Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Внешнеполитическое наследие голлизма в современной Франции

Версия для печати

Екатерина Нарочницкая

Внешнеполитическое наследие голлизма в современной Франции


Нарочницкая Екатерина Алексеевна – ведущий научный сотрудник ИНИОН РАН, директор Центра исследований и аналитики Фонда исторической перспективы, главный редактор журнала «Перспективы. Электронный журнал», кандидат исторических наук.


Внешнеполитическое наследие голлизма в современной Франции

Что остается от голлистского наследия на уровне официальной внешней политики сегодняшней Франции? От стратегического проекта независимой Европы, по всей видимости, – уже ничего. Довольно мало сохраняется в плане исходных ценностей и принципов внешнеполитического мышления. Остаются своего рода «артефакты»: приоритетная роль президента; унаследованные особенности статуса и возможности; сложившиеся политические механизмы и практики, такие как франко-германский тандем в ЕС или встречи с российскими лидерами в кризисные моменты... На неофициальном же уровне влияние голлистского кредо гораздо значительнее.

Вопрос о голлистских традициях – степени их актуальности, их сохранении или разрыве с ними – постоянно встаёт при анализе французской внешней политики. И продолжается это на протяжении уже почти полувека, независимо от того, какие партийные силы находятся у власти во Франции. Сам этот факт, аналогов которому в современном мире практически нет, свидетельствует о неординарном характере и исключительной значимости голлистского наследия в международной стратегии Пятой республики.

Внешнеполитическое кредо голлизма

В чём же заключается внешнеполитическое кредо голлизма? Отчасти ответ на данный вопрос очевиден и не вызывает особых разногласий. Но есть здесь и двусмысленные либо спорные моменты, а также один фундаментальный аспект, который в широких научно-экспертных кругах и в общественном сознании чаще всего игнорируют либо предпочитают не упоминать.

Краеугольными началами голлизма в международной сфере справедливо считаются в первую очередь самостоятельность Франции и её особая роль в Европе и мире. Иногда, впрочем, говорят не об «особой роли», а о «величии» как магистральной идее, характерной для одной из крупнейших европейских держав, на протяжении веков не раз стремившейся к гегемонии на континенте. Идее, которая превратилась в часть французской идентичности, была вновь поднята на щит де Голлем в условиях послевоенного мира и стала основой самопозиционирования Пятой республики в глобальной политике [1]. Между тем этот вопрос нуждается в дополнительных комментариях хотя бы потому, что голлистский мотив «величия» имеет более широкое и не вполне тривиальное содержание, а его восприятие, как во Франции, так и вне её, изначально было и остаётся неоднозначным.

Одним из самых цитируемых мест эпистолярного наследия де Голля является завершающая фраза первого абзаца (в русском переводе – двух первых абзацев) «Военных мемуаров» генерала, где он разъясняет свою национальную идею – своё «представление о Франции»: «Франция, лишённая величия, перестаёт быть Францией» [2]. Формулирование голлистами ключевых задач в национально–государственном ключе и открытое оперирование классическими понятиями вроде «величия», постепенно вытеснявшимися в послевоенной Европе из публичного дискурса, встретили неприятие и резкую критику со стороны идейных и политических противников. Не только соперники, но и многие историки и политологи обвиняли де Голля и его последователей в националистической экзальтации, мифологичности и непомерных амбициях, не соответствующих духу времени и реальным возможностям страны. Но, мотивированная идеологически, такая оценка неадекватна, поскольку не учитывает ни смысла, который де Голль вкладывал в свою идею «величия Франции», ни содержания его политики.

Излишне доказывать, что «величие» не подразумевало у де Голля планов территориальной экспансии или гегемонии. Более того, хотя логика Realpolitik была ему отнюдь не чужда, речь не шла даже о традиционном доминировании, за исключением, пожалуй, африканского направления (где выстроенная при де Голле система «Франсафрик» имела явные признаки неоколониализма). В основном же его внешнеполитическая концепция, вполне современная и в некоторых аспектах даже новаторская, отводила Франции роль именно инициатора и лидера в определённых европейских и международных процессах.

Де Голль-политик, хотя и умел идти против течения, был реалистом (Эдуар Балладюр даже определял голлизм как «прагматизм»). Едва ли не первым в своём лагере де Голль признал неизбежность деколонизации, что ему так и не простили радикальные борцы за Французский Алжир и что сделало его одной из самых популярных фигур в странах Третьего мира. Основатель Пятой республики прекрасно осознавал ограниченность возможностей Франции в послевоенном мире, но искал и умел находить способы преодолеть эти ограничения и обеспечить стране статус выше её номинальных параметров. Собственно, из такого осознания и поиска исходила его идея европейского объединения, сформулированная в общем виде еще на исходе Второй мировой войны. «Опираясь на собственные силы, мы не можем сравниться с двумя сверхдержавами во влиянии, – объяснял де Голль соратникам позже, в 1967 г. – Но с Европой, если мы сумеем повести её за собой, мы достигнем такой же мощи. Это наш архимедов рычаг, и управлять им в состоянии только мы» [3].

Необходимость для Франции «стоять в первых рядах» [4], как её понимал де Голль, не имела ничего общего с шовинистически-мессианскими теориями богоизбранности, расового или иного априорного превосходства, деления народов на исторические и неисторические. Она вытекала, помимо патриотического чувства и острого переживания опыта национальной истории, из сугубо рациональных соображений. В представлении де Голля, свойственный французам идейно-ценностный раскол представлял постоянную угрозу Франции как историческому субъекту, а сплачивали нацию лишь крупные свершения. Свою идею величия он объяснял так: «лишь великие начинания способны компенсировать ферменты раздробленности, которые несет внутри самого себя её народ [5] (…) наша страна перед лицом других стран должна стремиться к великим целям и ни перед кем не склоняться, ибо в противном случае она может оказаться в смертельной опасности» [6]. Именно за этими словами следует знаменитый, процитированный выше вывод об императиве величия для Франции, часто приводимый в отрыве от своего обоснования.

Хотя высокая риторика в наибольшей степени была свойственна персональному политическому стилю де Голля, к понятию «величие» эпизодически аппелировали едва ли не все последующие руководители Французской Республики, не исключая и Ф. Олланда. Это стало своего рода ритуалом и в современном европейском контексте действительно может считаться исключительной особенностью Франции, восходящей к голлизму.

Но по смысловому наполнению голлистский постулат величия в первую очередь относится к внутреннему развитию страны, к её месту в историческом процессе, к её идентичности. Именно в таком общем значении он упомянут и в известной фразе Ж. Ширака, которую тот произнёс, критикуя в 1985 г. инертность левого правительства: «Величие Франции не строится на тёплой воде и хлороформе» [7].

Таким образом, принцип величия – не внешнеполитический, а сквозной, стержневой для всей доктрины голлизма. В применении же к внешней политике он означает не что иное, как особую, неординарную международную роль Франции. Акцент на такой роли и самостоятельности выражал в свою очередь ещё одну базовую ценность голлистской политической философии – убеждение в непреходящем значении национально–государственного измерения и национальных интересов.

Другие основополагающие принципы голлистского курса вытекали из уже отмеченных и раскрывали их. Назовём вначале наиболее очевидные:

– неприятие наднациональных (в отличие от межгосударственных и межгосударственно-интеграционных) проектов;

– особая автономная позиция в НАТО;

– независимый военный потенциал, включая ядерные силы, и собственная военно-стратегическая доктрина;

– отказ от сценариев построения «федеративной Европы»;

– франко-германское примирение и сотрудничество как фундамент новой системы отношений в Европе;

– глобальная многовекторная дипломатия;

– дистанцирование от США, неподконтрольность им и готовность действовать вразрез с американским курсом, при признании определённой общности ценностей и интересов всего Запада;

– привилегированный диалог с СССР, в котором де Голль видел не только лидера коммунистического блока, но и «вечную Россию».

Однако не только эти установки составляли сущность голлизма на международной арене. За автономным статусом в Североатлантическом союзе и другими конкретными особенностями французского курса стояли замыслы масштабной трансформации европейского и мирового порядка. Центральное место в них занимал стратегический проект формирования независимой «европейской Европы» в качестве одного из мировых центров силы и развития – вместо «Европы атлантической».

Стоит напомнить, что голлисткая концепция европейского объединения шла значительно дальше формата традиционных дипломатических и военных союзов. В этом смысле она является не отрицанием интеграционного проекта ЕЭС/ЕС как такового, а альтернативой его федералистской проатлантической модели. «Соединенным Штатам Европы» голлизм противопоставил свою формулу «Европы отечеств». При этом де Голль придавал огромное значение западноевропейской интеграции на конфедеративных началах, называя этот процесс «необходимым» и «нормальным» [8]. В том числе поэтому, а не только из прагматизма, генерал, негативно оценивший федералистские положения Римского договора 1957 г., вернувшись к власти, не стал выводить Францию из «Общего рынка», а принялся работать в его рамках. И именно Пятая республика сыграла большую роль в том, что в итоге реальное развитие коммунитарных институтов ЕЭС/ЕС пошло по среднему сценарию, соединившему элементы наднационального и межгосударственного подходов, особенно в первые десятилетия. Кстати, в течение практически всего президентства де Голля в среднем 55% французов против 20% видели в нем «убеждённого сторонника европейского объединения» [9].

Таким образом, принцип национальной независимости понимался в голлизме вовсе не прямолинейно, не радикально, не как традиционная автономия. Национальная независимость Франции мыслилась в том числе и через строительство «независимой Европы». Эта цель для голлистов действительно была фундаментальной. И именно она во многом предопределяла их оппозицию европейскому федерализму. Аргументы заключались в том, что наднациональная организация ЕЭС не только минимизирует военные и политические козыри Франции, но и приведёт к зависимости Европы от «внешних сил», от «заокеанского защитника». И все действия де Голля в Европейском сообществе были подчинены тому, чтобы «помешать скрытому превращению ЕС в фундамент той атлантической Европы, которой он всегда страшился» [10].

Стратегическая задача голлизма состояла в формировании тесного межгосударственно-конфедеративного объединения прежде всего западноевропейских стран, которое было бы неподконтрольно США (пусть даже поддерживая с ними союзные отношения) и проводило бы глобальную политику «по всем азимутам». Эта политика предполагала разного рода особые узы вовне, в частности ассоциацию с государствами Средиземноморья и Африки и интенсивные связи с Востоком Европы, включая привилегированный диалог с Москвой в рамках «Европы от Атлантики до Урала». Отводя Франции роль стратегического гаранта, концептуального лидера и дипломатического инициатора западноевропейского объединения, голлистский замысел должен был компенсировать ослабление относительных материальных возможностей и влияния страны и обеспечить ей одну из ведущих ролей в будущей европейской и глобальной конфигурации.

В своих стратегических долгосрочных целях голлистская концепция нуждалась в поддержке партнёров, но не получила её и осталась нереализованной. В биполярной системе периода «холодной войны» она воплотилась в формате, совместимом с существовавшим международным контекстом. Таким форматом стала, наряду с активной позицией по широкому спектру глобальных направлений, автономия-солидарность внутри западного блока и разрядка с Востоком. Тем не менее и в этом варианте-минимум голлистская политика оставалась нацеленной на расшатывание блоковой системы изнутри и её трансформацию в будущем, имея в виду в первую очередь перспективу «европейской Европы» как самостоятельного мирового полюса. Сохранение этой стратегической задачи и в последеголлевское время хорошо прослеживается, при всех коррективах 1970-х годов, сдвигах и противоречивых трендах миттерановского периода, в некоторых официальных материалах и позициях как минимум вплоть до первой половины 1990-х годов [11].

«Неоголлизм» или постголлизм?

Говоря об эволюции французской политики в последующие десятилетия и её нынешнем профиле, приходится отметить следующее. В отечественной историографии и аналитике сложилась и до сих пор жива традиция тщательно искать во французском курсе голлистские позиции, при каждой смене президента Пятой республики ожидать преемственности и находить её признаки, а изменения трактовать как адаптацию к меняющимся реальностям, развитие голлизма, некий «неоголлизм». Основания для такого подхода действительно существовали довольно долго. Но к настоящему времени их осталось столь мало, что традиция, когда ей продолжают следовать, оборачивается инерцией и иллюзией.

В ХХI в. всё очевиднее становится прогрессирующий отход руководства Франции от внешнеполитического кредо голлизма, а по существу даже разрыв с ним. Спор здесь можно вести скорее о частностях, то есть об оценке конкретных акций, отдельных направлений и этапов. В России «последним голлистом» нередко называют Жака Ширака, хотя его деятельность в оппозиции, а затем во главе правого кабинета при Ф. Миттеране ещё в 1980-х годах, равно как и его ключевые решения на посту президента страны, позволяют считать его скорее номинальным «неоголлистом», чем реальным продолжателем голлистской стратегии (одним из немногих исключений был отказ поддержать интервенцию США в Ираке). Но так или иначе, переход к «постголлистскому курсу» чаще связывают с президентством Николя Саркози. При этом и в его деятельности отмечают проявления голлистских традиций, наряду с общепризнанными спонтанностью, эклектичностью и проамериканским креном [12].

Ключевая аналитическая проблема, которая возникает при оценке неизбежно меняющегося вместе с международным контекстом французского курса, состоит в определении критериев с точки зрения преемственности. Какие новшества следует считать модификацией и развитием, а какие – отходом, поворотом, разрывом? Где проходит черта, отделяющая эволюцию и адаптацию от перехода в иное качество? Критерием здесь, как представляется, должна быть не политическая «буква», не форма, а «дух», глубинное содержание, то есть логика, общий смысл, соотношение с генеральными целями голлистской стратегии.

Поясним это вкратце на примерах. Если обратиться к сфере европейской интеграции, то можно вспомнить, что сам де Голль, излагая свою идею западноевропейского объединения в первые годы Четвёртой республики, допускал наднациональный уровень компетенции в военной, валютной и торгово–экономической областях. Делегирование ряда компетенций структурам Евросоюза и совместное осуществление суверенитета в его рамках в принципе могут считаться эволюцией голлизма – но лишь до определённого предела и, главное, в зависимости от контекста, позволяющего судить о вероятном характере политики евроструктур. Конкретнее – применительно к Единому Европейскому Акту, Маастрихстскому, Амстердамскому, Ниццкому, Лиссабонскому договорам – этот вопрос требует специального анализа.

Для таких голлистов, как Филипп Сеген и Шарль Паскуа, и многих современных оппозиционеров, апеллирующих к голлизму, рубикон был перейден уже с подписанием Маастрихтского договора. Неслучайно его ратификация во Франции сопровождалась острейшей общественной дискуссией и на референдуме 1992 г. была поддержана всего 51% французов, и то лишь с учетом недействительных бюллетеней [13]. Показательно голосование парламентской фракции неоголлистского Объединения в поддержку Республики (ОПР) по внесению вытекающих из Маастрихтского договора поправок в национальную Конституцию. Вопреки положительной позиции партийного руководства в лице Ж. Ширака и Э. Балладюра, «за» проголосовало всего 5 депутатов от ОПР, или 5,5% членов фракции, «против» – 24,5% и 70% воздержалось [14].

После Маастрихта партийное большинство по тем или иным соображениям поддержало курс Ж. Ширака на углубление интеграции в том формате, в котором оно происходило. Против Амстердамского договора голосовало всего 14,5% депутатов фракции [15]. Несогласные либо покинули политику, как патриарх «социального голлизма» Ф. Сеген, либо продолжали оспаривать этот дрейф, как, например, Николя Дюпон–Эньян и организованное им внутрипартийное течение «Вставай, Республика». В 2004 г. на съезде Союза за народное движение (СНД), в которое в 2002 г. вошла и неоголлистская партия, Н. Дюпон–Эньян внёс резолюцию, призывавшую «переориентировать Европейский союз»: она собрала голоса около 20% делегатов.

В восприятии этого течения качественным рубежом стало подписание Лиссабонского договора, которое, по словам Н. Дюпон–Эньяна, шло «вразрез с волеизъявлением французов на референдуме о Европейской конституции» [16]. По его оценке, этот шаг Н. Саркози и реинтеграция Франции в НАТО представляют собой «два решения, неприемлемых для подлинного голлиста» [17]. В конце 2008 г. «Вставай, Республика» вышла из СНД и превратилась в отдельную партию (в 2014 г. она изменила название на «Вставай, Франция»).

Что касается Европейской конституции, то даже если она и существенно не усиливала наднациональные элементы в институциональном здании ЕС, её текст знаменовал разрыв с голлистской политической философией как минимум в одном отношении. Будучи уже в силу своего названия и формата особым документом, Европейская конституция, по осознанному решению её разработчиков, не включала в себя упоминание о культурно-исторических корнях и цивилизационной идентичности Европы. Такую концепцию европейского проекта можно характеризовать как прагматически-технократическую либо постмодернистскую (что точнее и серьёзнее). Но в любом случае она чужда голлистскому мышлению, для которого идея исторической обусловленности развития является одной из центральных, а Европа немыслима без составляющих её национальных культур и их общего наследия. При этом стоит помнить, что представители французского политического класса (например, В. Жискар д’Эстен) играли видную роль в подготовке текста Европейской конституции, а все основные партии страны в лице своего руководства и партийного большинства ратовали за ратификацию этого документа.

Состоявшееся в 2009 г. возвращение Франции в военную организацию НАТО на практике изменило в национальной обороне не так уж много, кроме места французских военных в натовской иерархии. Иностранных баз на французской территории не появилось, ядерные силы остались автономными, то есть полного возврата к состоянию до 1966 г. вовсе не произошло (правда, в конфиденциальных франко–американских контактах, записи которых были обнародованы Викиликс, военный советник Н. Саркози Франсуа Ришье упоминал возможность последующей реинтеграции ядерного потенциала). Но в любом случае по своему политическому подтексту и «месседжу» это был акт огромной символической важности. Неслучайно будучи приуроченным к юбилею Североатлантического альянса, он стал демонстрацией возврата Пятой республики в русло евроатлантизма и окончательного отказа от голлистской ориентации на построение независимой «европейской обороны». Поворотное значение этого события иногда ставят под вопрос, утверждая, что Франция вернулась в атлантическую военную структуру, движимая стремлением «европеизировать НАТО», а это будто бы являлось целью де Голля. Однако идеи «европейской опоры» НАТО всегда, ещё с 1950-1960-х годов, были характерной особенностью отнюдь не голлизма, а как раз французского атлантизма [18].

Ещё один пример – импульсивная внешнеполитическая активность, свойственная Н. Саркози, или международная заметность Ф. Олланда, возросшая в последние полтора года на фоне неудач во внутренней политике. По форме всё это может напоминать масштабную многовекторную дипломатию де Голля и его преемников, но с учетом содержательного наполнения такая параллель весьма сомнительна. Дипломатическая активность действующего президента-социалиста нередко выглядит скорее витринной, малоэффективной с точки зрения решения проблем, несбалансированной и ангажированной, как в сирийском конфликте и на Ближнем Востоке в целом. Визит Ф. Олланда на Кубу в мае 2015 г., в ходе которого он счёл уместным, наконец, сказать о независимости от США [19], критики метко сравнили с карикатурой на триумфальное турне де Голля по Латинской Америке в 1964 г.

Как с точки зрения голлистской преемственности оценить динамику подхода Франции к отношениям с Россией в последние полтора десятилетия? В определённом смысле российско-французский диалог сохранил привилегированный характер, который он приобрел в 1960-1970-е годы. Привилегированность выразилась главным образом в продолжении традиции двусторонних контактов на высшем уровне по ключевым вопросам мировой повестки дня, в том числе в критические моменты. С 2003 г. механизм двусторонних обсуждений был дополнен серией трёхсторонних саммитов «Москва–Париж–Берлин». Изменение формата в данном случае принципиально ничего не нарушило в логике голлизма, даже наоборот – с учётом изначально приоритетного места франко–германского тандема в политике Пятой республики. Соответствовала голлизму и роль посредника в кризисах между Россией и Западом, в которой выступили Н. Саркози в августе 2008 г. и Ф. Олланд в 2014-2015 гг. В рамках НАТО Париж вместе с Берлином возглавлял оппозицию малоприемлемому для России расширению Североатлантического альянса на постсоветском простанстве. В Евросоюзе франко-германская пара сдерживала группу стран -- сторонниц более жёсткого курса в отношении России.

Тем не менее даже до охлаждения последних лет, даже в прошлом десятилетии, когда публичная дипломатия не скупилась на парадные слова о франко-российском (и российско-европейском) «стратегическом партнёрстве», подход Парижа к России и её месту в общееевропейской архитектуре характеризовался, по нашему мнению, фундаментальной неопределённостью.

И эта неопределённость в полной мере проявилась в начальной стадии украинского конфликта. Даже если Франция не была среди инициаторов «Восточного партнерства» и политики отрыва Украины от России, фактически она солидаризировалась с этими проектами. Поддержала она и насильственную смену власти в Киеве, в противоречии с соглашением трёх стран ЕС и В. Януковича от 21 февраля 2014 г., под которым стояла подпись французского министра иностранных дел, и санкционную политику ЕС в отношении России.

Теперь, в ситуации гражданской войны на Украине и глубочайшего кризиса между постсоветской Россией и Западом, посреднические усилия Парижа в рамках «нормандской четвёрки» ассоциируются с особой «голлистско-миттерановской» линией [20]. Само по себе, в узко-процедурном смысле, это справедливо. Но компенсирует ли создание «нормандской четвёрки» остальные аспекты французской роли в связи с украинским кризисом? В главном позиция Франции по украинскому досье не выбивалась из общей стратегии США и ЕС, в результате которой на европейском континенте возник очаг военных действий и многоуровневый конфликт с проблематичными перспективами разрешения. Такая роль Парижа плохо вписывается в голлистскую традицию самостоятельной «особой позиции» и в голлистское видение сотрудничества с Москвой. Не совмещается она и со свойственным голлизму особым вниманием к историческим реальностям – в данном случае реальностям общей русско-украинской истории. Показательно, что во Франции существует заметная внутренняя оппозиция официальному курсу в украинском вопросе, одним из резонансных проявлений которой стал визит в Крым в июле 2015 г. группы французских парламентариев. Аргументы этого течения гораздо ближе к голлистской логике, чем заявления официального Парижа. Депутат Национального собрания от партии «Республиканцы» Анри Гэно прямо признал: «Де Голль стремился проводить политику, основанную на реальностях. Закрывая глаза на реальности – исторические, культурные, демографические, географические... мы обрекаем себя на провал... Такой провал мы наблюдаем в международной политике, в конфликте между Россией и Украиной, где Европа и Соединенные Штаты не приняли во внимание географию и культуру» [21].

Что же в общих чертах остаётся от голлистского наследия на уровне официальной внешней политики сегодняшней Франции? От стратегического проекта независимой Европы как одного из центров мировой политики, по всей видимости, – уже ничего. Довольно мало сохраняется в плане исходных ценностей и принципов внешнеполитического мышления. Остаются своего рода «артефакты»: приоритетная роль президента во внешней политике; унаследованные особенности статуса и такие возможности, как ядерная независимость или отсутствие иностранных военных баз на национальной территории; сложившиеся политические механизмы и практики, как, например, франко-германский тандем в ЕС или встречи с российскими лидерами в кризисные моменты; традиционные связи, военное присутствие и интервенционизм в Африке и др. Будучи политическими ресурсами, такие элементы ценятся, поддерживаются и используются – в основном прагматически, в логике краткосрочной конъюнктуры. Сохраняются также глобальный характер внешнеполитических интересов, стремление к заметному присутствию в мировой дипломатии, готовность к применению военной силы за рубежом, но это уже наследие не собственно голлизма, а многовекового опыта великой державы.

В дипломатии действующего президента-социалиста всё это смешивается, причём довольно хаотично, с атрибутами внешнеполитической культуры французских социалистов: «пробрюссельским» европеизмом, идеологией прав человека, атлантизмом, концепцией продвижения демократии, и др. Можно сказать, используя выражение профессора Школы политических наук Жана-Луи Бурланжа, что если Ф. Олланд и практикует голлизм, то «в гомеопатических дозах» [22].

Голлизм против либерального глобализма

Отдельным серьёзным вопросом являются причины изменений во французском курсе, о которых написано и сказано немало. Их принято связывать с капитальной трансформацией международного контекста: геополитическими пертурбациями 1990-х годов; усилением Германии; укреплением и расширением НАТО; динамикой европейской интеграции, изменением евросоюзовской повестки дня и всей структуры отношений в ЕС; глобализацией и проч. Говорится также о сокращении относительных конкурентных позиций самой Франции, о потребности для неё следовать в русле доминирующих трендов, чтобы не оказаться «в изоляции» от евроатлантических партнёров и влиять на коллективные решения...

Многое из этого само по себе бесспорно и важно. Однако очень редко внешние факторы детерминируют политический выбор крупной и влиятельной страны безальтернативным образом. Стоит вспомнить, что со времен де Голля против его линии выдвигались сходные аргументы, а неприятие его курса внутренними оппонентами было острейшим. Пресловутый консенсус по внешней политике, достигнутый в 1970-е годы, оставался поверхностным и никогда не относился к стратегическим целям голлизма. Уже с начала 1980-х годов противостояние евроатлантической и голлистской тенденций в политических кругах Франции вновь набрало силу. Причём и тогда широко использовались ссылки на изменение международно–стратегических условий и на то, что «теперь де Голль был бы атлантистом» [23]. В более обтекаемых выражениях сходный довод привёл Н. Саркози, говоря о реинтеграции Франции в военную организацию НАТО и подписании Лиссабонского договора. Задолго до наступления ХХI в. родился и другой звучащий сегодня тезис – о том, что «голлизм исчерпал свой потенциал». Короче говоря, чтобы понять вектор перемен в позициях современной Франции, надо исходить не только из внешнего, но и из внутреннего контекста, имеющего, в свою очередь, множественные аспекты.

Одним из таких аспектов, на который хотелось бы обратить особое внимание, являются идейно–ценностные процессы последних десятилетий, затронувшие весь мир, но получившие особое развитие в западных обществах. А именно – распространение мировоззрения, которое в России чаще называют леволиберальным, неолибертарным или постмодернистским, а во Франции «идеологией 1968 года» («soixante-huitardisme») в сочетании с либеральным глобализмом. Это мировоззрение ориентировано на максимальное освобождение индивидуума и капитала от ограничений, налагаемых традиционными крупными структурами в лице государств, наций, исторически сложившихся культурных и этических систем. И политическая философия голлизма, с её государственно–национальными и культурно–преемственными ценностями, ему глубоко чужда – гораздо более, чем она была чужда традиционной левой идейной культуре.

Такая корреляция между идейно–ценностными и внешнеполитическими ориентациями прекрасно просматривается в современной Франции. Те французы, которые условно «консервативны» по отношению к новым европейским ценностям, привержены национальному (и общеевропейскому) интеллектуально–культурному наследию, как правило симпатизируют голлистскому подходу к международным вопросам.

Соответственно на неофициальном уровне влияние голлистского кредо остается довольно значительным. Оно прослеживается отчасти и в политическом классе, но больше вне его, особенно в административных, предпринимательских, военных элитах, интеллектуально-дискурсивном пространстве, в массовой среде.

На партийном поле в этом плане выделяются некоторые группы и фигуры в рядах основной правоцентристской партии «Республиканцы» (например Анри Гэно, Роже Каручи, Патрик Оллье, Мишель Альо-Мари, Жак Миар, Николя Дюик, Надин Морано и др.). К голлизму апеллирует ассоциированный с 2010 г. с «Республиканцами» Союз молодежи за прогресс, хотя его понимание голлизма во внешней политике специфично и вызывает вопросы. Можно также назвать основанное Домиником де Вильпеном движение «Солидарная Республика» и целый ряд других мелких партий разной идеологической ориентации, объединяемых понятием «суверенисты»: от левоцентристского «Республиканского и гражданского движения» (MRC), созданного Жан-Пьером Шевенманом, до правоконсервативного Движения за Францию (MPF) Филиппа де Вилье. Особого внимания заслуживает партия «Вставай, Франция» во главе с «социальным голлистом» Н. Дюпон-Эньяном, которая прямо идентифицирует себя как «голлистское объединение», выступающее с позиций подлинного, но современного голлизма.

С некоторых пор на представительство голлистского наследия претендуют вице-президент Национального фронта Флориан Филиппо и его сторонники, что встречает протесты так называемых «исторических голлистов» в рядах Союза за народное движение («Республиканцев») и суверенистских партий. В свою очередь, лидер НФ Марин Ле Пен дезавуировала эту инициативу своего заместителя неполностью [24]. С учётом истории НФ правомерность таких претензий крайне зыбка. Однако сам их факт в сочетании со всё более впечатляющими электоральными успехами этой антисистемной партии указывает на востребованность базовых принципов голлизма во французском обществе.

Об этом же говорит идейное лицо тех многочисленных неформальных сетей, интеллектуальных клубов и кружков, журналов, сайтов, блогов различной, но в основном умеренно-консервативной направленности (Marianne.net, Hérodote.net, Valeurs actuelles, Perspectives libres, Cahiers de lindépendence и др), которые сторонятся НФ, но при этом глубоко оппозиционны по отношению к официальному политическому «мейнстриму», будь то в правоцентристском или левоцентристском варианте.

Интересу к голлистскому внешнеполитическому наследию со стороны новых поколений косвенно способствует сакрализация фигуры де Голля как лидера Свободной Франции и общепризнанность его роли в годы Второй мировой войны. Продолжает расти огромный массив литературы, посвященной его личности. Для популяризации материалов, связанных с деятельностью основателя Пятой республики, много делает Фонд Шарля де Голля (Fondation Charles de Gaulle), который, впрочем, старается избегать острых дискуссий по вопросам актуальной политики.

Голлизм как идеология сохраняет авторитет и актуальность в глазах довольно существенной части французов. Согласно опросу, проведенному Французским институтом общественного мнения (IFOP) 11 июня 2010 г., в среднем 27% опрошенных (а среди симпатизирующих правым партиям 40%) считают его «по-прежнему актуальным» и «важным для страны» идейным течением [25]. Это немало, особенно если учесть, что с 2002 г. голлистская идеология официально не представлена, даже номинально, ни одной крупной партией страны.

Судя по данным опросов на многие другие темы, медийным и общественным дискуссиям, иным признакам, во французском обществе, включая и элиты, и широкие слои, нарастает латентный системный идейно-ценностный раскол, который касается в том числе и внешнеполитических приоритетов. Во всяком случае общественный запрос на возврат к ряду исходных ценностей и убеждений, лежащих в основе голлистского кредо, ощущается явно. Это подтвердила и реакция на беспрецедентные для Франции террористические акты, совершенные в ноябре 2015 г. в Париже. Особенно симптоматично, что ведущие каналы французского телевидения обратились к обсуждению проблематики, сама постановка которой была там долгое время табуирована. Заговорили о реабилитации идеи нации и таких понятий, как «национальные интересы», «национальная безопасность», «патриотизм», о важности суверенных возможностей, об актуальности трезвого анализа и логики Realpolitik в противовес идеологизированным установкам. А необходимость определённой ревизии внешней политики стала одним из лейтмотивов этих дискуссий.

Насколько серьёзной может быть коррекция официального курса Парижа и возможен ли хотя бы частичный разворот назад, пусть не к букве, но к духу голлизма, сказать трудно. Недооценивать тренд, который доминировал до сих пор, со всеми его причинами, было бы ошибочно. И все же не стоит забывать о словах, которые когда-то написал Ш. де Голль: «Раз всё начинается заново, значит, и сделанное мною тоже когда-нибудь, уже без меня, станет источником новых деяний» [26]. Это предвидение в какой-то мере уже сбылось. Возможно, оно вновь напомнит о себе и во Франции ХХI столетия.

Примечания:

[1] В отечественной историографии этот вопрос наиболее подробно освещен в монографии Е.О. Обичкиной (Обичкина Е.О. Франция в поисках внешнеполитических ориентиров в постбиполярном мире. М.: МГИМО (У) МИД РФ, 2003).

[2] Голль Ш. де. Военные мемуары: Призыв. 1940-1942 годы. М.: Иностранная литература, 1957. С. 29.

[3] Цит. по: Peyrefitte A. Encore un effort, monsieur le Président. P.: Presses Universitaires de Rennes, 1986. P. 364.

[4] «…Франция лишь в том случае является подлинной Францией, если она стоит в первых рядах …». – Голль Ш. де. Указ соч. С. 29.

[5] Эту конкретную фразу из «Военных мемуаров» привожу в собственном переводе, так как известный отечественному читателю перевод русского издания, при бесспорных стилистических достоинствах, в данном месте вольно удалился от оригинала по смыслу. (Ср. «только великие деяния способны избавить Францию от пагубных последствий индивидуализма, присущего её народу»). См.: Gaulle Ch. de. Mémoires de guerre. L'Appel: 1940-1942 (Tome I). P., 1954; rééd. 1999. P.

[6] Голль Ш. де. Указ. соч. С. 29.

[7] Anniversaire de Jacques Chirac: les petites phrases qui ont émaillé sa carrière. URL : atlantico.fr/pepitesvideo/anniversaire-jacques-chirac-petites-phrases-qui-ont-emaille-car...

[8] Gaulle Ch. de. Pour l’avenir: extraits. P.: Le Livre de poche, 1973. P. 231-240, 264-265.

[9] Charlot J. Le phénomène gaulliste. P.: Fayard, 1970. Р. 61.

[10] Melandri P. Le Général de Gaulle, la construction européenne et l’Alliance atlantique // La politique étrangère du Général de Gaulle / Textes réunis par E. Barnavi et S. Friedländer. Geneva: Graduate Institute Publications, 1985. Р. 103.

[11] Подробнее см.: Нарочницкая Е.А. Франция в блоковой системе Европы. 1960–1980-е годы. М.: Наука, 1993, 236 с. Нарочницкая Е.А. Французская дипломатия и оборона после окончания холодной войны: Новое испытание голлистского наследия / Внешняя политика и безопасность европейских государств // Актуальные проблемы Европы. 1995, № 4. С. 42-63.

[12] См., например: Фёдоров С.М. Внешнеполитическая стратегия Саркози: начало эры постголлизма? // Перспективы. 10.10.2007. URL: http://www.perspektivy.info/oykumena/europe/vneshnepoliticheskaja_strategija_sarkozi_nachalo_ery_pos...; Фёдоров С.М. Возвращение Франции в НАТО: дебаты и последствия. Там же. 25.04.2009. URL: http://www.perspektivy.info/oykumena/europe/vozvrashhenije_francii_v_nato_debaty_i_posledstvija_2009...

[13] Доля ответивших «да» составила менее 50% голосовавших и только с учётом недействительных бюллетеней – 51%. – Référendum du 20 septembre 1992. URL: interieur.gouv.fr/Elections/Les-resultats/Referendums/elecresult__referendum_1992/(path)/...

[14] Boissieu L. Une certaine idée de l'Europe. -- Centre d'Information sur le Gaullisme. URL: gaullisme.net/rpr-europe.html

[15] Ibidem.

[16] Un projet pour la France. Entretien avec Nicolas Dupont-Aignan et Eric Anceau // Les cahiers de l’indépendance. 2015. Été. N 13. P. 63.

[17] Ibidem.

[18] Подробнее см.: Нарочницкая Е.А. Франция и проблема европейской обороны. М.: ИНИОН РАН, 1990, 62 с.

[19] La politique extérieure de François Hollande – La situation politique de la Grande-Bretagne après les élections législatives. 17.05.2015. URL : franceculture.fr/emission-l-esprit-public-la-politique-exterieure-de-francois-hollande-la...

[20] В частности, эту оценку высказал директор Института международных и стратегических исследований в Париже Паскаль Бонифас, выступая в аналитическом центре «Обсерво» при Франко-российской торгово-промышленной палате 15 декабря 2015 г.

[21] Henri Guaino. De Gaulle, la France et moi. URL : lefigaro.fr/vox/politique/2015/04/03/31001-20150403ARTFIG00419-henri-guaino-de-gaulle-la-...

[22] La politique extérieure de François Hollande – La situation politique de la Grande-Bretagne après les élections législatives.

[23] Цит. по: Нарочницкая Е.А. Франция в блоковой системе Европы. С. 53.

[24] Баллотируясь на муниципальных выборах 2013 г. в Форбахе (Лотарингия), Ф. Филиппо на своих плакатах объединил партийный логотип с эмблемой Свободной Франции – Лотарингским крестом и заявил, что «НФ – голлистская партия». М. Ле Пен отреагировала так: «Члены НФ имеют право быть голлистами, но НФ не голлистская партия. Это партия, разделяющая деголлевское видение Франции, то есть принцип суверенной Франции». – Boissieu L. de. L'inspiration gaulliste revendiquée par le FN irrite au sein de l'UMP. Centre d'Information sur le Gaullisme. 18.12.2013. URL : gaullisme.net/

[25] Les Français et le gaullisme en 2010. Résultats détaillés // Le Journal du Dimanche. 11.06.2010. P. 4. URL : ifop.com/media/poll/1182-1-study_file.pdf

[26] Голль Ш. де. Военные мемуары: Спасение 1944–1946. Т. 3. М.: ACT, Астрель, Транзиткнига, 2004. URL: militera.lib.ru/memo/french/gaulle3/07.html

Источник: Франция на пороге перемен: экономика и политика в начале XXI века. Отв. ред.: А.В. Кузнецов, М.В. Клинова, А.К. Кудрявцев, П.П. Тимофеев. – М.: ИМЭМО РАН, 2016. – 285 с. C. 210 – 220.

Читайте также на нашем портале:

«Франция. Время Саркози» Галина Канинская

«Внешнеполитическая стратегия Саркози: начало эры постголлизма?» Сергей Фёдоров

«Французская школа геополитики в 2000-х годах: отношения ЕС с Россией» Павел Цыганков

«Де Голль двадцать лет спустя» Владимир Соколов


Опубликовано на портале 24/05/2016



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика