На юбилейном саммите НАТО, состоявшемся 3-4 апреля 2009 г. (отмечалось 60-летие создания альянса), Франция официально объявила о возвращении в структуры объединённого командования этой организации, которые она покинула более сорока лет назад. Это событие, которому предшествовали бурные дискуссии во Франции, прошло у нас, если судить по средствам массовой информации, почти незамеченным. Не было и никаких официальных заявлений.
Тем не менее реинтеграция Франции в НАТО – явление в какой-то степени знаковое как для Франции, так и для европейской политики в целом, и оно требует осмысления. Выход де Голля из военной организации НАТО в 1966 г. символизировал нежелание Франции следовать в фарватере политики Вашингтона, использовавшего НАТО в качестве средства осуществления своего мирового доминирования. Стоит ли в этой связи трактовать нынешнюю политику президента Саркози как пересмотр внешнеполитического курса страны, как отказ от голлистского наследия? Каким образом скажется этот политический шаг на франко-российских отношениях?
* * *
Анализ событий во Франции, связанных с решением Саркози возвратиться в полном объёме в объединённое командование НАТО, прежде всего наталкивает на мысль о некотором противоречии в позиции официального Парижа по этому вопросу. C одной стороны, возвращение подаётся как чисто технический, рутинный момент (дескать, Франция и так фактически участвовала в деятельности альянса и никуда, по сути дела, не уходила). С другой – этому событию придаётся историческое значение. Не случайно оно было приурочено к юбилею НАТО – своеобразный подарок «североатлантическому братству свободных народов». Если к этому добавить атмосферу, привнесенную приездом на саммит нового президента Обамы, олицетворяющего модернизацию США и атлантического партнерства, красочно организованные праздничные «мосты дружбы» (вот только выступления антиглобалистов подпортили общую картину ликования), то становится понятным, что французские власти рассчитывали на максимальный пропагандистский эффект.
Такая же двойственность обнаруживается и в обсуждении инициативы Н. Саркози во французском обществе. Президент Французской Республики рассматривал в качестве своей несомненной заслуги организацию, по сути, почти национального «референдума» о возвращении в НАТО. Его итогом должно было стать голосование в парламенте. Так оно и получилось – 17 марта решение французского руководства было одобрено 329 голосами парламентариев против 238, и 19 марта президент Саркози направил официальное письмо в адрес руководства альянса с просьбой о полноформатном восстановлении участия Франции в работе НАТО.
Однако богатую пищу для размышлений дают детали. Например, французским средствам массовой информации стало известно, что накануне голосования в парламенте президент Саркози в ходе традиционной встречи с фракцией своей партии потребовал от её руководителя Ж.-П. Копэ не давать слова во время дискуссии членам фракции, выступающим против позиции властей. Да и само голосование было проведено по вопросу не возвращения в НАТО, а одобрения внешней политики правительства – был поставлен вопрос о доверии правительству [1]. Спрашивается: чего же опасались власти, имея прочное большинство голосов в нижней палате парламента?
Дело в том, что прошедшие в стране дискуссии выявили раскол французского общества и его элиты по вопросу о возвращении страны в НАТО. Это подтверждают и данные опросов общественного мнения, согласно которым, по разным оценкам, решение президента страны поддержали от 52 до 58% населения (власти в официальных документах ссылались, понятно, на последнюю цифру).
Рассмотрим аргументы сторонников и противников возвращения Франции в НАТО и попытаемся понять, возможен ли в будущем консенсус французских элит по вопросам внешней политики страны и политики безопасности.
Ещё в ходе предвыборной президентской кампании Н. Саркози ясно обозначил свои атлантические преференции, которые затем получили конкретное обоснование. Позиция атлантистов, надо сказать, формулировалась весьма логично и аргументированно.
Во-первых, возвращение в военную организацию НАТО преподносится как формальная процедура, не меняющая де-факто сложившееся полномасштабное участие страны в деятельности альянса. Действительно, Франция участвует в работе 38 из 40 комитетов военного командования североатлантического блока. Она - один из крупнейших и активнейших членов организации: финансовый взнос страны в бюджет НАТО в 2008 г. составил 170 млн евро (четвёртое место), 4650 солдат находятся под знамёнами альянса (7% численности войск, принимающих участие в военных операциях). За последние десятилетия Франция принимала участие во всех крупных операциях альянса – в Боснии, Косово, Афганистане. Сторонники Саркози представляют дело так, что де Голль не собирался выходить из НАТО, а решение о выходе из военной организации было обусловлено контекстом «холодной войны». Более того, утверждается, что Франция уже давно проторила обратную дорогу в НАТО. Так, в 1992 г. Ф. Миттеран принял решение об участии французских офицеров в работе военных штабов альянса в ходе операций в Боснии, а в период президентства Ж. Ширака Франция подготовила для использования альянсом военные штабы в Лилле, Лионе и Тулоне. Неучастие французских военных в работе объединённого командования на практике приводило к организационной неразберихе и излишней бюрократии.
Во-вторых, атлантисты утверждают, что с окончанием «холодной войны» изменилась природа североатлантического альянса: больше нет «блокового мышления», а бывшие члены Варшавского пакта вступили в альянс, поняв, что НАТО защищает их от новых угроз – таких как терроризм и распространение оружия массового поражения. У НАТО, считают они, одна ясная цель: защищать свободу и общие ценности, обеспечить безопасность всех своих членов. Кроме того, альянс «воплощает постоянную связь между безопасностью Америки и Европы, которую Франция хотела бы усилить». Дополнительную весомость тезис о новой природе альянса получил после прихода к власти президента Обамы, поставившего вопрос о реформировании НАТО.
Третий аргумент атлантистов (пожалуй, самый весомый) состоит в том, что возвращение в НАТО даст Франции возможность вырабатывать и принимать решения, а не только подключаться к их выполнению, как это было до сих пор. В доказательство приводится информация (не подтверждённая официально) о том, что в ходе предварительных переговоров руководство альянса пообещало Франции отдать под её ответственность командование в Норфолке (расположено в США, штат Виржиния, занимается вопросами перспективного развития блока и его стратегии) и в Лиссабоне (штаб-квартира сил быстрого развёртывания НАТО и центр обработки данных космической разведки). В этом плане Н. Саркози, подчёркивают французские комментаторы, оказался удачливее своего предшественника, который также планировал вернуться в НАТО, но не сумел добиться никаких ответных «компенсаций».
В-четвёртых, решение о возвращении в НАТО связывается французскими властями с желанием и даже требованием европеизировать альянс. Создание независимой «европейской обороны» было давней мечтой Франции ещё со времён де Голля. Правда, реализовать эту идею французам так и не удалось – этому противились прежде всего США. Н. Саркози удалось найти компромиссную позицию, не вызывающую раздражения у Вашингтона. По мнению французского лидера, было бы абсурдным противопоставлять НАТО и «европейскую оборону». «Нам нужны обе организации – и НАТО, и Оборона Европы», – любит повторять Саркози. Не мысля создание европейских военных структур вне связи с НАТО, он, тем не менее, считает, что Евросоюз – первое в мире экономическое региональное объединение – не может состояться политически без самостоятельной обороны. С вопросом создания структур европейской обороны французский президент связывает дальнейший прогресс европейской интеграции. Не случайно в период председательства Франции в ЕС (вторая половина 2008 г.) одним из его приоритетов было европейское военное строительство.
Наконец, пятый – и тоже весьма весомый – аргумент в пользу возвращения в НАТО заключается в том, что реинтеграция в военные структуры абсолютно не скажется на независимости страны как в использовании своих вооружённых сил, так и в принятии решений военно-политического характера. Ни один военный контингент Франции не будет находиться на постоянной основе под интегрированным командованием. Что касается ядерных сил, то они остаются в исключительном национальном ведении. Власти особо подчеркивают, что решения в НАТО принимаются путём консенсуса и никто не может заставить страну-участницу задействовать вооружённые силы против её воли. Н. Саркози назвал «беспардонной ложью» слова своих оппонентов о том, что, если бы Франция была полновесным членом НАТО в 2003 г., ей пришлось бы участвовать в иракской войне, и сослался на пример Германии, которая, несмотря на своё полное членство, осудила действия США.
Если резюмировать доводы атлантистов во главе с Саркози, получается, что от возвращения в НАТО Франция лишь выиграет, её позиции в мире укрепятся, а независимость страны в военно-политическом отношении не пострадает. Тем более что НАТО – единственная международная организация, в которой участие страны было неполным. Возвращение в НАТО должно, по мысли французского лидера, придать динамику европейской политике обороны и безопасности, убедить европейских союзников Франции в том, что у Парижа какой-то особой позиции, к которой стоит относиться с опаской. Словом, по выражению французского президента, «от возвращения в НАТО выиграет и Франция, и Европа».
Однако с такими выводами в корне не согласны критики атлантической линии нынешнего руководства страны. К их числу относятся не только системные оппоненты властей – социалисты (М. Обри, Л. Жоспен, Л. Фабиус, П. Московиси, Ю. Ведрин) и левые партии, но и центристы (Ф. Байру) и даже члены самой правящей коалиции (Д. де Вильпен, депутаты СНД Ж. Майар, Ж.-Ф. Байрэн и др.). Не ставя в целом под сомнение стремление президента упрочить международные позиции Франции и её вес в атлантическом сообществе, критики Саркози обращают внимание на то, что это прежде всего политическое решение. Оно грозит разрушить консенсус французских политических элит в вопросах внешней политики, который прочно существовал на протяжении более четырёх десятилетий, независимо от того, кто был хозяином Елисейского дворца. Этот консенсус возник не случайно, он отражал особую позицию Франции на международной арене. Да, Франция была солидарна с альянсом, но поддерживала «умеренный уровень интеграции в НАТО». Важно, особо отмечают «антинатовцы», что эта позиция устраивала не только французскую политическую элиту, к ней с пониманием относились американские и европейские партнёры. Тогда зачем, спрашивается, добровольно отказываться от столь выгодной внешнеполитической ниши, не получая взамен весомых дивидендов?
Уверения Саркози насчёт влияния Франции на принятие решений внутри альянса и активизации европейского оборонного строительства противников пронатовской линии (в том числе из числа «истинных голлистов») не убеждают. Показательна чёткая и резкая оценка действий президента, высказанная депутатом от СНД Ж. Майаром: «Мы сколачиваем «западный блок», и это плохо по отношению ко всему миру. Зачем ещё больше ориентироваться на Америку? Если мы ещё больше в НАТО, то надо забыть о европейской обороне. Это не побуждает к действию наших партнёров. НАТО – это американская машина. И я утверждаю, что избрание Обамы ничего не поменяет. То, что мы будем иметь своих офицеров в командовании НАТО, ничего не значит. Иллюзия думать, что мы будем определять решения, принимаемые этой машиной. Англичане претендовали на это долгие годы – результат известен. Мы должны быть союзниками, но сохранять свою независимость. Решение Саркози – историческая ошибка!» [2]
Примерно такую же (но более дипломатичную по форме) позицию занял бывший министр иностранных дел в правительстве Л. Жоспена Юбер Ведрин. Он считает, что сама Организация Североатлантического договора является, как минимум, морально устаревшей, а реинтеграция в военные структуры альянса не усилит, но, наоборот, ослабит международное влияние Франции [3].
В разнообразии аргументов противники атлантического курса Саркози, может быть, и уступают своим оппонентам, однако они поднимают существенную проблему, которую те стараются обходить стороной.
Пожалуй, сейчас ни один аналитик не возьмётся предсказать, как политическое решение Саркози скажется на международном авторитете Франции. Всё будет зависеть от того, в каком направлении пойдёт реформирование самой НАТО. В этом главная интрига. То, что организация нуждается в кардинальной перестройке, не вызывает сомнений. Стратегия НАТО, принятая в 1999 г., устарела и требует как минимум актуализации. Войны без победы в Ираке и Афганистане несколько остудили военно-политические амбиции США и Запада в целом, а финансово-экономический кризис поставил под сомнение всемогущество американской экономики. Оказалось, что Америке всё-таки нужна внешняя политика, а баланс сил качнулся в сторону Европы, социально-экономическую модель которой ещё несколько лет назад считали бесперспективной. В этом смысле момент возвращение Франции в НАТО выбран удачно. Барак Обама, судя по всему, готов не только слушать, но и учитывать мнения союзников. Можно предположить, что сейчас действительно настал такой момент, когда США согласятся на большую самостоятельность объединённой Европы в решении вопросов безопасности. А следовательно, у французской мечты появляется новый шанс.
Вместе с тем не стоит преувеличивать самостоятельность Франции в отношениях с НАТО и США и её влияние на принятие решений. О степени её «независимости» красноречиво говорят, например, следующие моменты. В выступлении на конференции по мировой политике в ноябре 2008 г. в Эвиане, организованной Французским институтом международных отношений, президент Саркози поддержал предложение своего российского коллеги о проведении в 2009 г. международной конференции по новой архитектуре европейской безопасности. Буквально через несколько дней министр иностранных дел Франции Б. Кушнер фактически дезавуировал слова Н. Саркози. Нетрудно догадаться, что это было сделано не без причины. Аналогичная ситуация повторилась и с размещением элементов ПРО в Польше и Чехии. Вначале французы весьма критично высказывались по этому вопросу, затем критика почему-то поутихла. Показательно и выступление французского президента на конференции по международной безопасности в Мюнхене в феврале 2009 г., в ходе которого он почему-то несколько раз, прерывая свою речь, обращался к сидящему в первых рядах американскому вице-президенту Байдену, как бы ища его одобрения. Это, конечно, частности, но они дополняют картину.
Что касается перспектив строительства самостоятельной «обороны Европы», с которой Париж увязывает своё возвращение в НАТО, многое здесь зависит не только от США, но и от самих стран ЕС. Складывается ощущение, что большинство партнёров Франции по ЕС не горят желанием реализовывать французские идеи о самостоятельной безопасности. Одни (страны Прибалтики, Польша) – по принципиальным идеологическим соображениям, в силу устойчивой русофобии. Они не доверяют никому, кроме американцев, в обеспечении своей безопасности. Другие (например Германия) – в первую очередь по соображениям материальным. Французы, говоря о прогрессе в области единой европейской политики обороны и безопасности, обычно ссылаются на решения франко-британского саммита 1999 г. в Сен-Мало (о форсировании сотрудничества между двумя странами в военной области) и на проведение силами Европы миротворческих и полицейских операций – всего порядка десяти миссий: Дарфур, Косово, борьба с пиратами (операция «Аталанта»), Грузия и др. Это подаётся как несомненный успех объединённой Европы. Однако если проанализировать, например, планы по созданию постоянного военного контингента ЕС численностью до 60 тыс. человек (своего рода европейские силы быстрого реагирования), выполнение которых фактически провалилось, нельзя не прийти к выводу, что решение серьёзных военных задач Европе пока явно не по плечу.
Рассуждая о политических последствиях возвращения Франции в военные структуры НАТО, не обойти и такой сакраментальный вопрос: является ли нынешняя политика Саркози разрывом с голлизмом? Однозначно ответить невозможно – хотя бы потому, что само понятие голлизма довольно расплывчато. Если предельно кратко определить голлизм во внешней политике, то это – независимость и величие Франции. Статус державы-победительницы и постоянного члена Совета Безопасности ООН, обладание ядерным оружием и всеми средствами его доставки были тому опорой и гарантией. Внешнеполитическая линия де Голля определялась и его, если можно так сказать, личными впечатлениями от общения с союзниками по антигитлеровской коалиции. У генерала, учитывая его сложный опыт взаимодействия с англосаксами во время Второй мировой войны, были все основания не доверять ни США, ни Великобритании (не случайно при своей жизни он пресёк все попытки последней вступить в ЕЭС). Вместе с тем выдающийся французский политик всё время подчёркивал родственную связь Франции с «западным сообществом демократий». Эта двойственность – неотъемлемая черта голлизма. Излишне повторять, что она была вызвана условиями биполярного мира и «холодной войны». В этом контексте разрыв де Голля с военными структурами НАТО – вполне логичное решение. Президент Пятой республики не мог допустить пребывания на территории страны неподконтрольных ему вооружённых сил и штаба НАТО, который располагался в районе Версаля. Независимая позиция Франции позволяла также продвигать идеи неприсоединения и разрядки.
Н. Саркози, в отличие от де Голля, является самым «проамериканским» президентом Пятой республики. Неслучайно за ним закрепилось прозвище «Сарко-американец». Впрочем, Саркози никогда и не скрывал своей любви к Америке. Но всегда оговаривался, что дружба с США не означает отношений «вассала и подчинённого» и что многого в Америке и американском обществе он не может принять. Словом, не следует представлять Н. Саркози в отношениях с американцами чем-то вроде Т. Блэра, получившего, как известно, обидное прозвище «пуделя Буша». Саркози не раз говорил, что в отношениях с США ставит задачей ликвидировать «системный антиамериканизм» Франции, и в решении этой задачи он преуспел.
Несмотря на американский крен в нынешней политике Парижа, в целом французские власти сегодня не менее успешно, чем при де Голле, приумножают «мягкое могущество» страны, наращивая её гуманитарное влияние. Так, будучи у штурвала ЕС, французский президент фактически стал инициатором созыва саммитов «двадцатки» в Вашингтоне в ноябре 2008 г., а затем в Лондоне 2 апреля 2009 г. Жёсткая позиция Парижа накануне саммита в Лондоне (угроза Саркози покинуть встречу в случае непринятия конкретных решений по вопросам «финансовых оазисов», банковской тайны и пр.) напомнила о голлистской политике «пустых стульев», как бы подчёркивая преемственность традиций. Та же преемственность ощущается и в европейской политике Н. Саркози. Шестой президент Пятой республики сумел за полтора года нахождения у власти стать неформальным лидером ЕС, способным предложить новые подходы и идеи для Европы, сталкивающейся с вызовами глобализации.
Возвращаясь в этом контексте к взаимоотношениям Франции и НАТО, хочется сослаться на мнение известного французского журналиста и политолога Алена Дюамеля: «Рассуждения о том, что возвращение в НАТО означает чуть ли не свержение с пьедестала статуи де Голля, являются явным преувеличением. Все ссылаются на де Голля. Да, генерал был самым великим политиком французского государства в ХХ веке, может быть, даже со времён Наполеона. Но голлизм – это не религия со священными догмами, перед которыми следует падать ниц. Можно восхищаться генералом де Голлем. Но голлизм – это не книга рецептов» [4].
Можно сделать вывод, что возвращение Франции в объединённое командование НАТО – отнюдь не политическая импровизация «атлантиста» Саркози, а неизбежная коррекция внешней политики страны, вызванная окончанием биполярной эпохи в международных отношениях. Сохранение статус-кво стало невозможным. «Атлантический дрейф» Франции наметился ещё при Ф. Миттеране, а затем проявился более зримо во время президентства Ж. Ширака. После окончания «холодной войны», объединения Германии, расширения НАТО и ЕС на Восток «внеблоковая политика» Франции перестала вписываться в общий расклад политических сил, а влияние страны в объединённой Европе начало заметно ослабевать. Поэтому смещение внешнеполитической оси Парижа в сторону атлантизма можно рассматривать как стремление страны избежать военно-политической изоляции, как попытку убедить «новую Европу», горячую сторонницу США и евроатлантических идеалов, в том, что Франция разделяет её взгляды и не противопоставляет себя западному сообществу. Этот мотив, кстати, откровенно изложил сам президент Саркози в своём телевизионном интервью 6 февраля 2009 г. Тем самым косвенно подтверждается завершение переходного периода между окончанием «холодной войны» и образованием некоего нового геополитического состояния Европы начала ХХI века.
Возвращение Франции в НАТО в полном формате говорит скорее о слабости внешнеполитических позиций страны, нежели о силе. Если раньше Франция была особым членом НАТО, то теперь она становится рядовым участником альянса. Однако Франция утратила бы свою идентичность, если бы смирилась с участью быть такой как все. Истинная натура страны проявляется в её мессианизме, стремлении служить примером для подражания. Без этого нет «величия Франции», о котором говорил основатель Пятой республики. Это хорошо понимает нынешний президент Н. Саркози, стремящийся за счёт беспрецедентной политической активности упрочить влияние страны не только в рамках Европы, но и на глобальном уровне.
* * *
Как скажется (если вообще скажется) политическое решение президента Франции о возвращении в НАТО на франко-российских отношениях? Реакция нашей страны на это событие определяется, видимо, двумя факторами, связанными со стереотипами прошлого. Во-первых, негативным в целом отношением к НАТО как военно-политическому блоку, противостоящему России. (А раз так, любое усиление блока автоматически расценивается как недружественный по отношению к нам шаг.) Во-вторых, широко закрепившейся в массовом сознании ещё с советских времён мифологемы о Франции как чуть ли не стратегическом союзнике России и о голлизме как просоветской (прорусской) политике. Поэтому восстановление полноформатного членства Франции в североатлантическом альянсе воспринимается как измена нашим особым отношениям.
Однако взвешенный анализ позволяет оценить рассматриваемое событие не столь однозначно.
В самом деле, в военно-стратегическом плане участие Франции в военных структурах НАТО мало что меняет. Что, с апреля 2009 г. французские ядерные ракеты будут перенацелены на Россию? А куда они раньше были нацелены? Может, на США или Афганистан? Не нужно быть большим знатоком политики, чтобы ответить на этот риторический вопрос. Франция, как и раньше, сохраняет полный контроль над использованием своих вооружённых сил, а войска стран НАТО не появятся на французской территории на постоянной основе (если не считать символического присутствия батальона Бундесвера).
Далее. В определённой степени возвращение французов в НАТО даже выгодно России. Конечно, не стоит думать, что Франция станет своего рода адвокатом нашей страны в альянсе. Тем не менее она сможет усилить позиции в НАТО «старой Европы», настроенной на сотрудничество с Россией, а также способствовать глубокому реформированию альянса. При всём скепсисе относительно строительства самостоятельной «обороны Европы», нельзя исключить, что этот процесс всё-таки пойдёт более активно. Для нас это также, по большому счёту, неплохо.
Наконец, позиции Франции и России по многим международным вопросам совпадают или близки. Мы выступаем за многополярный мир и считаем, что время, когда одна сверхдержава определяла судьбы мира, безвозвратно ушло. Президент Саркози не раз заявлял, что не мыслит развитие Европы без России, которая тесно связана с ней исторически, культурно и экономически. В принципе Франция поддерживает идею президента Медведева о создании новой архитектуры европейской безопасности, хотя и с оговорками. По болезненным для нас вопросам о возможном принятии в НАТО Украины и Грузии, о расширении зоны ответственности альянса Париж выступает однозначно против.
Во французской позиции мы без труда обнаруживаем и пресловутые двойные стандарты, и противоречивость («Россия – неотъемлемая часть Европы», но одновременно она исключается из «европейской семьи народов», у неё «ценности, которые европейцам не близки» и т.д.). Дополнительное напряжение в отношения двух стран могут внести склонность нового поколения французских политиков к переоценке истории Второй мировой войны и её итогов (так, например, Н. Саркози полагает, что «Америка два раза в новейшей истории спасала Европу и Францию», а главным событием Второй мировой войны называет высадку союзников в Нормандии, при этом даже не вспоминая о роли СССР), а также плохо скрываемое желание ослабить влияние России в ее «ближнем зарубежье». И все-таки по исторически сложившейся традиции на наших странах лежит особая ответственность за судьбы мира на Европейском континенте. Франция, теперь уже «полноформатный» член Североатлантического альянса, могла бы стать инициатором его новых, доверительных отношений с Россией. Возможно, это пожелание покажется утопией, но в истории немало примеров, когда утопии все-таки превращались в политическую реальность.
Примечания
[1] Эта процедура известна среди специалистов по государственному праву как «процедура выкручивания рук». Судьба конкретного законопроекта связывается с вопросом о доверии правительству. С этого момента парламентарии могут (в течение 1-3 суток) инициировать вотум недоверия правительству, за который должно проголосовать, как правило, две трети депутатов. Если этого не происходит, изначальный законопроект считается принятым. – Прим. редакции сайта.
[2] Интервью радиостанции RTL от 16 марта 2009 г. //
www.rtl.fr
[4] Комментарии на радиостанции RTL 17 марта 2009 г. // www.rtl.fr
Читайте также на нашем сайте: