Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

От войны к миру. Ялта и контр-Ялта

Версия для печати

Специально для портала «Перспективы»

Наталия Нарочницкая

От войны к миру. Ялта и контр-Ялта


Нарочницкая Наталия Алексеевна – президент Фонда исторической перспективы, руководитель Института демократии и сотрудничества в Париже, доктор исторических наук.


От войны к миру. Ялта и контр-Ялта

Историю нечасто превращали в инструмент политики столь одиозно, как теперь, когда подменяются значе­ние и смысл Второй мировой войны и Великой Победы. Симптоматично, что через 70 лет переоцениваются и перечеркиваются именно те итоги войны, которые были благоприятны для СССР. А ведь они – как в большой степени и остальные результаты войны -- были оплачены жертвенной борьбой советского народа с гитлеровской агрессией. О какой демократии в Европе, о каком Евросоюзе говорили бы сегодня, если бы большинство европейских народов превратились в сырье для чужого проекта, нацистского проекта, потеряли собственные язык и культуру? Важнейшим итогом Мая 1945-го было также восстановление фактического преемства СССР по отношению к геополитическому ареалу Российской империи в сочетании с военной мощью и международным влиянием. Наша Победа восстановила в лице исторической России силу, способную сдерживать устремления Запада. Это, в свою очередь, предопределило последующее «холодное» противодействие ее результатам. Сегодня все усиливающееся геополитическое давление испытывает на себе уже некоммунистическая Россия.

История всегда подвергалась сложной и противоречивой интерпретации. Однако редко ее превращали в инструмент политики столь одиозно, как теперь, когда подменяются значе­ние и смысл Второй мировой войны, ее итогов, Великой Победы мая 1945-го. Новым поколениям внушается, что кровопролитная борьба велась не за историческое существование народов, а исключительно за торжество «американской демократии». В общественное сознание внедряются представления о тождестве гитлеровского рейха и сталинского СССР, о войне как схватке двух тоталитаризмов, соперничавших за мировое господство.

В такой логике Ялтинско-Потсдамскую систему следовало объявить сначала реликтом устаревшей политики баланса сил, а затем — временным итогом борьбы с двумя тоталитарными режимами: Запад вынужден был временно сми­риться с одним из них, чтобы сначала разгромить другого, а потом в течение полувека ос­лаблять и разрушать прежнего союзника. Собственно говоря, именно таков подтекст известной фразы президента США Дж. Буша, произнесенной им в 2002 г. в Вильнюсе по случаю приглашения Литвы в НАТО: «Мы знали, что произвольные границы, начертанные диктаторами, будут стерты, и эти границы исчезли. Больше не будет ни Мюнхена, ни Ялты». Симптоматично, что не только в России, но и на Западе эти слова предпочли не анализировать и не комментировать. Однако в них — квинтэссенция атлантической геополитики в Старом Свете. В устах американского президента формула «ни Мюнхена, ни Ялты» означает: «Восточная Европа не будет отныне сферой влияния Германии или России — она будет сферой влияния США».

Не будем следовать политической моде и приравнивать цели других членов антигитлеровской коалиции к устремлениям Гитлера. Однако трудно не заметить: то, что не удалось немцам за две мировые войны, успешно осуществили англосаксы к концу ХХ века. Карта расширения НАТО буквально повторяет карту пангерманистов 1911 г., которые раздвигали границы кайзеровской Германии далеко на восток, мечтая об Украине, Кавказе, Прибалтике, контроле над Черным морем.

Важнейшим, хотя никогда вслух не акцентировавшимся итогом Ялты и Потсдама было восстановление фактического преемства СССР по отношению к геополитическому ареалу Российской империи в сочетании с новообретенными военной мощью и международным влиянием. Наша Победа восстановила на месте великой России силу, способную сдерживать устремления Запада. Это, в свою очередь, предопределило последующее «холодное» противодействие ее результатам. Сегодня все усиливающееся геополитическое давление испытывает на себе уже некоммунистическая Россия.

Симптоматично, что через 70 лет переоцениваются и перечеркиваются именно те итоги Второй мировой войны, которые были благоприятны для СССР. А ведь они – как в большой степени и остальные результаты войны – были оплачены жертвенной борьбой советского народа с гитлеровской агрессией. О какой демократии в Европе, о каком Европейском союзе говорили бы сегодня, если бы большинство европейских народов превратились в сырье для чужого проекта, нацистского проекта, потеряли собственные язык и культуру?

Подвергается сомнению статус Калининградской области и Курильских островов, но только не изменение в пользу Франции итало-французской границы или передача Додеканесских островов Греции. Возвращение территорий, утраченных Россией в ходе революции 1917 г. и иностранной интервенции, объявляется оккупацией, а присоединение к некоторым государствам земель, вообще никогда не бывших в их составе, никаких сомнений не вызывает.

Глубокие умы на Западе никогда не сводили холодную войну к борьбе тоталитаризма и демократии. Тем более эта парадигма не подходит для объяснения атлантической стратегии в Восточной Европе в 1990-х г.х или развернутого в новом тысячелетии грандиозного евразийского проекта США, пытающихся отождествить собственные интересы с универсальными канонами и установить «глобальное управление». А. Тойнби еще несколько десятилетий писал о всемирных претензиях Запада: «Западная цивилизация имеет своей целью не больше и не меньше, как включение всего человечества в единое общество и контроль над всем, что есть на земле, в воздухе и на воде. То, что Запад совершает сейчас с исламом, он одновременно делает и со всеми существующими ныне цивилизациями — православно-христианским миром, индуистским и дальневосточным... Таким образом, современное столкновение.. глубже и интенсивнее, нежели любое из прежних» [13, c. 116].

В этом контексте оценка итогов Второй мировой войны, и прежде всего Ялтинской (Ялтинско–Постдамской) системы, приобретает особое значение. Ялта стала не просто высшей точкой взаимодействия «большой тройки». Это было взаимодействие государств, которые объективно сделались системообразующими элементами международной архитектуры, сохраняя при этом свои имманентные особенности и импульс к исторической инициативе.

Осмысление ялтинской эпопеи, изучение самой Ялтинской конференции не сводится к уточнению деталей переговоров. Ялтинские решения есть тонкое равновесие компромиссов, где будущая борьба прежних союзников уже витала в воздухе, вбирая все, что приходилось отложить в сторону ради скорейшего достижения победы. Документы и обстоятельства бесед важны до последней детали, но не менее важен исторический контекст этого саммита.

И дух Ялты, и дух контр-Ялты рождались одновременно. Начавшаяся вскоре после Потсдама холодная война может быть понята лишь с учетом закулисных разработок, которые велись задолго до 1945 г.

Самого пристального внимания заслуживает не афишируемая до сих пор борьба вокруг Устава ООН. США и Британия стремились отойти от классических принципов суверенитета и создать нечто вроде мирового правительства [9]. Примечательна полная смена вех у Британии. В конце 1944 г. она напрочь отказалась от задачи, которую ставила еще в 1943 г.: навсегда «сдержать» или даже фрагментировать Германию. На смену пришел «фултонский» синдром. Борьба против новоприобретенных позиций СССР началась еще прежде, чем они были признаны де-факто и де-юре, а равновесие в регионе Проливов Черчилль упорно не желал даже обсуждать со Сталиным ни в Тегеране, ни в Ялте, ни в Потсдаме. Не без торга согласовывались границы в Восточной Европе.

Основными узлами послевоенной конфигурации, окончательно закрепленными в Ялте и на Потсдамской конференции, стали те геополитические точки, которые и за столетия до Второй мировой войны, и в настоящее время немедленно реагируют на изменение геополитического баланса. Именно по этим направлениям шло наступление кайзеровской и гитлеровской Германии в двух мировых войнах. Именно эти регионы стали объектом давления, а после крушения СССР, и контроля со стороны США и НАТО. Это Прибалтика, Балканы, Дунайский регион, стратегические зоны Средиземноморья и Проливов; Восточная Европа, где первым возникает «польский вопрос».

Польская тема звучала на секретных переговорах и в Москве в октябре 1944 г., и в Ялте. В Польше сегодня утверждают, что Черчилль «сдал» отстаиваемый польской эмиграцией проект «могучей» Польши только под нажимом диктатора Сталина. Однако британский премьер не однажды демонстрировал вполне циничное отношение к «польской карте». Свою беседу со Сталиным 14 октября 1944 г. Черчилль начал с оправданий: «Он упорно работал с поляками все утро, но не добился больших результатов. ... Он, Черчилль, изложил на бумаге то, что он зачитывал полякам. Поляки были весьма недовольны, но, как он, Черчилль, думает, они не особенно далеки от того, чтобы принять это» [7, с. 145]. Британский премьер убеждал поляков согласиться с тем, что союзники не дадут им голос на мирной конференции, ибо польский вопрос планировали обсудить без поляков не только «плохой» Сталин, но и «хороший» Черчилль. И на переговорах в Ялте, и в предшествующих документах очевиден настрой англичан не омрачать польским досье переговоры по куда более важным для них вопросам. Важнее всего для Британии была не Восточная Европа, куда уже в силу конфигурации фронтов вошла Советская армия, а положение в Средиземноморско-Черноморском регионе – извечном стратегическом «нерве» «владычицы морей».

Все это скрывалось от общественности. «Если сведения об этом проникнут в прессу, то поляки могут поднять большой шум, – отмечал Черчилль, – и это принесет большой вред Президенту (Рузвельту. – Прим. авт.) на выборах». «Поэтому, он, Черчилль, думает, что лучше было бы держать все это дело в строгом секрете, включая и тот документ, который он показал сейчас маршалу Сталину, в течение трех недель, пока не состоятся выборы в США».

Сталин предлагал в качестве основы восточной польской границы «линию Керзона», которая Черчилля вполне устраивала. Он лишь заметил Сталину, что «поляки были бы готовы принять документ, если бы было оговорено, что они согласны с линией Керзона как границей, но все же протестовали против нее». «Это не подходит», – невозмутимо отверг Сталин, и беседа закончилась заверением Черчилля в том, что «британское правительство полностью сочувствует желанию Маршала Сталина обеспечить существование дружественной Советскому Союзу Польши» [там же]. Так что в Ялте Черчилль заботился лишь о сохранении лица перед лондонской польской эмиграцией, которой Британия дала слишком много авансов.

Разрабатываемые в недрах внешнеполитических ведомств США и Британии проекты послевоенного мира менялись в 1942—1944 г.х, по мере того как менялась оценка потенциальной сферы влияния СССР. Достаточно сравнить несколько документов: меморандум британского министра иностранных дел А. Идена от 28 января 1942 г., переписку Идена с Д. Купером (представителем Британии при Временном правительстве Франции) от 25 июля 1944 г. и доклад (меморандум) «Безопасность Британской империи» от 29 июня 1945 г. [5].

В меморандуме 1942 г. Иден оценил идею создания западноевропейского блока как контрпродуктивную. Примечательно, что закрепление западных границ СССР в том виде, как они существовали на начало 1941 г., в Форин Офисе считали совершенно естественным. Более того, Иден полагал правомерным со стороны СССР претендовать на большее — «контроль над Дарданеллами... доступ к Персидскому заливу и Атлантическому океану с предоставлением русским норвежской и финской территории». В откровенной записке нет и тени сомнения в легитимности территории СССР: «Он требует только того, что уже являлось русской территорией…Прибалтийские государства сами голосовали за присоединение к СССР… финская и румынская территория были предоставлены Советскому Союзу по договорам, законно заключенным с Финляндией и Румынией».

Что касается США, то Рузвельт был увлечен своей идеей создания всемирной организации – будущей ООН и уже ради этого признавал статус-кво в Европе без всяких возражений. Кроме того, этот выдающийся государственный деятель имел свое видение, отличное от стандартов американского внешнеполитического мышления, о чем еще будет сказано ниже.

Однако уже к 1945 г. в британских ведомствах, как теперь хорошо известно, созревает план перехода к холодной войне (причем вне зависимости от будущего поведения СССР в отношении европейских соседей). Отказ Лондона от союзнических отношений с Моквой был предрешен, но он вытекал вовсе не из идеологии, а из принципиально изменившейся геополитической архитектуры. Нерушимая традиция Британии — препятствовать превращению любой континентальной державы в доминирующий центр влияния.

Было бы наивно думать, что советское руководство еще до получения донесений разведки о грядущем повороте в англосаксонской политике не отдавало себе отчет в том, с кем придется иметь дело в послевоенном мире. К Ялте все союзники пришли с пониманием, что они рисуют мир, в котором тут же сами воздвигнут стены.

Еще 26 декабря 1941 г. заместитель наркома иностранных дел С. Лозовский пишет записку Сталину о создании комиссии «по послевоенным проектам государственного устройства стран Европы». В ней он подчеркивает необходимость начать подготовку к мирной конференции, «задачи которой будут гораздо сложнее Парижской мирной конференции, собравшейся после разгрома Германии в войне 1914 — 1918 годов», ибо «мы будем иметь против себя... не только блок Соединенных Штатов и Великобритании, но и другие капиталистические страны, которые вместе будут, прежде всего, заботиться об удержании Советского Союза во что бы то ни стало в старых границах до 1939 г.» [6, c. 119 – 123]. Поскольку «Рузвельт и Черчилль уже объявили программу будущего устройства Европы и всего мира» (Атлантическая хартия), Лозовский предлагает «тоже заняться, хотя бы в предварительном порядке, подготовкой будущего мира». В Кремле, судя по архивам, в тот момент не придают этому слишком большого значения, полагая, что многое будет зависеть от положения войск к концу войны.

Так или иначе, разработки начались. Обращает на себя внимание, что все советские записки на эту тему исходят вовсе не из идеи экспансии в Западную Европу, в чем теперь часто обвиняют СССР, а наоборот, из задачи установить прочный модус вивенди с партнерами по антигитлеровской коалиции. Так, и посол Майский ориентируется на «компромисс» с Англией в балканских делах, предлагая не вмешиваться в дела Греции, в которой СССР «заинтересован гораздо меньше», чем Англия.

Не в Москве, а в Лондоне возникает план послевоенного устройства, который и открывает новый период ХХ века, получивший наименование «холодная война». План был изложен в докладе «Безопасность Британской империи», подготовленном в июне 1945 г. в качестве директивы министерству иностранных дел и военным ведомствам. Доклад официально называл СССР главным противником и намечал ряд военно-политических программ, которые позднее были реализованы с удивительной точностью: «установление особых отношений» с США, создание блоков (коими стали НАТО, СЕНТО и СЕАТО) и сети военных баз по всему миру.

В кабинетах Вашингтона также прагматически и без риторики о «нации-искупительнице» и «знаменосце свободы» анализировали новое соотношение сил и новые геополитические реальности. Интересна секретная разработка Госдепартамента от 16 февраля 1944 г., посвященная сравнительному анализу геополитических устремлений Германии, Японии и СССР и их конфликту с американскими интересами. Сегодня США преподают Вторую мировую войну и свое участие в ней как святую борьбу за демократические ценности. На деле их вступление в войну было продиктовано стремлением не допустить чрезмерного усиления любой иной державы, независимо от характера ее политики.

США, как и прежде, экстраполировали на восточное полушарие свою доктрину Монро. В анализируемой разработке Госдепартамента эта доктрина интерпретируется как вариант геополитического мышления, позволяющего превращать «большие пространства» в зоны собственного решающего влияния.

Любопытно, что разработка откровенно признает тождественность доктрины Монро и немецкой доктрины Grossraum. Мы не встретим здесь осуждения ни тезиса о природной неравноценности людей и наций, ни нацистской идеологии в целом. Гитлеровская программа подчинения Европы, от Гибралтара до Урала, от Норвегии до Северной Африки, именуется просто «нацистской доктриной Монро» (!) и разбирается как родственный тип геополитической концепции. Как бы ни отличались идеологические и философские обоснования и средства реализации доктрин Grossraum и Монро, их объединяет стремление к господству над миром или значительной его частью.

Сравнивая американскую и гитлеровскую концепции «Америка для американцев» и «Европа для европейцев», аналитики Госдепартамента указывают, что «нацистская доктрина Монро» предполагает огромный район, управляемый господствующим народом, обосновывающим это «естественным правом». Возражение вызывает только тот факт, что для Гитлера «международное право теряет свое значение и означает узаконивание прав рейха править по усмотрению. Такой Гроссраум экспансивно динамичен и отвергает границы» [1].

В разработке ставится единственный вопрос: можно ли считать регион Восточной Европы пределом «советского Гроссраума» и не будет ли целью СССР постоянное его расширение, в силу «его военной мощи, экономического потенциала и тоталитарной философии»? Подобное допущение, поскольку , как подчеркивают авторы, «нет никаких ясных указателей на пределы того района, внутри которого советская политика должна быть решающей», со стороны американцев закономерно. Но это лишь допущение, не подкрепленное никакими доводами и фактами.

Весьма примечательно, что разработка от 16 февраля 1944 г., не содержавшая никаких секретных данных, но грозившая подорвать своей более чем прагматической логикой доверие к идеалистическому пафосу Атлантической хартии, имела гриф: «Совершенно секретно. Из Государственного департамента не выносить».

Поняв, что СССР — это геополитический гигант с присущими такому феномену свойствами, США при Трумэне, то есть уже через считанные месяцы после Ялты, приняли стратегию всемерного сдерживания нового главного соперника. Западная Европа превратилась в их основной форпост и опору. Чтобы создать надежный плацдарм в Азии, США постарались не допустить перехода Корейского полуострова под стратегический контроль коммунистического Китая.

Небезынтересно, как оценил начавшуюся холодную войну Зб. Бжезинский. В одной из своих статей 1972 г., он, разделив послевоенное время на периоды, характеризует задачи и сравнительные возможности соперников (16). Так вот, ни в один из периодов Бжезинский не приписывает Москве завоевательных целей. Наоборот, он утверждает, что СССР в течение всего времени едва справлялся со своим наследием.

По итогам Второй мировой войны американские обретения значительно превышали советские, а контроль США над целыми регионами мира и их возможности были несравненны в глобальном масштабе. Именно об этом говорит Бжезинский, сетуя, что Соединенные Штаты не попытались отбросить СССР и решительно опрокинуть Ялтинскую систему сразу после Ялты и Потсдама.

Противостояние между США и СССР, считает Зб. Бжезинский, кристаллизова­лось лишь в течение следующей фазы, в 1947 – 1952 гг. Этому способствовало форми­рование консенсуса в пользу конфронтационного курса как в американских правящих кругах, так и в советском руководстве, которое после возобновления репрессий нуж­далось в атмосфере «осажденного лагеря». Однако, по оценке Бжезинского, Советам опять было не до экспансии, ибо сам «осаж­денный лагерь» переживал сотрясения (Чехословакия, Берлин, отход Югославии). Быстрое наращивание советских вооруженных сил было призвано компенсировать наличие атомной бомбы у США. В 1951 г. у СССР по­явился и небольшой ядерный арсенал, равный приблизительно одной десятой амери­канского. Хотя в те годы СССР демонстрировал решительность и жесткость в ответ на вызовы, «эффективность его вооруженных сил ограничивалась лишь охраной совет­ского политического доминирования в Восточной Европе — зоне, которая даже и не ос­паривалась активно Западом» [16, p. 182-183].

В целом, по мнению Бжезинского, этот период выиграли США. Началась реализация лелеемых целей: организация зависимого экономического развития Западной Ев­ропы, оформление новой военно-политической коалиции – НАТО, ускоренное наращивание американской военной мощи. Противодействие Советскому Союзу оказывалось на трех направлениях — Берлин, Корея и Югославия. Амбиции Тито помогли англосаксам не пустить СССР на Балканы.

Этим во многом объясняется наступательная стратегия СССР тех лет, однако она не затрагивала принципов Ялтинско-Потсдамского мира. В пересмотре этих принципов были заинтересо­ваны США. Была ли холодная война неизбежна в силу закономер­ностей мировой политики, в ситуации, когда весь мир стал единой ареной геополитической борьбы? Многое заставляет признать, что это так. Неизбежно было и превращение разгромленной и несамо­стоятельной Германии в инструмент разделения Европы.

Эфемерным оказался едва намеченный модус вивенди относительно Средиземно­го и Черного морей. В течение веков вокруг Проливов велись войны и разворачивались дипломатические интриги, и всегда за ними стояла Британия. Именно Черчилль играл главную скрипку в этих вопросах и в Тегеране, и в Ялте [10]. Упор­но, хотя и внешне благожелательно, он настаивал на том, чтобы отложить их решение на буду­щее. Однако, по мере возрастания роли СССР в разгроме Германии, Сталин начал более настойчиво ставить эти вопросы. В конце переговоров «большой тройки» в Тегеране он заговорил о Дарданеллах и пересмотре Севрского договора с Турцией: о возвращении Карса и Ардагана, полученных Россией по Берлинскому трактату 1878 г. и оккупированных Турцией в 1918 г. (Турецкий суверенитет над ними большевики признали в Карском договоре 1921 г. в обмен на невмешательство Турции в советизацию меньшевистской Грузии и дашнакской Армении.) Черчилль счел обсуждение этой темы «несвоевременным», сославшись на свой замысел втянуть Турцию в войну, и добавил необязывающую фразу: «…русский военный и торговый флот будет бороздить океаны, и мы будем приветствовать появление русских кораблей» [14, c. 375]. Подобное он изрек и в Потсдаме в ответ на слова Сталина: «Если Вы считаете невозможным дать нам укрепленную позицию в Мраморном море, не могли бы мы иметь базу в Дедегаче?» (греческий порт Александруполис в Эгейском море неподалеку от турецкой границы) [17, p. 93].

Латентная холодная война продолжала разгораться на дипломатических форумах по послевоенному урегулированию. Всего через полг. после Ялты, на первой же сессии Совета министров иностранных дел осенью 1945 г. начались позиционные дипломати­ческие бои с участием наркома В. Молотова, государственного секретаря США Дж. Бирнса и ми­нистра иностранных дел Великобритании Э. Бевина. Англосаксонская линия была неизменна: ни в коем случае не пустить СССР на Балканы и в Средиземное море. Граница «зоны безопасности» СССР ни в коем случае не должна была доходить до Среди­земного моря. Ее надо было сдвинуть на Восток, полностью отделив Черное море от Юж­ной Европы и оставив Средиземноморье под англо-американским контролем.

Противоборство по этой важнейшей линии было отложено в Ялте, но проявилось через несколько месяцев после капитуляции Германии, на конференции в рамках сессии Совета министров иностранных дел. Беседа Молотова и Бевина 23 сентября 1945 г. началась с выяснения того, почему союзники не желают признавать новые «дружественные» правительства Болгарии и Румынии, а советская делегация уклоняется от согласия на передачу Додеканесских островов Греции. Стороны фактически признались, что используют свои «нет» лишь в качестве торга. За «маленьким вопросом», как охарактеризовал Молотов передачу Додеканесских островов Греции (которая «конечно же, получит их!») стояли стратегические параметры региона.

«Почему Великобритания интересуется Черноморскими проливами? Черное море — внутреннее море, и вместе с тем небезопасное для Советского Союза, как показала эта война... – говорил Молотов, предлагавший сделать бывшие итальянские колонии подмандатными территориями победителей. - В Черноморских проливах нас хотят держать за горло руками турок. А когда мы поставили вопрос о том, чтобы нам дали хотя бы одну мандатную территорию в Среди­земном море — Триполитанию, то сочли, что мы покушаемся на права Великобритании... Между тем Великобритания не может иметь монополии в Средиземном море... Неужели Советский Союз не может иметь уголок в Средиземном море для своего торгового фло­та?»

