Все чаще предпринимаются попытки ревизии истории Второй мировой войне – прежде всего пересмотра традиционного освещения дипломатической борьбы кануна 1939 года. Результатом этой ревизии становится смещение акцентов при характеристике взаимодействия союзников на заключительном этапе войны. Особую тревогу вызывает тенденция переоценки роли СССР – многонациональной страны, внесшей решающий вклад в разгром нацизма, – накануне, в ходе и на завершающем этапе войны.
Споры на эту тему выходят далеко за академические рамки. Западные (и не только) политики и ученые разного калибра все чаще обыгрывают тезис, выдвинутый Дж. Бушем-младшим. «Больше не будет Мюнхена, больше не будет Ялты», – заявил американский лидер на торжествах по поводу приглашения Литвы в НАТО 23 ноября 2002 года. Это весьма неоднозначное сравнение можно бы было списать на эпатажность бывшего американского президента, если бы за этим не наблюдалась устойчивая тенденция пересмотра Второй мировой войны и ее итогов.
Только системный анализ международных отношений 1939–1945 в целом и роли СССР в этом процессе в частности может дать объективный и непредвзятый ответ на поднимаемые вопросы, только такой подход позволит поставить точку в этой опасной для современной России дискуссии. Итак, попробуем с системной точки зрения разобраться в вопросе без его политизации. В качестве ключевых вех, связанных с ролью СССР, выделим Мюнхенское соглашение, пакт Молотова-Риббентропа и Ялтинскую конференцию.
Первые два события относятся к периоду Версальской системы международных отношений – самой недолговечной и непрочной модели организации мирового сообщества. До сих пор в научных и общественных кругах идут дебаты о том, когда и почему кризисные тенденции в развитии Версальской системы приобрели необратимый характер, а сам кризис перешел в фазу распада, когда началась мировая война и кто в ней виноват. Важно, что за этими спорами кроется отнюдь не академическое стремление снять с той или другой стороны ответственность за недальновидные, а подчас и преднамеренные действия, вылившиеся в колоссальную катастрофу, унесшую жизни десятков миллионов людей, повлекшую невиданные разрушения, массовые преступления против гражданского населения и геноцид целых народов.
Действительно, сегодня все чаще можно слышать, что германо-советский пакт стал едва ли не главной причиной начала Второй мировой, что именно Сталин, заключив преступный союз с Гитлером, предопределил начало Второй мировой войны. Так ли это на самом деле? Не вызывает сомнения тот факт, что германо-советское соглашение сыграло важную роль в ходе дипломатической борьбы накануне Второй мировой войны. Но было ли оно определяющим для начала этой самой войны? Было ли заключение пакта о ненападении вызвано решением двух диктаторов – Гитлера и Сталина – развязать войну или же пакт стал логичным и неизбежным завершением той игры, которую вели Великобритания, Франция, Германия и другие державы?
Нам представляется, что найти объективный и непредвзятый ответ на этот вопрос возможно, только рассматривая драматические события конца 30-х годов XX века как совокупность элементов некой системы, а именно Версальской системы международных отношений. В 1936 году она вступила в полосу системного кризиса, и всего за три года – с марта 1936 по март 1939 г. – кризис пожрал межвоенный порядок, дав старт процессу окончательного развала системы, который наступил в сентябре 1939-го.
Первой вехой кризиса стали события 7 марта 1936 года, когда окрепший режим Гитлера оккупировал демилитаризованную Рейнскую зону, созданную в 1919 году на франко-германской границе для предотвращения немецкого реванша. Это нарушение осталось абсолютно безнаказанным. Франция – главный гарант европейского баланса сил и основной пострадавший от агрессивных действий Рейха – не решилась на ответные действия, проявила слабость, хотя могла без особых проблем поставить Германию на место: общая численность вошедших в Рейнскую демилитаризованную зону германских войск не превышала двадцати тысяч, а постоянная французская армия насчитывала без всякой мобилизации полмиллиона.
В системе баланса сил межвоенного порядка наметился сдвиг в пользу Германии, а влияние Франции в Европе снизилось. По сути, Париж попал в зависимость от Великобритании, которая стремилась модернизировать Версальскую систему и не настаивала на сохранении статус-кво в континентальной Европе.
Следующим катализатором для развития кризиса Версальской системы стала начавшаяся 17 июля 1936 года и мгновенно интернационализировавшаяся гражданская война в Испании. Буквально с первых месяцев войны Италия и Германия, с одной стороны, и Советский Союз, с другой, начали оказывать действенную помощь воюющим сторонам в испанском конфликте. Однако Великобритания и Франция, которые, следуя международным обязательствам, должны были поддержать законное республиканское правительство Испании, в качестве политической линии избрали невмешательство в испанские дела, надеясь таким образом локализовать конфликт. Тем самым они нанесли непоправимый удар по обороноспособности Испанской республики и косвенно содействовали победе профашистски настроенного генерала Франко.
Как и рейнский кризис, гражданская война в Испании сыграла очень важную роль в приближении европейского коллапса. Именно в результате испанского конфликта был образован союз двух тоталитарных государств Европы – нацистской Германии и фашистской Италии – «ось» Берлин-Рим. Более того, отвлекавшая внимание мирового сообщества испанская война в значительной степени помогла Третьему рейху осуществить грандиозное перевооружение и подготовиться к захвату Центральной Европы. Позиции Франции в Европе еще более ослабли. По сути, еще недавно ведущая европейская держава превратилась в младшего партнера Великобритании. Лига Наций – международная организация, призванная отвечать за поддержание мира, – полностью себя дискредитировала. Наконец, губительные разногласия между СССР, с одной стороны, и Англией и Францией, с другой, проявившиеся в ходе испанского конфликта, поставили крест на планах создания системы коллективной безопасности в Европе, способной остановить агрессоров. Все это побудило европейские государства действовать в одиночку перед лицом надвигавшейся военной опасности.
Пока шла гражданская война в Испании, основные события международной жизни переместились в самый центр Европы. В начале 1938 года Гитлер почувствовал себя достаточно сильным, чтобы пересечь национальные границы, установленные после Первой мировой войны. В марте состоялся аншлюс (присоединение к Германии) Австрии. С одной стороны, аншлюс окончательно закрепил переход англо-французской политики на рельсы умиротворения агрессора, стратегии, которая объективно вела к разрушению Версальской системы и началу войны. С другой – австрийские события устранили последние серьезные противоречия между фашистской Италией и нацистской Германией, укрепив их в мысли о целесообразности добиваться своих целей посредством грубой силы.
После австрийского кризиса Англия и Франция – гаранты существовавшего европейского порядка – оказались в состоянии стратегического паралича: у Лондона не осталось альтернативы продолжению курса на умиротворение Германии, а Парижу оставалось лишь следовать в фарватере Великобритании. К апрелю 1938 года инициатива в международной политике была утеряна западными демократиями и безвозвратно перешла в руки фашистских держав. Попытка модернизации Версальской системы на основе ограниченных уступок Германии и Италии, к чему начиная с 1936 года стремились Великобритания и Франция, провалилась.
Кульминацией европейского кризиса стала печально знаменитая Мюнхенская конференция 29–30 сентября 1938 года, вошедшая во многие учебники истории под названием «Мюнхенский сговор», что как нельзя лучше отражает суть этого наспех организованного саммита четырех стран – Германии, Италии, Великобритании и Франции. Используя шантаж и угрозы, Гитлеру удалось бескровно аннексировать стратегически важную Судетскую область Чехословакии – относительно крупного и сильного демократического государства в центре Европы. Не желая рисковать миром, Лондон и Париж бросили на произвол судьбы своего союзника, причем в унизительной для Праги форме: непосредственная жертва сговора по настоянию Гитлера от участия в конференции устранялась, а чехословацкие представители несколько часов ожидали в приемной, пока лидеры четырех стран вынесут окончательный приговор их стране. СССР – союзник и Франции, и Чехословакии по заключенному в 1935 году договору о взаимопомощи – в Мюнхен вообще приглашен не был.
30 сентября и 6 декабря 1938 года Германия подписала с Англией и Францией соответственно декларации о ненападении. Казалось, после урегулирования всех (или почти всех) «несправедливостей» Европу ждет долгий период мирного процветания. В реальности же в результате заключения Мюнхенского соглашения европейский баланс сил изменился кардинальным образом и резко приблизил начало Второй мировой войны. Захватив Австрию, а затем часть Чехословакии, Германия самым серьезным образом укрепила свои позиции, превратившись в гегемона Центральной Европы. После Мюнхена каждая страна предпочитала защищать суверенитет и безопасность, исходя исключительно из собственных сил и возможностей, не рассчитывая более на поддержку других стран и существование каких-либо договоров.
Потенциальный союзник Запада в борьбе с гитлеровской агрессией – Советский Союз – оказался исключен из многосторонней европейской политики. В условиях, когда основа советской внешнеполитической концепции – политика коллективной безопасности – была похоронена Великобританией и Францией, советское руководство еще более укрепилось в мысли о целесообразности поиска альтернативных путей обеспечения собственной безопасности.
Соучастниками раздела Чехословакии стали малые страны с большими амбициями – Венгрия и Польша. Польское руководство, для которого результаты Мюнхена таили наибольшую угрозу, таким образом апробировало политическую линию, «с успехом» примененную в ходе августовского кризиса 1939 года – политику торпедирования единого антигерманского фронта.
Мюнхенский сговор не случайно называют пиком политики умиротворения. В ходе чехословацкого кризиса Великобритания и Франция предпочли уступить Центральную Европу Германии ради иллюзорного шанса на сохранение мира на континенте, надеясь при этом направить германскую агрессию на Восток – против СССР. В результате геостратегические позиции самих западных демократий (особенно Франции) резко ухудшились; а Германия получила наилучшие возможности для дальнейшей экспансии, в том числе и для агрессии против Великобритании и Франции, что и было осуществлено Гитлером уже в 1940 году.
8 марта 1939 года Гитлер выступил на совещании представителей военных, экономических и партийных кругов Германии, где заявил, что не позднее 15 марта оставшаяся часть Чехословакии должна быть оккупирована вермахтом. «Затем, – отметил фюрер, – последует Польша… В 1940 и 1941 годах Германия раз и навсегда сведет счеты с извечным врагом – Францией… Когда Франция будет побеждена, Германия с легкостью установит господство над Англией… Используя британские и французские владения в Америке в качестве базы, мы сведем счеты с «еврейскими королями доллара» в Соединенных Штатах» [1].
Уже через неделю германский рейхсканцлер начал претворять свою воинственную внешнеполитическую программу (в которой, кстати, не было ни слова о СССР) в жизнь. 15 марта 1939 года войска вермахта вошли в Прагу, тем самым Гитлер вероломно нарушил им же подписанные в Мюнхене договоренности.
3 апреля 1939 года германским генштабом был окончательно разработан план «Вайс» – план нападения на Польшу [2]. Спустя полтора месяца, 23 мая 1939 года, Гитлер на секретном совещании с высшими военными чинами Рейха заявил, что напасть на Польшу необходимо «при первой подходящей возможности» [3]. В Европе явно запахло войной. В этих условиях вопрос, чью же сторону займет Советский Союз, еще недавно исключенный из европейской политики, внезапно приобрел чрезвычайную актуальность.
Осознавая тяжесть положения, в котором они оказались, западные державы – Англия и Франция – начали переговоры с СССР в марте 1939 года, то есть сразу после оккупации Чехословакии войсками вермахта. 21 марта посол Великобритании в СССР вручил советскому наркому иностранных дел «Проект декларации Великобритании, СССР, Франции и Польши», которая должна была положить начало созданию широкой антигерманской коалиции, способной остановить дальнейшую агрессию нацистов. Уже на следующий день СССР выразил согласие присоединиться к такому союзу, однако из-за враждебной, непримиримой антисоветской позиции польского правительства британский проект четырехсторонней декларации так и не был реализован.
17 апреля 1939 года Москва выдвинула новый проект, предусматривавший заключение англо-франко-советского соглашения о взаимопомощи в случае агрессии в Европе против одной из стран, которое также подразумевало гарантии Польши от агрессии со стороны Германии. Началось обсуждение различных проектов, где ключевым стал вопрос о проходе войск СССР, не имевшего общей границы с Германией, к театру боевых действий. А то, что этим театром станет Польша, уже мало у кого вызывало сомнение. Однако, несмотря на объективную необходимость, которую подчеркивали многие политические и общественные деятели западных стран, официальные Лондон и Париж не торопились начинать военные консультации с СССР. Только 12 августа в Москве начались реальные переговоры военных миссий Великобритании, Франции и СССР с целью подписания военной конвенции, т.е. условий, по которым стороны окажут друг другу помощь в борьбе с нацистской агрессией.
Характерно, что Англия и Франция официально ответили согласием начать военные переговоры еще 25 июля, однако их военная миссия оказалась в Москве только 11 августа. Подобная медлительность в условиях постоянно и с калейдоскопической быстротой менявшейся геополитической реальности объяснялась тем, что британские и французские военные деятели добирались до Москвы… тихоходным грузовым кораблем!
Об истинных намерениях западных стран и их нежелании заключать военный союз против Гитлера красноречиво свидетельствовал и состав их делегаций. Если во главе советской миссии стоял нарком обороны К.Е. Ворошилов, то делегации западных «союзников» возглавляли фигуры второстепенные. Так, главой английской миссии являлся комендант Портсмута, по сути уже отошедший от дел адмирал Дракс, а французскую делегацию возглавлял преподаватель летного искусства генерал Думенк. И это при том, что в сентябре 1938 года премьер-министр Британской империи, никогда прежде не пользовавшийся самолетом, трижды в течение одного месяца лично летал в Германию для переговоров с Гитлером, а начальник английского генштаба генерал Айронсайд с июля находился в соседней Польше. Как бы то ни было, успех переговоров вновь зависел от позиции второй Речи Посполитой, которая даже в условиях резкого ухудшения польско-германских отношений и чрезвычайного нарастания угрозы нацистского вторжения, отказывалась идти на уступки.
Говоря об англо-франко-советских переговорах лета 1939 года, историки часто забывают упомянуть один интересный факт. В начале июля французский посол в Москве предложил правительству СССР урегулировать спорные моменты в отношении стран Прибалтики с помощью... секретного протокола. В ответ советский нарком иностранных дел В.М. Молотов выразил недоумение и совершенно недвусмысленно назвал «принятие секретного списка уступкой со стороны Советского правительства» [4]. В итоге этот план так и остался на бумаге, однако идея секретного пакта, исходившая с Запада, осталась в умах кремлевских руководителей.
Одновременно, следуя логике сложной внешнеполитической игры, и советское руководство, и англо-французские государственные деятели вели активные переговоры с нацистской Германией. Особенно активно действовало британское правительство; параллельно с московскими переговорами Лондон проводил не менее, а даже более энергичный курс на дальнейшее сближение с гитлеровской Германией – курс, которым Великобритания шла начиная с 1935 года.
В июле–августе 1939 года англо-германские контакты вошли в новую стадию – начались активные секретные переговоры между гитлеровскими эмиссарами и влиятельными британскими политиками. Ближайшие соратники английского премьер-министра разработали и предложили немцам целую программу нового этапа умиротворения Германии, включавшую и военные, и экономические, и колониальные уступки. По сути, Лондон предлагал раздел Европы на сферы влияния: германскую на востоке и англо-саксонскую на западе. В начале августа вблизи датской границы прошла встреча ближайшего сподвижника Гитлера Г. Геринга и группы британских эмиссаров во главе с видным членом консервативной партии Ч. Спенсером. Наконец, на 23 августа уже был согласован прилет Геринга в Великобританию для встречи с Чемберленом и «урегулирования разногласий» на англо-германских переговорах [5]!
Однако на самом деле, подобная тайная дипломатия нацистов была лишь дезинформационной уловкой. Вместо полета Геринга в Лондон в тот же день состоялся полет министра иностранных дел Третьего рейха И. фон Риббентропа в Москву. Как справедливо заметил известный отечественный историк Л. Безыменский, «мюнхенские настроения» и спекуляции на них были для Гитлера лишь умелым маневром, в котором он шантажировал и Англию, и Польшу, и Советский Союз. Для Сталина же подобные англо-германские секретные переговоры стали желанным оправданием большой игры, которую он затеял, – в попытке обыграть Гитлера с целью выигрыша жизненно важного для СССР времени на реконструкцию Красной Армии и воссоздания ее мощи [6].
Некоторое потепление между Москвой и Берлином началось еще весной 1939 года, причем по инициативе германской стороны. Получив же в середине августа информацию о возможности успешного завершения московских переговоров, Риббентроп немедленно поручил германскому послу в Москве заверить его советского коллегу Молотова в готовности Германии восстановить «германо-советскую дружбу» и совместно решить территориальные вопросы, связанные с Восточной Европой. С этого момента и начались советско-германские переговоры, завершившиеся подписанием пакта о ненападении.
Отметим, что Сталин до последнего не давал позитивного ответа на предложения Берлина. Дело дошло до того, что 20 августа Гитлер направил личное послание Сталину с просьбой принять главу германского МИД для подписания германо-советского пакта. Сталин все еще надеясь на заключение военного соглашения с западными демократиями: в Кремле наиболее выигрышным вариантом считали именно заключение англо-франко-советского договора. Не вызывает сомнения, что советские руководители презирали и ненавидели нацистский режим в гораздо большей степени, чем правящие режимы западных демократий. Кроме того, нельзя забывать и о том, что в это же время на восточных рубежах СССР шли ожесточенные бои у реки Халхин-Гол с армией Японии – союзницы Германии по Антикоминтерновскому пакту. Именно поэтому, ожидая согласия Парижа и Лондона на подписание предложенной СССР военной конвенции и решения вопроса о пропуске советских войск для борьбы с немцами в случае их вторжения в Польшу, Москва до самого последнего момента отклоняла заманчивые предложения Рейха.
21 августа Сталин дал согласие на приезд в Москву Риббентропа. По злой иронии судьбы именно в этот день глава французской делегации, наконец, получил согласие правительства на подписание военной конвенции. Однако английская сторона хранила молчание, что неудивительно в свете готовившегося в тайне от всего мира, в том числе и от собственных ближайших союзников, визита Геринга в Лондон. Что еще более удивительно, продолжала хранить молчание и Польша, ставшая разменной монетой в большой геополитической игре. 22 августа Ворошилов был вынужден заявить: «Французские и английские правительства теперь слишком затянули политические переговоры. Ввиду этого не исключена возможность некоторых политических событий…» [7].
И действительно, 23 августа в Москву прибыл Риббентроп. В условиях нежелания западных демократий и их союзников в Восточной Европе идти на уступки сталинской дипломатии германо-советское сближение, наконец, получило логичное завершение: в ночь на 24 августа 1939 года в Кремле был подписан договор о ненападении с СССР, вошедший в историю под названием пакт Молотова–Риббентропа. (Напомним, что Германия, в отличие от СССР, уже имела похожие пакты о ненападении с Англией и Францией, подписанные в конце 1938 года). В духе того времени помимо пакта был подписан и секретный протокол, определявший сферу геополитических интересов СССР, которая во многом совпадала с границами бывшей Российской империи [8].
Германо-советский пакт был выгоден обеим сторонам, хотя и был только временной мерой, продиктованной обстоятельствами. (Неизвестно, кстати, кому из двух диктаторов он внушал большее отвращение: ненавидевшему русских Гитлеру или коммунисту Сталину, презиравшему нацизм). Выигрыш Германии был очевиден: Берлин заручился нейтралитетом Москвы в грядущей германо-польской войне. СССР же в результате пакта снова, как и накануне Первой мировой войны, вошел в круг великих держав, став важным игроком в системе международных отношений. Договор о ненападении позволял Москве не быть втянутой в войну, ставил предел германскому продвижению на восток, позволял урегулировать конфликт с Японией. Таким образом, СССР получил защитные гарантии, по крайней мере, на ближайшую перспективу.
Следует согласиться, что пакт Молотова–Риббентропа был не самым благородным явлением в политической истории нашего Отечества. К сожалению, однако, в истории не всегда действуют нормы и законы морали. Не стоит забывать, что еще весной 1939 года СССР считался изгоем в семье европейских народов, а советское руководство было буквально вынуждено играть по правилам, навязанным теорией и практикой межгосударственных противоречий и борьбы в условиях системного кризиса межвоенного порядка.
Гитлер не раз высказывал намерение в любом случае уничтожить Польшу, и не вызывает сомнения, что он рано или поздно осуществил бы свои намерения, даже не подписав пакта с Москвой. Кроме того, пакт не был из ряда вон выходящим явлением в мировой политике. «Если Чемберлен поступил честно и благородно, умиротворив Гитлера и отдав ему в 1938 году Чехословакию, – пишет известный американский журналист и историк У. Ширер, – то почему же Сталин повел себя нечестно и неблагородно, умиротворяя через год Гитлера Польшей, которая все равно отказалась от советской помощи?» [9] По сути, Кремль буквально скопировал английскую политику умиротворения, проводимую с середины 1930-х годов. «Русские, – писал еще в середине 1960-х годов крупнейший западный историк Э. Тейлор, – на самом деле, осуществили то, чего надеялись добиться государственные мужи Запада» [10].
В Москве прекрасно понимали, что альтернативой советско-германскому пакту могло быть только англо-германское соглашение за счет СССР, которое неизбежно вело бы к совместному «крестовому походу» объединенной Европы против советского государства и, как следствие, к разрушительной войне.
Не оправдывая моральную сторону советской политики в последние дни накануне Второй мировой войны, следует признать, что действия СССР были продиктованы логикой системного кризиса, тем сценарием, который на протяжении второй половины 1930-х годов реализовывали все великие европейские державы. Правила той грандиозной геополитической игры были очень суровы, а ставка в ней – очень высока. Проигрыш был равносилен уничтожению страны и ее народа; победа, пусть относительная и на коротком историческом отрезке, по крайней мере, давала шанс.
В ходе Второй мировой войны произошла уникальная по своим масштабам и последствиям перегруппировка сил на международной арене. Державы «Оси», инспирировавшие войну, были полностью разбиты и временно утратили свой суверенитет. В результате образовался вакуум силы. Его, по логике вещей, должны были заполнить державы-победительницы. Однако Англия и Франция, хотя и входили в их число, оказались настолько ослаблены войной, перед ними стояло столько сложнейших внутриполитических проблем, а их репутация была так подорвана предвоенной политикой, что они не в состоянии были нести бремя лидерства. Лишь два государства к концу войны обладали достаточным потенциалом для того, чтобы взять в свои руки дело послевоенного урегулирования и конструирования новой –– модели международных отношений: СССР, внесший решающий вклад в разгром нацизма и США.
Важнейшей вехой в этом конструировании стала Ялтинская (Крымская) конференция 4-11 февраля 1945 года. Именно в Ялте были согласованы планы окончательного разгрома Третьего рейха, выработаны базовые принципы отношений с побежденной Германией, очерчен круг вопросов, касавшихся территориально-политического переустройства Европы, решен вопрос о создании ООН, достигнута договоренность о подключении СССР к войне против Японии, санкционировано возвращение Франции в разряд великих держав, намечены контуры послевоенного устройства мира. Несмотря на противоречия союзников, Ялтинская конференция стала важнейшей вехой на пути строительства нового мирового порядка, основанного на согласованной политической линии трех великих держав Антигитлеровской коалиции в будущем, порядка, который, к огромному сожалению, так и не был создан.
Судьба Ялтинской системы, в основе которой лежит Крымская конференция, также вызывает острейшие общественно-политические дискуссии. Здесь основной вектор дискурса лежит, в первую очередь, в плоскости оценки данной модели. Была ли биполярность второй половины XX века негативным или позитивным явлением – вот основной вопрос. Конечно, биполярная система была образованием, имевшим очевидные пороки. Пока она функционировала, не было дня, чтобы ее не подвергали критике и у нас в стране, и в США, и в стане нейтральных государств. Политики, ученые, журналисты утверждали, что столь примитивная конструкция, как биполярная модель, основанная на глобальном противостоянии двух сверхдержав, постоянно держит весь мир под угрозой катастрофы, ибо любой локальный кризис всегда мог привести к неконтролируемому ядерному конфликту. Много говорилось об органическом экспансионизме коммунистического СССР, стремившегося взорвать мировой порядок.
Однако ничего подобного не произошло, мир не был ввергнут в ядерную войну, а многие конструкции Ялтинской системы достаточно успешно функционируют до сих пор. Биполярная система имела несомненные достоинства, особенно по сравнению с Версальской. Это и стабильность, и устойчивость, и предсказуемость, и жестко определенные правила игры, по сути, исключавшие глобальный военный конфликт сверхдержав. Несмотря на постоянную грозную риторику с обеих сторон, эта модель оказалась весьма устойчивым, хорошо прогнозируемым образованием, главные действующие лица которого подчинялись жестким правилам поведения. Советский Союз, в свое время несправедливо исключенный из Версальской системы в самый разгар кризиса, теперь выполнял функцию одного из двух примерно равновеликих центров силы, что объективно поддерживало стабильность системы. И во многом СССР определял предел прочности биполярного мира. И только после падения Советского Союза в международных отношениях вновь воцарился хаос.
В заключение следует сказать, что спекуляции на тему «нового Мюнхена и новой Ялты» не имеют под собой научных оснований. Сравнивать Версальскую модель миропорядка, рожденную на национальном унижении целого ряда держав и погрязшую в кризисе во многом по вине собственных творцов, и биполярную модель, основанную на триумфе над человеконенавистническим злом нацизма, разумеется, нельзя. Тем более выглядит странным, когда на одну полку ставятся Мюнхенский сговор, отдавший на растерзание нацистам демократическое государство в самом центре Европы, и Ялтинская конференция, давшая жизнь глобальной организации человечества в области безопасности (ООН) и предрешившая судьбу агрессора, развязавшего мировую бойню и устроившего невиданный в истории геноцид.
Еще раз отметим, что, говоря о роли СССР в предвоенном кризисе и становлении нового послевоенного миропорядка, мы должны быть максимально объективны. В конце 1930-х годов СССР не меньше, а больше других желал мира. В 1945 году Москва готова была сотрудничать с Западом, хотя бы для уничтожения нацизма. Конечно, как и другие великие державы, СССР преследовал свои узкоэгоистические цели на мировой арене, но то, что активное участие советского государства в функционировании международной системы цементировало ее основы, а изоляция Москвы ее разрушала, – исторический факт.
В канун второго десятилетия XXI века некоторым западным партнерам России нелегко признать, что именно Советский Союз внес решающий вклад в победу над нацизмом, что он являлся непреложным системообразующим фактором послевоенной международной системы. Но историческая реальность остается реальностью. Формирующаяся мирополитическая архитектура, которая все больше напоминает глобальный концерт великих держав, немыслима без участия России и в случае ее изоляции обречена на провал, а мир – на новый виток хаоса в международных отношениях с непредсказуемыми последствиями.
Примечания:
[1] СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (сентябрь 1938 – август 1939 гг.). Документы и материалы. М., 1971. С.225.
[2] Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма. Т.1. М., 1973. С.359.
[3] Год кризиса. Документы и материалы в двух томах. М., 1990. Т.1. С.493-495.
[4] Documents on British Foreign Policy 1919–1939. Ser. 3. V.6. L., 1979. Pp.230-232.
[5] Мировые войны XX века. Книга 3. М., 2002. С.60.
[6] Безыменский Л. Гитлер и Сталин перед схваткой. М., 2002. С.238.
[7] Черчилль У. Вторая мировая война. Т.1. М., 1997. С.187.
[8] Год кризиса. Т.2. С.321.
[9] Ширер У. Взлет и падение третьего рейха. М., 1991. Т.1. С.577.
[10] Taylor A.J.P. The Origins of the Second World War. Middlesex, 1964. P.318.
Читайте также на нашем сайте:
«Особая тема: Великая Победа - 65 лет»
«Советская разведка и проблема внезапного нападения» Михаил Мельтюхов
«Концерт великих держав» накануне решающих событий» Наталия Нарочницкая
«Советско-германский Договор о ненападении 1939 г. в контексте политики и военной стратегии противостоящих сторон во Второй мировой войне» Леннор Ольштынский
«22 июня 1941 г. в современной историографии ФРГ» Юбешер Герд
«Особая тема: Великая Победа»