Исторически понятие “военно-промышленный комплекс” (ВПК) ассоциируется, прежде всего, с США, где и родились эти явление и термин. Однако становление ВПК ныне активно идёт также и в рамках ЕС. Взаимно подпитываемый стремлением его властей подвести собственную индустриально-техническую базу под формирующиеся общую внешнюю политику и политику безопасности Евросоюза и настроениями части самóй промышленности стран-членов, этот процесс уже выходит на образование здесь общего рынка вооружений и военных технологий, появление местных транснациональных военно-промышленных корпораций, их коллективную экспансию на внешние рынки. Постепенно на геополитической карте мира всё более прослеживаются контуры “европейской оборонной самобытности”.
Вместе с тем ВПК ЕС, возникающий в иных исторических условиях, чем американский или прежний советский, и опирающийся на интеграцию сразу многих государств, имеет свои особенности, проблемы и измерения.
Причины формирования
В военном отношении ЕС традиционно никто не угрожает. Поэтому в качестве наиболее очевидной причины оборонных приготовлений Брюсселя эксперты называют обычно нежелание набирающего силу и государственность Евросоюза находиться здесь в прежней и обременительной зависимости от США.
“Определяющим техническим вызовом в деле формирования собственной и надёжной обороноспособности Европы, – писал, например, лидер либерально-демократической фракции Европарламента Г. Ватсон, – является необходимость преодолеть разрыв, возникший в результате нашей вот уже пятидесятилетней зависимости от США в области вооружений и военной информатики”, причём практически по всем их компонентам [1]. ЕС нередко оказывается ведомым по отношению к США при принятии стратегических решений. До сих пор он лишён доступа и к части военной инфраструктуры НАТО, остающейся под американским контролем (что наглядно проявилось, в частности, на Балканах, а также в ходе операции спецсил ЕС “Артемизия” в Конго). Это рассматривается ныне в Брюсселе как признак слабости и несамостоятельности собственной внешней и оборонной политики. Поэтому упомянутый выше разрыв “должен быть, – как к этому призывает президент Фонда “Друзья Европы” Дж. Меритт, – сокращён любыми доступными нам средствами”[2]. По сути, с тех же позиций выступает ныне главное официальное лицо по вопросам обороны в Евросоюзе К. Солана [3], а в своём специальном послании “Европейская оборона” – также и Комиссия ЕС [4].
Дело, однако, далеко не только в высокой политике. В последние годы ЕС продолжает отставать от своих основных конкурентов также в экономике и в технике. За период 1990 – 2003 годов среднегодовые темпы роста его ВВП составили всего 1,9% против 3% в США, а прогноз ОЭСР называет для них на будущее значения в 1,7% и 2,7% соответственно. Совокупные расходы на НИОКР, высшее образование и программное обеспечение в странах ЕС равны всего 4% от ВВП против 7% в США и 4,8% в среднем по ОЭСР, то есть в интеллектуальном отношении Евросоюз идёт ныне позади других частей развитого мира. Фактически провалена Лиссабонская программа, провозглашавшая превращение ЕС уже к 2010 году в “наиболее конкурентоспособный район мира” и “общество, основанное на знаниях”. Доля высокотехнологичных товаров в экспорте ЕС равна всего 17% (США – 27%, Япония – 23%), и в торговле ими Евросоюз имеет устойчивый дефицит [5]. Наконец, научно-промышленный потенциал ЕС в самое последнее время был заметно ослаблен политически мотивированным поглощением им экономически слабых стран Центральной, Восточной и Южной Европы, поступивших на его долгосрочное иждивение. В итоге, даже если ЕС-25 и наберёт в будущем тот же темп экономического роста, что и нынешние Соединённые Штаты, догнать заокеанского партнёра по уровню душевого ВВП расширившемуся Евросоюзу удастся не ранее, чем через 120 лет.
Налицо и признаки деиндустриализации ЕС, в силу как внутренних причин, так и миграции капитала за границу. Доля стоимости, добавленной обработкой в промышленности, в объёме ВВП сократилась здесь с 26,4% в 1970 году до 21,5% в 2002-м, и только во французской печати в 2004 году появилось около 4 тыс. статей об этом тревожном явлении против 900 – в 2003-м и 200 – в 2001 году [6]. Не случайно линия разлома между крупнейшими странами ЕС проходит ныне между теми, кто желает развернуть его бюджет в сторону прогресса науки и техники (Великобритания, Нидерланды), и теми, кто пытается резервировать в нём ранее установленные субсидии на низкотехнологичные производства (Франция, Италия, Испания), например на сельское хозяйство и судостроение.
Всё это побуждает и власти, и бизнес искать резервы активизации и повышения качества роста, причём их взоры в этой связи всё чаще обращаются к ВПК. И хотя история развития и США, и СССР показала сомнительную ценность ускорения технического прогресса через его милитаризацию, множатся призывы “признать стратегическую ценность этого комплекса для всей экономики”, отвести ему “ключевую роль в повышении европейской конкурентоспособности”[7], причём это говорят уже не эксперты, а руководители Комиссии ЕС.
“Космос, – подчёркивал член КЕС Г. Ферхойген, – совершенно неоправданно остаётся всё ещё не освоенным ресурсом для Европы. Потенциальный позитивный эффект такого освоения способен всесторонне помочь нашей промышленности, нашей базе знаний, нашей безопасности и нашему качеству жизни”[8]. Последствия милитаризации скрадываются и тем, что ВПК ЕС пока ещё в гораздо большей степени, чем американский, “завязан” на параллельное производство продукции двойного назначения или просто гражданской продукции и даёт работу 600 тыс. человек, то есть генерирует достаточно высокий мультипликативный эффект для экономики этих стран в целом. Например, тот же “Эрбас” освоил производство всего модельного ряда широкофюзеляжных пассажирских авиалайнеров, уже два года продаёт их больше, чем “Боинг”, увеличил в 2004 году свой экспорт на 10% (весь ВПК – на 31%), захватил долю в портфеле новых заказов на эти самолёты в мире около 2/3, а сам “Боинг” пока не может предложить последней новинке “Эрбас” – “А-380” – никакого аналога [9]. Это означает, ликовала “Файнэншл таймс”, “конец прибыльной 35-летней монополии промышленных групп США на рынке сверхкрупных авиалайнеров”, причём газета не преминула добавить, что такое стало возможным только “после консолидации европейской авиакосмической и оборонной промышленности”[10].
Подпитки из ВПК, для упрочения перспектив своего развития ждут ныне такие ключевые отрасли промышленности и знаний, как информатика, телекоммуникации, транспорт, энергетика, экология, а это, особенно в отсутствие прямой угрозы войны, обеспечивает развитию этого комплекса в странах-членах ЕС уже не только деловое или политическое, но и общественное лобби.
Прибыли от военных заказов не хочет упускать и сам бизнес Евросоюза, особенно после того, как он многие годы оставался в основном субподрядчиком и оператором военно-технических систем США. Норма прибыли в европейской оборонной промышленности ныне составляет 4,6–6,8%, то есть заметно выше средней [11], военные расходы стран ЕС в 2002 году составили 156 млрд. долл.[12], предстоит перевооружение новых европейских членов НАТО. Наконец, ВПК ЕС является во многом экспортноориентированным, а только доходы в мировой космической промышленности прогнозируются ОЭСР в 2007 году в 135 млрд. долл., а с учётом продаж космических услуг – даже в 350 млрд. долл. [13].
Отсюда и обширные планы и надежды на рост будущих прибылей через всё новые и новые военные проекты. “Европа, – уносится мыслью вперёд эксперт Национального центра космических исследований Франции И. Сорбе-Верже, – не имеет программы противоракетной обороны, а это был бы весомый аргумент для её политики и дипломатии. Но ничего, такая программа могла бы стать логическим продолжением и следующим этапом нашей военно-космической политики”[14]. Ряд подобных высказываний можно продолжить.
Современные масштабы
По данным Ассоциации аэрокосмической и оборонной промышленности ЕС (АСД), ядро современного ВПК Евросоюза формирует около 800 фирм с общей занятостью в 615 тыс. человек и оборотом по продажам свыше 100 млрд. евро в год [15]. Их совокупный портфель заказов на начало 2004 года составлял 148 млрд. евро, расходы на НИОКР – 10,8 млрд., число субподрядчиков (включая мелкий и средний бизнес) доходит до 80 тыс., где, в свою очередь, занято ещё около миллиона человек [16].
Разумеется, это пока не идёт ни в какое сравнение с военно-промышленным комплексом США. Здесь продолжает действовать сопоставительная формула “2–4–8–16”, показывающая в разы отставание ЕС от США по объёмам госзакупок военной техники, бюджету военно-космических НИОКР, общим расходам на исследования и разработки и по оборонным госзакупкам в целом соответственно [17]. “Реальный военный потенциал Евросоюза, – признают эксперты Комиссии ЕС, – оценивается примерно в 1/10 от американского” [18]. Принципиально важно и то, что ВПК США базируется на едином рынке вооружений в стране, тогда как в ЕС этот рынок фрагментирован, только ещё складывается как единое целое, недостаточно технически стандартизован [19]. Так, например, 85% всех ресурсов отрасли здесь до сих пор формируются, распределяются и управляются не через Брюссель, а в рамках национальных программ отдельных стран-членов ЕС [20]. Предстоит “переварить” ещё и рынки вооружений ЕС-10, тем более что они в военном отношении ориентируются пока в своём большинстве не на “европейскую оборонную самобытность”, а на НАТО.
Тем не менее, и ВПК ЕС нельзя недооценивать, особенно если учесть ряд его специфических особенностей.
Так, во-первых, он давно уже перешагнул за пределы прежних основных западноевропейских производителей вооружений – Франции, Великобритании и Германии.
В заметной степени милитаризована ныне также промышленность Италии, Испании, Нидерландов, Бельгии, Дании. На основе технологической кооперации в число производителей авиакосмического оборудования уже вошли все страны ЕС-15, кроме Ирландии. Поэтому бельгийские фирмы уже зарекомендовали себя выпуском авиакомпонентов, электроники, стрелкового оружия, композитов, малых ракет, датские – производством радаров, фюзеляжей, услуг военного инжиниринга, Греции – авиакомпонентов, электроники, ремонтом самолётов и вертолётов и т. Д [21].
Не просматривается здесь существенных различий и между странами НАТО и традиционными нейтралами. Швеция производит в год оружия на 35 млрд. крон и экспортирует – на 14 млрд. По крайней мере, восемь её фирм, включая “Сааб” и “Вольво”, выпускают истребители, пушки, боевые машины пехоты, электронику, вертолёты, сенсоры, амуницию, пиротехнику и т. Д [22]. В свою очередь, Финляндия выпускает боевые машины пехоты, авиакомпоненты и другую военную технику на сумму около 210 млн. евро в год, а её ведущая военно-промышленная фирма “Патрия” акционерно связана с крупнейшим военным консорциумом ЕС “ЕАДС” и имеет свои филиалы в США, Великобритании, Швеции, Германии и Эстонии [23].
Во-вторых, при значительной ориентации на продукцию двойного и гражданского назначения, многие компании сохраняют в своих структурах невоенные подразделения или же частично загружают такой продукцией военные. Например, в авиакосмической промышленности ЕС с 1980 по 2003 годы доля гражданской продукции колебалась по годам от 32,5% до 70,9%, а из 9,3% расходов на НИОКР к её обороту 6,1% в 2003 году было направлено на разработку гражданских товаров и технологий. Ведущий французский военный концерн “Талис” выпускает также подвижной состав, суда (на 2 млрд. евро в год), средства информатики, “Сааб” и “Вольво” – автомашины. Поэтому и “столь часто используемый термин “европейская индустрия вооружений” не должен вводить кого-либо в заблуждение, – отмечал член Комиссии ЕС Э. Ликканен. – Правильнее было бы говорить о “комплексе европейских отраслей промышленности, связанных с обороной”, так как большинство их компаний вовлечены одновременно и в военное, и в гражданское производство, в частности, в аэронавтике, космической индустрии и в электронике” [24].
В-третьих, ВПК ЕС в весьма значительной степени остаётся огосударствленным. Многие его предприятия являются либо казёнными, либо принадлежат государству на паях, причём подчас с удержанием за ними “золотой акции”, и в наименьшей степени были затронуты приватизацией. Например, в руках французского правительства находятся 97,224% акций крупнейшей авиамоторостроительной фирмы “СНЭКМА”, 33,4% акций “Талис”, 15% – “ЕАДС”. Высока доля государства в компаниях “Техспейс” (Бельгия), “Патрия” (Финляндия), “Хелленик” (Греция). Государство же покрывает в ЕС 45% расходов на НИОКР (США – 33%, Япония – 26%) [25].
Вместе с тем власти в странах ЕС пока ещё не могут обеспечить своему ВПК необходимого объёма госзакупок. На их вещественные элементы приходится всего лишь 30 млрд. долл. в год, тогда как военные подрядчики мечтают о 160 млрд. [26]. И потому главной отдушиной в сбыте очень часто оказывается не внутренний рынок ЕС, а экспорт. В частности, в 2003 году государство закупило всего 28% продукции ВПК ЕС, тогда как 53,1% её объёмов ушло за рубеж [27], что, конечно же, не обеспечивает военной индустрии Евросоюза необходимой стабильности и предсказуемости операций. Не меняет здесь дела и расширение ЕС, ибо страны ЦВЕ и Балтии (верные принципу, что защищать их всегда должен кто-то другой) добавляют к объёму этих закупок всего 4 млрд. евро [28], да при этом ещё норовят закупать на субсидии ЕС американскую военную технику.
Определяющей остаётся и национальная разобщённость закупок и дубляж в разработке систем вооружений. Например, бронетранспортёры производятся здесь по 23 различным спецификациям. “В сравнении с США узким местом в ЕС остаётся военный спрос, – подчёркивал видный германский эксперт по этой проблеме К. фон Вогау. – Если в Америке налицо в основном один покупатель, то есть Пентагон, то в ЕС, наоборот, на рынке покупателями выступают 25 национальных военных ведомств, различающихся и по их возможностям, и по потребностям” [29].
Наконец, уступая по мощи военным подрядчикам США, и сами компании ЕС способны пока обеспечить своим клиентам лишь “узкозахватное” предложение, как по тематике, так и по географии производства. Обычно это концентрация сил на отдельных, прорывных проектах (“Аэробус”, система космической связи и навигации “Галилео”, проекты “Еврофайтер”, “Еврокоптер” и т. д.), а из 500 компаний ЕС, осуществляющих НИОКР, 55% массива исследований приходится всего на 20 фирм, причём тематически они на 67% сосредоточены всего в четырёх секторах науки и техники [30].
Своеобразным зеркалом всех этих особенностей является крупнейший военно-промышленный консорциум ЕС “ЕАДС”. Созданный в 2000 году, он имеет оборот в 30 млрд. евро, 100 тыс. занятых работников, 70 предприятий и 35 филиалов за рубежом. Его владельцами выступают германский “Даймлер-Крайслер” (30% акций), французский “Лагардер”(15%) и правительство Франции (15%), испанская “СЕПИ” и индивидуальные акционеры. “ЕАДС” состоит из отделений “Эрбас”, военно-транспортной авиации, аэронавтики, космоса, систем обороны и безопасности. Под управлением двух штаб-квартир в Париже (стратегия, маркетинг, правовое обеспечение) и в Мюнхене (финансы, коммуникации) он производит вертолёты “НХ-90” и “Тайгер”, самолёт ВМС “Дельфин”, военно-транспортные самолёты “С-295” и “СН-235”, радары, телекоммуникационное оборудование, занимает второе место в мире по выпуску управляемых ракет, работает на перспективу над истребителем “Еврофайтер”, вертолётом “Еврокоптер”, военно-транспортным самолётом “А400М” (с уже имеющимся портфелем заказов в 180 машин), поставляет компоненты самолётов “АВАКС” и “Ф-4”, входит, вместе с “Талис”, “Инморсат”, “Алкатель”, “Финмекканика” и испанскими “Аена” и “Испансат” в консорциум по управлению “Галилео”. Одновременно он же производит весь модельный ряд “аэробусов” (на авиасалоне в Ле-Бурже в июне 2005 года “ЕАДС” согласовал заказы еще на 280 своих машин против 146 у “Боинга”), оборудование для транспорта, связи, информатики и т.д. [31].
Суммируя, можно согласиться с французской “Франс суар” в том, что “если европейская оборона остаётся пока мечтой, то европейская оборонная промышленность – это уже ощутимая реальность”[32].
Одновременно внутри ВПК ЕС происходят и важные внутренние изменения на структурном и корпоративном уровне, которые генерируют уже и общезначимый опыт.
Перестройка, причём на деле [*]
Несмотря на все традиции национального протекционизма в этой “чувствительной” отрасли, к концу 1990-х годов стало очевидно, что, как признавала Комиссия ЕС, “выживание индустриальной базы европейской обороны, способной стать основой общей внешней и оборонной политики Евросоюза, будет зависеть от успеха в консолидации этой базы, как на национальном, так и на транснациональном уровне” [33].
Этого требовали как масштабы поставленных ЕС перед собою задач, так и давление внешней конкуренции, и потому сначала в масштабе отдельных стран, а затем и на евросоюзном уровне в оборонной промышленности блока начался лавинообразный процесс поглощений, слияний, реорганизаций, создания филиалов за рубежом, а также специализации и технологической кооперации.
