За последние десятилетия геополитика в нашей стране прошла путь от почти полного непризнания и неприятия до обретения широкой популярности в самых разных сферах общественной деятельности. Успехи в процессе становления геополитики как самостоятельного направления исследований очевидны. Однако за этот период в развитии отечественной геополитики выявился и ряд серьезных проблем. Геополитика как отрасль знания, достигшая определенной степени институционализации (наличие огромного количества учебников, учебных программ, университетских кафедр, возникновение таких институций, как Академия геополитических проблем и т.д.), активно “исповедующая” и транслирующая в ряды неофитов (и вообще в массы населения) собственные представления и выводы, так и не стала в полной мере научной дисциплиной. Иными словами, вокруг геополитики в нашей стране сформировалось определенное профессиональное сообщество, но до сих пор не сложилось совокупности дисциплинарных норм и ограничений, которые собственно и превращают ту или иную отрасль знания из подобия “искусства” и “ремесла” в научную дисциплину.
В отечественной геополитике по сей день отсутствует то, что и определяет любую научную дисциплину – понятия “минимальной профессиональной компетентности”, “ролевой ответственности” геополитиков как представителей определенного академического сообщества. Методологические принципы исследований артикулируются недостаточно внятно и последовательно. Одним словом в геополитическом анализе остается слишком много от искусства, причем в том его виде, когда личный опыт, талант и мировоззрение автора явно доминируют, а то и вовсе подменяют наличие дисциплины.
В этой связи траектории геополитического научного поиска расходятся настолько широко, что затрудняют внятную внутридисциплинарную научную коммуникацию. В одной из работ 1980-х годов Г.Алмонд, характеризуя положение в политологии, прибег к довольно наглядной аналогии. Он представил современную политологию, раздробленную на разные субдисциплины и различные школы внутри субдисциплин, в виде кафе, где разные группы людей сидят за разными столиками. Внутри каждой из этих групп происходит достаточно интенсивный обмен мнениями. Но между разными «столиками» общение сведено к минимуму или даже вовсе отсутствует. Развивая эту аналогию, можно отметить, что в рамках геополитического анализа мировой политики у нас в стране многие из столиков в этом виртуальном кафе заняты гордо восседающими одиночками, вообще не склонными к активной научной коммуникации.
Развитие геополитического знания в России имеет достаточно долгую историю. Едва ли имеет смысл при этом говорить о геополитическом качестве концепции “Москвы как Третьего Рима” или, скажем, о геополитической мысли на Руси в домонгольский период [1]. Это отдает очевидным “презентизмом”, т.е. стремлением осовременить и при этом существенно модернизировать воззрения наших далеких предков. Ведь геополитика развивалась рука об руку с политическим знанием, с представлениями о государстве (причем современном государстве с его суверенитетом, территориальностью и т.д.) как основном субъекте политического действия. Едва ли старец Филофей или его пращуры мыслили столь актуальными политическими категориями. Однако уже в дискуссиях славянофилов и западников, в работах Н.Данилевского и тем более в концептуальных построениях евразийцев геополитическая составляющая воззрений со временем становится все более заметной.
В советский период разговоры о необходимости разработки “советской теории геополитики” (приписываемые Г.Шахназарову) впервые прозвучали в далекие 1970-е годы. Однако дальше разговоров дело не пошло. Проблема состояла в том, что марксизм-ленинизм, будучи целостной и универсальной по притязаниям идеологией, самостоятельно давал ответы на все вопросы бытия, а геополитика к тому же слишком прочно ассоциировалась в советском общественном сознании с одиозными именами (К.Хаусхофера, например) и тем статусом (части официальной доктрины Третьего рейха), который она приобрела в нацистской Германии. Кроме того, неоднозначность восприятия геополитики обусловливалась представлением о ней как о разновидности идеологического дискурса, “реакционной доктрине”, призванной оправдать империалистическую внешнюю политику стран Запада. В 70-е – 80-е годы. XX в. у нас в стране появлялись отдельные в целом весьма содержательные работы, посвященные развитию геополитических сюжетов на Западе или элементам современной геостратегии США. Но написаны они были в формате “критики буржуазных геополитических концепций” [2]. Задачи развития собственно советской геополитической теории оказались сняты с повестки дня.
