорее всего, произойдет уже в 2013 г.), а к 2020 г. – до 200 млрд. долларов США. Как и в предшествующий период (2009-2012 гг.), энергетическое сотрудничество продолжает оставаться одним из приоритетов двустороннего экономического взаимодействия.
Стороны выступили с обещанием расширить сферу использования национальных валют как в рамках двусторонней торговли, так и в области прямых инвестиций и кредитования. В предложенном китайским ученым Ли Синем схеме московский, шанхайский и гонконгский финансовые центры могут создать механизм всеобъемлющего неконкурентного сотрудничества, который стал бы быть удачным дополнением к существующим механизмам финансового сотрудничества в формате АСЕАН+3, прежде всего Чиангмайской инициативе. В перспективе это дало бы возможность России полноценно участвовать и в работе Азиатского банка [4].
Показатель в 200 млрд. долларов должен вывести Россию в число ведущих торгово-экономических партнеров КНР, однако сам по себе он не является гарантией коренной диверсификации структуры товарооборота и повышения объемов российского экспорта продукции с высокой долей добавленной стоимости. Примечательно, что прогнозы многочисленных экспертов перед началом саммита 2013 г. касались прежде всего расширения энергетического сотрудничества. Китайская сторона традиционно настаивает на признании Россией того факта, что рынок
Поднебесной является наиболее емким и перспективным для экспорта российских энергоресурсов. Приводились прогнозы о необходимости доведения объема поставляемой нефти до 50 млн. тонн в год, строительства еще одного трансграничного нефтепровода в дополнение к сданному в 2010 г. Сковородино – Дацин и др.
Основание для углубления энергетического сотрудничества для России – геополитическая уязвимость западных маршрутов, связанная с позицией стран-транзитеров, для Китая – рост энергопотребления в связи с ускоренным экономическим развитием.
Хотя энергосектор и оказывает позитивное влияние на гармонизацию структуры российско-китайских отношений, для него характерны несбалансированность: во-первых, поставки сырья значительно преобладают над более современными формами сотрудничества; во-вторых, в нем доминирует навязанная Китаем модель ценообразования.
В 2011 г. подписана «Сианьская инициатива», давшая старт Энергетическому клубу ШОС. В последнее время в Китае ведутся дискуссии о создании «энергетического сообщества» (), что в еще большей степени институциализировало бы зависимость России от Китая.
Центральная Азия – единственный регион, в котором интересы России и Китая могут вступить в противоречие. С одной стороны, Россия не желает уходить с постсоветского пространства, с другой, – данный регион является ключевым в китайской концепции периферийной дипломатии. К разногласиям могут привести конкуренция российских и китайских многосторонних структур помимо ШОС, российских и центрально-азиатских энергетических проектов, разногласия в проектах финансового взаимодействия.
По мнению российских экспертов, в среднесрочной перспективе вряд ли произойдет расширение Таможенного союза за счет присоединения других государств Центральной Азии [6]. В подобной ситуации не могут не настораживать предложения некоторых китайских экспертов по распространению на регион Центральной Азии хорошо зарекомендовавшего себя в Гонконге и Макао режима CEPA (Closer Economic Partnership Arrangement), обеспечивающего упрощенный доступ товаров на рынки друг друга, беспошлинный ввоз и снижение налогов на продажу импортированных товаров [5].
Вместе с тем в ближайшей перспективе внешние факторы (американское присутствие в Афганистане, необходимость борьбы с экстремизмом и наркотрафиком) будут продолжать определять параметры взаимодействия двух стран в регионе.
Указанные выше тенденции позволяют сформулировать следующие выводы:
1. Характер российско-китайского взаимодействия указывает на высокий статус обеих стран в структуре внешнеполитических приоритетов друг друга. Вместе с тем в нем пока в большей степени проявляется «лексическое право» () Пекина: Китай формулирует, а Россия в основном признает его инициативы по развитию двустороннего партнерства. Москве следовало бы разработать собственную концепцию всеобъемлющего стратегического партнерства, детально раскрывающую принципы инклюзивности и справедливости в энергетическом сотрудничестве, роль и статус приграничных регионов в двусторонних отношениях. Основой восточной энергетической стратегии России должны стать диверсификация энергопотоков, повышение добавленной стоимости своего энергоэкспорта, более активное внедрение в китайский downstream, а также снижение экологических рисков.
2. Значительного переосмысления требует заключенный 12 лет назад «большой» российско-китайский договор. При разработке заключительно плана по его реализации после 2017 г. следует уделить особое внимание проведению диалога по обновлению и оптимизации договора. В частности, в новую версию договора должна быть включена статья об отсутствии у сторон каких-либо территориальных претензий друг к другу.
3. В Центрально-азиатском регионе России следует одновременно с активным участием в работе ШОС сосредоточиться на реализации «своих» интеграционных проектов, максимально конкретизировать деятельность ОДКБ, развивать многоуровневую экономической интеграции (Таможенный союз, ЕвразЭС, сотрудничество на двусторонней основе), стремиться к выработке общих правил и механизмов в сфере энергетики. С учетом интереса Китая к идеям интеграции в энергетической сфере следовало бы создать постоянно действующий многосторонний диалоговый механизм с участием основных производителей и транзитеров углеводородного сырья.
Примечания:
[1] Сун Тао. Выступление на конференции «Ситуация в Европе и китайско-европейские отношения». 16.08.2012.
[2] Тимофеев, О.А. Американо-китайские отношения на современном этапе: события, процессы, тенденции // Современный Китай в системе международных отношений. - М.: КРАСАНД, 2012. - С. 82-127.
[3] Тимофеев, О.А. «Мягкие» методы международного влияния и трансформация внешнеполитической парадигмы КНР // Вестник ТОГУ. - 2009. - № 4.
[4]
[5]
[6] http://russiancouncil.ru/inner/?id 4=618#top.
Вестник амурского государственного университета. Cерия: гуманитарные науки. 2014. №64.
Читайте также на нашем портале:
«Наука и техника Китая на мировом рынке» Александр Салицкий, Елена Салицкая
«Из ресурсного рабства в царство инновационной свободы: возможно ли это?» Владимир Кондратьев
«Цивилизационное измерение модернизации: Россия в контексте мирового опыта» Ирина Кудряшова
«Глобализация: «вестернизация» и альтернативные формы глобальных стратегий» Юрий Гранин
«Рост китайского присутствия в Таджикистане» Елена Ионова
«Китайский исторический нарратив в эпоху глобальных медиа » Алина Владимирова
«Глобальная экономика и ее отрасли в 2014 г.» Владимир Кондратьев
«Развитие образования (базовое и высшее образование, аспирантура) и науки в Китае и Индии » Сергей Лунев
«На грани фола: политика Китая в Южно-Китайском море» Дмитрий Мосяков
«Вызовы глобализации и динамика отношений России и Китая в Азиатско-Тихоокеанском регионе» Юрий Чудодеев
«Видение многополярности в России и Китае и международные вызовы» Владимир Портяков
«Россия между Китаем и США» Владимир Кузнечевский
«Цивилизационный подход в программах модернизационного рывка современного Китая» Неля Мотрошилова
«Внешняя политика Китая до 2020 г. Прогностический дискурс» Сергей Лузянин