В итоге в ВПК Франции доминируют ныне всего два концерна (“Талис” и “СНЭКМА”), Швеции – два (“Сааб” и “Вольво”), а в Великобритании (“БАЕ”), Италии (“Финмекканика”) и Испании (“КАСА”) – всего по одному. Независимые предприятия с самостоятельным профилем (например, “Рати”, “Матра”, “Тюрбомека” – Франция, “Либхерр аэроспейс”, “Кнопп” – Германия, “Сторк” – Нидерланды) функционируют здесь уже скорее как исключения, а вне зоны поглощений и слияний остаются в основном мелкие и средние предприятия, которые крупным корпорациям выгоднее держать на статусе сменных субпоставщиков, перелагая на них, таким образом, риски адаптации к быстро сменяющимся требованиям рынка и техпрогресса.
С начала нашего века такие процессы выплеснулись на уровень ЕС, в основном ввиду удорожания систем вооружений и сокращения их числа. Начало сказываться и сознательное поощрение этих процессов через бюджетные расходы Евросоюза. Так, “Роллс-Ройс” приобрела 46,8% акций испанской “Индустриа де турбопропульсорес”, “Дассо” – 52,9% акций бельгийской “Сабка”, на продажу выставлены 51% портфеля “Чешке телеком”, 55% “Тюрк телеком” и т. д. Кроме “ЕАДС” в военном судостроении рождается общий для ЕС концерн типа “Эрбас” в составе германских “Тиссен-Крупп” и “ГДВ” и французских “Талис” и “Дирексьон де конструксьон наваль”. Итальянский производитель вертолётов “Коала и Мангуста” фактически перешёл под контроль нидерландской “Аугуста Вестланд”. Наконец, вместо четырёх тендерных консорциумов, боровшихся за право эксплуатации “Галилео”, в 2004 году осталось два, а в июне 2005 года Комиссией ЕС им было рекомендовано слиться в один и представить единое предложение.
О том, сколь широкие и разносторонние формы может приобретать переплетение капиталов в современной оборонной промышленности Европы, свидетельствует пример концерна “Арианспейс”, созданного для производства и запуска носителей “Ариан”, совладельцами которого выступают 18 французских, 4 германских, 3 итальянских, 3 английских, 3 бельгийских инвестора, а также акционеры Дании, Ирландии, Нидерландов, Швеции, а вне ЕС – Норвегии и Швейцарии. При этом фирмы обычно стремятся к постоянной оптимизации набора военных производств, и потому концентрация капитала сопровождается выбросом на сторону и обратной продажей активов, ставших непрофильными или переставшими представлять интерес. Например, тот же “БАЕ” продал в США свою лабораторию “Флайт симулейшн”, 54% активов в Канаде, половину акций “ЛХ Системз”, а “Талису” – 49,9% акций “Томпсон-Маркони”. В свою очередь, “Талис” также решил освободиться от компаний “Круазетт” и “Шнейдер электроникс”. Другими словами, ВПК ЕС производит ныне именно вооружения, а не сковородки, чтобы выжить.
В рамках создаваемых объединений отдельные производства выделяются в специализированные подразделения, оформляются как филиалы, либо наконец передаются в целевые консорциумы для реализации крупных межфирменных проектов. Так, у “Дассо” свои производства имеет каждый из модельного ряда производимых ею истребителей (“Альфа-Джет”, “Мираж 2000”, “Атлантик”, “Рафаэль” и “Фалькон” моделей “50ЕХ”, “2000”, “2000ЕХ”, “900 С”, “900 ЕХ” и “7Х”). “Финмекканика” имеет отделения по авиакосмическому оборудованию, системам обороны, аппаратуре контроля воздушного движения, энергомашиностроению, автоматизации, желдороборудованию, судостроению (после слияния с фирмой “Ансальдо”) и т. д. Особняком функционирует в её составе “Оффисина Галилео”, специально созданная для участия в торгах на право эксплуатации одноимённой системы космической связи и навигации. На аналогичных основах работают австрийский холдинг “Бомбардье” и датский “Аэроспейс”.
Филиалы крупнейших оборонных подрядчиков ЕС являются либо специализированными технологическими ответвлениями компании, либо представляют её интересы за рубежом. При этом предпочтение отдается ввиду специфики отрасли филиалам со 100-процентной собственностью и контролем (только у “Сааб” таких насчитывается 13), но существуют и другие их виды. Так, у “Талис” во Франции и за рубежом имеются 27 стопроцентных филиалов в сфере информатики и услуг, 17 – в собственно оборонной промышленности, шесть – в авиакосмической, а число филиалов мажоритарного и миноритарного владения в этих сферах составляет 3 и 8, 2 и 4, 5 и 1 соответственно. “Роллс-Ройс” имеет 13 стопроцентных филиалов и 3 совместные компании в Великобритании, 40 различных филиалов в ЕС и ещё 27 за его пределами. Той же практики придерживаются и менее крупные фирмы, и, например, у британской “Маккетни” функционируют 16 филиалов и смешанных компаний в Великобритании, 12 в других странах ЕС, 23 – в Австралии и 1 – в Новой Зеландии.
Однако, наибольший интерес представляют целевые консорциумы (не обязательно на акционерной, но и на договорной основе), создаваемые под отдельные проекты и состоящие не только из дружественных, но и из конкурирующих фирм, и при переходе с прежней национальной к общеинтеграционной базе будущее останется, видимо, именно за ними.
Например, консорциум “Панвиа” для производства многоцелевого самолёта “Торнадо” принадлежит на 42,5% “Бритиш аэроспейс” и “ЕАДС” и на 15% – “Аления”. “Еврокоптер” (крупнейший производитель вертолётов в мире с оборотом в 2 млрд. евро и 10 тыс. занятых) был создан еще в 1991 году “МВВ” (Германия) и “Аэроспатиаль” (Франция), а ныне принадлежит на 70% “ЕАДС” и 30% – “Даймлер – Крайслер аэроспейс”, а его сеть формируют предприятия “Еврокоптер Дойтчланд”, “Еврокоптер Тайгер”, фирмы под мажоритарным контролем в Канаде (“НХ Индастриз”), США (“ЕАК”, “ЕДВ”, “Хелибра”), Испании (“ХЕСА”), Бельгии (“ЕИБ”), Японии (“ЕСН”), Сингапуре (“Самааэро”), на Филиппинах (“ЕС Филипинс”) и миноритарным – в Канаде, Великобритании, ЮАР, Мексике, Малайзии и Австрии.
Наряду с акционерной формой, межфирменное сотрудничество в ВПК ЕС часто приобретает форму технологической кооперации. Более того, абсолютное большинство видов и систем вооружений производится уже не какой-то одной фирмой или страной, а именно таким образом. Например, “Сааб” и “Бритиш аэроспейс” совместно производят боевые машины пехоты, “Сааб” оснащает своей электроникой пушки “Бофорс”. Для “аэробуса” крылья производятся в Великобритании, фюзеляж – в Германии, кабина пилотов – во Франции, рулевое управление – в Испании, не считая субпоставок из других стран (включая Россию). Военно-транспортный самолёт “А400М” будет собираться из компонентов, производимых в ФРГ, Франции, Испании, Италии, Великобритании, Бельгии, Турции и Португалии и т. д.
Существуют и фирмы с устоявшейся репутацией поставщиков отдельных специализированных компонентов сразу по многим адресам. Итальянская “Аэромаччи” поставляет таким образом части авиадвигателей и фюзеляжи для малых самолётов, “Аэромет” (Великобритания) – титановые детали, “Данчестер” (Великобритания) – сплавы, “Алвис” (Швеция) – трансмиссии, “Барко” (Бельгия) – уплотнители и т. д.
Рождаются и более продвинутые технологические схемы типа разделения производственных программ, причём даже между фирмами-конкурентами. Так, “Алкатель” и “Финмекканика” вложились в пропорции 67:33 в свои филиалы “Алкатель спейс” и “Аления спацио”, разделив между ними производство бортового оборудования спутников. Второй их проект (уже в обратной пропорции 33:67) предусматривает аналогичное разделение в сфере телекоммуникаций между филиалами “Алкатель спейс” и “Телеспацио”. Возможно, сюда же будет подключена фирма “Астриум”, входящая в “ЕАДС”.
Небезынтересно, наконец, и то, кто же реально владеет ВПК ЕС. До сих пор в семейной собственности остаются, например, “Хемптон” (Великобритания), “Сетэр” (Дания, семья Комум). По сути, семейной является “Дассо” (60,29% семья Дассо и 6,7% семья Эдельштейн). Многие заводы полностью или частично остаются казёнными, в других крупные пакеты акций принадлежат центральным (“Талис”, “ЕАДС”, “Консберг” – Швеция) или региональным властям (“Техноспейс”, Бельгия, где 30% акций держит правительство Валлонии).
В редких случаях часть акций передаётся служащим (“Талис” – 2,5%, “Дассо” – 0,41%). Наконец, налицо и рассеянные, мелкие акционеры, в том числе у тех фирм, акции которых котируются на бирже (“ЕАДС” – 30%, “Талис” – 31,8%, “Дассо” – 4,31%).
По мере набора сил самофинансирование в ВПК стало широко дополняться привлечением внешних средств. Сюда пошли сначала банки, а затем и такие осторожные инвесторы, как страховые и инвестиционные компании и пенсионные фонды, обязанные по закону вкладываться только в первоклассные ценные бумаги. Кроме кредитования, речь здесь идёт и о собственности, причём сами фирмы при этом приобретают форму закрытых акционерных обществ (“РВЕ”, “Испана-Сюиза”, Испания, “Лабинель” и “Сожерма”, Франция, “Шорт бразерс”, Великобритания и др.).
Конкретно, “Аэромаччи” контролируется банками “Юникредито италиано”, “Банка национале дель лаворо”, “Сан-Пауло”, “Банка ди Рома”, фирма “Брифекс” (Великобритания) – на 85% банком “Ройял бэнк оф Скотланд”. Свои акционерные портфели в “Финмекканика” имеют банки “Сан-Пауло”, “Банка национале дель лаворо”, и “Юникредито италиано”, в “Даймлер – Крайслер” – “Дойче банк”, в датской “Сетэр” – “Амагенбанкен” и т. д. Особую активность в данной сфере проявляет банк “Натекс”, владеющий акционерными портфелями многих военно-промышленных, в том числе конкурирующих фирм.
Подчас для обеспечения своих интересов банкам достаточно ведения счетов предприятий и их краткосрочного кредитования под оборотные средства. Поэтому крупные фирмы ВПК работают обычно с весьма узким кругом банков на постоянной основе. Так, “Талис” обслуживается только в “Париба”, “Рейнметалл” – только в “Дрезднер банк”, “ЕАДС” – в “Натексис” и “Париба”, “СНЭКМА” – в “Креди Лионэ”, “Париба” и “Сосьете Женераль”. Бывает, что при слияниях и поглощениях фирмы приводят свои прежние банки с собой и потому, например, “БАЕ” работает сразу со всей большой четвёркой английских банков. К диверсификации банков приходится подчас переходить и при заграничных операциях, прибегая к обслуживанию в местных финансовых институтах. Так, “Брифакс” в Великобритании работает с той же большой четвёркой, а за рубежом – с “Креди Лионэ”, “Байрише банк”, “Банк ди Наполи”, а “Панавиа” – с “Байрише банк”, “Ллойдс” и “Кредито италиано”.
Вместе с тем банки по масштабам контроля над ВПК уже обгоняют различные инвестиционные фонды, специализирующиеся на долгосрочных вложениях, особенно в Великобритании, Нидерландах, Германии, Дании и Швеции. Например, 12% акций “Роллс-Ройс” держит фонд “Франклин рисорсез”, 26% акций “МАН” – “Регинефервальтунг” (ФРГ), 35,7% голландской “Сторк” – “Хал холдинг”, 66% “Рейнметалл” – “Решлингиндустриз”, 8,73% “Сааб” – “Валленберг”. “Фас индустриз” (Дания) на 46% принадлежит фонду “Потагус”, 14% – фонду “АТД” и 5% – “РФА”. Особенно активны в этой области фонды “Фрамлингтон”, “Франклин”, “СТСЛ Перпетиаль”, “Британник ассетс”, “Валленберг” и др.
Среди пенсионных фондов с ВПК начали работать Национальный страховой фонд Нидерландов и “Фиделити фонд”, вложившиеся в местную “Конгсберг”, “Импириэл груп” (Великобритания, инвестиции в местную “Гарднер”). С ними соседствуют страховые компании (также обязанные весьма селективно подходить к инвестициям) “Пруденшл”, “Стандард лайф иншуренс”, “МААФ Ассюранс”, и, например, военный поставщик фирма “Шрейкер” (Нидерланды) принадлежит на 35,7% “Хал холдинг” и на 36% – “НРМ Капитал”.
В целом эта сложившаяся система удовлетворяет современные потребности ВПК ЕС в текущем и долгосрочном финансировании и одновременно свидетельствует о доверии к нему европейской (и международной) кредитно-финансовой сферы.
[*] Если не оговорено иное, фактологической базой данного параграфа является шеститомник “Major Companies of Europe” и информсайты упоминаемых компаний и их союзов.
ВПК и “еврократы”
Становление ВПК ЕС с самого начала пользовалось разносторонней поддержкой Евросоюза, но и этот альянс складывался весьма специфично. Военно-политическое измерение ЕС начало формироваться значительно позднее экономического. Поощряемая сверху реструктуризация оборонной промышленности зачастую наталкивается на препятствия в самом праве и механизмах блока. У него нет пока и своей официально одобренной военно-промышленной политики, и проколы в ратификации Конституционного акта Евросоюза лишь откладывают её разработку, лишая отправной точки. Поэтому, по крайней мере пока, в отличие от известных национальных моделей в ЕС “правительства не играют привычную им указующую роль, – отмечал директор Европейского центра стратегических и международных исследований П. Чао, – а компании становятся в гораздо большей степени ориентированными на интересы своих акционеров” [34].
Так, в части политики, при всех ссылках на “европейскую оборонную самобытность”, оборона ЕС на практике продолжает строиться хотя и как особая, но всё же составляющая часть НАТО. “По крайней мере на следующее десятилетие, – констатировал вице-президент “ЕАДС” Х. Бюлль, – немыслимо даже предположить, что ЕС сумеет успешно сделать что-то самостоятельно при крупных конфликтных ситуациях без обращения через НАТО к военным ресурсам Северной Америки” [35]. Сначала к НАТО и уже потом к ЕС демонстрируют свою лояльность Великобритания и многие страны ЦВЕ и Балтии. К тому же, экономически “Евросоюз как потребитель военной продукции, – признаёт постоянный представитель Великобритании при НАТО П. Риккетс, – остаётся фрагментированным национальными перегородками. Это создаёт нестыковки в динамике спроса, а, следовательно, и проблемы для поставщиков” [36]. “Правительства здесь, – продолжает эту мысль П. Чао, – не покупают достаточно для того, чтобы поддержать спрос, а комплекс не может без этого существовать” [37].
Поэтому ВПК ЕС как бы разрывается между стремлением обслуживать собственный рынок вооружений и необходимостью внешней экспансии. Но мировой военный рынок ныне концентрируется прежде всего вокруг США, где военные госзакупки составляют 2/3 их мирового объёма и превышают такие же закупки в ЕС в 2,6 раза. Соответственно, по информации американского журнала “Ньюсуик”, компании ЕС уже сейчас участвуют в создании американского противолодочного самолёта “Р-3”, параллельно с работой над “Еврофайтером” вложили 4,5 млрд. долл. в разработку его американского конкурента “Ф-35”, входят в трансатлантические альянсы по производству средств навигации, наведения, телекоммуникаций и даже по работе над системой противоракетной обороны США [38]. Крупнейшие военные подрядчики сторон имеют до 200 филиалов на территориях друг друга.
Такой ход событий устраивает власти США, заинтересованные в своей центростремительной, гравитационной роли в географии военных заказов. Поэтому ослаблены ограничения на ввоз в США западноевропейских компонентов вооружений, отказано в поддержке проекту истребителя “Раптор”, который ВВС США планировали сделать чисто американским и т. д.
Но для Евросоюза, как отдаёт себе в этом отчёт Комиссия ЕС, такой расклад сил таит угрозу, что “европейская промышленность будет низведена до статуса субпоставщика ведущих американских подрядчиков, тогда как важнейшие оборонные ноу-хау по-прежнему оставались бы в их руках” [39] с неизбежными при этом политическими последствиями. Поэтому, даже не имея официально утверждённой оборонно-промышленной политики, Брюссель не сидит сложа руки и активизирует взаимодействие с местным ВПК, по крайней мере, по следующим основным направлениям:
– “европеизация” оборонных заказов с переходом за национальные рамки к проектам общеевросоюзовского значения при возрастании в их финансировании доли бюджета ЕС и координации военно-технической политики через специально созданное Европейское оборонное агентство (ЕОА). “Правительствам придётся смириться, – отмечают эксперты Комиссии ЕС, – с утерей части своих военно-промышленных активов, больше закупать у фирм других стран Евросоюза, разрешать смену и интернационализацию собственности отечественных военных подрядчиков… и если этого не сделать, основная часть национальных рынков вооружений Европы останется в распоряжении поставщиков из США” [40]. В связи с этим вынашиваются планы расширения оборонных закупок до 140 млрд. евро в год, активно идёт стандартизация вооружений и условий госзакупок, облегчены оборот компонентов вооружений внутри ЕС и правила контроля над экспортом. В июне 2005 года, например, Европейское оборонное агентство впервые проявило себя практически, вынеся рекомендации по стандартизации производства упоминавшихся боевых машин пехоты;
активная поддержка своего ВПК через госпомощь, особенно в сфере НИОКР, где отставание ЕС от конкурентов наиболее заметно. Так, французский концерн информатики и связи “Бюлль” получил в виде такой господдержки около 500 млн. евро, проект “аэробус А-380” – около миллиарда (что уже послужило причиной жалобы США в ВТО на нарушение конкуренции в авиапромышленности). Будут, очевидно (несмотря на все дебаты по бюджету ЕС), удвоены ассигнования на военно-космические НИОКР по 7-й Рамочной программе ЕС и военно-промышленная тематика уже включена в число её приоритетов, а сами субсидии в отличие от прошлого будут выдаваться не только на исследования, но и на инженерное освоение и демонстрации их результатов;
множатся механизмы (пусть для начала и не всегда эффективные) для координации военной и военно-промышленной деятельности ЕС. Кроме уже упомянутого ЕОА здесь уже работают Комитет ЕС по внешней политике и политике безопасности, Военный комитет ЕС, Комитет начальников штабов и т. д. Более того, в данной сфере разрешена разноскоростная интеграция заинтересованных стран, и они могут создавать в её рамках свои субрегиональные механизмы с избирательным членством. Например, ещё с 2000 года действует Рамочное соглашение по мерам, способствующим реорганизации европейской оборонной промышленности (Франция, Германия, Италия, Испания, Швеция и Великобритания). Предтечей ЕОА с 1993 года были Западноевропейская группа по вооружениям, Западноевропейская организация по вооружениям (все страны ЕС, состоящие в НАТО) и Совместная организация по сотрудничеству в производстве вооружений (Франция, Германия, Италия, Великобритания, Бельгия, Испания, Нидерланды).