Подлинный взлет геополитический дискурс у нас в стране пережил уже после распада СССР. Не развивавшаяся у нас долгие годы геополитика оказалась как бы непричастной к тому кризису гуманитарных наук, в том числе и очевидному кризису в осмыслении драматических изменений в мировой политике и системе международных отношений, который разразился на рубеже 80-90-х годов прошлого века. Это заметно отличало ситуацию в России от сложившейся на Западе. Там на геополитику обрушились новые обвинения в схематизме и географическом редукционизме, примитивном бинализме, наивном макиавеллизме, неспособности адекватно оценивать и анализировать проблемы современности и т.д. У нас способность дать более или менее ясные, развернутые и относительно непротиворечивые (в рамках географического детерминизма) ответы на весьма сложные вопросы современной мировой политики, безусловно, привлекла к геополитике пристальное внимание как в научных и околонаучных кругах, так и в среде политических элит. Кроме того, геополитика выступила своего рода антиподом политического идеализма эпохи М.Горбачева и ельцинской политики идеологизированного сервилизма в отношении Запада. При этом, правда, было бы ошибкой воспринимать традиционалистски интерпретируемую геополитику как некий “российский аналог” школы реализма или тем более неореализма. К реализму как направлению в теории международных отношений она не имела никакого отношения. Скорее в ней было немало от марксизма в его догматическом прочтении – сторонники геополитического традиционализма основывали свои построения на жестком детерминизме. Правда, место формационной и классовой теории теперь заняли представления о «геополитической» обусловленности.
В результате в первой половине 90-х годов XX в. у нас в стране происходило в основном освоение теоретического наследия западной и отечественной (начиная с Н.Данилевского) традиционной геополитики. Наиболее широкое распространение в России получают теоретические построения и политические доктрины, формируемые на основе соединения основных положений традиционной геополитики (прямо воспроизводившей основные тезисы ряда работ А.Мэхэна, Х.Макиндера, Н.Спайкмена, К.Хаусхофера и др.) и положений евразийства (Н.С.Трубецкого, П.Н.Савицкого и др.). Трансформация геополитической методологии, анонсированная у нас еще в первой половине 1990-х годов, сводилась в основном к не всегда убедительным попыткам синтеза традиционной геополитической ортодоксии «с чем-то иным» (цивилизационным подходом, например).
Неожиданным подспорьем, точнее источником импульса к эволюции геополитического подхода стало как раз то, что компрометировало геополитику в начальный период ее популярности в России – а именно, упрощенное и политизированное применение отдельных геополитических штампов наряду с развитием самых ортодоксальных версий геополитического теоретизирования. Квазигеополитические построения А.Дугина, предвыборная геополитика Г.Зюганова и насыщенный “геополитической” риторикой политический популизм В.Жириновского продемонстрировали пороки геополитической ортодоксии и тем самым подтолкнули процессы эволюции современной российской геополитики.
Кроме того, долгое время у нас в стране бытовало мнение о том, что геополитическое знание базируется на неких непоколебимых фундаментальных основаниях. Что может быть более прочным и долговременным, чем геологическая структура планеты, местоположение гор, рек, необъятных океанических пространств? В этом смысле активное манипулирование со стороны самых различных школ – неоевразийства, правых радикалов, коммунистов и др. – геополитической терминологией (причем каждый сделал это на свой манер) не могло не натолкнуть на размышления о природе геополитического знания. В конце концов, становилось ясно, что геополитика, как впрочем и любая другая социальная и гуманитарная дисциплина, оперирует теоретическими конструктами, исходящими из определенных предпосылок, которые могут быть интерпретированы по-разному различными исследователями и комментаторами.
Традиционная геополитика была ровесницей апологетических теорий империализма. Между тем, в настоящее время мировые реальности изменились настолько кардинально, что их просто невозможно анализировать лишь методами, разработанными в рамках представлений давно минувшей эпохи [3]. Очевидно, что всю совокупность геополитических аспектов реальности необходимо рассматривать как с учетом констант, так и в контексте происходящих на мировой арене качественных трансформаций. Осознание этого факта неизбежно подталкивало к ревизионизму и пересмотру традиционных геополитических концепций.
Сторонниками ревизионистских концепций справедливо отмечается, что картина нового миропорядка мозаична. В ней традиционные для геополитического осмысления конфликты и противоречия сосуществуют с координацией действий и сотрудничеством. Имеют место как противоречия, так и кооперация, как широкое совпадение позиций и интересов, так и противостояние. Однако отнюдь не очевидно, что пересмотра требует принципиальное положение геополитики о глубоко разделенном мире, для которого постоянные изменения и конфликты более характерны, чем стабильность и сотрудничество.
Ряд авторов предполагал воспрепятствовать закату геополитики за счет радикального расширения предмета ее исследований. Вариант своего рода “интегративной” концептуализации геополитики, предложенный К.Э.Сорокиным, исходил из того, что на основе теоретического синтеза возможно достижение нового качества выводов. В конечном счете предполагалось получить «комплексную дисциплину о современной и перспективной «многослойной» и многоуровневой глобальной политике, многомерном и многополярном мире» [4].
Признавая, что геополитика нуждается в качественном реформировании, пересмотре научных оснований для приближения ее к реальности, акцентируя внимание на том, что прикладное использование ее методов и достижений в нашей стране требует внесения “национально-цивилизационных” поправок, К.Э.Сорокин тем не менее считал, что реформированная и обогащенная геополитика в принципе способна стать “системным обеспечением” внешне- и внутриполитической стратегий России, придать им ту гибкость, которая “позволит оперировать при необходимости сразу несколькими продуманными вариантами” [5].
Один из современных российских специалистов в области геополитической мысли К.С.Гаджиев полагал пойти еще дальше. Поскольку важнейшей, сущностной характеристикой современного мирового сообщества стало наложение друг на друга и взаимное пересечение международного, транснационального и глобального начал, изменилось и содержание понятия «геополитика». Ранее геополитику можно было рассматривать как «картографическое представление отношений между главными борющимися нациями» (Р.Гаркави). В наши дни, когда появилась императивная необходимость совместных действий всех (во всяком случае большинства) членов международного сообщества по выработке и реализации общепланетарной политики, призванной обеспечить жизнеспособность и преемственность цивилизации, подобная трактовка, писал Гаджиев, не соответствует реальному содержанию и предназначению геополитики. Таким образом, собственно префикс «гео» в понятии «геополитика» ныне призван обозначить планетарные масштабы и измерения политики отдельных государств, союзов, военно-политических блоков, всеобщность норм и правил международного общения и т.д., а не географическое измерение межгосударственных конфликтов. “…Геополитика призвана исследовать, как, с помощью каких механизмов и на основе каких принципов система международных отношений живет и функционирует. Геополитику можно рассматривать как дисциплину, изучающую основополагающие структуры и субъекты, глобальные или стратегические направления, важнейшие закономерности и принципы жизнедеятельности функционирования и эволюции современного мирового сообщества” [6]. В данной интерпретации геополитика существует как бы на стыке целого ряда дисциплин (международных отношений, международного права, политологии, культурологии и т.д.) и потому интегрирует в своих рамках самые разные отрасли социального и гуманитарного знания, превращаясь в комплексную социальную дисциплину, изучающую современный мир.
Свои варианты трансформации геополитического знания у нас в стране предлагали и другие исследователи [7]. Ряд авторов, по-прежнему рассматривая геополитику в качестве науки о контроле над пространством, считали, что формы этого контроля (наряду с военными и политическими – цивилизационные, коммуникационные, демографические и т.д.) подверглись в современном мире существенным трансформациям. Иными словами, изменился не столько предмет геополитики, сколько соотношение форм контроля над пространством. А.С. Панарин и В.Л. Цымбурский выступили основоположниками исследования “больших циклов” в российской геополитике. При этом А.С.Панарин попытался вписать Россию в контекст циклических колебаний мировой истории [8], а В.Л. Цымбурский предложил вариант длинных (150-летних) военных циклов, оказывающих определяющее влияние на судьбы мира [9].
Глобализация финансов и информационная революция способствовали выделению особой, едва ли не наиболее значимой отрасли геополитического проектирования – геоэкономики. Ряд авторов в этой связи даже выступили с прогнозом неизбежности прихода эры “реалэкономики”, т.е. периода истории, суть и основное содержание которого составят жесткие (возможно конфронтационные) экономические действия, направленные на достижение государствами и иными центрами силы собственных, в том числе политических, целей [10]. В этом плане все чаще звучат голоса сторонников постепенного отказа от теоретизирования в геополитических терминах и перехода в «новую эпоху» – когда в условиях «закрытия ойкумены» и прекращения биполярной конфронтации префикс гео- и первенствующее положение в анализе текущих международных явлений и процессов перейдет к экономике, а собственно геополитика станет достоянием истории.
Своеобразную интерпретацию геополитики как части политической географии предложил ряд исследователей сложившейся на протяжении 90-х годов и стоящей несколько особняком географической школ [11]. Геополитика в этом случае интерпретируется как исследование государства в контексте международных связей, проблем доминирования и соперничества на международной арене и выступает одним из направлений политической географии – наряду с географическим государствоведением, электоральной географией, анализом центр-периферийных отношений и т.п.
Любопытное направление геополитической рефлексии, во многом основывающееся на методах из арсеналов современной западной «критической геополитики» и политической географии, предложено в работах Д.Н.Замятина. Геополитика рассматривается в качестве дисциплины, одной из основных функций которой в современных условиях становится распределение власти и влияния путем создания и проекции на общество соответствующих геополитических (не путать с географическими и геоморфологическими) образов. В результате целенаправленного конструирования географических образов, они могут принимать различные формы, в зависимости от целей и задач, условий их создания и предпочтений самих создателей. Они могут подвергаться интерпретации и реинтерпретации, будучи принципиально открытыми. Одна из задач – выработка соответствующих методик и форм конструирования и репрезентации геополитического пространства, которое не является простой проекцией географической карты, а само активно организует картографическое пространство. Таким образом географическое пространство в рамках геополитики окончательно утрачивает свойства «естественности» и незыблемости. Его оказывается возможным «разворачивать», «сворачивать», «искривлять» вполне сознательно, с целью достижения определенных целей и эффектов [12]. Поэтому основное внимание концентрируется на проблемах интерпретации пространства, структуре и динамике географических образов, конструировании географических символов – своеобразной «геополитике постмодерна».
Таким образом, веер направлений и возможностей ревизии классической геополитической парадигмы на отечественной почве весьма широк. Другое дело, что эта широта не отменяет целого ряда «неудобных вопросов» к сторонникам современного российского геополитического анализа. Пожалуй, наиболее уязвимым его местом является абсолютный государствоцентризм. Государство фигурирует в геополитических построениях в качестве единственного действующего на мировой арене легитимного политического актора, обладающего всей полнотой суверенитета. Многочисленные вопросы о том, что есть современное государство, каковы условия его дееспособности и международной субъектности, каковы параметры суверенитета на фоне процессов глобализации и турбулентности в международных отношениях, практически игнорируются. А поразмышлять здесь есть над чем.
Начало XXI века оказалось ознаменовано существенными изменениями правил игры в мировой политике и глобальной экономике. Усиление взаимозависимости различных стран мира, возрастающая роль ТНК и ТНБ, обострение проблем доступа к природным ресурсам привели к очевидному повышению значимости экономических факторов, к перестановке акцентов в оценках параметров державности, совокупной мощи тех или иных государств в современном мире. Поиски баланса сил на мировой арене соседствуют с острой конкуренцией на глобальных рынках. Силовые игры постепенно подменяются играми «благосостояния» и соревнованием в адаптивности социальных и политических систем к требованиям инновационного опережающего развития. Отмеченные тенденции ведут к переформулировке проблематики государственного суверенитета. Место борьбы за сохранение политического суверенитета все больше занимает конкуренция правящих элит за эффективную «включенность» в международное разделение труда. Происходит переворот в классической схеме власти и господства, где сила всегда выступала крайней формой воздействия на оппонента. В качестве средства принуждения все чаще выступает не угроза вторжения, а угрожающее «невторжение» инвесторов или угроза их ухода [13]. Новая форма господства не основана в этом смысле на прямом насилии как ultimo ratio для навязывания своей воли другим, не привязана к определенным территориям (глобальна). Данная форма господства диффузна, не связана с прямым директивным руководством, но не менее эффективна с точки зрения принуждения к определенному поведению и следованию установленным государствами – лидерами мировой системы правилам игры. Весь пласт подобных непростых вопросов практически выпадает из поля зрения работающих в рамках геополитического анализа авторов.
Другим уязвимым местом современной отечественной геополитики является аксиоматичная “россиецентричность”. Как уже отмечалось, “некритическое восприятие теории хартленда… привело к появлению ряда штампов в российской геополитике. …Возникло представление о России как ключе глобальной стабильности, как о географическом центре мировой политики…” [14]. Между тем эти тезисы, наряду с представлением о геополитической миссии России в качестве “держателя равновесия между Западом и Востоком” вполне могут оспорены как идеализированные и слабо аргументированные. Впрочем, в противовес им еще в 1990-е годы ряд российских авторов-геополитиков выдвинули альтернативу не менее радикального характера, предложив рассматривать современную Российскую Федерацию не только не как мировую геополитическую ось, а как своего рода “геополитический тупик”, пусть и обладающий колоссальным ресурсным потенциалом [15]. На самом деле тема реального геополитического места России в прошлом, настоящем и будущем требует серьезной, детальной и аргументированной дискуссии.
Принципиальным недостатком российской геополитики является отсутствие выраженного интереса к решению теоретических вопросов, к поиску адекватных методологических подходов и решений. Между тем, проблема усугубляется одной специфической особенностью геополитического анализа. Она заключается в том, что геополитика никогда и нигде не ориентировалась на то, чтобы существовать в рамках чистой теории. Практикующие геополитики вне зависимости от исторического контекста неизменно обнаруживали вкус к формированию стратегии поведения государства на международной арене. Однако остается вопросом, насколько фундированными в методологическом плане являются такие рекомендации. В сложившихся обстоятельствах, по-видимому, наиболее разумным было бы отказаться от попыток создания эффектных «геостратегических» конструкций и попытаться разобраться с тем, что такое геополитика – система приемов и методов анализа борьбы держав за преобладание и власть и влияние в мире (или на региональном уровне), род философского дискурса, призванного обосновать некие достаточно широко распространенные представления о доминирующем или становящемся миропорядке и месте в нем того или иного государства, или «что-то иное». В последнем случае необходимо более четкое определение границ применимости геополитического анализа, самого предмета и методов геополитики.
Таким образом, на рубеже XX-XXI вв. выявились определенные альтернативные исследовательские стратегии и были прочерчены новые траектории научного поиска. Однако на пути ревизии традиционных геополитических схем и методологических подходов очень скоро выявились серьезные проблемы и ограничения. Согласно теории систем, по достижении системой определенного уровня сложности она практически не поддается всестороннему анализу. Поэтому “повышение комплексности” исследований объективно имеет свои пределы. Любой исследователь становится перед выбором: либо резко упростить ситуацию и принимать в расчет только некоторые сопоставимые факторы и величины (прекрасно отдавая себе при этом отчет в редукции всей сложности реальных феноменов международных отношений и известной ограниченности “горизонта” видения проблем), либо наращивать комплексность в ущерб определенности дисциплинарных границ и убедительности, а то и просто обоснованности выводов. Дисциплина, по Р.Гудину и Х.-Д.Клингеману, как в академическом, так и в более широком смысле этого понятия, представляет собой классический пример механизма самоограничения. Однако подчинение дисциплине дисциплины, в конечном счете, существенно повышает эффективность деятельности ученого [16]. В этой связи погоня за комплексностью и “осовремениванием” предмета геополитики выглядит далеко не однозначно. Избыточная комплексность оказывается способной размыть и без того недостаточно четко очерченные дисциплинарные рамки, не давая, в конечном счете, нового качества выводов. Дело не только и не столько в опасности превращения геополитики на этом пути в некий “когнитивный конгломерат” (каждая из социальных наук на современном этапе по-своему конгломеративна). Проблема в том, что массированное вторжение в поле этнополитики, политологии, международных отношений и т.д. не столько приводит к обогащению инструментария геополитики новыми методами и приемами исследования, сколько перегружает ее не свойственными для нее проблемами, приводит к далеко не однозначным и чрезмерно широким обобщениям.
Подводя некоторые итоги, необходимо отметить, что в зависимости от того, как расшифровывается префикс “гео-”, понимание геополитики варьирует в широком диапазоне определений – от своего рода философии мировой политики до разновидности конкретного страноведения, когда основным объектом изучения становятся представления политических и интеллектуальных элит тех или иных стран о мире и о собственном месте в нем. Дальнейшие перспективы развития геополитики в нашей стране связаны, как представляется, с развитием двух-трех формирующихся геополитических школ. Одна из них рассматривает геополитику как комплексную научную дисциплину. При этом по форме и методам анализа эта школа тяготеет к философии внешней политики или международных отношений (отдельных стран или мира в целом). Другая школа склонна интерпретировать геополитику в качестве части более значимого целого – постструктуралистской политической географии. Наконец, третья с продолжает с упорством отстаивать схемы фундаментального дуализма политических сообществ (противопоставление сил Суши и Океана, варианты неоевразийства и т.п.).
Понятно также, что прежде чем заниматься формулированием геостратегий, геополитика должна превратиться из несколько размытой в профессиональном отношении области знания в полноценную академическую дисциплину. Российская геополитика сегодня испытывает очевидный недостаток последовательных, научно-доказательных, теоретически состоятельных суждений и концепций. И потому нуждается в «больших дебатах», в широком обсуждении специалистами, разрабатывающими ее различные аспекты и проблемы, «нефальсифицируемого ядра» современного геополитического анализа.
Статья подготовлена при поддержке РГНФ, проект №10-03-00264а Национальные интересы России в многополярном мире: субъекты формирования и тенденции эволюции.
Примечания:
[1] См. об этом, напр., Колосов В.А., Мироненко Н.С. Геополитика и политическая география. М., 2002, С.145-147; Колосов В.А. Российская геополитика: традиционные концепции и современные вызовы // Общественные науки и современность, 1996, №3, С.90-91 и др.
[2] См., напр., Лукин В.П. “Центры сил”: концепции и реальность. М., 1983; Пономарева И.Б. Смирнова Н.А. Геополитика империализма США: атлантическое направление. М., 1986 и др.
[3] См. об этом Гаджиев К.С. Геополитика. М., 1998; Гаджиев К.С. Введение в геополитику. М., 2003; Гаджиев К.С. Геополитические горизонты России. М., 2007; Сорокин К.Э. Геополитика современноcти и геостратегия России. М., 1996; Смирнов А.Н. Уровни геополитического восприятия действительности в современной России // Вестник МГУ. Сер.12, Политические науки, 1999, №3; Соловьев Э.Г. Геополитический анализ международных проблем современности: Pro et Contra // Полис, 2001, №6 и др.
[4] Сорокин К.Э. Геополитика современности и геостратегия России. М., 1996, с.16.
[5] Сорокин К.Э. Геополитика современного мира и Россия // Полис, 1995, №1
[6] Гаджиев К.С. Геополитика: история и современное содержание дисциплины. // Полис, 1995, №4.
[7] Одной из первых работ в этом ключе была статья К.Плешакова (Плешаков К. Геополитика в свете глобальных перемен // Международная жизнь, 1994, №10, С.30-39).
[8] См. Панарин А.С. Россия в циклах мировой истории. М., 1999.
[9] Цымбурский В.Л. Сверхдлинные военные циклы нового и новейшего времени // Полис, 1996, №3.
[10] См. об этом Кочетов Э. Геоэкономика и стратегия России. М., 1997; Кочетов Э. Геоэкономика. М., 1999 и др.
[11] См., напр., Туровский Р.Ф. Политическая география. Смоленск, 1999. Колосов В.А., Мироненко Н.С. Геополитика и политическая география. М., 2002.
[12] См. об этом: Замятин Д.М. Власть пространства и пространства власти. М., 2004; Замятин Д.Н. Политико-географические образы и геополитические картины мира (Представление географических знаний в моделях политического мышления) // Полис, 1998, №6; Замятин Д.В. Географические образы мирового развития // Общественные науки и современность, 2001, №1 и др. Некоторые соображения относительно геополитического моделирования см.: Лурье С., Казарян Л. Принципы организации геополитического пространства // Общественные науки и современность, 1994, №4.
[13] См. об этом: Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия. М., 2009.
[14] См. Геополитическое положение России: представления и реальность. М., 2000, С.22.
[15] См., например, Туровский Р.Ф. Политико-географическое положение России и интересы государства // Кентавр, 1994, №3, С.31; Туровский Р.Ф. Ядро Евразии или ее тупик? // Россия на новом рубеже. М., 1995.
[16] См. об этом: Политическая наука: Новые направления. М.: Вече, 1999, С.30-31.
Читайте также на нашем сайте:
«Геополитика ТЭК и цивилизационный проект России» Меморандум Института национальной стратегии
«Бескрайняя равнина конца времён» Егор Холмогоров
«Место России в мире: Европа или Евразия?» Андрей Андреев
«Новая «холодная война» и самоопределение России» Михаил Демурин
«Что за красной линией? Россия, опираясь на свою культуру, должна нанести на внешнеполитическом поле собственную разметку» Светлана Лурье
«После Мюнхена: о суверенной демократии, о мире русских и России в мире» Наталия Нарочницкая