В ответ Бевин прямо сослался на якобы данное Сталиным обещание не искать присутствия в Средиземном море: «Черчилль в свое время говорил, что в одной из бесед с ним Генералиссимус Сталин сказал, что у Советского Союза нет намерения двигаться в Средиземное море». Далее он поставил ребром вопрос о международных внутренних водных путях в Европе, четко указав, что «при установлении международного режима на водных путях британскому правительству должно быть возвращено то, что было потеряно Великобританией во время войны». Перекидывая тут же мостик к Балканам, Бевин прямо намекнул, что «Британия могла бы изменить свое негативное отношение к признанию румынского и болгарского правительств и посмотреть, не является ли политика Британского правительства по отношению к этим странам неправильной». Продолжая этот дипломатический торг, Бевин, наконец, изрек классическую для Великобрита­нии позицию: «В вопросах присутствия в Средиземном море Британское правительство сильно опасается того, как бы чего не случилось в Средиземном море, что разделило бы Британ­скую империю на две части [4].

Когда прозвучала Фултонская речь Черчилля, для Сталина, уже знакомого с докладом «Безопасность Британской империи» и дипломатическими баталиями в СМИД, эта речь, потрясшая мир, была лишь завершающим пропагандистским хлопком. В Мрамор­ное море «на неопределенный срок» уже собирался американский морской отряд особо­го назначения, состоявший из самого мощного в мире линкора «Миссури», двух новейших авианосцев, нескольких крейсеров и дюжины эсминцев. Предло­гом было сопровождение тела внезапно скончавшегося турецкого посла в Вашингтоне.

И в Ялте, и в Потсдаме Черчилль уклонился от ответа на вопрос Сталина о советской базе в Дарданеллах. Однако он сам пообещал пересмотреть в пользу СССР и черноморских стран Конвенцию о Черноморских проливах Монтре от 1936 г. Как по­казали последующие события, союзники и не думали исполнять обещанное. Даже про­движение сферы влияния СССР до Берлина не выглядело для англосаксов такой угрозой, как попытка возврата к временам Берлинского конгресса 1878 г. или кульминации успехов России в Восточном вопросе – Ункияр-Искелесийского договора с Турцией 1833 г. Тогда Англия и еще могущественная Франция повели дело к Крымской войне!

Контроль над Восточной Европой добавлял к могуществу СССР меньше, чем принято думать. Важнее было восстановление собственных российских территорий, утраченных в результате революции. Но вот это Конгресс США так и не признал. Над СССР нависла постоянная необходимость сдерживать нелояльных венгров и поляков, которые куда более, чем немцы, мечтали о реванше над Россией. Настоящим призом для нее было бы восстановление положений Берлинского трактата: Карс, Ардаган, беспрепятственный проход по Черноморским проливам, Прибалтика. Но именно это­му воспротивились англосаксонские союзники СССР. Смысл антигитлеровской коалиции для них, как и Антанты, был не только в разгроме Герма­нии, но и в предупреждении серьезных обретений России.

Таким образом Ялта всего лишь зафиксировала согласие и модус вивенди по главным геополитическим разломам европейской и азиатской истории практически по тем же линиям, которые сложились к рубежу ХIХ-ХХ века и потом на протяжении всего ХХ века были необычайно чувствительны к любому изменению соотношения сил.

Это прежде всего линия от Балтики до Средиземного моря. И задача англосаксов, в первую очередь Черчилля, выступавшего активнее, чем США в этом направлении, была – предотвратить продолжение на юг по берлинскому меридиану до Средиземного моря «зоны безопасности Советского Союза», покрывавшей Восточную Европу. Неслучайно Черчилль на всех переговорах военных лет упорно предлагал Сталину правофланговое наступление на Балканы через Вену, чтобы предотвратить раздел сфер влияния именно на этом южном - очень важном военно-стратегическом фланге. И Советский Союз понял, что для Англии это слишком важный жизненный нерв. Сталин не стал пытаться вторгаться в эту сферу. СССР смирился с тем, что в Греции Британия устроила переворот и были свергнуты коммунистические силы.

Тем не менее сразу после войны Трумэн немедленно окружил южное подбрюшье Советского Союза военными базами, а Турция, как и «блистательная Порта» в ХIХ веке, стала служить инструментом западной и прежде всего англосаксонской политики. Даже в разгар союзничества в самом первом официальном предложении создать «всемирную организацию безопасности» в письме И. Сталину У. Черчилль дал понять, что в послевоенной конструкции Европы будет участвовать Турция: «составными частями органа управления Европой будут «великие нации Европы и Малой Азии» [3] (выделено мной. – Н.Н.).

Вопрос о геополитической конфигурации Дальнего Востока был также намного важнее для США, чем Восточная Европа. Амбиции Японии давно воспринимались Вашингтоном как посягательство на тихоокеанские позиции США. Во время Гражданской войны в России американский корпус высадился на дальневосточных побережьях России не для того, чтобы свергнуть большевиков, а для того, чтобы предотвратить занятие региона Японией. И Советский Союз по просьбе своих западных союзников дал в Ялте обязательство немедленно после капитуляции Германии вступить в войну с Японией. Через 70 лет после этого США уже открыто подвергают сомнению свое обязательство, данное взамен – возвратить Курильские острова Советскому Союзу.

Каковы же итоги 70 послевоенных лет в свете опыта Ялты?

На рубеже третьего тысячелетия на Западе пытаются совершить невиданную геополити­ческую трансформацию и смену основ международного пра­ва. Радикальность американского проекта Зб. Бжезинский сам признал в одной из статей: «В 2000 г. признают, что Робеспьер и Ленин были мягкими реформаторами» [8].

Превращение Восточной Европы в Западную, а западных территорий исторического Государства Российского в Восточную Европу стало звеном в системной геополитичес­кой стратегии США. Это становится очевидным после серии спонсированных цветных революций по периметру границ нынешней Российской Феде­рации, затем интервенций в Ираке, Афганистане, разрушения хрупкого равновесия на Ближнем Востоке, где была взорвана Ливия и еще сопротивляется разрушенная, но несломленная Сирия.

Именно эту цель ставил в качестве приза во Второй мировой войне американский Совет по международным отношениям в сентябре 1941 г. в секретной записке, направленной в Государственный департамент. Цинизму этого документа мог подивиться сам Талейран: в нем даже обсуждался вопрос, не целесообразно ли будет восстановить большевизм, если он рухнет. «Военный результат этой войны может обусловить огромный процесс перегруппировки сил от Богемии до Гималаев и Персидского залива... Ключ к этому лежит в реорганизации Восточной Европы, в создании буферной зоны между тевтонами и славянами... В интересах Америки направить свои усилия на конст­руктивное решение этой проблемы» [2].

Вот устремления, которые были временно укрощены ялтинским духом. Именно они предопределили холодную войну после Ялты, а вовсе не мифическое желание СССР войти с танками в Западную Европу. Ибо геополитические реальности, закрепленные в Ялте, сами по себе противоречили цели, сформулированной Советом по международным отношениям.

А вот то, что началось в 1990-е годы после распада Советского Союза и самоустранения России, напротив, весьма похоже на реализацию этой цели: создание буферной зоны между Германией и Россией из мелких несамостоятельных, подконтрольных США государств от Балтики до Черного моря. Это не только рычаг давления на Россию, но и гарантия против формирования «Mitteleuropa», превращения Германии с тяготеющими к ней государствами в самостоятельный центр политики. Ялта обеспечила мир, а передел карты в 1990-е годы обрушил бомбы на суверенные го­сударства, породил «терроризм» как структурный элемент мировой политики, как сред­ство изменения границ. Сегодняшняя угроза самому Западу, и прежде всего Европе, от ИГИЛ порождена безответственным отношением самонадеянной силы к остальному миру.

Кольцо вокруг России, которое попытались сформировать в 1990-е годы, не замкнуто лишь благодаря восстановлению национально-государственной воли и геопо­литической миссии России. Этот аспект возрождения России как самостоятельного субъ­екта политики располагает наибольшим консенсусом в российском обществе и имеет ог­ромный морально-политический резерв.

Но очевидно, что сохраняются планы и надежды замкнуть дугу вокруг России. Отсюда попытка не только сомкнуть ряды традиционных оппонентов и геополитических соперников России, но и вовлечь в них новообразованные государства из бывших ча­стей исторического государства Российского. На этой дуге уже развернулись главные во­енно-стратегические и геоэкономические сценарии начала XXI века. Все ее элементы — Восточная Европа, Кавказ и Центральная Азия — поочередно становились с начала 90-х годов объектом внутреннего и меж­дународного соперничества за втягивание их в евроатлантическую «целостность», которая все еще мнит себя носителем «всемирной цивилизации», хотя динамику мировому развитию задает уже Азия. Настала очередь и Киева – «матери городов русских». Судьба многострадальной Украины тому последний и тревожный пример. Угроза для мира и стабильности, а также исторической роли Европы очевидна.

Все это заставляет еще раз высоко оценить величие духа компромисса и ответственности, проявленных в ходе Ялтинской конференции, когда мир и Европа лежали в руинах и нужно было склеить их в стабильную и жизнеспособную систему. Россия в лице СССР тогда продолжила преемственную двухсотлетнюю работу на своих рубежах. США в лице президента Ф.Д. Рузвельта осознанно приняли новое соотношение сил и проявили редкое стремление к равновесию ради мира. Его речь в Конгрессе вскоре после Ялты полностью опровергает утверждение, что США были обмануты Советским Союзом. Такое суждение не имеет обоснований и продиктовано задачей полностью изменить интерпретацию смысла и итогов Второй мировой войны и Ялтинской конференции.

Рузвельт, как писал блестящий знаток американской истории и внешнеполитической стратегии А.И. Уткин, считал Советский Союз прежде всего не идеологической, а геополитической величиной и уважал его законные интересы. Рузвельт мудро убеждал своих соратников и конгрессменов: «Мир такой, какой он есть. Россия определяет свою безопасность по своим границам. Спорить с ней по некоторым вопросам не только безнадежно, но и опасно пытаться подчинить русских американской воле».

В глазах Рузвельта политика победоносной Москвы в 1945 г. совершенно обоснованно была похожа скорее на политику осторожной царской России, чем на троцкистский коммунистический авангард с универсалистскими претензиями. Поэтому он исходил из «ялтинской аксиомы» — дух союзничества и взаимного признания мог продолжать действовать и после окончания Второй мировой войны. Рузвельт полагал, что перед всеми, включая СССР, встают задачи восстановления, для выполнения которых нужны мир, стабильность и порядок. Самый выдающийся президент США в ХХ веке считал предотвращение взаимного недоверия одной из главных своих задач.

Именно к такой ответственности и признанию реальностей Россия призывает своих союзников по Второй мировой войне для того, чтобы достойно встретить вызовы XXI века.

Источники и литература:

[1] АВП РФ. Фонд 0512, оп. № 4, док. № 212, папка № 25, листы 4, 7, 17, 26, 27 – 29.

[2] АВП РФ. Фонд 0512, оп. № 4, док. №213, папка № 25, лист 3.

[3] АВП РФ. Фонд 0512, оп. № 4, док. № 304, папка № 31, лист 1.

[4] АВП РФ. Фонд 0512, оп. № 4, док. № 304, папка № 31, листы 47 – 48, 49 – 50, 51-53.

[5] Архив СВР РФ. Дело № 43106 «Спецсообщения из Англии». См. также: Царев О. И. СССР – Англия: от сотрудничества к конфронтации (1941 – 1945гг.) // Новая и новейшая история. 1998, №1.

[6] Вестник Архива Президента Российской Федерации. Источник. Документы русской истории. 1995, № 4 (17).

[7] Запись беседы тов. И.В. Сталина с Черчиллем. 14 октября 1944 г. // Вестник Архива Президента Российской Федерации. Источник. Документы русской истории. 1995, № 4 (17).

[8] Максименко В.И. Происходит ли «глобализация»? // Pro et Contra. 1999. Т. 4, № 4.

[9] Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. – М.: Международные отношения, 2005.

[10] Нарочницкая Н.А. Великие войны ХХ столетия. За что и с кем мы воевали». – М.: АЙРИС-пресс, 2007.

[11] Семенов-Тян-Шаньский В.П. О могущественном территориальном владении применительно к России. Очерк по политической географии. – СПб., 1915.

[12] Советский Союз на международных конференциях периода Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. Т.VI. Берлинская (Потсдамская) конференция руководителей трех союзных держав – СССР, США и Великобритании (17июля – 2 августа 1945 г). Сборник документов. – М., 1945.

[13] Тойнби А. Дж. Византийское наследие России // А. Дж. Тойнби. Цивилизация перед судом истории. М.: Прогресс, 1996.

[14] Черчилль У. Вторая мировая война. Том V: Кольцо смыкается. – M.: Терра-Книжный клуб, 1998.

[15] Brzezinski Z. Between two Ages: America’s Role in the Technotronic Era. - N.Y.: The Viking Press, Inc, 1970.

[16] Brzezinski Z. How the Cold War Was Played // Foreign Affairs. October, 1972. Pp. 181-209.

[17] Gilbert M. Never Despair: Winston S. Churchill, 1945-1965. – London: Heinemann, 1988.

[18] Laughland J. The Tainted Source. The Undemocratic Origins of the European Idea. – London: Little, Brown, 1997.

Читайте также на нашем портале:

«Идеология и геополитика в период двух холодных войн» Джон Локленд

«От Ялты до Мальты и обратно» Ричард Саква

«Фрагмент записи заседания во дворце Ливадия в ходе Ялтинской конференции 5 февраля 1945 г., посвященного вопросу о расчленении Германии»

«Истоки и уроки Второй мировой войны: некоторые вопросы современного общественно-политического дискурса» Александр Наумов

««Концерт великих держав» накануне решающих событий» Наталия Нарочницкая

«Пакт Молотова–Риббентропа. Военный аспект» Алексей Исаев

«Не столь простая победа» Семен Букчин

«Отношение к истории в Германии и Франции: проработка прошлого, историческая политика, политика памяти» Ютта Шеррер

«Историческая память о Второй мировой войне в России и Европе»

«О формировании образа России в Германии накануне Великой Отечественной войны» С.Медведев

«Вторая мировая война и историческая память: образ прошлого в контексте современной геополитики» Елена Сенявская, Александр Сенявский

«Восстановить историю в её подлинном измерении» Давид Дувет

«Размышления об отождествлении сталинизма и гитлеризма» Франсуа-Ксавье Кокен

«Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. Секретный дополнительный протокол»

«Что мы празднуем 9 мая?» Анатолий Уткин

«Цена Победы» Валентин Пронько


Опубликовано на портале 08/05/2015



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика