Почему мюнхенская риторика В.В. Путина произвела такое впечатление? Мюнхенская речь стала знаком несостоятельности американских амбиций создания однополярного мира как самовоспроизводящейся и саморегулируемой системы. Соединенные Штаты, несмотря на сохраняющиеся у них мощнейшие и разнообразные рычаги давления и еще не израсходованный потенциал экспансии, лишились в Мюнхене главного: молчаливого признания другими государствами американского морального и военно-политического превосходства, их единоличного права интерпретировать мировые процессы в собственной идеологической схеме и отождествлять американские военно-политические интересы с универсальными идеалами человечества.
Вряд ли стоит ожидать и желать немедленных действий России одновременно на всех тех направлениях, где ее потеснили Запад и США за время инфантильного сахаровско-горбачевского «нового мышления». Такое решение было бы недальновидным. Но речь Президента России в Мюнхене может стать отправным пунктом нового исторического периода — перехода к многоцентричности. Сам факт восстановления национально-государственной воли России и спокойная ирония, свойственная равным партнерам, а не речь обиженного и рассерженного, уже стали не только переломным моментом в отношениях с Западом, сколько сигналом миру.
Взаимоотношения России с Западом влияют на расстановку сил в мире гораздо больше, чем представлялось адептам «нового мышления». Но хотя время на международной арене работает явно не на США, вопрос в том, насколько оно сможет работать на Россию, и зависит это, прежде всего, от нашего внутреннего оздоровления, сосредоточения, консолидации власти, элиты и общества, а также от выбранной модели поведения.
Эксперты все еще дискутируют, кому в первую очередь была обращена «мюнхенская риторика» — Америке, Европе или собственным гражданам и какие соображения превалировали — внешняя политика или внутренняя. Выступление В. В. Путина в Мюнхене восприняли в России как долгожданную демонстрацию того, что задача полноценного, равноправного участия России в современном мировом историческом процессе не только осознана властью, но и принята как историческое задание. На Западе эта речь показала, что экономический, финансовый, военный и прочий материальный потенциал России оценен российской властью достаточным для демонстрации миру национально-государственной воли.
Чтобы слова, сказанные в Мюнхене, были подкреплены национальной стратегией, нужна энергия солидарности и суверенитет духа. Прежде всего, осознание элитой — финансовой и политической, всей социально-активной частью общества сопричастности собственной многовековой истории и будущему. Общество должно из народонаселения вновь стать нацией — единым преемственно живущим организмом, в котором в момент исторического вызова над всеми частными разногласиями преобладает ощущение общности. Такая задача имеет сегодня ярко выраженные социально-экономический и мировоззренческий аспекты. Исчерпан лимит относительной терпимости общества к социальной драме 40% населения страны — работающего, не выпавшего из социальных страт, но обреченного извращенной структурой экономики на средневековую бедность. «Славянофилы» и «западники» — все сегодня искренне или прагматично обращаются к социальной проблематике как приоритетной. Как это ни парадоксально, но именно после мюнхенской речи задачей первостепенной важности стал немедленный поворот от великодержавной риторики к внутреннему социально-экономическому заданию. Высказанное в Мюнхене как бы увенчало период восстановления чести и достоинства России, который связан в общественном сознании с президентством В. В. Путина. Так или иначе, это удовлетворило «оскорбленную гордость великороссов» на международной арене. И порой неосознанная, но жгучая потребность «отмщения» за унижение со стороны чужих уже больше не может заслонять унижение от собственного государства. Помимо долга ответственного правительства, не имеющего права игнорировать беды и чаяния народа, надо сознавать, что социальную напряженность в российском обществе не преминут использовать внешние силы и их клевреты для того, чтобы сорвать политическое становление Российского государства и лишить Россию внутренних основ внешней стратегии. Императив общенациональной солидарности перед историческим вызовом диктует наряду с демографической стратегией принципиально новую социально-экономическую политику.
Не обойтись и без самоопределения по отношению к целям и ценностям бытия, собственной и мировой истории. Попытка вовлечения России в глобальный проект построения унифицированного мира под знаменем «вселенской» — одинаковой для всех — либеральной демократии слишком напомнила драму и утраты России при столкновении с первой универсалистской идеей ХХ века — марксизмом
Отрадно, что нигилизм идейных гуру перестройки, улюлюкавших над очередной исторической катастрофой России, уже перестал быть путеводной звездой для общества и для власти. Да и само постсоветское западничество уже и не пытается вступать в серьезные дискуссии об историческом проекте, предпочитая беспомощное ерничанье над любой попыткой такую дискуссию подстегнуть, как это было с темой «суверенной демократии». Ортодоксальные западники уже не торопятся воспользоваться столь ценимой ими «liberté» и в честном соревновании мировоззренческих подходов «убедить» нацию в ненужности суверенитета вовне и необходимости «парада суверенитетов» внутри.
Трудно избавиться от впечатления, что и нагнетание страхов перед якобы «ограничительной» задачей «суверенной демократии» прикрывает на самом деле панический страх перед самой мыслью о морально обеспеченном, самостоятельном участии России в дискуссии о ее месте в мире. Но разве сверка с историческим компасом не назрела? Разве осуществление эффективной внутренней и внешней стратегии возможно без определения исторических целей и контекста?
Исторически жизнеспособная национальная государственность во все времена, и тем более в эру глобализации, не может основываться, как в 1917 году, на заимствованных идеологических схемах и абстрактных планетарных идеях. Она должна опираться на воплощенный в праве (соответствующем своей эпохе) органический строй народной жизни. Эксперименты ХХ века слишком очевидно продемонстрировали: для России одинаково губительны как самоизоляция, так и насильственное обезличивание, как самонадеянное противопоставление себя миру, так и раболепное эпигонство.
Серьезная дискуссия именно о России и о мире нужна, прежде всего, элите и власти. В обществе она уже давно прошла, о чем свидетельствуют в том числе и социологические опросы. Человеку и нации имманентно присуще стремление к равновесию между индивидуальным и всеобщим, между национальным и универсальным. Это и дает импульс к развитию, к той самой модернизации без утраты смыслообразующего ядра национального исторического творчества. Когда нации внушают, что она — неудачница мировой истории, что патриотом может быть только негодяй, она, вытесняемая на обочину мировой истории, отвечает на это демографической катастрофой.
Развивая идею «суверенной демократии», необходимо строить дискурс в максимально широких историко-философских категориях — без этого не нащупать исторический проект, связующий прошлое, настоящее и будущее, связующий Россию и мир, не найти согласия по самым животрепещущим вопросам: Кто мы? «Европа» ли мы? Что такое «Европа» — вчера, сегодня, завтра? Нужна ли нам модернизация, хотим ли продолжить себя в ней? Что есть демократия и что есть сегодняшний либерализм?
После мюнхенской речи уже неуместны в устах официальных лиц такие клише, как «общечеловеческие ценности», или фантомные образы «мирового цивилизованного сообщества», которые фактически прикрывали передел мира. С момента краха СССР бедняжечка Запад мог уже, не пугаясь тоталитарного монстра, доставлять свою демократию наискорейшим образом — бомбардировщиками, да еще под кальку «доктрины Брежнева», сдобренной троцкистским пафосом «мировой либеральной революции». Или нам не нуженсуверенитет от такой напасти?
Российская интеллигенция, отрицающая дилемму «Россия и Европа», обязана, наконец, увидеть и усвоить уроки истории: есть некие непреходящие закономерности международных отношений. Это, прежде всего, неизбежное диалектическое взаимодействие и соперничество (которое необязательно переходит в конфронтацию) между крупными геополитическими центрами и цивилизациями. Об этом писал Арнольд Тойнби, об этом в одной работе 60-х годов прямо сказал Зб.Бжезинский: «Демократический и развивающийся Советский Союз с его размерами и мощью стал бы куда более серьезным соперником для Соединенных Штатов, чем сегодняшняя советская система в ее состоянии бюрократического застоя и идеологической косности». При всех расхождениях о том, как нам «обустроить Россию», на международной арене политики со зрелым чувством гражданственности везде и всегда выступают от имени страны и оберегают ее преемственные интересы независимо от партийной принадлежности.
Для успеха нового курса совсем необязательно начинать всюду и везде противодействовать чересчур амбициозному партнеру. Не исключено, что в качестве одной из моделей подрыва российской исторической стратегии будут испробованы провокации, чтобы Россия опрометчиво проявила «головокружение от успехов», выступив преждевременно и по всему фронту. Но точно также было бы губительно не подтвердить постулаты мюнхенской речи реальными шагами, демонстрирующими серьезность выбранного курса. Представляется наиболее плодотворным тщательный отбор среди вопросов международных отношений (Косово, «непризнанные» государства на территории бывшего СССР, Иран, Ближний Восток, американские базы ПРО или т. д.) той темы, где есть наибольший шанс успеха и где следует проявить последовательную твердость, уклоняясь от конфронтации по другим. Необходимо вновь научить Запад принять компромисс, предложенный Россией.
Сейчас как никогда за последние 15 лет появился некоторый шанс обрести союзников в мире при продвижении тезиса, что демократия проверяется демократичностью в международных отношениях, уважением к суверенитету других и праву выбирать свою историю. Не случайно в Уставе ООН в главе 1 «Цели и принципы» не отдается предпочтения ни одной религиозно-философской или общественно-политической системе и вообще не упоминается слово «демократия». Устав начинается с утверждения суверенного равноправия всех многообразных субъектов международных отношений. Это означает равночестность и равноправие республики и монархии, общества религиозного и общества секулярно-либерального (западного типа). С точки зрения классического международного права и Устава ООН они абсолютно равноценны и между ними нет отношений высшего к низшему, прогрессивного к отсталому.
Но именно в годы отсутствия противовеса девиз на государственной печати США «Novus Ordo Saeclorum» — «Новый порядок на века» из мистического задания стал воплощаться в реальности как синтез империализма времен Теодора Рузвельта и мессианизма в духе Вудро Вильсона. США произвели «теологизацию» своего мирового проекта и приравняли свои интересы к некоему универсальному морально-этическому канону. В такой философии соперник или противник США становится врагом света и исчадьем зла. И лишь российские либералы до сих пор убеждены, что «США соответствуют высоким принципам политического порядка, превосходящего все остальные политические порядки, и новый американский империализм служит высшей моральной цели».
Однако незападный мир испытывает глубокое разочарование именно в тех самых «западных ценностях», которыми он был долго очарован, что приносило Западу и самим США немалые политические дивиденды. Теперь же это воспринимается как деградация демократии, как закат западного мира и великой европейской цивилизации, что затрагивает уже не только Америку, но и нас. Это ведь только для поляков и русских нигилистов мы — «варварский Восток», а для Востока мы — Запад. Антиамериканизм, разочарование в США усиливает неприязнь ко всей западной, изначально христианской цивилизации. Вот один из важнейших факторов роста напряженности в межцивилизационных отношениях, которые и без того переживают масштабные сдвиги, имея неопределенное будущее.
Не пора ли России после 15-летнего молчания предложить миру идею? Суверенная демократия может означать и право на историческую инициативу, от которой мы почему-то отказались. Да, Америка построила свой рай на земле, поражающий благосостоянием, но уже ничем другим и взимает имперскую дань. Россия же обладает тем, чего нет ни у США, ни у Европы.
Это бесценный и уникальный опыт многообразия, делающий Россию моделью мира: ей ведомо все — и безумное богатство, и средневековая бедность, высоты культуры, технологии и научной мысли — и архаика. Ей внятно все — проблемы и хижин и дворцов. Она одновременно живет в трех веках - в прошлом, настоящем и будущем. Она знает конструктивное взаимодействие на своей территории и в своем историческом проекте всех цивилизаций — «от финских хладных скал до пламенной Колхиды, от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая». У нее опыт уникального сотворчества с исламом. И весь этот опыт, это единство во множестве дают ей способность понимать других в этом мире, чего никогда не смогут американцы. Не пора ли выдвинуть идею иного мира — справедливого мира — мира гармонии многообразия?
А пока суть нынешнего передела мира — это соперничество за российское наследство и подступы к мировым ресурсам, причем линии давления те же, что и 100, и 200 лет назад, когда не было никакого коммунизма. Пока нас не оттеснили окончательно от морей на северо-восток Евразии, где весьма проблематична конкурентоспособная рыночная экономика, надо научиться отличать явления сугубо конъюнктурные от устойчивых геополитических констант, выявляя истинные мотивации партнеров.
Суверенная демократия, если наделять ее подлинными смыслами, должна стать инструментом выживания в условиях глобализации. В самих процессах глобализации необходимо различать ее естественные аспекты и идеологию «глобализма» — орудие подчинения мира системе «глобального управления». Важно развенчать еще один распространенный миф, будто бы глобализация служит модернизации (в том, что последняя нужна России, сомнений нет).
Даже прекраснодушным западникам пора открыть глаза: глобализация уже перестала означать универсализацию прогресса, как это было в эпоху модерна. Догонять «мировое сообщество» с этой целью бессмысленно. Втягивая нашу страну в гонку на ультимативных условиях «глобального управления», глобализация сегодня обрекает подражателей на консервацию и даже увеличение отставания. Из незападных миров модернизируются сегодня устойчиво и быстро только те крупные национально-государственные единицы, которые сами определяют свою роль в процессах глобализации, — Индия, Китай. И чтобы «обратить на пользу мощь глобализации», надо нащупать то, что можем сказать миру только мы. Надо формулировать свою незаменимость. Мы не можем выиграть на чужом поле и по чужим правилам, нам надо выявить свою уникальность.
В дискуссии о «суверенной демократии» и об историческом проекте России в мире неизбежно встает перед нами опять дилемма «Россия и Европа», которую не обошли вниманием самые крупные русские умы прошлого. Исполинская размерами, куда более равнодушная, чем Запад, к земному и парадоксально выносливая в посылаемых ей исторических испытаниях, Россия имела то же, что и Запад, духовное наследие, но родила иной исторический опыт. Она и добродетельствовала и грешила всегда по-своему, а заимствуя что-то у Запада, преобразовывала применительно к себе самой.
На всем протяжении превращения Московии в Российскую империю, а затем, в ХХ веке в коммунистический СССР, этот феномен, независимо от наличия реальных противоречий, вызывал у сторон заинтересованную ревность особого характера, присущую лишь разошедшимся членам одной семьи.
И даже когда Россия превратилась из православной державы в коммунистическую, она опять осталась империей и родила нечто, далекое от ортодоксального марксизма. Арнольд Тойнби убежден, что коммунизм — это оружие западного происхождения и «в российской традиции не существовало даже предпосылок к тому, чтобы там могли изобрести коммунизм самостоятельно». Но именно появление коммунизма на русской православной почве, в той самой соперничавшей ойкумене сделало его в глазах Запада куда более опасным идейным оружием, чем любой гипотетический коммунистический эксперимент на самом Западе.
Противостояние ХХ века не только сохранило преемственность геополитического противоборства. Демоны индивидуализма и бесы социальности — вот кто яростно столкнулся в ХХ веке. Те и другие унаследовали извечные западные фобии в отношении православия и России, рядившиеся в разные одежды, но единые для папства и безбожника Вольтера, для маркиза А. де Кюстина и К. Маркса, для В. Ленина и для постсоветских западников, в сознании которых присутствовали «царизм», «русский империализм», «филофейство», «византизм», «варварство варягов».
Так дилемма «Россия и Европа» органично вошла в новую «великую схизму» эпохи постмодерна на фоне колоссально возросшей роли ненасытных, потенциально глобальных финансовых интересов. В этом дискурсе бедой представителей российской элиты 90-х годов являлось не отсутствие интеллектуального потенциала, а мировоззренческая нищета, вовлеченность в проект «глобального управления». Для них сопротивление этому проекту есть проявление «тоталитаризма» и варварства.
Чтобы выйти из этого порочного круга, вовсе не надо ненавидеть Запад. Надо быть способными рассматривать «Европу» как целостность двух опытов и саму Россию — как ценность, без которой мир неполон, а наше положение среди центров силы и цивилизаций, социально-экономические задачи, духовно-нравственное состояние, национальную культуру видеть в едином контексте продолжения русской цивилизации в современном модернизационном проекте.
В. В. Путин очень точно указал западным партнерам, что жизнь Российского государства охватывает тысячелетие мировой истории, то есть ведет отсчет своего существования не от СССР. В этом заключался «крамольный», по мнению Запада, намек на то, что интересы России преемственны, что главное содержание американского передела мира — не «переход от тоталитаризма к демократии», а попытка присвоить себе роль единственного безгрешного ментора и заодно устранить из мира российское великодержавие как равновеликую совокупному Западу геополитическую силу и самостоятельную историческую личность. «Суверенная демократия» именно эту личность и должна защитить.
Россия исторически жила на огромном географическом и многоцивилизационном пространстве. Россия, не поддавшаяся натиску католического романо-германского духа, обладавшего бесспорным культуртрегерским обаянием, дважды выстоявшая перед «сумрачным германским гением», ответившая на схематизм «острого галльского смысла» Пушкиным, Достоевским и Толстым, — эта Россия интуитивно отвергает соблазн капитуляции перед «попсой» — цивилизацией «Пепси», в которой Родина там, где ниже налоги, а жизненный выбор — выбор зубной пасты.
Чтобы суверенная демократия воспринималась «самодержавием народа», необходимо «самодержавие духа» — способность к духовному самостоянию власти, элиты и общества, их взаимодействие и солидарность. Данное понимание может сложиться лишь в результате диалога элит, элит и общества, а не монолога одной из социальных групп.
Российскому «образованному слою», претендующему, как и перед революцией 1917-го, на учительство по отношению к презираемому им народу, неплохо было бы сначала выполнить «домашнее задание» и сдать экзамен на аттестат зрелости — понимание действительных истоков взлетов и падений собственной, европейской и мировой истории, научиться не просто выговаривать чужие клише, но и видеть опасность извращения таких значимых категорий, как гражданское общество, права человека, свобода совести, отличать демократию — механизм организации общества через представительство всех его идейных и материальных элементов — от философии либерализма. Она же, как только начинает претендовать на роль «единственно верного, потому что всесильного» учения, немедленно повторяет судьбу и претензии своего обанкротившегося кузена — коммунизма, то есть вырождается в «либеральный тоталитаризм».
Россия в ХХ веке действительно не успела по-настоящему творчески укоренить на своей почве ту демократию и те права человека, сладость которых ощущается особо остро после всеобщего запретительства. Однако почему, обращаясь к всеобщим выдающимся завоеванием человеческой культуры, мы должны подбирать великие учения не в их «цветущей сложности», а в состоянии упадка и вырождения, со всеми накопленными Западом извращениями и грехами?
Разве научиться «говорить по-русски о свободе и справедливости» означает списывать гениальную поэму в переложении для комиксов? Нужно и здесь, бичуя себя за действительные грехи, брать за образец подлинник!
Почему, коль Россия участвует в Совете Европы и платит этому «IV Либеральному Интернационалу» дань, не изменить полностью тактику такого участия? Вместо признания менторства этой убогой пародии на великую Европу Петра, вместо того чтобы кланяться и благодарить их за недобросовестное и небескорыстное «внимание», вместо того чтобы наивно-рассерженно (разве иное можно от них ожидать?) опровергать их недобросовестные доклады, разве не полезнее была бы ирония и наступательная тактика?
Было бы абсурдным отрицать достижения Европы и Запада в целом в области прав человека, в демократизации сознания, в этике их соблюдения в отношении любого человека, а не только высокопоставленного. Однако чтобы развивать этот бесспорный опыт на российской почве, необходимо ясно представлять себе культурно-исторический контекст и, прежде всего, не боясь окрика «цивилизованных», работать в России над общим нравственным оздоровлением общества, невозможным без восстановления его православных национально-религиозных ценностей. Эти ценности несут четкое представление о грехе и добродетели, определяют свободу воли человека как основу потребности в гражданских политических свободах, воспитывают способность личности к самообузданию, без чего невозможны ни зрелая гражданственность, ни уважение прав другого человека.
Поскольку следует ожидать еще более целенаправленного давления на внутреннюю жизнь России в преддверии политического сезона 2007–2008 годов, российской дипломатии пора системно и активно вторгаться в саму дискуссию по проблематике прав человека и выработать единую концепцию поведения во всех международных организациях, в межгосударственных отношениях и межпарламентских контактах.
Некоторые крупные международные организации (Совет Европы) ставят во главу угла своей деятельности не только мониторинг соблюдения прав и свобод человека, но и попытку придать собственному толкованию этих прав и свобод универсальный характер, хотя их интерпретации в цивилизациях, выстроенных на различных религиозно-философских основах, всегда различны. Сотни известных и безвестных, но амбициозных правозащитных организаций производят бесчисленные доклады о правах человека в разных странах, проявляя тенденциозность и политические пристрастия. Возможность для дискриминационного использования проблематики прав человека достаточно широка из-за отсутствия, вопреки распространенному мнению, целостного универсально признанного свода критериев по всем аспектам понятия прав человека и основных свобод.
Можно только приветствовать активную и инициативную роль России в реорганизации работы ООН в области прав человека. 15 марта 2006 года Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию 60/251 о создании Совета по правам человека (СПЧ). Особенностью нового Совета по сравнению с Комиссией стало демократическое избрание членов из состава ГА. Обновление этой сферы деятельности ООН и Совет, который провел в марте 2007 года в Женеве уже свою четвертую сессию, призваны осуществить выработку подлинного международного режима защиты прав человека. Именно международный режим с обоснованными и недискриминационными критериями, учитывающими особенности разных цивилизаций, разницу социокультурного контекста и экономических условий, должен прийти на смену одностороннему менторству и двойным стандартам. Напомним, что Устав ООН увязывает провозглашение и соблюдение прав человека с такими основополагающими принципами международного права, как невмешательство во внутренние дела государств и признание их суверенного равенства. Устав ООН дает согласованный перечень основных прав человека, не давая им содержательного толкования. И это не случайно, ибо толкование содержания прав слишком зависит от ценностных критериев различных цивилизаций.
В новом Совете ООН по правам человека учтены различные подходы к интерпретации прав человека, а также несравнимые социально-экономические условия их реализации в различных уголках многообразного мира. Это нашло отражение и в создании региональных групп — западноевропейских и североамериканских, восточноевропейских, куда вошла и Россия, латиноамериканских, азиатских и африканских государств. Однако прошедший год показал, что попытки навязать односторонние подходы даже в органе, где пропорционально представлены регионы мира, не прекращаются.
Примечательно, что США без энтузиазма отнеслись к преобразованию правозащитного механизма ООН и не выставили свою кандидатуру для избрания в первый состав Совета, став наблюдателем. СМИ даже выдвигали версию, что США не были уверены в том, что получили бы необходимое количество голосов, ибо стремительно утрачивают авторитет в этой области у мирового сообщества, которое они поучают тем более самонадеянно и вызывающе, чем более сворачивают демократию и свободы у себя дома, применяя двойные стандарты.
Ярчайшим проявлением практики двойных стандартов является неподсудность граждан США никаким, даже и международным судам, в то время как сами американцы всегда готовы к «суду скорому и часто неправому». Явная политическая подоплека сфабрикованного в США судебного дела против российского гражданина и сотрудника ООН Кузнецова ставит серьезные задачи перед российской властью и дипломатией, выявляет нашу неподготовленность во взаимодействии с изощренными и, увы, часто недобросовестными партнерами. Помимо прочего, назрела необходимость законодательного закрепления возможностей, прежде всего финансовых, для оказания юридической поддержки российским гражданам за рубежом.
Чтобы успешно внедрять в самой России позитивный опыт в области прав человека, но одновременно противостоять навязыванию необоснованных, а порой откровенно разрушающих культуру и общество критериев и образцов, необходимо, чтобы российская элита научилась отвечать на вызовы и не выглядела беспомощно перед натиском западноевропейских «голубых» градоначальников и законодателей вкусов. Приходится вновь и вновь разъяснять соотношение трех общепризнанных поколений прав человека.
Первое поколение (свобода слова, совести, равенство полов, гражданские и политические права) относится к понятию демократия, второе — к понятию социального государства, а третье — к либерализму. Пора открыто обратить внимание на то, что западный либерализм, возникший как протест против абсолютизма и принудительного характера огосударствленных религиозных постановлений, сегодня перешел в крайнюю извращенную форму — либертаризм, который нетерпимо отрицает иные суждения и становится новой формой тоталитаризма.
Пора на всех уровнях, и прежде всего в международных организациях, где представлены все современные цивилизации и где это найдет поддержку (Межпарламентский союз), последовательно указывать на то, что воинствующе либертарное толкование свободы и прав личности (нигилизм в отношении ценностей) вступает в противоречие с первым поколением прав человека и бросает вызов самой основе демократии — праву на свободу совести, а, значит, на свободу религиозного суждения, ценностных мировоззренческих ориентиров.
Мюнхенская речь В. В. Путина должна стать отправной точкой для межцивилизационного диалога и сотрудничества на пути к новому, более справедливому миру.
«Аналитические записки», 2007, март, №21
Читайте также на нашем сайте: