Совместная польско-шведская инициатива «Восточное партнерство» была впервые обнародована в мае 2008 г [1]. К декабрю 2008 г. Еврокомиссия представила предложения по развитию проекта [2], и в мае 2009 г. в Праге прошел первый саммит Восточного партнерства. Эскалация конфликта в Закавказье в августе 2008 г., несомненно, ускорила процесс выработки данной программы и придала ей более жесткие формулировки. Если в первоначальном варианте документа говорилось, что «новая политика ЕС вторична по отношению к взаимодействию с Россией и лишь дополняет его», то в итоговой версии указывается, что «Восточное партнерство будет развиваться параллельно сотрудничеству с Россией».
Первоначально и российский МИД, и большинство российских экспертов критически восприняли эту внешнеполитическую инициативу ЕС. Высказывались опасения, что Восточное партнерство будет создавать новые разделительные линии в Европе и ставить страны региона перед искусственным выбором между сотрудничеством с Москвой или Брюсселем [3]. Например, А. Суздальцев сравнивает Восточное партнерство и ГУАМ: обе структуры объединяют «обиженных» Россией и призваны застопорить развитие таких интеграционных объединений, как ЕврАзЭС, СНГ и т.д. [4]
Тем не менее Восточное партнерство нельзя рассматривать исключительно как ответ на действия России в отношении Грузии. Конфликт в Закавказье в августе 2008 г. ускорил процесс разработки этой программы, но российский фактор не был ее причиной или целью. Восточное партнерство связано в первую очередь с попыткой (пусть и не совсем удачной) сделать более эффективной Европейскую политику соседства, а также позволить новым государствам-членам ЕС заявить о своих внешнеполитических приоритетах. Польша, Венгрия и Чехия еще ранее выступали с различными предложениями по развитию отношений Евросоюза с постсоветскими странами. Отметим, что запустить Восточное партнерство удалось, только заручившись поддержкой «старого» государства-члена – Швеции. (Первоначально Варшава предполагала развивать Восточное партнерство в тандеме с Германией.)
Скорее всего, интенсивность функционирования Восточного партнерства будет зависеть от национальных приоритетов государств-членов ЕС, находящихся на посту страны-председателя. Внешнеполитические приоритеты Испании, председательствующей в ЕС с начала 2010 г., лежат скорее в средиземноморском регионе. К тому же Испания серьезно пострадала от мирового экономического кризиса, что будет мешать ей сконцентрироваться на проблемах Восточного партнерства. Однако различия в национальных приоритетах не стоит абсолютизировать [5], проект будет развиваться, пусть даже с инерционной скоростью. Например, во время шведского председательства во второй половине 2009 г. активность программы пошла на спад из-за конфликта между министерством иностранных дел и премьер-министром Швеции, который не смог добиться значимого влияния в этом вопросе [6], но к началу 2010 г. взаимопонимание было восстановлено.
Рассмотрим, каких результатов удалось достичь Восточному партнерству за первый год своего существования.
Начались переговоры по подготовке новых соглашений об ассоциации с Украиной и Молдавией. В этих документах более четко будут сформулированы требования Евросоюза по гармонизации национального права с нормами права ЕС (acquis communautaire). С нашей точки зрения, именно в более четком акценте на адаптацию acquis и заключается основной эффект Восточного партнерства и риск для российских интересов. Мониторинг реализации «Планов действий» говорит о том, что, по всей вероятности, успешнее будут перениматься экономические нормы, а не положения, связанные с принципами «хорошего управления». Отчасти это связано и с позицией самого Евросоюза. Несмотря на постоянную критику судебных систем стран региона, Совет ЕС отклонил предложение Европарламента направить так называемую Rule of Law Mission в Молдавию весной 2009 г [7].
Комплексных оценок уровня адаптации постсоветскими странами норм права ЕС пока нет. Существуют, например, сугубо технические проблемы, с которыми столкнулись даже ориентированные на Брюссель власти Украины [8]. Можно отметить, что в некоторых сферах уровень гармонизации российского права с acquis communautaire выше аналогичных показателей в шести странах-участницах Восточного партнерства. В этой ситуации Москва может «реэкспортировать» некоторые нормы из своего законодательства, становясь каналом своеобразной «юридической модернизации» постсоветских стран [9]. И все-таки даже в Белоруссии с конца 2009 г. наметилась тенденция заимствования отдельных незначительных элементов acquis. Этот факт, связанный, по всей видимости, с конъюнктурным намерением улучшить отношения с Брюсселем, сам по себе является показательным. Было бы полезно создать рабочую группу для сравнительной оценки отраслей права Евросоюза, России и постсоветских стран. Подобный мониторинг позволит представлять степень «продвижения» норм права ЕС в регионе и корректировать российскую политику соответствующим образом.
Далее, в рамках Восточного партнерства были выработаны и утверждены рабочие программы для четырех тематических платформ на 2009–2011 гг. В программе платформы «Демократия, хорошее управление и стабильность» основной акцент будет сделан на реформировании судебной системы, государственного аппарата и борьбе с коррупцией. О возможностях Восточного партнерства влиять на состояние демократии в постсоветских странах красноречиво говорят рекомендации, подготовленные под эгидой шведского председательства в преддверии «Саммита гражданского общества» [10]. Во-первых, необходимо выработать четкие критерии оценки состояния демократии и соблюдения принципов правового государства (rule of law). Мониторингом этих процессов должны заниматься не только Еврокомиссия, но и Европарламент. Во-вторых, Еврокомиссии следует уделять внимание не просто принятию тех или иных законов, но и их конкретному применению на практике. В-третьих, Евросоюзу необходимо выработать четкие критерии применения политической обусловленности [11]. В сфере продвижения и поддержки демократии «Восточное партнерство» сталкивается фактически с теми же проблемами, что и Европейская политика соседства.
Долгосрочной целью платформы «Экономическая интеграция и конвергенция с политиками ЕС» [12] является создание сети зон свободной торговли (ЗСТ) между Евросоюзом и странами-участницами Восточного партнерства. Приоритетами на ближайшие два года станет законодательное регулирование торговли и природоохранное законодательство. Лишь после адаптации национальным законодательством норм права ЕС в этой сфере можно будет говорить о реальном формировании ЗСТ. Этот процесс может занять весьма длительный срок. В рабочей программе прямо указывается, что улучшенный доступ на рынок Евросоюза зависит от адаптации странами-участницами Восточного партнерства технических стандартов и нормативных актов ЕС, касающихся торговли и инвестиций. В первую очередь будут рассматриваться вопросы, связанные с фитосанитарным контролем, защитой права интеллектуальной собственности, государственными закупками, техническими стандартами и т.д. [13] Переговоры о создании зоны свободной торговли начались пока только с Украиной (в феврале 2008 г.). В марте и мае 2009 г. были подготовлены комплексные доклады Еврокомиссии о создании ЗСТ между Грузией и Арменией соответственно. Во всех случаях была выявлена необходимость улучшения мер фитосанитарного контроля, защиты интеллектуальной собственности и т.д. В сентябре 2009 г. была подготовлена оценка реальных условий для создания ЗСТ с Молдавией.
Идея создания зоны свободной торговли между постсоветскими странами и ЕС во многом входит в противоречие с проектом Таможенного союза. Сложность заключается не только в координации экономической политики между двумя блоками, но и в том, что выбор в пользу той или иной структуры регионального сотрудничества будет означать политический выбор в пользу Москвы или Брюсселя.
Ключевыми задачами платформы «Энергетическая безопасность» являются развитие инфраструктуры транспортировки сырья и диверсификация поставок. И здесь Евросоюз настаивает на адаптации странами-партнерами acquis communautaire в сфере энергетики [14]. Следует учесть, что начало работы «энергетической» платформы не будет автоматически сопровождаться масштабным притоком инвестиций из Брюсселя или интеграцией стран-участниц в единый энергетический рынок ЕС. Последний находится в стадии становления, причем многие государства-члены фактически торпедируют усилия Европейской комиссии по либерализации рынка газа и электричества в ЕС. В реальности Евросоюз может выступить скорее как посредник, облегчающий приток инвестиций и кредитов для топливно-энергетического комплекса региона от Европейского инвестиционного банка и Европейского банка реконструкции и развития. Эффективность этой программы во многом будет зависеть от результатов деятельности нового комиссара Европейского союза по энергетике Гюнтера Оттингера [15].
Рабочая программа платформы «Контакты между людьми» весьма интересна для оценки реальных приоритетов Евросоюза. Подробно говорится о студенческих обменах, поддержке молодежи, участии в исследовательских программах. Однако в контексте «облегчения контактов» не упоминается об облегчении визового режима и миграции. Брюссель не отказывается от обсуждения этих проблем, но относит их конкретное решение на более длительную перспективу. Подход Евросоюза к визовому режиму такой: сначала обустройство границы, повышение эффективности пограничного контроля, подписание соглашений о реадмиссии, и лишь затем облегчение визового режима. Потенциальное облегчение визового режима на постсоветском пространстве, по всей видимости, будет идти неравномерно. Как отметил научный директор Белорусского института стратегических исследований В. Силицкий, либерализация визового режима ЕС в отношении Белоруссии вряд ли может идти быстрее, чем в отношении Киева или Кишинева. Подписанные с Молдавией и Грузией «Пакты мобильности» призваны не облегчать контакты и перемещение, а регулировать миграционные потоки. Вступление в силу Визового кодекса ЕС в 2010 г. улучшит координацию работы государств-членов по выдаче виз и несколько упростит процедуру подачи заявок, но вряд ли принципиально изменит ситуацию.
В конце 2009 г. – первом квартале 2010 г. были запущены еще несколько проектов Восточного партнерства. Речь идет об «Интегрированном управлении границами» (Integrated Border Management), «Региональных энергетических рынках и энергетической эффективности», Фонде поддержки малых и средних предприятий, проекте по борьбе с катастрофами и природоохранной программе. Все эти программы находятся на начальной стадии и определяются с конкретными направлениями работы. Их также касаются требования по гармонизации национального законодательства с нормами права Европейского союза. Например, проект «Интегрированное управление границами» будет основываться на опыте аналогичной программы для Южного Кавказа и «Миссии ЕС по содействию в контроле над украинско-молдавской границей». Он призван обеспечить контроль над нелегальной миграцией, облегчить мобильность, бороться с коррупцией таможенных служб и т.д. Стоит обратить внимание на тот факт, что в рамках «Интегрированных систем пограничного контроля на Южном Кавказе» сотрудничество между Азербайджаном и Арменией не развивается. Такая же судьба может постичь и новый проект Восточного партнерства.
Используя тематические программы, Евросоюз стремится наладить горизонтальные связи между странами региона. Несомненно, подобные действия могут использоваться для снижения влияния России, однако без развития подобных контактов обеспечение «зоны стабильности и процветания» вокруг ЕС невозможно. Этот тезис справедлив и для России: Российская Федерация может и должна оставаться центром СНГ, однако без развития контактов между участниками эта организация обречена на стагнацию.
Неоднократно говорилось, что к 2013 г. страны-участницы Восточного партнерства получат дополнительную финансовую помощь в размере 600 млн евро, причем одновременно будет продолжаться и финансирование по линии Европейского инструмента соседства и партнерства. Однако ни один из проектов, запланированных на 2007–2010 гг., так и не был реализован. Полноценная работа Comprehensive Institution Building Programme начнется не ранее 2011 г., так как лишь в первой половине 2010 г. пройдет отбор программ для финансирования. Тем не менее не стоит оценивать эффективность Восточного партнерства исходя исключительно из финансовых показателей. Более важным в долгосрочной перспективе является создание каналов коммуникации, социализация элит постсоветских стран, расширенное сотрудничество со структурами гражданского общества региона.
Весомым достижением Восточного партнерства может стать значительная опора на неправительственные организации (НПО) при проведении политики ЕС в регионе в целом и мониторинге «Планов действий» в частности. Именно в этом ракурсе следует рассматривать прошедший 16–17 ноября 2009 г. Форум гражданского общества. Однако далеко не все предложения местных НПО имеют шанс на успех. Например, идея подготовки «дорожных карт» по отмене визового режима с постсоветскими странами вряд ли в ближайшее время будет одобрена Евросоюзом. Заявления о необходимости для стран-участниц Восточного партнерства выполнять Копенгагенские критерии[16] также вряд ли вызовут энтузиазм в Брюсселе, так как поставят вопрос о приеме новых членов и возобновлении процесса расширения. Тот факт, что Форум будет собираться лишь раз в год, вызывает сомнения в его способности на постоянной основе влиять на позицию Брюсселя. При этом сами НПО не участвовали в подготовке повестки Форума и его тематических групп. Вероятно, доступ НПО к результатам работы тематических платформ будет различным в разных странах [17]. Спонтанной попыткой повлиять на организацию работы Форума было создание отдельной рабочей группы, однако обсуждение ее предложений было весьма ограниченным. Создание «Координационного комитета» Форума улучшает перспективу повысить влияние данной организации на выработку политики Евросоюза в отношении постсоветских стран. Важно то, что благодаря Форуму местные НПО получат шанс быть услышанными и в Брюсселе, и в столицах стран-партнеров. Весьма благоприятным для России можно считать то, что все участники Форума выступили за ее приглашение к сотрудничеству в рамках отдельных проектов Восточного партнерства. Более того, высказывались предложения использовать русский язык для привлечения российских НПО, а если таковые не изъявят желания принять участие в работе Форума – для привлечения русскоязычных НПО стран-участниц Восточного партнерства [18]. Несомненно, это не разрешает все противоречия Москвы и Брюсселя на постсоветском пространстве, однако создает условия для накапливания положительного опыта сотрудничества.
Обращает на себя внимание развивающийся проект Межпарламентской ассамблеи стран-участниц Восточного партнерства (EURONEST). Для республики Беларусь в данной организации представители Брюсселя предлагают форматы «5+5» (5 представителей парламента Белоруссии и 5 представителей оппозиции) или «10-0», когда в состав белорусской делегации войдут лишь оппозиционеры. Минск заявил, что в случае выбора последнего формата он откажется от участия в Восточном партнерстве. Видимо, основной эффект от создания EURONEST будет заключаться в появлении дополнительного канала коммуникации между политиками Евросоюза и постсоветских стран. Фактически не только представители исполнительной власти, но и парламентарии и структуры гражданского общества постсоветских стран включаются в полномасштабный диалог с Европейским союзом. Говорить о практическом результате пока рано, но важен сам факт появления такой организации, особенно если учесть растущую привлекательность Евросоюза для постсоветских стран. Как считает Г. Сассе, значимость Европейской политики соседства и Восточного партнерства заключается не столько в способности «перетянуть» на сторону ЕС политические элиты стран региона, сколько создать условия для мобилизации оппозиции, гражданского общества, повышения социальной активности в целом [19]. С течением времени на базе Восточного партнерства может сформироваться структура, «замыкающая» на себя и взаимодействие элит, и гуманитарное сотрудничество на низовом уровне, что не может не ставить вопрос о перспективах развития СНГ.
Постсоветские страны неодинаково восприняли проект «Восточное партнерство». Если власти Украины были скорее разочарованы новой инициативой, которая в очередной раз отодвигает вопрос вступления Украины в ЕС, то для А. Лукашенко включение Минска в Восточное партнерство – скорее небольшая победа. При этом реального поворота Белоруссии в сторону Евросоюза не происходит: режим А. Лукашенко использует диалог с Евросоюзом для сугубо конъюнктурных целей [20]. Минск может расценивать это как негласную легитимацию Брюсселем своего режима. Именно аморфность программы Восточного партнерства может положительно сказаться на перспективах ее развития. Отсутствие жесткого давления и требований делает сотрудничество с Евросоюзом приемлемым даже для тех сил, которые раньше скептически относились к Брюсселю [21]. Однако на отношении постсоветских стран к сотрудничеству с Евросоюзом появление Восточного партнерства кардинальным образом не отразилось: и те государства, которые были нацелены на интеграцию, и те, что стремились к более прагматическому сотрудничеству, остались при своем мнении.
Пока что Восточное партнерство занято конкретизацией собственных направлений работы, а многие тематические программы представляют собой декларации о намерениях. Для достижения максимальной эффективности политика ЕС в регионе должна стать более дифференцированной, «заточенной» под специфику каждой страны. В рамках Европейской политики соседства этого достичь не удалось, вряд ли сразу получится и в рамках Восточного партнерства.
Тем не менее уже сейчас можно говорить об отличии Восточного партнерства от Европейской политики соседства (ЕПС) и о потенциале его влияния. В рамках Восточного партнерства будут создаваться условия для втягивания (в среднесрочной перспективе) постсоветских стран в правовое поле Европейского союза. Во многом Восточное партнерство сохраняет традиционную тактику ЕС в регионе: «влиять, но не вмешиваться напрямую». Расширенное участие гражданского общества и внимание к гармонизации права стран региона с юридическими нормами ЕС позволят сделать эту тактику более гибкой и эффективной. Это не означает, что в рамках ЕС будет выработана четкая стратегия в отношении каждой их стран-участниц Восточного партнерства. Восточное партнерство в целом пока сохраняет тот же уровень «адаптационного давления», что и Европейская политика соседства. Это подразумевает, что требуется от постсоветских стран много, а весомого «вознаграждения» в краткие сроки они не получат.
По словам ведущего аналитика Европейского совета по внешней политике (ECFR) Э. Уилсона, с момента начала функционирования Восточного партнерства эта программа приобрела важное символическое значение, привлекая внимание к региону [22].
Несмотря на все критические замечания, относиться с пренебрежением к Восточному партнерству нельзя. Даже если в рамках Евросоюза ожидания от этой внешнеполитической инициативы завышены, в Восточном партнерстве действительно есть механизмы, способные развить и укрепить связи Европейского союза с постсоветскими странами. России необходимо подключаться к работе платформ и Форума гражданского общества Восточного партнерства. Подобный шаг не подразумевает отказа от продвижения собственных интеграционных проектов или «сдачи позиций». Наоборот, подключение российских НПО и властей к работе Восточного партнерства создаст условия для сохранения и наращивания «мягкой силы» Москвы на постсоветском пространстве. С нашей точки зрения, нельзя не приветствовать некоторое изменение позиции Министерства иностранных дел РФ, все более серьезно рассматривающего вопрос об участии в тематических программах Восточного партнерства. Подобный формат сотрудничества, как справедливо отмечает авторитетный эксперт С. Стюарт [23], не решит автоматически всех проблем взаимоотношений России и Европейского союза на постсоветском пространстве. Однако он открывает новые каналы коммуникации, дает дополнительный шанс для лоббирования и объяснения российской точки зрения, помогает набраться позитивного опыта сотрудничества России и ЕС в регионе. Участие Москвы в тематических проектах Восточного партнерства не означает, что Россия сможет автоматически формировать его содержание. И все-таки, находясь в формате сотрудничества, сделать это гораздо проще, чем со стороны.
По мнению А. Суздальцева, реальная цель Восточного партнерства – оттеснение России в «северо-восточный угол Евразии». Несомненно, эта инициатива объективно вступает в противоречие с интеграционными проектами Москвы: ЕС строит Восточное партнерство со странами региона по отдельности, безотносительно к СНГ. Встает вопрос о возможности выработать общие правила поведения России и Европейского союза на постсоветском пространстве, которые учитывали бы интересы как Москвы, так и Брюсселя. Скорый ответ на него достаточно затруднителен. Во-первых, это заставит ЕС определяться относительно целей своей «восточной политики», что весьма сложно сделать. Во-вторых, подобные переговоры столкнутся с теми же проблемами, что и «инициатива Медведева», т.е. с нежеланием европейских партнеров что-либо менять. В-третьих, велика вероятность, что обсуждение подобных масштабных предложений может быть переведено Евросоюзом в русло дискуссий о «зонах влияния», что весьма нежелательно для имиджа России. Сценарий, предложенный И.Н. Тарасовым, по которому Россия и европейские страны СНГ подпишут соглашения об ассоциации с Евросоюзом (без роспуска Содружества независимых государств), представляется маловероятным, хотя и весьма интересным [24]. Речь не о том, что выработка общих правил поведения в регионе не нужна, как раз наоборот. Однако они должны вырабатываться не в процессе масштабных межправительственных переговоров, а в ходе практического отраслевого сотрудничества между Россией и ЕС в рамках Восточного партнерства. При этом, как отмечает российский эксперт И. Болгова, сотрудничество между Москвой и Брюсселем могло бы строиться по образу/на базе «четырех общих пространств» Россия–ЕС. По ее мнению, одним из наиболее вероятных форматов взаимодействия между Россией и Евросоюзом в рамках Восточного партнерства является акцент на приграничном сотрудничестве [25].
Если Россия откажется от участия в тематических проектах Восточного партнерства, а российские НПО не будут сотрудничать с Форумом гражданского общества, реальное оттеснение Российской Федерации в «северо-восточный угол Евразии» не затормозится – наоборот, ускорится.
Примечания:
[1] Polish-Swedish Proposal. Eastern Partnership. 23 May 2008 (www.tepsa.eu/docs/draft_proposal_eastern_partnership.pdf)
[2] Communication from the Commission to the European Parliament and the Council. Eastern Partnership. COM (2008) 823 final. Brussels, 3.12.2008
[3] Об отношении России к программе «Восточное партнерство». Из брифинга официального представителя МИД России А.А. Нестеренко. 26 марта 2009 г.; Стенограмма выступления и ответов Министра иностранных дел России С.В. Лаврова на вопросы СМИ в ходе пресс-конференции по итогам совместного заседания коллегий МИД России и МИД Белоруссии. 25 ноября 2009 г.
[4] Суздальцев А. «Восточное партнерство» ЕС и риски для России. Доклад для Научно-экспертного совета ОДКБ. 22 мая 2009 г.
[5] Единственным официальным лицом, публично высказавшимся против «Восточного партнерства», была экс-комиссар ЕС по внешним связям Б. Ферреро-Вальднер, однако под давлением главы Еврокомиссии и государств-членов она быстро изменила свое мнение.
[6] Meister S., May M.-L. The EU’s Eastern Partnership – a Misunderstood offer of cooperation. DGAP Standpunkt. №7. September 2009.
[7] Jarabik B. Moldova between elections. FRIDE policy paper № 16. July 2009. P.4.
[8] Muraviov V. The impact of the EU acquis and values on the internal legal order of Ukraine // European integration without EU membership. Models, experiences, perspectives. EUI Working Paper. MWP 2009/10
[9] Автор благодарит ведущего научного сотрудника ИЕ РАН Н.Ю. Кавешникова за возможность использовать этот тезис.
[10] Eastern partnership: towards civil society forum. International conference. May 5-6. 2009. Prague
[11] Инструмент внешней политики ЕС, в соответствии с которых формат отношений ЕС и третьих стран ставится в зависимость от соблюдения последними норм демократии и прав человека.
[12] «Economic integration and convergence with EU policies». Термин «политики ЕС», возможно, является не совсем адекватным, но он устоялся и отражает разнообразие направлений деятельности ЕС в экономической сфере
[13] Eastern Partnership. Platform 2 “Economic integration and convergence with EU policies”. Core objectives and proposed Work Programme 2009-2011. P.5, 8
[14] Eastern Partnership. Platform 3. Energy security. Core objectives and proposed Work Programme 2009-2011. As adopted on 5 November 2009.
[15] Summary of the hearing of Günther Oettinger – Energy. 14.01.2010. EP press-release; Zachmann G. Memo to the new commissioner for energy. Bruegel Policy Contribution. Issue 2009/16. December 2009.
[16] Критерии, соответствие которым является условием для вступления в Евросоюз. Разработаны в 1993 г. для стран-кандидатов из Центральной и Восточной Европы
[17] Например, белорусским НПО гораздо легче получить эти данные от представителей ЕС, чем от официальных лиц в Минске
[18] Eastern partnership Civil Society Forum. Recommendation of Group 1. Democracy, human rights, good governance and stability. P.6
[19] Sasse G. The European Neighbourhood Policy: conditionality revisited for the EU’s Eastern neighbours // Europe-Asia studies. Vol.60.№2.2008. P.303
[20] Выступление старшего аналитика Белорусского института стратегических исследований (BISS) Д. Мельянцова на конференции «Путь Белоруссии в Европе» (Минск, 9-10 февраля 2010 г.)
[21] G.Sasse. Op.cit. P.308
[22] Интервью. Минск. 10.02.2010.
[23] Stewart S. Russland und die Östliche Partnerschaft. SWP-Aktuell 2009. A 21. April 2009.
[24] Тарасов И.Н. Конструирование новой «восточной политики» Европейского союза // Полития. №2. 2008. – С.28
[25] Интервью со старшим научным сотрудником Центра постсоветских исследований МГИМО (У МИД РФ) Болговой И.В. (4.03.2010)
Читайте также на нашем сайте:
«Итоги интеграции Восточной Европы» Михаил Делягин
«Политика Европейского союза на постсоветском пространстве: вызовы и шансы для России?» Александр Стрелков
«Идеологическое перепутье Центрально-Восточной Европы» Илья Тарасов