Контуры военно-промышленной политики ЕС, как показывает анализ имеющейся информации, будут иметь, по крайней мере, три особенности. Во-первых, Евросоюз не ставит своей целью выход на уровень оборонных расходов или оборонных госзакупок США (что считается невозможным), а предпочитает концентрацию сил и средств лишь на отдельных, прорывных участках военно-технического прогресса (“Галилео”, “Еврокоптер” и т. д.). Во-вторых, адекватное внимание предполагается уделять и переливу создаваемых военных технологий в гражданскую промышленность – как для расширения рынков для оборонных компаний-подрядчиков, так и для повышения конкурентоспособности экономики ЕС в целом. “Призыв к увеличению военных бюджетных расходов как таковых и просто по причине того, что ЕС должен конкурировать здесь с США, – это не вариант и не панацея, – подчеркивал директор Западноевропейской организации по вооружениям Х. Дэвис. – Задачей европейцев должно быть, наоборот, максимально рациональное использование имеющихся средств для военных НИОКР и наших технологических активов при наиболее полном использовании возможностей сотрудничества в удовлетворении общих и согласованных военных потребностей” [41]. В свою очередь, граждане ЕС, как выразился член КЕС Г.Ферхойген, “должны иметь свои выгоды от того, что нас тянет к звёздам” [42]. В частности, если ЕАДС в перспективе рассчитывает увеличить свои доходы на 40% от реализации проекта “А400М”, то пока 2/3 прибылей ему даёт “аэробус” [43]. Наконец, в-третьих, безусловный приоритет будет отдаваться международным (общеевросоюзовским) проектам, даже в ущерб национальным.
Конечно же, эти благие намерения зачастую расходятся с делом. В частности, никто не отменял ст. 296 Договора о создании ЕС, которая разрешает странам-членам поступать в сферах обороны и безопасности по-своему и в своих узконациональных интересах. Не отменяет этого и Конституционный акт ЕС. В итоге под наднациональное управление и координацию подпадают пока лишь 5% общих расходов на военные НИОКР и персонала армий стран-членов. Запущенный в 2003 году телекоммуникационный спутник “Сиракуз-3” оставался целиком французским, два спутника “скайнет” – британскими, еще один – чисто испанским и т. д. [44]. Правовое поле деятельности ВПК остаётся забюрокраченным, возлагая на подрядчиков необоснованное бремя расходов времени и средств, ибо около 900 правовых актов ЕС, прямо затрагивающих бизнес, при принятии не прошли необходимой экспертизы их последствий для бизнеса. Даже член КЕС Г. Ферхойген признавал, что подчас Брюссель превращается в “бюрократического монстра, заваливающего промышленность лавиной дорогостоящих в применении правил, которые буквально стирают предприятия с лица земли” [45]. Сохраняется ряд ограничений на поставки вооружений и распространение оборонных технологий даже внутри ЕС.
Однако в целом ВПК и компетентные органы ЕС всё более начинают работать в системе диалога, при сохранении обычаев “работы на казну”, что начинает давать свои результаты.
С позиций интересов России
Разумеется, возникновение ещё одного ВПК и, в потенции, военной структуры ЕС у наших западных границ требует самого тщательного отслеживания ситуации, а если это необходимо, и адекватных действий. Однако вот уже 60 лет? как европейские державы (кроме неспровоцированной агрессии против Сербии) не используют друг против друга силу, межстрановая конкуренция принимает иные формы, а вопросы обеспечения безопасности приобретают общеевропейские измерения, в том числе перед лицом общих вызовов. Поэтому, оставляя чисто военные вопросы анализируемой темы экспертам, хотелось бы обратить внимание на ряд аспектов, связанных со становлением европейского ВПК, в формате не противостояния, а разумного сотрудничества с учётом наших национальных интересов.
Определённая почва для такого сотрудничества создаётся тем, что сама концепция “европейской оборонной самобытности” в её параметрах, задуманных в Брюсселе, не может быть обеспечена ЕС с опорой только на собственные силы. Равным образом, она, как это было показано выше, реалистична лишь в ключе сочетания развития в Европе оборонной и гражданской промышленности. С учётом этого, Среднесрочная стратегия России по развитию взаимоотношений с ЕС до 2010 года признаёт в принципиальном порядке возможность взаимодействия наших военно-промышленных структур, например в форме военно-технического сотрудничества. Российская спецтехника демонстрируется на европейских выставках, состоит на вооружении ряда стран НАТО. Эти возможности признаются и в Брюсселе, и, например, система “Галилео” частично опирается на нашу аналогичную систему “Глонасс”, и ракеты-носители “Союз”, которые рассматриваются даже как подстраховочные на случай запоздания с доведением в Европейском космическом агентстве собственной ракеты “Ариан-5” [46]. Достаточно примеров взаимодействия отечественных предприятий с перечисленными выше концернами (включая “ЕАДС”) на негосударственном уровне.
Однако в этой сфере пока остаются две проблемы.
Во-первых, столь потенциально важный процесс не получает пока необходимой политической подпитки с обеих сторон. ЕС явно запаздывает с разъяснением “российского угла” своей “самобытности”, ЕОА пока не спешит завязывать конструктивные контакты с нашей страной. Вряд ли можно поздравить и саму российскую сторону применительно к анализируемой тематике с содержанием недавно утверждённых “дорожных карт” создания “общих пространств” с ЕС. Из них неясно, как мы собираемся участвовать в 7-й Рамочной программе ЕС по поощрению НИОКР, в создающемся “общем европейском исследовательском пространстве” (а сама “карта” в данной области скорее способна поощрить утечку умов из России; ряд экспертов говорит, например, что именно у нас первоначально родилась часть идей, воплощённых позднее в
“А-380”). Тема космоса в них сведена лишь к носителям, хотя главные доходы от его освоения лежат в сфере бортового оборудования и продажи космических услуг. Вопросы промышленного взаимодействия с европейской оборонной самобытностью опущены здесь вовсе, что равносильно отказу от нашего присутствия на данном рынке ЕС и является шагом назад по сравнению с упоминавшейся выше стратегией, которую, кстати, никто не отменял. В целом же наука и оборона России и ЕС как бы обрекаются этими “картами” на своё дальнейшее раздельное существование. Похоже, что данные разделы этих документов готовились в кабинетной спешке и без консультаций с промышленностью, которая стихийно опережает дипломатию.
Во-вторых, чтобы стать успешным партнёром ВПК ЕС, наш отечественный оборонный комплекс тоже, видимо, должен пройти свой процесс концентрации и специализации (пока торпедируемый амбициями конкурирующих КБ и предприятий). Он должен получить возможность опираться на развёрнутую господдержку (ибо и сотрудничество, и конкуренция на рынке вооружений без неё невозможны), на объёмный военный госзаказ, ибо иностранные покупатели с опаской подходят к покупкам техники, отсутствующей на вооружении армии и флота самой страны-производителя. Малопродуктивно, по-видимому, предлагать странам НАТО и ЕС сразу готовые образцы крупной военной техники (как это было сделано на торгах по самолету “А400М”). Начинать такое взаимодействие при существующем уровне доверия лучше с обмена компонентами, узлами, модулями, то есть с субпоставок продукции (как это собирается делать КБ Сухого при конструировании своего первого гражданского самолёта), модернизации тех систем, которые уже сейчас состоят на вооружении стран расширившегося ЕС. Наконец, своими на рынке Евросоюза, и в особенности, при госзакупках, наши предприятия станут лишь при членстве в ведущих военно-промышленных консорциумах ЕС.
Если же всего этого не случится, то очень жаль, ибо оборонное сотрудничество между странами означает самую высокую степень доверия между ними и способно, в том числе в Европе, обеспечивать нашу взаимную безопасность не хуже, чем иные международные договоры.
Примечания
[1] K.von Wogau (Ed.), The Path to European Defense. Amsterdam, 2003. P.163.
[2] Ibid. P.229.
[3] Ibid. P.36.
[4] Doc.COM(2003)113, 11.03.2003.
[5] OECD.Science,Technology and Industry Scoreboard, Paris,2003, p.8;“Europe”, 19.02.2005.
[6] “Le Monde”,13.04.2005.
[7] “EurActiv”, 11.12.2004.
[8] “Europe informatique”, 15.02 2005. P. 1,3.
[9] “Financial Times”, 17.03.2005.
[10] “Financial Times”, 17.03.2005.
[11] ASD., Op.cit.
[12] “EuroActiv”, 27.09.2004.
[13] OECD.Space, 2030, Paris,2004. P.191.
[14] “France Soir”, 13.04.2005.
[15] ASD., Op.cit.
[16] Ibidem.
[17] Ibidem.
[18] Doc. COM(20003)113. P.5.
[19] K. von Wogau., Op.cit. P.279.
[20] “EurActiv”, 22.05.2005.
[21] “Major Companies of Europe”, London, 2003, Vol.1, pp. 372,533,632,653, Vol.6. P.35.
[22] www.eito-com/index-eito.ntml.
[23] “Major Companies…”, Vol. 1. P.856,857.
[24] ASD., Op.cit; K.von Wogau. Op.cit. P.48.
[25] “EurActiv”, 28.02.2005.
[26] Doc. COM(2003)113. P.5.
[27] ASD., Op.cit.
[28] “EurActiv”, 27.09.2004.
[29] K. von Wogau, Op.cit. P.23.
[30] “EurActiv”, 28.02.2005.
[31] www.eads.net; “Metro”, 20.06.2005.
[32] “France Soir”, 13.04.2005.
[33] Doc.COM(2003)113. P.6.
[34] “EurActiv”, 22.01.2005.
[35] K. von Wogau, Op.cit. P.278.
[36] “EurActiv”, 22.01.2005.
[37] Ibidem.
[38] “Newsweek”, 24.01.2005. P.40,41.
[39] Ibid. P.18.
[40] “Europe informatique”, 15.01.2005. P.iv.1.
[41] K. von Wogau, Op. cit. P. 272.
[42] “EurActiv”, 15.02.2005.
[43] K. von Wogau, Op.cit. P.234.
[44] “France Soir”, 13.04.2005.
[45] “Daily Telegraph”, 17.03.2005.
[46] www.esa.int; “Europe”, 11.02.2005; 1.03.2005.
Читайте также на нашем сайте: