В доперестроечное время в нашей стране действовала масштабная и стройная система поддержки и развития науки и научного обслуживания. В основании этой системы находилась фундаментальная наука, сосредоточенная в учреждениях Академии наук и некоторых вузовских лабораториях. АН СССР много сделала для создания и развития академий союзных республик и множества отраслевых исследовательских институтов на всей территории страны. Созданная в свое время тогдашним президентом Академии наук М. В. Келдышем специальная комиссия определила, что по 80-85 процентам известной миру научной тематики Советский Союз шел «ноздря в ноздрю» с развитыми странами Запада.
Конечно, академия, как формально, так и по сути, являлась частью централизованного аппарата советского государства со всеми его плюсами и минусами. Но, с другой стороны, трудно переоценить возможности и прецеденты централизованной организации науки в деле проведения крупномасштабных междисциплинарных исследований (подобных, скажем, Комплексной программе научно-технического прогресса), а также концентрации ограниченных ресурсов государства на решении актуальнейших научно-хозяйственных вопросов, особенно в экстремальных условиях и тем более военное время.
В советское время в каждой отрасли народного хозяйства функционировала сеть отраслевых НИИ, проектных институтов, конструкторских бюро, опытных предприятий. Существовала мощная и всеохватывающая сеть отраслевых организаций научно-технической информации. Вся эта система управлялась соответствующим отраслевым министерством, и ее работа координировалась головными институтами по каждому из направлений. Наконец, на большинстве предприятий промышленности существовали научно-исследовательские и опытно-конструкторские подразделения, ориентированные на непосредственное, происходящее в конкретных условиях совершенствование ассортимента, номенклатуры и качества продукции, обновление оснастки и организационно-технических способов производства и технологическое перевооружение предприятия. По задумке, три перечисленных слоя творческих организаций и были призваны довести достижения научно-технического прогресса (НТП) до уровня товаропроизводителя и – через него – до потребителя.
Однако, несмотря на постоянно принимаемые меры, эффективное взаимодействие между этими тремя уровнями «научной пирамиды» так и не удалось наладить. Хотя для всех было очевидно, что главным (если не единственным) источником, способным возместить потери экстенсивных факторов (за их счет ранее осуществлялся экономический рост, но с 60-х годов эти возможности стали исчерпываться), является научно-технический прогресс во всем многообразии его проявлений. Плюс повышение образовательного уровня и другие подобные факторы, не имеющие прямого отношения к увеличению численности рабочей силы, объема капитала, количества других ресурсов, вовлекаемых в производство. Почему же наше тогдашнее научное лидерство не переросло в экономическое?
Ответ на этот вопрос следует начать с такого бесспорного утверждения: прогресс науки и научно-технический прогресс – явления разные, так что рождение новшеств само по себе не влечет экономических и социальных последствий. Добывание нового знания путем фундаментальных исследований и экспериментов – это только самое начало большого пути, за которым следуют: инкубационный период (в течение которого устанавливается и доказывается техническая возможность осуществимости новшества и его потенциальные коммерческие возможности), этап опытно-промышленных разработок (когда разрабатываются необходимые технологические процессы и оборудование) и стадия коммерческого распространения (когда происходит промышленное или потребительское применение новинки). Именно эти стадии, особенно последняя, и определяют скорость и степень влияния научно-технического прогресса на экономику. Но как раз с коммерциализацией научно-технических достижений у нас в стране дело обстояло и до сих пор обстоит неважно. Механизм советской экономики объективно не был приспособлен к тому, чтобы придавать научно-техническому развитию первостепенное, решающее значение.
Дело было не в «недопонимании» или в «недооценке» научно-технического прогресса «отдельными руководителями». Суть проблемы заключалась в хозяйственной системе, базировавшейся на затратной концепции и делавшей нововведения невыгодными. При этой системе предприятия, министерства и Госплан устраивал только тот «прогресс», который вместо сокращения издержек вел к их росту. Еще одним важным пороком существовавшей системы управления было отсутствие в ней эффективных обратных связей, то есть воздействия потребителя на производителя, результатов руководства на руководителя и т. д.
Итогом многолетнего функционирования этой системы явилась углубляющаяся изоляция отечественной научно-технической сферы от весьма интенсивного мирового технологического развития, а также становившееся все более заметным техническое отставание СССР от развитых западных стран. Если мы еще могли гордиться успехами в освоении космоса, оборонной науке, то в области «гражданской» компьютеризации, распространения материало- и энергосберегающих технологий и особенно в том, что касалось качества потребительских товаров, наше отставание становилось просто неприличным для великой державы.
Надежды на то, что либеральные реформы изменят ситуацию в лучшую сторону, не оправдались. Более того, за прошедшие 15 лет Россия успела утратить, «разбазарить» значительную часть своего научного потенциала, так же как и экономического, производственного, военного, технологического и кадрового. На многих предприятиях вместе с планово-бюрократической «водой» умудрились выплеснуть и научно-технического «ребенка». Чтобы понять, как могло такое получиться, рассмотрим обе составляющие проблемы «предприятие и научно-технический прогресс»: как изменился потенциал НТП и что произошло с предприятием.
Под лозунгом устранения излишнего вмешательства в экономику основной упор был сделан на устранение тех институтов, которые казались лишними горе-реформаторам. В годы «великой ликвидации» были частично или полностью сломаны: институт текущего и перспективного планирования на всех уровнях народного хозяйства; система всеобщей обязательной стандартизации и ГОСТирования продукции и технологий; государственный заказ на выполнение научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР) и производства продукции; система аккумулирования результатов научно-исследовательских работ (НИР) в общегосударственных и отраслевых информационных центрах; сеть головных отраслевых НИИ; система таможенной защиты отечественного производителя и многие другие народнохозяйственные системы с нормативными, информационными или рекомендательными функциями. Однако взамен уничтоженного ничего другого предложено не было. Лишенные привычной институциональной среды и финансово обескровленные, предприятия стали задыхаться.
К тому же, исчез институт ответственности руководителей предприятий, сначала – перед вышестоящими органами, затем – перед коллективами руководимых предприятий и, наконец, перед деловыми партнерами. По сути, произошла “великая директорская революция”, в ходе которой личные интересы директоров обособились и взяли вверх над интересами руководимых ими предприятий. Власть директората многократно усилилась, а ответственность за принимаемые решения свелась к минимуму. Те же “наследственные” болезни оказались характерны не только для крупных производственных предприятий, но и для малого бизнеса, в том числе и вновь создающегося. К ним добавился еще один весьма серьезный недуг: крайняя некомпетентность руководителей в элементарных вопросах управления. В это «сословие» активно влилась армия людей, непосредственно соприкасающаяся, а то и просто вращающаяся в криминальной среде.
Есть смысл подробнее остановиться на проблеме отраслевых НИИ, КБ, проектных и изыскательских организаций. За исключением сферы естественных монополий, где центральные органы управления порой даже не сменили вывески, в остальных секторах экономики после ликвидации централизованного управления и соответственно исчезновения единого планового финансирования отраслевая наука просто деградировала. Оказавшись без постоянных финансовых вливаний, отраслевые научные учреждения первым делом стали резко сокращать издержки, прежде всего, уменьшая штаты. В результате численность отраслевых НИИ сократилась в несколько раз, а их сотрудники пополнили ряды рыночных торговцев и армию безработных. Параллельно с этим начался судорожный поиск внешних источников средств для выживания. Поскольку отечественных заказов на науку не предвиделось, а зарубежные были единичными, то приступили к поиску и продаже ликвидных ресурсов – лома цветных металлов и кое-какого оборудования и материалов. Этими «богатствами» располагали не все, а у тех, кто их имел, они разошлись мгновенно. Почти повсеместно образовались резервы площадей, так называемых нежилых помещений, которые их владельцы стали сдавать в аренду или незаконную субаренду. Там, где раньше было лабораторное оборудование и стояли пульманы, теперь встали коробки с сигаретами и ящики с водкой.
В итоге мощный потенциал отраслевой науки в таких отраслях, как машиностроение, биотехнологии, электронная техника, был практически утерян. Не менее 80 процентов станкостроительных предприятий изменило свой профиль, а около 300 современных технологий в таких областях, как аэрокосмическая промышленность, производство высокочистых материалов, станков с ЧПУ, промышленных роботов и других, было утрачено окончательно. Инвестиции в реальное производство сократились в среднем почти в 6 раз, причем в отдельных подотраслях – в 10-15 раз и более.
«Драматизм положения, сложившегося в российской промышленности, заключается в фактическом разгроме ее робототехнической отрасли и сведении до минимума удельного веса других наукоемких отраслей», - рассказывал журналистам президент Ассоциации «Робототехника», генеральный директор ЗАО «МНТК «Робот» Владимир Степанов. - Должно пройти время, и немалое, прежде чем мы восстановим утраченный потенциал и двинемся дальше... До перестройки выпуск промышленных роботов практически освоили 22 министерства Советского Союза. По объему их производства СССР в 1980 году обогнал США и Японию. Создание роботизированных производств в нашей стране открыло возможность предприятиям, которые были заняты серийным и массовым выпуском продукции, организовать вторую и третью смены, не привлекая дополнительную рабочую силу.
Однако модели роботов, производимые предприятиями разных министерств, дублировали друг друга. Чтобы решить эту проблему, в 1987 году были созданы 23 межотраслевых научно-технических комплекса. За два года один только МНТК "Робот" успел создать 25 моделей роботов, предназначенных для замены действующих 300. Но после развала СССР эти модели были распроданы частникам. Вскоре их отправили в металлолом.
Показательна судьба робота для лазерной резки металлов, созданного в экспериментальном НИИ станкостроения. В разгар «шоковой терапии», в 1992 году, на место умершего старого директора приходит новый человек, который ускоренными темпами распродает уникальную технику, дабы освободить помещения, чтобы потом сдавать их в аренду. Лазерный робот оказывается в частных руках: его используют по принципу «забивать гвозди микроскопом» - в кооперативе для вырезания деревянных наличников коттеджей "новых русских". Но потом он не понадобился даже для этих целей. В результате огромный робот, который из-за размеров (2,5 метров высотой) и увезти было невозможно, просто бросили. Впрочем, удивляться здесь нечему, - такой развал был в то время по всей стране.
В последнее время я сталкиваюсь с работниками многих министерств, - продолжал Владимир Павлович. - Вы знаете, что поражает? Теперь основной костяк их составляют люди 28-30 лет; именно они работают экспертами, главными научными сотрудниками в управлениях. Так вот, эти молодые люди вообще не знают, что такое робототехника! Потому что ее разрушили, когда они были детьми.
Прежде, чем начать осуществлять программы по развитию робототехники, необходимо просветить не только руководство этих министерств, но и каждого их сотрудника. Для того, чтобы научная и изобретательская мысль в России пульсировала, надо организовать повсеместное обучение азам робототехники - начиная со средних учебных заведений.
Мы должны будем учесть накопленный за последние 15 лет международный опыт по техническому перевооружению производства, насыщению его ЭВМ и микропроцессорами, постоянному повышению квалификации работников, в том числе и с помощью их переобучения. Если бы в России в 1992-1994 годы не прекратилось производство робототехники и не были уничтожены более 120 тысяч работающих промышленных роботов, которые высвобождали из производства более миллиона человек, сегодня не возник бы вопрос о привлечении в отечественную промышленность мигрантов из разных стран».
Первой жертвой финансовых трудностей на предприятиях стала заводская наука. Во время всеохватывающего распределения и фондирования функция реализации продукции стояла на втором плане и не являлась самостоятельной. Все изменилось в 1990-е годы: проблемы сбыта стали жизненно важными и соответственно поменялась роль маркетинговой службы. Все воспроизводственные функции предприятия – начиная с реновации и модернизации оборудования и кончая выплатой дивидендов – немедленно сбрасывались за борт, когда возникали финансовые трудности. В качестве «балласта» на первых местах оказались именно те подразделения, которые так или иначе были связаны с реализацией НТП.
Новое состояние российских предприятий характеризуется низким уровнем инвестиционной активности. И дело здесь не только в нежелании внешних инвесторов вкладывать деньги, а скорее в неготовности предприятий их принять, поскольку у них разрушена инвестиционно-воспроизводственная часть – ликвидированы заводские лаборатории, конструкторские бюро и пр. Появись завтра инвестиции (особенно в овеществленном виде), многие попросту не смогли бы ими воспользоваться. Только после восстановления и укрепления всех компонентов инновационного цикла, охватывающего фундаментальную и прикладную науку, конструкторские и научно-технические подразделения предприятий, обеспечение сбалансированности производственных и воспроизводственных процессов на предприятии, можно рассчитывать на оздоровление экономики в целом.
Необходимо на базе сохранившейся (пусть в рудиментарном виде) структуры отраслевых НИИ и КБ, осуществив при необходимости их слияние или рекомбинацию, развить НИОКР за счет госзаказа на условиях конкурса. При этом придется предварительно провести инвентаризацию имеющихся заделов, оптимизировать структуру оставшегося хозяйства и, наконец, наладить механизм реализации госзаказа, направленного на развертывание исследований и разработок.
Понятно, что для разумного составления госзаказа необходимо перспективное видение потребностей страны в исследовательских разработках. Необходим документ, сопоставимый с «Комплексной программой научно-технического прогресса», разрабатывавшейся в 1970-ые годы. Предпосылки к этому есть: в 1995 году был принят Федеральный закон “О государственном прогнозировании и программах социально-экономического развития Российской Федерации”, однако закон этот пока бездействует…
Наше государство сегодня ощутило прибыльность экспорта оборонных технологий и выступает в этой сфере инновационным предпринимателем (осуществляя государственные закупки, демонстрационные проекты и т. п.) Однако такой же поддержки ждут от него и другие сферы научной деятельности. Именно государственная поддержка может обеспечить приток зарубежных инвестиций в отечественные высокотехнологичные производства. При этом стимулировать следует не просто производство, а воспроизводство инноваций.
В конце октября 2006 г. под председательством президента Владимира Путина состоялось заседание Совета по науке, технологиям и образованию. Оно было проведено в российской «силиконовой долине» - подмосковном Зеленограде; конкретно на одном из заводов компании «Ситроникс», принадлежащем АФК «Система», специализирующейся на микроэлектронике. Отметив передовой характер наработок и производства этой компании, президент вместе с тем отметил, что «уровень инновационной активности российских предприятий оставляет желать лучшего». Предприятия приобретают, прежде всего, не технологии, а морально устаревшее машиностроительное оборудование, доля которого в объеме капиталовложений доходит до 60 процентов. И лишь менее двух процентов тратится на патенты и лицензии.
По словам главы государства, недальновидно было бы обвинять бизнес в недальновидности - чтобы стимулировать его к инновациям, надо создать налоговые преференции, в том числе изменить систему взимания косвенных налогов. Но, по мнению некоторых участников заседания, активное стимулирование бизнеса к финансовому участию в науке противоречит мировому опыту. Как заметил Нобелевский лауреат Жорес Алферов, цивилизованный бизнес крупных вложений в научные исследования не делает никогда. В 20 ведущих университетах США в расходах на НИОКР доля бизнеса составляет лишь 15-20 процентов, в то время как на федеральный бюджет приходится 50-60 процентов. Промышленность же дает деньги на то, что ей нужно именно сегодня. А стратегическим планированием в сфере научных исследований должно заниматься именно государство. В свою очередь, вице-президент Российской академии наук Александр Некипелов раскритиковал идею финансирования отраслей российской экономики в расчете на результат. «Проблема в том, что немало и таких видов деятельности, где результат не может быть измерен», - заявил он. Наука является одной из таких сфер, где конечный результат каких-то разработок может появиться лет через пять-десять. В то же время жесткая регламентация расходования бюджетных средств не позволяет исследовательским институтам оперативно решать текущие проблемы.
Критические замечания, с которыми выступил вице-президент РАН, на самом деле представляют собой лишь верхушку айсберга проблем, накопившихся в фундаментальной науке за постперестроечные годы. Для 90-х годов прошлого века были характерны попытки со стороны власть предержащих свести до минимума («оптимизировать») финансирование Российской академии наук. «Логика при этом предельно примитивна, - отмечал академик Дмитрий Львов. - ВВП России сократился вдвое, значит, многое из того, что было создано ранее (и прежде всего наукоемкий сектор производства, от которого, мол, одни убытки, а вместе с ним и фундаментальную науку, которая «продолжает жить за общественный счет») также необходимо сократить как минимум в той же, а еще лучше – в большей пропорции. Малой России должна соответствовать и малая наука... Это положение рассматривается нашими либералами-финансистами в качестве некоей закономерности. Но откуда они ее взяли? В мире такую «закономерность» обнаружить очень трудно».
По мнению ряда ведущих ученых, наука – это специфическая сфера, связанная с производством знаний – особого продукта, который требует определения не только спроса и предложения, но и формирования самого спроса. Установка на то, чтобы государство полностью ушло из научно-исследовательской сферы, полностью перевело ее на рыночные рельсы, противоречит основным положениям формирующейся в мире «экономики знаний». Доля наукоемкой продукции США в мировом ее производстве сегодня превысила одну треть. Если в 80-ые годы по этому показателю мы отставали от США в 7 раз, то сегодня – уже в десятки раз. Но парадокс заключается в том, что при существующем экономическом механизме в нашей стране этот разрыв вообще невозможно будет преодолеть.
В годы реформ наука в России была исключена из числа стратегических государственных приоритетов, процесса преобразования экономики. Были сделаны другие акценты - на изменениях отношений собственности и финансовой сферы. В результате наука не смогла обеспечить последовательного создания научного задела, а он был крайне необходим для преодоления технологического отставания России от развитых стран. Оно только увеличилось и сейчас составляет в экономике 45-50 лет. Особенно неприглядным выглядит сравнительный анализ затрат на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы (НИОКР). В конце прошлого десятилетия по затратам на НИОКР на душу населения (70 долларов) мы многократно уступали США (892), Швеции (875), Финляндии (726), Швейцарии (688), Исландии (613), Германии (580), Дании (541), Норвегии (479), Франции (478). А уж в расчете на одного исследователя этот показатель и вовсе удручает: за 10 лет (с конца 1980-х, когда, по мнению наших либералов, жить стало вообще невмоготу) он сократился более чем в 3 раза и составил в 1999 году немногим более 4 тысяч долларов. В США, заметим, такие затраты превысили 100 тысяч долларов (!).
Ведущие страны мира не подходят к решению такой общенациональной задачи, как развитие фундаментальной науки, только с бухгалтерской, финансовой точки зрения. Ведь в экономике знаний приоритет отдается нематериальным активам («ноу-хау», различным новым разработкам и технологиям), а не традиционным оценкам капитализации капитала. Очевидно, что и Россия может связывать свое будущее только с развитием наукоемкого сектора.
Еще в 1996 году Государственная Дума приняла Закон о науке и научно-технической политике. Согласно Статье 15 этого документа, на финансирование научных исследований и экспериментальных разработок гражданского назначения должно тратиться не менее 4 процентов общерасходной части бюджета. Однако эта норма еще ни разу не выполнялась. Сейчас на науку Россия тратит в 7 раз меньше средств, чем Япония, и в 17,5 раз меньше, чем США. С течением времени на развитие фундаментальных отраслей науки выделяется все меньше и меньше бюджетных средств (в процентном отношении). В то же время в связи с увеличением расходной части бюджета в абсолютном выражении объем выделенных средств по сравнению с предыдущими годами несколько увеличился.
В 2003 году на РАН была предпринята массированная психологическая атака в связи предложениями, разработанными правительственной «комиссией по оптимизации бюджетных расходов». Намечалось, в частности, убрать из вышеупомянутого Закона положение о 4 процентах расходуемых на науку бюджетных средств, сократить число научных институтов и научных работников, средства от аренды помещений направлять в бюджет… Эти предложения вызвали резолюции профсоюзных собраний в академических институтах, хлесткие выступления научных сотрудников и письменные обращения ученых. Общественные страсти несколько поулеглись только после встречи президента РАН Юрия Осипова с тогдашним главой правительства Михаилом Касьяновым, однако Президиуму Российской академии наук все же пришлось по ряду вопросов пойти на уступки.
Перестраивать Академию наук начали с верхушки «пирамиды». Количество отделений сократили вдвое – с 18 до 9. Было ликвидировано 80 юридических лиц – научных институтов и учреждений. Эти изменения не были волюнтаристскими – каждое такое сокращение обсуждалось на заседаниях бюро отделений, комиссий, рабочих групп. Институты были не просто ликвидированы, а слиты с НИИ родственного профиля. Тем самым удалось сократить расходы на содержание аппарата управления и сконцентрировать работу укрупненных институтов на важнейших направлениях фундаментальных научных исследований. Дело в том, что после развала СССР в Российской академии наук происходили одновременно два процесса: с одной стороны, уменьшалось число научных сотрудников, часть которых уходила на более высокооплачиваемую и престижную работу, а с другой стороны, стало расти число академических НИИ, поскольку в условиях недофинансирования проще было выжить небольшим, компактным институтам.
По сравнению с 1990 годом численность занятого исследованиями и разработками персонала и число специалистов-исследователей сократились более, чем в 2 раза. Но, с другой стороны, именно бюджетное финансирование, низкое, но относительно стабильное, позволило в какой-то степени сохранить базу отечественного научного потенциала – имеющие государственный статус академии наук. В то же время, как свидетельствуют проведенные Счетной палатой проверки, происходят опасные изменения в менталитете научных сотрудников. Отсутствие условий для полноценных исследований порождает «иждивенческие» настроения. Заработная плата ученых считается неким пособием для выживания, но никак не оплатой результатов научной работы.
Имеет место и другая тревожная тенденция – старение кадрового потенциала. В 2000 году доля научных работников РАН в возрасте от 50 лет и старше достигла 50,2 процента, тогда как в конце 80-х она не превышала 26,4 процента. Примерно каждый шестой ученый в нашей стране – старше 60 лет. Средний возраст российского исследователя несколько лет назад составлял 48 лет, кандидата наук – 51 год; у докторов наук он достиг 59 лет и вплотную приблизился к пенсионному. А ведь еще в 20-ые годы прошлого века было отмечено, что абсолютное большинство крупнейших открытий в области физики и химии было сделано учеными в возрасте 30-35 лет. Вот почему сохранение существующих тенденций еще на 5-10 лет грозит нанести российской науке невосполнимый ущерб.
Вызывает сожаление, что Российская академия наук не отслеживает данные оттока научных кадров за рубеж. Не имеет таких данных и государственная статистика. В 90-ые общая численность ученых, эмигрировавших из нашей страны, превышала в отдельные годы 2 тысячи человек, в 2001 году она сократилась и составила 1,1 тысячи человек. Но даже такое количество не может не вызывать тревоги, ведь уезжают, как правило, не простые научные сотрудники, а научные лидеры. Сколько их мы уже лишились? Конечно, вернуться к старой советской системе принудительного распределения вряд ли возможно, необходимо искать новые пути. В одном из своих посланий Федеральному собранию президент Путин обозначил контуры решения этой проблемы. Надо переходить на контрактно-договорную систему образования. Если молодой человек после получения высшего образования работает в России, он тем самым погашает финансовый долг перед родной страной. А если он собирается покинуть родную страну, то ему логично возместить затраты на обучение. С другой стороны, глава государства призвал шире использовать практику оплаты крупными структурами, компаниями обучения молодежи, которая придет потом к ним работать.
В Российской академии наук начал осуществляться «пилотный проект» по переходу на собственную систему финансирования и оплаты труда. В течение трех лет количество бюджетных ставок будет сокращено на 20 процентов. Параллельно начнут вводить внебюджетные (ранее именуемые хоздоговорными) ставки, на которые будет переведена часть сотрудников, которые могут сосредоточиться на работе по контрактам. Уже сейчас около 40 процентов своего бюджета РАН зарабатывает благодаря договорам, контрактам, грантам и т. д. Кроме того, теперь не 50, а 60 процентов бюджетных средств будет расходоваться на заработную плату научных сотрудников, которая сейчас порой ниже, чем зарплата дворника.
Проблема сокращения – не такая простая, и, похоже, в самой Академии наук нет единого мнения по этому поводу. В недавно вышедшей книге «Экономический рост и качество экономики» (М., 2004) руководитель секции экономики РАН академик Д.С.Львов предостерегает от того, чтобы подходить к реформированию Академии наук «так же, как к реструктуризации банно-прачечного комбината». «Бесспорно, что в науке, как и в любой другой сфере деятельности, наряду с новаторами имеется и определенная прослойка людей случайных… Не надо забывать и о другой стороне проблемы. Для того чтобы сохранить ведущие научные школы, лидеру научного направления необходима соответствующая научная среда. Без нее не будет у нас ни Басовых, ни Прохоровых, ни Алферовых. Следовательно, численность ученых в академии всегда будет больше численности творцов».
Одному из авторов данной статьи, академику Н. П. Федоренко, уже приходилось высказывать близкую точку зрения: «В бытность мою директором ЦЭМИ АН СССР число ведущих ученых, осуществлявших теоретические исследования на высоком академическом уровне, имевших всесоюзный авторитет и международное признание, наконец (чего уж греха таить!), способных к работе над важнейшими заданиями руководства академии и государства, было небольшим – 20-25 человек. Мне иногда закрадывалась в голову мысль: а зачем нужен такой большой институт (в ту пору – в середине 70-х годов – численность ЦЭМИ составляла 550-600 человек)? Может быть, хватит этих самых 20-25 человек? Однако, внимательно изучив этот вопрос, я понял, что без научно-вспомогательного и административно-управленческого персонала само это теоретическое ядро попросту оказалось бы неспособным творить, вынужденное исполнять организационную работу, а также необходимые и неизбежные технические операции, которые, по различным оценкам, в различных отраслях науки отнимают от четверти до половины рабочего времени. Разделение труда в науке не просто необходимо, а обязательно, если мы хотим добиться хороших результатов. Служащий в научной работе занимает важное место, и только те научные учреждения добивались реальных успехов, где это понимали… Конечно, в институте был и так называемый «балласт» - сотрудники, еще или уже не нашедшие себя в науке. Но их было не так уж много, а молодежная часть этого «балласта» впоследствии творчески выросла и хорошо показала себя. В коллективе было еще 50-60 человек научной поросли, наступавшей на пятки лидерам и создававших атмосферу творческой конкуренции, состязательности, которая в науке не менее, а может быть, и более необходима, чем в экономике. Вот поэтому и нельзя, чтобы институты, подобные ЦЭМИ, состояли всего из 25-30 человек» («Россия: уроки прошлого и лики будущего». М., 2000).
В этой связи остается сожалеть, что в вышеупомянутом «пилотном проекте», одобренном правительством, разрешено повышать заработную плату только научным сотрудникам, в то же время эта мера не распространяется на научно-вспомогательный персонал, который тоже является важной частью структуры академии – начиная от аппарата президиума РАН, президиумов региональных научных центров и научных отделений и заканчивая инженерами и техниками, обслуживающими очень сложные, уникальные установки.
Более тщательно надо подходить к сокращению бюджетных ставок в академгородках, таких, как Пущино, Черноголовка, Троицк. Впрочем, если в двух последних, кроме научных структур, есть и промышленные, то в Пущино других возможностей для устройства, кроме как в НИИ, практически нет. Недавно уроженка этого города молодой ученый Е. Горячева провела социологическое исследование среди земляков-старшеклассников. Оказалось, что профессию ученого считают престижной только 20 процентов опрошенных. Чуть побольше – 30 процентов - испытывают к ней уважение. А о готовности связать свою жизнь с наукой заявили лишь 11 процентов респондентов. И это – в наукограде, где находится центр молекулярной биологии, где сильны семейные традиции занятия наукой. Но академгородок переживает не лучшие времена. Оборудование не обновляется, многие исследователи покинули лаборатории, уехали за рубеж либо занялись другими, более прибыльными видами деятельности. Средний возраст ученого в Пущино – 58 лет.
Чтобы как-то поправить ситуацию с молодыми кадрами, президиум РАН принял решение о выделении 50 млн. рублей для того, чтобы выпускники аспирантур смогли в течение трех лет продолжать работу по темам, которые они разрабатывают. Но наш опыт общения с выпускниками вузов показывает: на первом месте в системе приоритетов молодых стоит желание работать в институтах высокого уровня с соответствующим оборудованием, высококлассными специалистами, с которыми интересно общаться. Молодые мечтают о «фирме», где можно было бы реализовать свой потенциал.
Поэтому в Академии наук не понимают такой постановки вопроса, когда в Стабилизационном фонде скопилось уже около 2 триллионов рублей, однако из него нельзя выделить даже малую толику для закупки столь необходимого академическим институтам и центрам оборудования. Как в таких условиях можно рассчитывать на эффективность научных исследований, в недостатке которого либеральные деятели порой упрекают РАН? Достаточно привести один, но красноречивый пример. К 1996 году по центральной части РАН доля расходов на приобретение и модернизацию оборудования и предметов длительного пользования сократилась до 0,1 процента от выделенных бюджетных ассигнований. То есть уменьшилась почти в 24 раза (!) по сравнению с дореформенным временем! В последующие годы, правда, наметились некоторые подвижки: так, в 2001-м удельный вес таких расходов достиг 7,1 процента. Но было уже поздно.
Отсутствие современного оборудования привело к сокращению или сворачиванию исследований (прежде всего экспериментальных) – по целому ряду направлений, в которых страна занимала ведущие позиции в мире. Так произошло, например, с лазерными термоядерными исследованиями в Физическом институте РАН. Сейчас они интенсивно продолжаются в США. Пионерные работы группы профессора В.С. Лехотова в Институте спектроскопии РАН по охлаждению атомов лазерным излучением не были продолжены из-за отсутствия необходимых лазеров. В результате Нобелевская премия за работы в этой области была присуждена в 1997 году двум американским и одному французскому ученым.
И все же, несмотря на устаревшую экспериментальную базу и нищенскую зарплату, фундаментальная наука в России продолжает удивлять своими выдающимися результатами. Можно напомнить о следующих достижениях: разработке ускорителей заряженных частиц, СВЧ-генераторов, миниатюрных лазерных технологий, создании полного набора конструкций и технологий современных летальных аппаратов и ракетно-космических систем, новых конструкционных материалов с наперед заданными свойствами, химических технологий, высокоэффективных катализаторов и т. д. Ученые секции экономики РАН разработали концепцию управления национальным имуществом и налогозамещающий механизм рентных платежей. Другое дело, что многие разработки и передовые отечественные технологии фактически остались невостребованными. Так, до сих пор ведущие отечественные нефтяные компании при добыче «черного золота» используют технологию гидроразрыва, которая приводит к обводнению пластов и, в конечном счете, затрудняет нефтеразработки. В то же время учеными Центра волновых технологий РАН под руководством Р. Ф. Ганеева разработаны технологии ускоренного поступления нефти в скважину. Ценные разработки этого центра могут быть использованы при приготовлении лекарств, создании новых строительных материалов.
Остановимся теперь на тех разработках, которые внедрены и уже приносят пользу . В 2003 г. в Нижнекамске был сдан в эксплуатацию первый отечественный завод по производству синтетических (и полусинтетических) смазочных масел. Это предприятие, построенное по российской разработке и работающее на собственной сырьевой базе, не только вывело нашу промышленность на уровень самой передовой технологии в данной области нефтехимии, но и позволило отечественной оборонной технике освободиться от иностранной зависимости.
Несколько лет назад в Институте биоорганической химии РАН мэр Москвы Юрий Лужков и президент РАН Юрий Осипов запустили производственную линию по выпуску генно-инженерного инсулина. В настоящее время учреждения здравоохранения столицы полностью обеспечиваются отечественным инсулином. Опираясь на полученный опыт, РАН рассматривает возможность создания более крупного производства - не только инсулина, но и другой современной биотехнологической продукции в уже упоминавшемся Пущино.
Создание этого препарата - выдающийся успех российских ученых, результат их 15-летней работы. Важно иметь в виду, что Россия стала четвертой страной в мире (после США, Германии и Дании), имеющей собственную технологию производства качественного генного инсулина. Если бы «на самом верху» было принято решение: расширить применение названной технологии, построить соответствующие предприятия в других городах, то отечественное здравоохранение сделало бы большой шаг вперед.
В нашей стране - огромная потребность в инсулине. Лицам, которые страдают сахарным диабетам, он нужен ежедневно. Подписывая контракты с западными фирмами на приобретение инсулина, государство фактически дотирует больных. Но ситуация изменится, когда его производство в больших объемах будет развернуто в России. Тогда выпускающие это лекарство предприятия начнут платить государству налоги, на этих предприятиях начнут осваивать высокие технологии. Казалось бы, государству должно быть выгодно развивать высокотехнологичное производство в своей стране, а не закупать созданные в других странах медицинские препараты. Пока же мы их, в том числе и инсулин, продолжаем закупать.
Министерство финансов игнорирует все аргументы представителей научного сообщества о необходимости освобождения фундаментальной науки от большей части налогов, в первую очередь, подоходного налога, социального налога, экспортно-импортных пошлин и т. д. Минфин не делает различий в практике взимания налогов между предприятиями, независимо от того, занимаются они научными исследованиями или торгуют ширпотребом. Дезорганизует работу РАН введение платежей за пользование земельными участками академическими структурами. Предполагалось, что затем эти расходы будут компенсироваться Министерством финансов. Однако на деле деньги приходят с опозданием, местные же власти рассматривают эти платежи как существенную часть пополнения своих бюджетов. В регионах дело доходит до описания судебными приставами имущества (в первую очередь, оборудования) научных центров. Такие случаи уже произошли в Краснояском и Иркутском научных центрах; попытки описать имущество предпринимались в Зеленограде и Черноголовке.
Нашим торопливым реформаторам даже невдомек, что давно установленным фактом является положение: существует определенная, достаточно широкая сфера общественно-полезной деятельности, которая «выпадает» из круга обычных рыночных отношений. К ней, прежде всего, относятся фундаментальная наука, культура, образование и др. Здесь издержки по определению растут быстрее цен, что неизбежно делает ее с экономической точки зрения заведомо убыточной. И если в этой важной с общественной точки зрения сфере будут использоваться чисто рыночные механизмы, то она просто прекратит свое существование. Иначе говоря, у общества не будет, например, классической музыки, фундаментальной науки, многих других областей производства новых знаний, произведений искусства, культурного наследия и т.п.
Тезис о специфической болезни цен применительно к сфере исполнительского искусства был впервые сформулирован известными американскими учеными В. Баумолем и В. Боуэном. Указанной болезнью цен «страдает» и сфера научно-исследовательской и проектно-конструкторской деятельности. Там тоже, в особенности на первых этапах появления нового знания, когда еще не представляется возможным оценить его общественную полезность, действует закон болезни Баумоля – издержки на получение нового знания существенно опережают цену на возможный продукт от этого знания. Сокращение цен на знание в таком случае невозможно без сокращения объемов распространения самих знаний. А это значит, что сокращение бюджетных ассигнований на фундаментальную науку заведомо будет приводить к деградации самой науки. Нет нужды говорить о катастрофических последствиях реализации пресловутого принципа ухода государства из экономики для нашей страны, для ее будущего. В этом случае, мы будем просто обречены на отставание от мировой экономики знаний. Но теперь уже навсегда.
Отсюда очевидна определяющая роль государства в проведении протекционистской политики по отношению к фундаментальной науке и сфере НИОКР. Это должно быть не благотворительной деятельностью, а обязанностью государства. И для проведения такой политики оно в состоянии задействовать соответствующие механизмы, стимулирующие расширение возможностей для распространения знаний
Но в условиях России, пожалуй, единственной связанной с фундаментальной наукой структурой, для которой предусмотрены определенные льготы, стали технико-внедренческие зоны, создаваемые согласно недавно созданному решению правительства. Одна из них формируется в Томске на базе научного центра РАН и размещенных в этом городе вузов. Рассматривается возможность создания новых инновационно-технологических парков в крупных регионах, в частности, в Новосибирске. Академия наук будет разрабатывать для них новые технологии, а также формировать творческие коллективы.
Собственно, на сегодня вокруг РАН уже создан инновационный пояс. Это полтора десятка действующих инновационно-технологических центров, которые рассредоточены в разных уголках России. Большая часть их была организована за последние годы. Академия наук не может перечислять на эти цели бюджетные средства, поскольку это считалось бы их нецелевым использованием. Но РАН участвует в создании таких центров иным способом – вносит свой имущественный вклад в виде излишек площадей.
В 2003 году в ходе конкурса, который проводило Министерство промышленности и науки, были созданы шесть центров трансфера (передачи) технологий. Они передают их в промышленность, малым предприятиям. При создании инфраструктуры центрам выделяются бюджетные средства. Три такие структуры работают при РАН, два в университетах и один - в Государственном научном центре. Большую роль в продвижении новых технологий играют также научные парки, действующие, в основном, при университетах. Еще в начале 1990-х годов такой научный парк был создан при МГУ. Сейчас малые технологические компании, которые арендуют его территории, делают заказы ученым Московского университета на производство тех или иных научных работ. Такая кооперация выгодна обеим сторонам. В свою очередь, РАН имеет свой научный центр в Новосибирске; руководит академик Юрий Шохин.
Однако вопросы интеграции фундаментальной науки и высшей школы решаются не просто. Ныне действующий Закон о науке и научно-технической политике разрешает РАН создавать только научно-исследовательские учреждения и учреждения вспомогательного характера. Поэтому ряд высших учебных заведений, с которыми академия наук имеет самые тесные связи, она не может включить в свой состав. В том числе Новосибирский госуниверситет, который всегда был тесно связан с Сибирским отделением РАН, “академгородком”. Несмотря на то, что президент РФ Владимир Путин дал распоряжение решить этот вопрос в первоочередном порядке, а РАН подготовила свои предложения для Министерства образования и науки, дело не сдвинулось с мертвой точки. Фактически является академическим, хотя имеет статус государственного, Физико-технический институт в городе Долгопрудном Московской области. Половина его кафедр расположена в академических НИИ, студенты слушают здесь специальные курсы, участвуют в работе семинаров, используют на занятиях специальное оборудование. Недавно Счетная палата провела масштабную проверку РАН, ряда крупных вузов и пришла к выводу о том, что интеграция фундаментальной наукой и высшей школы должна быть более значимой. Но для этого необходимо в законодательном порядке закрепить ее, определить источники ее финансирования. В РАН надеются, что ситуация изменится с принятием поправок в Закон о науке и научно-технической деятельности, которые разрешают, в частности, нахождение в составе академии учреждений научно-образовательного характера.
В то же время другие поправки в вышеупомянутый Закон, которые намечается принять, вызвали неоднозначную реакцию среди научной общественности. Дело в том, что в нашей стране со времен Петра I сложилась иная организация науки и образования, чем в европейских странах и США. Наука была сосредоточена в «большой» Академии наук и других государственных отраслевых академиях. После Февральской революции академики смогли воспользоваться записанным в уставе академии праве на самоуправление и начать практиковать выборы ее президента. В советское время избранный академией наук президент формально никем не утверждался, но на самом деле эта кандидатура согласовывалась в Политбюро. Поэтому если одни академики не видят ничего страшного в том, что президент РАН будет утверждаться президентом страны («поскольку академия – организация государственная, имеет преимущественно государственное финансирование, а ее члены получают дополнительную стипендию за звание»), мол, наоборот, его статус только укрепится. Сторонники этой точки зрения предлагают также внести в новый Устав академии пункт, который уже предусмотрен ее внутренним положением: ограничить 70-летним возрастом право на занятие членами академии определенных должностей (в том числе президента, членов президиума, директоров институтов) – это поможет обновлению кадров высказаться против возрастных цензов!
Другие академики, наоборот, считают, что чиновники пытаются «упростить» демократические принципы функционирования РАН, превратить ее по существу в ГУП – государственное унитарное предприятие с назначаемым «сверху» президентом. Определить количество академиков и членов- корреспондентов, найти механизмы, которые позволят держать «в черном теле» выступающих с критических позиций.
В рассуждениях и тех, и других, есть доля истины. С одной стороны, никогда за последнее время в обществе так не падал престиж ученого, научного работника, как в годы «шоковой терапии», когда многими из них едва приходилось сводить концы с концами. Но, с другой стороны, именно благодаря демократизации академии наук в истекшие 10-15 лет появились яркие имена, которые сделали достоянием общественности свои уникальные идеи и разработки.
Как остановить тревожные процессы в отечественной фундаментальной науке, сделать так, чтобы она помогла России занять достойное место в международном разделении труда? К сожалению, время работает не на нас. Большинство наукоемких отраслей России находится только в начале компьютерной революции, как говорят специалисты, между третьим и четвертым экономическими укладами. Технологии пятого уклада в широком масштабе не применяются. А ведь в мире уже начинается фундаментальная разработка шестого технологического уклада. Его ядро – скоординированное внедрение компьютерных технологий на все стадии воспроизводственного процесса; дополнительно к этому будут развиваться биотехнологии.
И все же, несмотря на утрату значительной части своего потенциала за годы реформ, научный комплекс России выжил и зачастую располагает высококвалифицированными исследователями, обладает существенным заделом в области фундаментальных знаний, определенным запасом временно невостребованных научных результатов и возможностью их адаптации к условиям рыночной экономики. Это подтверждает участие Российской академии наук не только в определенных разработках и экспертных оценках, но и в выработке экономической стратегии и конкретных путей ее реализации. На заседании президиума РАН рассматриваются вопросы комплексного развития тех или иных субъектов Российской Федерации. Мнение ученых академии было учтено при разработке схемы прохождения трубопровода, который предполагалось вначале проложить в непосредственной близости от озера Байкал.
За последние 15 лет стало очевидно: принуждать науку приспосабливаться к условиям кризисной ситуации только экономическими методами расточительно и бесперспективно. Мировой опыт показал, что именно комплекс, охватывающий науку, технологии и образование, - это тот самый локомотив, который способствует энергичному движению в сторону экономики будущего, главной отличительной чертой которого является постоянно растущая наукоемкость. Любой другой путь ведет к технологической отсталости и скатыванию на периферию цивилизации. Признаки такого смещения весьма заметны, вот почему научному сообществу России пора осознать необходимость самоорганизации и активных действий, чтобы воспрепятствовать имеющимся тенденциям.
Читайте также на нашем сайте: