Югоосетинская война и нефтяные трассы Закавказья: удар по каспийскому энергетическому бизнесу
Одним из факторов, определивших ход пятидневной войны августа 2008 года в Южной Осетии, справедливо называется стремлением к внешнему контролю над нефте- и газопроводами в Закавказье. Не случайно во время конфликта предметом особого интереса со стороны Грузии, Запада и международных информагентств была целостность нефтепровода Баку-Тбилиси-Джейхан (БТД). Как будет показано далее, Грузия дважды заявляла, что нефтепровод поврежден, тогда как российская сторона дважды же (причем молниеносно!) опровергала эту информацию.
Версия о «нефтепроводной» подоплеке войны в Южной Осетии зазвучала в первые же дни конфликта и стала важной темой информационной войны. Одной из самых запоминающихся сцен, показанных ведущими мировыми телеканалами с места трагедии, были горящие вагоны с нефтью компании «Azpetrol». Каспийский нефтяной бизнес моментально отреагировал на военные действия. Так, сразу после начала военных действий оператор нефтепровода Баку—Тбилиси—Джейхан «British Petroleum» (ВР) объявил о приостановке транспортировки нефти по всему маршруту. Одновременно с этим была приостановлена прокачка нефти по менее мощному трубопроводу Баку—Супса. Замерли нефтяные терминалы Поти, Батуми и Кулеви.
Но что же представляют собой эти нефтепроводы? И в чем состоит их стратегическое значение в борьбе за влияние на Каспии? Первый из них (Баку—Тбилиси—Джейхан) — это трубопроводная система для транспортировки каспийской нефти к турецкому порту Джейхан на берегу Средиземного моря. Протяженность нефтяного маршрута — 1773 километра. Трасса проходит по территории трех стран — Азербайджана (449 километров), Грузии (235 километров) и Турции (1059 километров). О символическом начале работ по строительству трассы международный консорциум во главе с BP объявил в конце сентября 2002 года. В феврале—марте 2003-го началась прокладка маршрута; торжественное открытие нефтепровода состоялось 25 мая 2005 года, а первая прокачка нефти — в июле 2006-го. Потенциал нового нефтепровода включает транспортировку 50 миллионов тонн нефти в год. В итоге он связал азербайджанские нефтяные месторождения Азери, Чираг и Гюнешли (АЧГ) с турецким нефтяным портом Джейхан на Средиземном море.
Владельцем нефтепровода является международный консорциум ВВС Со, куда входят: BP — 30,1 процента; Государственная нефтяная компания Азербайджана (ГНКАР) — 25,0; «Unocal» — 8,9; «Statoil» — 8,7; TPAO — 6,5; ENI — 5,0; «Itochu» — 3,4; «ConocoPhilips» — 2,5; «Inpex» — 2,5; «Total» — 5,0; «Amerada Hess» — 2,4 процента. В ноябре 2002 года начались переговоры между государственной нефтяной компанией Азербайджана (ГНКАР) и казахстанской государственной компанией «КазМунайГаз» о подключении Казахстана к проекту БТД. В июне 2006-го президент Казахстана Нурсултан Назарбаев подписал договор о присоединении своей страны к проекту нефтепровода. Договор предусматривает организацию танкерной перевозки казахстанской нефти по Каспию из Актау в Баку для ее транспортировки на внешние рынки по трубопроводу БТД.
Второй нефтепровод (Баку—Супса) протяженностью 830 километров был построен в 1999 году для экспорта «ранней» каспийской нефти с азербайджанских месторождений Азери—Чираг—Гюнешли (АЧГ). Трубопровод выходит к грузинскому порту Супса, откуда нефть перевозится танкерами по Черному морю. Пропускная способность сооружения — до 600 тысяч тонн в месяц. Нефтепровод имел сугубо локальное значение в силу своей маломощности и вспомогательного значения, поэтому его ввод в эксплуатацию не сопровождался громким международным резонансом, как это случилось с проектом БТД.
Строительство нефтепровода Баку—Тбилиси—Джейхан, проложенного по закавказским предгорьям и сейсмоопасному анатолийскому плато, являлось инженерным подвигом. Но в еще большей степени это стало геополитическим триумфом коллективного Запада [*], своеобразной фигой, показанной Москве, поскольку Запад и Турция совместно с двумя бывшими советскими республиками (Азербайджаном и Грузией) построили трубопроводную систему в обход России. С геополитической точки зрения основная цель строительства нефтепровода заключалась в создании не зависимого от России пути транспортировки нефти из Азербайджана (а в перспективе, как было показано, — из Казахстана) на мировые рынки.
При символической закладке нефтепровода присутствовали президенты Азербайджана, Грузии и Турции, а также один из бывших министров энергетики США Спенсер Абрахам. По словам последнего, нефтепровод БТД является «важной частью нефтяной стратегии Америки, разработанной под руководством вице-президента США Р. Чейни». Этот нефтепровод был стержнем американской политики на Каспии начиная с 1994 года. Его значимость для Запада заключается в следующем: он задуман как часть транспортного коридора «Восток—Запад». По мнению бывшего советника президента США по вопросам энергоресурсов Каспия Стивена Манна, трубопровод «изменит лицо Евразии». Весьма примечательно, что участники проекта БТД не скрывали его антироссийской и антииранской направленности, заявив, что он важен прежде всего со стратегической точки зрения.
Реализация проекта стала чувствительным ударом по российским позициям на Большом Каспии. Движение углеводородов в обход России создало угрозу резкого ослабления ее связей с Закавказьем и Средней Азией, куда со всех сил устремился Североатлантический альянс. Эта новая повестка дня для военно-политического блока дала возможность говорить об «азиатизации НАТО» [1]. Нефтепровод БТД — это не просто техническое сооружение по перевалке углеводородов, а геополитический плацдарм, который Западу удалось вырвать у России в годы правления «раннего» Путина. Насколько чувствительным оказались нефтяные трассы Закавказья к внешнему воздействию, показали события пятидневной войны в Южной Осетии.
Информационные и экономические аспекты югоосетинской войны в контексте трубопроводной политики
Вернемся, однако, к событиям грузино-осетинского конфликта. Итак, в ночь с 5 на 6 августа была остановлена прокачка нефти по трубопроводу БТД. Причиной стал крупный пожар в районе компрессорной станции в поселке Рэфахйя в провинции Эрзинджан в Восточной Турции. По свежим следам событий появились две версии: технические неполадки и террористический акт (курдские сепаратисты). 9 августа прошла информация, будто Рабочая партия Курдистана взяла на себя ответственность за взрыв на трубопроводе БТД. Сообщалось, что она пригрозила новыми акциями против «турецких нефтяных объектов» под предлогом того, что нападения на экономические ресурсы Турции сдерживают «войны по уничтожению курдского народа» [2].
По ходу конфликта и позже появились многочисленные трактовки происходившего вокруг нефтепровода. Весьма спорное и достаточно поверхностное объяснение взрывов дал бывший советник В. В. Путина, а ныне один из его яростных критиков, Андрей Илларионов, в своем докладе, посвященном этим событиям и опубликованном в «Новой газете» спустя год после августовской войны 2008 года. Илларионов связал пожар на трубопроводе 6 августа (из-за чего тот и был временно перекрыт) с абхазской диверсией, ссылаясь при этом на появившуюся накануне информацию от неназванного источника в разведывательных службах Абхазии, будто «специально подготовленные диверсанты могут подорвать нефтепровод Баку—Тбилиси—Джейхан» [3].
В том, что теракт на турецкой части БТД совершили абхазцы, не были уверены даже грузинские политики и эксперты: они всего лишь допустили такой вариант. Стоило ли А. Илларионову утруждать себя ссылками на разведслужбы Абхазии, если даже грузинские подозрения были основаны на мнении, будто абхазские сепаратисты «уже открыто заявили о намерении устроить теракт на трубопроводе» [4]?
Какая же разведка будет говорить открыто о намерении сделать что-то на самом деле? Оставляя открытым вопрос о происхождении пожара в провинции Эрзинджан, можно определенно утверждать лишь следующее: описываемые события являются частью информационной войны.
Об этом свидетельствует полномасштабное развертывания информационной кампании в процессе военных действий. Западные СМИ обвинили Россию в перебоях и остановке работы БТД. Одни обвинения касались планов Москвы взять нефтепровод под свой полный контроль, в других Россия преподносилась как страна, развязавшая озвученный конфликт и уже этим фактом несшая ответственность за ход событий. Заместитель начальника Генштаба РФ Анатолий Ноговицын опроверг 12 августа сообщения секретаря СНБ Грузии Александра Ломая и министра реинтеграции Темура Якобашвили о трех взрывах на БТД в результате атаки российских военных самолетов [**]. «BP-Azerbaijan» также не подтвердил информацию грузинской стороны о подрыве БТД. Заявление о том, что нефте- и газопровод, идущие через Грузию, не пострадали в ходе боевых действий в Южной Осетии, сделал представитель ВР 12 августа 2008 года в Лондоне [5]. Тем не менее ВР все же приостановила экспорт не только нефти по БТД, но и газа по Южно-Кавказскому газопроводу БТЭ (Баку—Тбилиси—Эрзурум).
В появившихся затем многочисленных обзорах и аналитических материалах на эту тему стали преобладать экономические оценки. В их центре — угрожающие подсчеты убытков Азербайджана, Казахстана и западных нефтяных компаний. Вопросы, сколько стоила Азербайджану или BP вынужденная остановка нефтепровода Баку—Тбилиси—Джейхан (БТД), сколько миллионов тонн нефти недосчитались рынок и потребители и т. п., рассматривались чаще остальных. На этот аспект на самом деле любопытно посмотреть более внимательно.
Дать точную оценку финансово-экономических последствий взрыва на БТД и событий в Грузии и Азербайджане было трудно даже специалистам. Приблизительная арифметика убытков прикаспийских нефтяных и транзитных государств и потерь нефтяного рынка выглядит следующим образом. Что касается влияния на мировой нефтяной рынок, то технический оператор турецкого отрезка БТД — компания «BOTAS International Ltd» для восстановления взорванного турецкого участка отвела 15 дней, однако БТД не работал целых 20 дней [6]. С учетом факта, что средняя программа отгрузок из Джейхана составляет 3,5—4,0 миллиона тонн нефти в месяц [7], можно сделать вывод: за полмесяца простоя рынок недосчитался от БТД более 2 миллионов тонн. Что касается Азербайджана, то, согласно сообщению бакинского агентства APA, вынужденная приостановка работы БТД стоила стране 50—70 миллионов долларов в сутки (с учетом налогов и дополнительных платежей). В свою очередь это повлияло на нефтедобычу, снизившуюся на 80 процентов. Ущерб Азербайджана состоял не только в форме сокращения объема экспорта нефти на мировой рынок и как результат — сокращения нефтяных доходов, но и в виде подорожания потребительского рынка в связи с ограничением импорта товаров через территорию Грузии. В целом реальная и упущенная выгода азербайджанской стороны была оценена Баку в размере 1 миллиарда долларов.
Реальные же финансово-нефтяные потери, которые принес Азербайджану и Грузии август 2008-го, состояли из следующих частей. Во-первых, это 20 тысяч тонн нефти с месторождений Азери—Чираг—Гюнешли (АЧГ), сгоревших в Турции после взрыва и пожара на БТД. Их стоимость, если считать по среднемировым ценам первой декады августа, составила около 13 миллионов долларов. Во-вторых, это около 3 миллионов долларов, которые пришлось заплатить Азербайджану за августовскую прокачку нефти АЧГ по нефтепроводу Баку—Новороссийск. В-третьих, Грузия не получила в августе 2008 года минимум 1,7 миллиона долларов за транзит нефти с месторождений Азери—Чираг—Гюнешли (АЧГ) по грузинскому участку БТД. В июле по БТД было прокачано 26,6 миллиона баррелей нефти АЧГ, за что Грузия, если считать по 0,12 транзитного доллара за баррель, получила 3,2 миллиона долларов. В августе же по БТД было транспортировано лишь 12,4 миллиона баррелей нефти с месторождения АЧГ, которые дали Грузии доход лишь в 1,5 миллиона долларов [8].
Итогами августовской войны были обеспокоены и в Казахстане, который, по сообщениям Департамента информационной политики ведущей национальной компании «КазМунайГаз», начал нести значительные экономические потери. Правительство Казахстана даже рассматривало возможность переориентации на внутренний рынок части своей нефти, шедшей на экспорт через грузинский порт Батуми. В частности, планировалось направить 1 миллион тонн нефти на другие экспортные направления, например в Китай, по построенному в 2006-м нефтепроводу Атасу (Казахстан)— Алашанькоу (Западный Китай). Опасения Астаны объяснялись еще одним обстоятельством: стопроцентным владельцем батумского нефтяного терминала является казахстанская компания по транспортировке нефти «КазТрансОйл». Хотя в отношении батумского порта и нефтеналивного терминала никаких военных действий со стороны России предпринято не было тем не менее грузинская военная администрация настояла на выведении из акватории порта представителями казахстанской стороны всех сухогрузов и танкеров [9]. Таким образом, в результате августовских и связанных с ними событий Россия практически взяла под контроль всю инфраструктуру, посредством которой азербайджанская нефть транспортировалась на внешние рынки.
Очевидно, что война в Грузии поставила под угрозу сложившуюся систему каспийских транспортных маршрутов. Прежде всего это касалось Казахстана, который танкерами перевозит какую-то часть своей нефти в Азербайджан для загрузки в БТД. Пятидневная августовская война поставила под вопрос участие Казахстана в наполнении БТД. Заговорили об альтернативных БТД нефтепроводных маршрутах по российской территории. В частности, о расширении Каспийского трубопроводного консорциума (КТК), несущего нефть с казахстанского Тенгиза к нефтяным терминалам Новороссийска по территории России, а также о возможности увеличения мощностей другого нефтепровода, также проходящего через Россию: Атырау—Самара.
В неменьшей степени изменение конфигурации каспийских энергетических маршрутов затронуло Азербайджан. Дело в том, что в августе 2009 года государственная нефтяная компания Азербайджана (ГНКАР) нашла еще одну альтернативу БТД помимо российского маршрута Баку—Новороссийск. Это танкерные перевозки нефти из Баку на север Ирана (порт Нека) с последующим замещением эквивалентного количества нефти в Джаске — южном порту республики. Этим маршрутом ГНКАР экспортировала в августе около 0,1 миллиона тонн своей долевой нефти АЧГ.
Все эти процессы, связанные с экономикой и географией, безусловно интересны. Однако экономические аспекты событий, выраженные в подсчетах потерь и убытков, оставляли в стороне геополитический эффект происходящих событий. Мало кто из аналитиков пытался ответить на вопрос: просматриваются ли через цифры экономических потерь участников каспийского нефтяного бизнеса геополитические интересы сторон? И если да, то в чем они заключаются? Хотя геополитический аспект войны обозначился не менее угрожающе и заявил о себе в виде декларации полномочного представителя Южной Осетии в Москве Дмитрия Медоева. Суть заявления, изложенного на страницах «Коммерсантъ-Власть» (11.08.2008), звучит однозначно: жители республики поднимутся на борьбу с врагом и объединятся в партизанские отряды, одним из направлений деятельности которых будет рельсовая война. «И мы тогда посмотрим, как Грузия будет отвечать, например, за свои обязательства по транзиту нефти по своей территории», — красноречиво закончил полномочный представитель. Это заявление прозвучало как геополитическая угроза. Оно мгновенно напомнило о горящих цистернах компании «Azpetrol» на путях к черноморским терминалам Грузии. Масла в огонь подлили и упомянутые выше сообщения грузинского МИД от 9 августа о бомбардировке нефтепровода БТД российской авиацией.
Любопытно, но аналогичная лексика, использованная полномочным представителем Южной Осетии Дмитрием Медоевым, преобладала и в грузино-абхазских взаимоотношениях. Причем из уст такого же полномочного представителя, но абхазского. Что-то подобное уже было в 1990-е годы.
Неизбежные аналогии: родословная локальных энергетических войн на постсоветском Кавказе. Таков энергокоммуникационный аспект вышеописанных событий, позволяющих рассматривать данную войну как углеводородную. Однако это еще не вся истина. Энергетический и транзитный вопросы в отношениях Тбилиси с ее мятежными окраинами имеют длинную родословную в недолгой истории грузинской независимости. Эта проблема уходит корнями в середину 1990-х годов — период военных поражений и политического унижения Грузии. Наверное, мало кто об этом знает, но в событиях, связанных с грузино-абхазской войной, отчетливо присутствовал и военно-транзитный, и углеводородный аспекты.
Абхазский и чеченский энергетические казусы 1990-х годов
Напомним, в середине 1990-х годов грузинская государственность оказалась в тяжелейшем кризисе после военного поражения в Абхазии. Возможно, кому-то трудно это представить, но в качестве орудия постконфликтной дипломатии абхазские политики использовали энергокоммуникационный фактор для закрепления своих позиций в регионе. Средством такой дипломатии в руках абхазской политической элиты стало обращение к ведущим мировым нефтяным компаниям, вовлеченным в проекты строительства нефтепровода Баку—Супса, не вкладывать инвестиции в грузинские трубопроводные проекты. Письма были адресованы, в частности, председателю Совета директоров корпорации «Шеврон» Кеннету Дерру, президенту этой компании Ричарду Мацке, руководителям концернов «МcConnell Dowell Constructors», «Marubeni», «Deutsche Morgan Grenfell/C.J.» и др.
Аргументы абхазской стороны, изложенные полномочным представителем этой республики в США Иналом Казаном, — высокие политические риски в регионе, где угроза новой войны между Абхазией и Грузией может обернуться очередной военной катастрофой для последних. При этом абхазская сторона в своих обращениях предупреждала, что в условиях тлеющего конфликта с Грузией она оставляет за собой право «на полное разрушение нефтепроводной инфраструктуры в Грузии». В частности, в письме от 20.02.1998 на имя Тревора Моргана, исполнительного директора строительной компании «МcConnell Dowell Constructors», говорится: «В настоящее время Абхазия имеет силы, готовые осуществить планы по полному разрушению любых усилий по строительству нефтепровода через грузинскую территорию». Поскольку доходы от транзита нефти могут быть использованы противной стороной в будущих войнах с Абхазией. В свою очередь в качестве более безопасной альтернативы грузинскому проекту представители Абхазии предлагали собственный вариант строительства нефтепровода через свою территорию — вдоль Черноморского побережья. Приведенные послания, написанные в самый разгар нефтепроводной интриги в Каспийско-Черноморском мезоареале (январь 1996-го—апрель 1998-го), можно рассматривать как часть абхазской дипломатии по оказанию давления в обоих направлениях — на Грузию и западных инвесторов [***].
Однако Абхазия не осуществила своих угроз, хотя для такого рода военного сценария были все основания. Грузинские порты Поти, Кулеви и Супса с их нефтяными терминалами находятся на расстоянии артиллерийского выстрела с территории Абхазии. Их уязвимость дополнительно возрастает, ибо они плотно расположены на отрезке примерно в 25 километров — хорошая мишень в случае войны. Уже один этот факт противоречит утверждениям А. Илларионова о причастности абхазцев к подрыву нефтепровода БТД на турецкой территории. Зачем абхазским диверсантам было ехать в Турцию, если перед их глазами стояли столь доступные мишени, в том числе нефтепровода Баку—Супса?
Еще одна уместная аналогия, но уже из российской практики 1990-х годов. Как и в независимой Грузии, схожая ситуация сложилась в ельцинской России в результате первой войны в Чечне. Бесславный финал первой ичкерийской кампании и дальнейшее ослабление российского влияния на Кавказе после подписания Хасавюртовских соглашений привели к рождению такого экстравагантного проекта, как идея Кавказского общего рынка, предложенная Х.-А. Нухаевым. На словах этот проект рассматривался в качестве «механизма региональной интеграции, который способен принести мир и стабильность на Кавказе». Несущей конструкцией идеи был объявлен транспортный коридор «Север—Юг», связывающий Россию, Кавказ и Иран и выступающий в качестве дополнения популярного в свое время проекта «Запад—Восток» (ТРАСЕКА). По сути же, России как проигравшей стороне в первой чеченской войне предлагалось ее руками создать Северо-Кавказскую свободную экономическую зону вокруг Чечни с привязкой к ней всех энергетических и транспортных проектов. Как и в ситуации с Абхазией, в случае непринятия чеченского ультиматума авторы этой идеи выдвигали угрозы в адрес «северного» маршрута движения каспийской нефти по нефтепроводу Баку—Новороссийск [10]. В целом тональность продвижения обоих проектов — раннеабхазского и позднеичкерийского — была исполнена в стиле военно-дипломатического шантажа.
Как видим, энергетические и транзитные войны на Кавказе, по посткоммунистическим меркам, имеют богатую традицию. Однако, несмотря на очевидные аналогии, различен контекст описываемых событий: раннеабхазского и позднеичкерийского — с одной стороны, и югоосетинского — с другой. Если истоки раннеабхазского и позднеичкерийского казусов были связаны со слабостью и дезинтеграцией России и Грузии в 1990-е годы, то нынешний югоосетинский казус, напротив, связан с национальным ростом и подъемом России и Грузии, ведомых соответственно Владимиром Путиным и Михаилом Саакашвили. К тому же, в отличие от южноосетинского казуса образца 2008 года абхазский и чеченский 1990-х стали элементом не военной фазы конфликта, а частью постконфликтного военного ультиматума победивших провинций в адрес центральных правительств и западных нефтяных компаний.
На уровне публичной политики эти проекты представляли собой, говоря словами Вадима Цымбурского, «местные центры силы, дипломатические фрагменты и имитации». И в России, и в Грузии они возникли в результате ослабления центральной власти и кризиса национальной государственности. А возглавившие этот процесс региональные лидеры стали в тот период мыслить и говорить в политических и геополитических терминах. Борьба за контроль над различными участками транзитных магистралей была напрямую связана со стремлением его локальных участников повысить свой статус в перестраивании Каспийско-Черноморского мезоареала.
Израильский фактор грузино-осетинской войны: нефтяные стимулы и интернационализация конфликта
Существует еще один региональный аспект, связанный с пятидневной войной в Южной Осетии. Это израильский фактор, весьма неожиданно обнаруженный в закавказских делах. Выяснилось, что Израиль сыграл намного более важную роль в югоосетинской войне, чем США. Этому факту был посвящен доклад шведского государственного Института оборонных исследований (FOI) «Кавказская лакмусовая бумага» о пятидневной войне в Южной Осетии. Развернувшаяся в российских СМИ антиамериканская и антигрузинская риторика в августе—сентябре 2008-го закрыла этот факт от общественности. Только 23 сентября 2008 года «Новые Известия» рассказали о докладе шведских военных специалистов в статье «Израильский след». Тем не менее в целом удалось канализировать возмущение российской общественности против США и Украины как главных военных пособников Грузии, оставив в стороне Израиль.
Шведские специалисты говорят, что США не поддерживали операцию Грузии в Южной Осетии. Это при том, что в Грузии работало около 130 американских военных советников, а накануне грузинского вторжения прошли совместные маневры «Немедленный ответ-2008». Между тем гораздо большую роль в войне против Южной Осетии играли израильские военные специалисты, которых насчитывалось около тысячи человек. Авторы доклада даже предположили, что некоторые израильские инструкторы принимали прямое участие в боевых действиях.
По сведениям только открытых источников, Тель-Авив поставил Грузии: беспилотные летательные аппараты (БПЛА) типа «Гермес-450», подвижные ракетные комплексы типа «Линкс», модернизированные самолеты «Су-25» «Скорпион», винтовки «Тибур», средства связи. Оружие приобреталось на американские деньги. Помощь была тщательно закамуфлирована. Так, военные израильские специалисты действовали под прикрытием частных фирм. При этом, как уверяет шведское издание «Свенска Дагбладет», главным координатором такого сотрудничества выступало Минобороны израильского государства.
За этой кажущейся странной на первый взгляд кавказской активностью Израиля стоит сильная энергетическая мотивация. Редактор приложения «НГ-Энергия» «Независимой газеты» Олег Никифоров обратил внимание на материал израильской информационной службой DEBKA. В статье от 25.10.2008 под показательным заголовком «Израиль поддерживает Грузию в битве за нефтяной транспорт с Россией» отмечается, что Тель-Авив проявляет большой интерес к проблеме транспортировки углеводородов через территорию Грузии и Турции. В сообщении также говорится об оживленных переговорах на эту тему, ведущихся между Грузией, Турцией, Израилем, Азербайджаном и Туркменией. Обсуждаемый проект предусматривает поставку каспийских энергоресурсов через территорию Турции на базовый склад в израильском Ашкелоне и далее — в порты на Красном море. Оттуда танкерами нефть может поставляться в страны Юго-Восточной Азии и Китай.
В связи с этим уже разработан проект подводного трубопровода между Турцией и Израилем, который должен связать Джейхан с портом Ашкелон в Израиле и далее — через главную систему трубопроводов Израиля с Красным морем. В то время как официальные сообщения гласят, что нефтепровод БТД обеспечит поставки на западный рынок, в них игнорируется тот факт, что часть нефти, добытой со дна Каспия, должна поступать непосредственно в Израиль. Последний не просто стремится получить каспийскую нефть для своих нужд, но и играть определенную роль в реэкспорте каспийской нефти обратно на азиатский рынок через Эйлат, порт на Красном море. Очевидно, подобное перераспределение потоков каспийской нефти имеет далеко идущие стратегические перспективы. В апреле 2006 года Израиль и Турция обнародовали свои планы создания четырех подводных трубопроводов, которые будут проходить через территории Сирии и Ливана. По мнению многих экспертов, во многом этот факт объясняет поддержку Грузии со стороны Израиля поставками военной техники и инструкторов [11].
Дополнительным аргументом в пользу израильской энергетической активности в регионе являются и другие значимые события. Канадский исследователь Мишель Чоссудовски доказал, что существует прямая связь между войной в Ливане летом 2006 года и введением в строй нефтепровода БТД. За день до первого воздушного удара Израиля по Ливану в порту Джейхан состоялась встреча главных партнеров и акционеров этого проекта, среди которых был ряд высокопоставленных государственных чиновников и представителей нефтяного бизнеса. На встрече присутствовал также министр энергетики и инфраструктуры Израиля Биньямин Бен-Элиэзер вместе с делегацией наиболее крупных нефтепромышленников. Являясь частью «коллективного Запада», Израиль стремится занять позицию одного из «контролеров» восточно-средиземноморских транспортных коридоров. В этой системе Джейхан становится важной отправной точкой. Так что, по всей видимости, бомбардировки Ливана оказываются частью тщательно спланированного милитаристского проекта [12].
Азербайджан стал для Израиля надежным поставщиком энергоресурсов. Так что стремящийся к диверсификации энергопоставок Израиль, по сообщению «Русской службы ВВС», ежегодно приобретает азербайджанскую нефть на 4 миллиарда долларов [13]. Израилю принадлежит доля в нефтяных месторождениях Азербайджана, откуда он осуществляет импорт примерно 20 процентов всей добываемой нефти. Нефтепровод БТД может значительно увеличить нефтяной импорт Израилем из Каспийско-Азербайджанского региона, что объясняет интерес израильского государства к Азербайджану и всевозрастающие объемы военного сотрудничества между двумя странами, уже подписавшими оборонные контракты на сотни миллионов долларов.
Не менее впечатляющим оказался масштаб политической и лоббистской поддержки азербайджанских интересов со стороны Израиля и международных еврейских организаций. Так, экс-председатель Армянской ассамблеи Америки Жирайр Аратунян заявил, что Израиль продает все больше оружия Азербайджану, поскольку израильское лобби заинтересовано в поддержке азербайджанских позиций. В том же ряду стоит и деятельность Еврейского евроазиатского совета, через Конгресс США оказывающего содействие Азербайджану в вопросах Нагорного Карабаха [14]. Мир большой нефти и больших денег предполагает самые неожиданные союзы и коалиции...
Таким образом, рассмотрение природы политического соперничества за ресурсы в начале XXI века, включающее региональный и локальный уровни геополитических интересов, дало нам больше, чем банальная констатация того, что за спиной воюющих сторон стояли геополитические интересы США и России. Как писал итальянский обозреватель Лучио Карраччиоло в статье «Урок Путина Вашингтону», «грузинская война не только имеет колоссальный региональный эффект, но и помогает переписать глобальное равновесие, которое, как казалось, закрепилось в конце прошлого века» [15].
Основные причины интернационализации югоосетинских событий лежат в сфере геополитического противоборства, развернутого после 11 сентября 2001 года. Именно поэтому, в отличие от Абхазии и Чечни 1990-х годов, локальный югоосетинский конфликт 2008 года с первых минут приобрел глобальное значение. После 11 сентября 2001-го мир стал свидетелем нового явления — энергетических войн и ренессанса борьбы за природные ресурсы. В международных отношениях началась полоса «ресурсного накопления» и «ресурсного национализма» — когда приобретение углеводородного месторождения или маршрута стало напрямую переводиться в геополитический рост государства. Все поняли: национальные интересы и эгоизмы, силовой фактор и прагматизм будут превалировать над надеждами и иллюзиями «демократического транзита».
Не случайно на эти годы приходится наиболее острая фаза информационной войны между Россией и коллективным Западом, достигшая пика в дни августовского конфликта 2008 года в Грузии. «Путинская демонстрация тестостерона» подпитывалась (помимо долларовых сверхдоходов «нефтяного десятилетия») желанием изгнать воспоминания об унижениях последних 20 лет, а также конфузом от неудавшегося сближения с Западом на почве борьбы с «международным терроризмом».
Недовольство по поводу несостоявшегося партнерства с Западом быстро переросло в подозрительность. Особенно после поддержки США череды «цветных» революций: в Грузии — в 2003 году, на Украине — в 2004-м, в Киргизии — в 2005-м. Вслед за этими процессами американцы единолично вышли из Договора по ПРО и поддержали очередной раунд постсоветского расширения НАТО у границ России. Параллельно с этим в западных СМИ в отношении России и лично Путина нарастал презрительный и осуждающий тон. Работу западных журналистов и экспертно-аналитических центров, за редким исключением, отличала антироссийская мотивация. Путинскую эру характеризовали как время непрерывного насилия и растущего авторитаризма, в течение которого Путин на протяжении восьми лет своего президентства целенаправленно разжигал антизападные настроения с выгодой для себя. «На Путина, возносимого к вершинам власти призраками старого строя, была возложена миссия вернуть то, что было похищено "космополитичными оппортунистами"», — писал французский публицист Марк Дюген в статье «Владимир Путин, современный империалист» [16]. Даже сегодня непримиримые критики Кремля ассоциируют Владимира Путина с самыми мстительными и темными чертами русского характера.
Таков макрополитический контекст противоборства за каспийские энергетические и транзитные активы. Так что энерготранспортная гонка в зоне Большого Каспия проходила в рамках новообретенной конфронтации между Россией и Западом. Эта гонка развивалась в атмосфере стремительного ускорения темпов российско-американского соперничества в Каспийском бассейне и в режиме обмена ударами между двумя сторонами.
Итак, как было отмечено выше, августовская война в Грузии подтвердила старую истину о путях торговли, которые становятся путями войны. Пятидневная война в Южной Осетии и события 1990-х годов в Абхазии свидетельствуют, что борьба за ресурсы начинает принимать характер военной эскалации. Разница этих войн на различных этапах посткоммунизма очевидна: события в Южной Осетии можно назвать очередной углеводородной войной в контексте геополитической мотивации «ресурсного накопления» XXI века.
Имеющаяся у нас информация свидетельствует, что осуществляемые ныне транспортные проекты связаны с мощными геополитическими манифестациями и целеполаганием. В этом смысле коммуникации (железные дороги, нефте- и газопроводы, судоходные каналы) не только представляют собой способ освоения географического пространства или упрочения границ, но и одновременно являются фактором властного геополитического механизма. По мнению российского философа Сергея Королева, дорога может оказаться стержнем (сердцевиной) пространства власти, каналом властных импульсов. В зависимости от ситуации она может стать локальной или региональной машиной власти, инструментом мобилизации политических ресурсов и политического капитала [17].
Подобно тому как бизнес стремится к развитию, власть постоянно стремится к пространственной экспансии. Вот лишь несколько совсем свежих примеров. Построенные Китаем нефтепровод Атасу—Алашанькоу из Казахстана в Поднебесную (2006), газопровод Туркмения—Узбекистан—Казахстан—Китай (декабрь, 2009), а также ввод в строй В. Путиным нефтепровода Восточная Сибирь—Тихий океан (декабрь, 2009), став направлениями властного геополитического импульса Китая и России, позволили усилить контроль в первом случае над Центральной Азией, во втором — над Дальним Востоком.
Сегодня нефтепроводы формируют сердцевину более широких транспортных коридоров. Их потенциальные пути больше, чем что-либо другое, будет определять выстраивание политических интересов и направления внешнего влияния. С этой точки зрения весьма показателен и урок БТД. Введение в эксплуатацию этого трубопровода, управляемого ВР, коренным образом изменило геополитическую обстановку в ареале Большого Каспия. Он связал Восточное Средиземноморье с бассейном Каспийского моря посредством энергетического коридора. Трубопровод существенно изменил статус государств региона и обеспечил фундамент для создания прозападного альянса. Имея нефтепровод с выходом к Средиземноморью, Вашингтон в свое время фактически создал новый блок, в составе которого оказались Азербайджан, Грузия, Турция и Израиль.
Следует также заметить, что большинство международных дискуссий о нефтяной и транзитной политике в Каспийском регионе сфокусированы на макроуровне процесса, на моделях международных отношений и альянсов, которые формируются правительствами как часть своих каспийских стратегий. Процесс принятия решений по поводу энергетических проектов имеет закономерную тенденцию к централизации. Эта централизация отражает огромную политическую и экономическую значимость, которую нефтяные доходы представляют для богатых ресурсами стран мира.
Разумеется, не надо преувеличивать роль национальных государств, преследующих очевидные и прямые цели — такие, как защита национальной безопасности или поддержка национально-государственного ресурсного потенциала. Но в то же время любая энергетическая или транзитная политика так или иначе оказывается локальной. Особенно связанная с нефтепроводами, которые строятся и эксплуатируются на географически специфических территориях. В этом отношении энергетические корпорации, где бы они ни располагались — от Эквадора до Сахалина, от Судана до Курдистана и от Нигерии до Каспия, априори оказываются в сложных взаимоотношениях с отдаленными и непонятными локальными образованиями.
Большая нефть движет политикой, а политика выстраивает пути для продвижения большой нефти, и лишь с учетом этого неразрывного единства можно адекватно понять и то, и другое. Такова неотъемлемая реалия ХХI века.
Примечания:
[1] См.: А. Даалдер, Дж. Голдгайдер. Глобальный альянс. НАТО предстоит отказаться от регионального статуса. — «Коммерсантъ-Мнения». 31.08.2006. № 161. С. 9; А. Д. Богатуров. Синдром косы и камня. — «НГ-Дипкурьер». 10.12.2007.
[2] См. Т. Атаев. Грузино-осетинский конфликт на фоне битвы гигантов за трубопроводы. — http://www.islam.ru/pressclub/analitika/isunerus/
[3] «Как готовилась война. Исследование Андрея Илларионова о том, что предшествовало августовским событиям 2008 года. Окончание». — «Новая газета». 01.07.2009. № 69. С. 10—11.
[4] http:www.regnum.ru/news/1037614.html
[5] См. http:www.regnum.ru/news/1040421.html
[6] См. В. Мишин. Плата за форс-мажор. — «НГ-Энергия». 14.10.2008.
[7] См.: А. Кузьмин. Запад возложил вину за остановку нефтепровода на Москву. — «Утро.Ру» 26.08.2008; РБК — Российское информационное агентство.
[8] См. В. Мишин. Плата за форс-мажор.
[9] См. Ж. Ержанова. Астана отзывает свою нефть из Батуми. — «Независимая газета». 12.08.2008.
[10] См.: «Российские вести». 20.02.1998; К. Г. Мяло. Россия и последние войны ХХ века. М., 2002. С. 364, 374.
[11] См.: О. Никифоров. Каспийский «ключ». — «НГ-Энергия». 09.12.2008; М. Chossudovsky. The War on Lebanon and the Battle for Oil. — «Global Research». 26.07.2006 (http://globalresearch.ca/index.php?context=viewArticle&code).
[12] См. М. Chossudovsky. The War on Lebanon and the Battle for Oil.
[13] См. «BBC Russian.com» (UK). 16.02.2010.
[14] См. ИА REGNUM. 01.12.2008.
[15] L. Caracciolo. La Lezione di Putin alla Casa Bianca. — «La Repubblica». 18.08.2008.
[16] M. Dugain. Vladimir Poutine, un imperialiste moderne. — «Le Point». 20.11.2008 (http://www.inopressa.ru/lepoint/2008/11/21/17:39:20/imperialist).
[17] См. С. Королев. Поглощение пространства. Геополитическая утопия как жанр исторического действия. — «Дружба народов. Независимый литературно-художественный и общественно-политический журнал». 1997. № 12.
[*] Под термином «коллективный Запад» имеется в виду США, Евросоюз и Израиль.
[**] Позднее Андрей Илларионов в своем докладе точно заявил, что Россия запустила ракеты по нефтепроводу БТД (см. «Как готовилась война. Исследование Андрея Илларионова о предшествовавших августовским событиях 2008 года». Послесловие. — «Новая газета». 14.08.2009. № 88. С. 4).
[***] Копии писем были любезно предоставлены нам влиятельным представителем абхазской диаспоры в США Яхья Казаном (см. также: Mission of Abkhazia. — http://www.abkhazia.com).
«Свободная мысль», №4 (1611), 2010 г.
Читайте также на нашем сайте:
«Нефть и новые игры на глобусе» Александр Крылов
«Тенденции и риски развития мировой энергетики» Татьяна Митрова
«Влияние нефтегазового комплекса на национальную экономическую безопасность России» Юрий Латов
«Конфликт в Осетии и Грузии: война против развития» Леонид Григорьев, Марсель Салихов
«Отклики европейских политиков и экспертов о ситуации в Южной Осетии»
