Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Первая мировая война и трансформация мышления академического сообщества США. Часть I

Версия для печати

Специально для портала «Перспективы»

Владимир Романов

Первая мировая война и трансформация мышления академического сообщества США. Часть I


Романов Владимир Викторович – профессор Тамбовского государственного университета (ТГУ) имени Г.Р. Державина, доктор исторических наук.


Первая мировая война и трансформация мышления академического сообщества США. Часть I

Американским интеллектуалам в годы Первой мировой войны пришлось осваивать новый формат глобального мышления. Соединенные Штаты нуждались в основательном научном сопровождении внешнеполитического курса президента Вудро Вильсона, заявившего о стремлении «сделать мир безопасным для демократии». Став первым в истории США президентом, пришедшим в Белый дом с профессорской кафедры, Вильсон предпринял успешную попытку приобщить академическое сообщество к процессу принятия решений.

I. От нейтралитета к участию в послевоенном мироустройстве

Первая мировая война стала одним из переломных этапов исторического развития цивилизации. Под ее влиянием изменились не только глобальная политическая и социально-экономическая конфигурация, но и интеллектуальный ландшафт большинства стран. Отметим, например, появление принципиально новых подходов к оценкам перспектив международного сотрудничества. Импульс войны нашел отражение в новых научных дисциплинах и институциональных представлениях. Мировой конфликт нанес серьезный ущерб гуманистической концепции мышления XIX в. и поставил под сомнение положение мыслителя в обществе [Первая мировая война и судьбы… c. 638; The Intellectual…p. 4]. Да и у самих интеллектуалов (особенно в западных странах), формирующих и высказывающих те или иные суждения, наметился крен в так называемый постмодерн. Это проявилось в утрате традиционных теоретических, моральных и политических ориентиров. Очень скоро постмодерн, по точному замечанию А.В. Дьякова, «превратится в девиз интеллектуалов, обнаруживших, что больше нет ни ориентиров, ни авторитетов, а значит, нет и ответственности». Логическим завершением данного тренда стало широкое распространение убеждения, что интеллектуалы и не должны формулировать никаких принципов, их «обязанность состоит в подрыве всех и всяческих принципов» [Дьяков].

Американским интеллектуалам под воздействием Первой мировой войны пришлось осваивать еще и новый формат глобального мышления. Соединенные Штаты, стремительно ворвавшиеся в круг великих держав, нуждались в основательном научном сопровождении внешнеполитического курса президента Вудро Вильсона, заявившего в апреле 1917 г. о стремлении «сделать мир безопасным для демократии».

Особую роль при реализации данной задачи сыграло академическое сообщество США. Объединявшее в тот период прежде всего преподавателей высших учебных заведений, оно не являлось каким-либо единым и жестко структурированным социальным институтом. Скорее это был конгломерат различных научных и образовательных корпораций, каждая из которых обладала, как правило, собственным интеллектуальным климатом. Тем не менее знакомство даже с отдельными точками зрения, имевшими распространение в этой среде, позволяет выявить определенный вектор умонастроений авторитетного сегмента американского общества.

Обращение к взглядам академической элиты Соединенных Штатов периода Первой мировой войны интересно еще и тем, что взаимоотношения ученых и власти, сложившиеся в ту пору, стали основой для создания в США политико-академического комплекса. Под этим термином понимается довольно устойчивое, хотя и неформальное, объединение ученых и представителей политического истеблишмента страны, в котором первые играли роль «мозгового центра». Окончательное оформление такого комплекса, по мнению В.Ф. Петровского, произошло только к середине ХХ в. [Петровский, с. 8] Однако во время пребывания у власти администрации В. Вильсона уже наметилось существенное сближение ученых и политиков. Став первым в истории США президентом, пришедшим в Белый дом с профессорской кафедры, Вильсон предпринял довольно успешную попытку сделать академическое сообщество постоянным фактором в процессе принятия различных решений. Чаще всего ученые выступали в те годы в роли официальных или неофициальных экспертов по отдельным вопросам внешней политики США.

Показательно, что до начала мировой войны среди интеллектуалов было широко распространено ожидание, что администрация сумеет обновить некоторые базовые принципы американской внешней политики, дополнив их рядом идеалистических компонентов. Так, профессор Висконсинского университета Пол Рейнш, которого В. Вильсон назначил послом в Китай, всегда выступал как убежденный сторонник доктрины «открытых дверей». Однако, беседуя с президентом накануне своего отбытия в Пекин, П. Рейнш делал акцент не столько на экономическом аспекте аме­риканской политики, сколько на ее образовательном и культурном наполнении. Самое серьезное внимание, по его мнению, следовало уделять поддержке политических преобразований в Китае по «западным образцам» [Reinsch, p. 217–219]. Такая же точка зрения была высказана и профессором Стэндфордского университета Дэвидом Джордоном, который в письме к Вильсону призвал его отказаться от традиций «дипломатии доллара». Эта политика, как указывал ученый, является «наиболее опасным наследием прошлой администрации» [D.S. Jordon to WW].

Профессор истории Кларкского университета (штат Массачу­сетс) Джордж Блейксли на страницах The North American Review (де­кабрь 1913 г.) затронул вопрос о необходимости модернизации доктрины Монро. По его мнению, в старом понимании эта доктрина подразумевала «моральное подчинение» латиноамериканских государств Соединенным Штатам. В частности, он ссылался на точку зрения авторитетных общественных деятелей Чили. Так, редактор одной из ведущих газет страны доктор Перес Санто в беседе с Д. Блейксли прямо заметил: «Мы не хотим никакого отца». В новых условиях, когда госу­дарства Латинской Америки приобрели авторитет на международной арене, их народы, по словам профессора, уже не могли соглашаться с прежним смыслом доктрины Монро. Исходя из этого, Блейксли обращался к необходимости «панамериканизации доктрины на новых принципах». Он предложил заключить межамериканское арбитражное соглашение, кото­рое объединило бы все государства континента для достижения принципиально новой политической цели – стабильных правительств и порядка в регионе. При этом он противопоставил Евро­пу, объединяющуюся для войны, и Америку, которая должна объеди­ниться для мира [The North American Review].

Любопытно и мнение, высказанное на этот счет Джэкобом Г. Голландером, профессором Университета Джонса Гопкинса. Он еще со времен Т. Рузвельта выполнял различные поручения Белого дома в Доминиканской республике. В апреле 1913 г. Д.Г. Голландер направил на имя В. Вильсона меморандум, в котором критиковал подходы предыдущих администраций как к Доминиканской республике, так и к латиноамериканскому региону в целом. Он, в частности, обращал внимание президента на «серьезнейшую опасность» попыток некоторых американских предпринимателей использовать в корыстных целях потенциал дипломатии США. «Сегодняшняя ситуация, как никогда ранее, требует отказаться от такой практики», – резюмировал Голландер [J.H. Hollander to WW].

Мировая война подтолкнула не только американское руководство, но и академическое сообщество к размышлениям о более существенных внешнеполитических проблемах. Поляризация общест­венного мнения США по вопросу об американской стратегии в условиях европейского конфликта не могла не проявиться и в позициях различных ученых.

Уже в августе 1914 г. президент Гарвардского университета Чарльз Элиот изложил В. Вильсону свое мнение в связи с началом войны. В нескольких письмах, отправленных на имя президента, Ч. Элиот совершенно недвусмысленно сформулировал предложение присоединиться к странам Антанты для совместной борьбы против агрессоров: «Возможно ли в настоящее время Соединенным Штатам выступить с предложением о создании наступательного и оборонительного союза между Британской империей, США, Францией, Японией, Италией и Россией для наказания Австро-Венгрии и Германии за те ужасы, которые они творят, путем установления бойкота этих двух стран всем остальным миром – на суше и на море?» Аргументируя свою точку зрения, Элиот отметил, что США не могут оказаться в стороне от европейского конфликта, посколь­ку речь идет о «защите цивилизации от варварства» и об «установле­нии и поддержании в будущем федеративных отношений и мира среди европейских народов». «Неужели ради такой цели и в виду изменившихся условий народ Соединенных Штатов не одобрил бы отказ от заветов Вашингтона о том, что Соединенные Штаты должны стоять в стороне от европейских осложнений?»

Ч. Элиот высказал и свои предварительные соображения относительно основ нового миропорядка, который должен быть установлен после окончания войны. По сути, он указал на целесообразность формирования союза государств, который сумел бы, используя международные войска, в будущем противостоять любым межгосударственным конфликтам. При этом Элиот полагал, что непременным условием урегулирования должен стать «отказ всех европейских участников от всяких стремлений к насильственному расширению своей территории» [Ch. Eliot to WW, Aug. 6]. Точка зрения президента Гарвардского университета, видимо, подтолкнула Белый дом к серьезным размышлениям. Неслучайно эти письма стали предметом специального рассмотрения на заседании кабинета министров. Одна­ко в условиях августа 1914 г. и В. Вильсон, и его ближайшие внешнеполитические советники, опираясь на общественные настроения, высказались за поли­тику нейтралитета [Kuehl, p. 173–174].

Опубликованные документы из архива президента показывают, что такая позиция Белого дома первоначально нашла поддержку у подавляющего большинства представителей академических кругов. Они одобряли не только правительственный курс на нейтралитет, но и действия президента по посредничеству между воюющими группировками. Показа­тельно, например, письмо, направленное президенту деканом школы богословия Чи­кагского университета Шэйлером Мэтьюзом 18 августа 1914 г. Выступая в поддержку политики В. Вильсона, он предлагал предпринять новые энергичные шаги для убеждения мирового сообщества в необходимости всеобщего до­говора, который закрепил бы международные санкции против любого агрессора [S. Mathews to WW].

С самого начала войны в академическом сообществе США нашли достаточно широкое распространение антигерманские настроения. Об этом говорит, например, участие американских ученых в «войне манифестов» [См.: Мировые войны… с. 125–128; Дмитриев, с. 202–210.]. Начало этой войне было положено воззванием «К культурному миру», которое было опубликовано в Германии в сентябре 1914 г. Под ним стояли подписи 93 немецких интеллектуалов, большинство из которых были профессорами различных германских университетов. В воззвании опровергались обвинения по адресу Германии в развязывании войны и в зверствах немецких солдат на оккупированных ими территориях. Одновременно в документе отстаивалась «спасительная ценность» той войны, которую ведут Германия и ее союзники. Опираясь на расовые аргументы, немецкая профессура, например, подчеркивала: «Менее всего имеют право разыгрывать роль защитников европейской цивилизации те, кто заключил союз с русскими и сербами и являют миру позорное зрелище, натравливая монголов и негров на белую расу». Ответы на данное воззвание появились во многих государствах Европы. Резкий отпор немцам был дан и в Соединенных Штатах.

Автором американского меморандума, опубликованного 4 ноября 1914 г., стал Сэмюэль Г. Черч, президент института Карнеги в Питтсбурге [Тексты воззвания… c. 33]. Представляя в некоторой мере все академическое сообщество США, он, конечно, не забыл указать на сохранявшиеся у американцев симпатии к немецкому народу. Тем не менее уже первый тезис Черча показывал, на чьей он стороне. По мнению автора меморандума, европейский конфликт по своей природе являлся войной «между добрыми и злыми силами». А ответственность за начало войны он однозначно возложил на Австро-Венгрию, которую полностью поддерживала и контролировала в каждом шаге Германия. При этом С.Г. Черч особо указал на вину немецких профессоров, которые не только «помогали вселять в умы ваших молодых людей доктрину, что война неизбежна», но и всячески пропагандировали национальную исключительность Германии, «предназначенной поддерживать свое превосходство грубой силой оружия». Завершая свой ответ, Черч высказал важное предположение о судьбе послевоенного мира: «Может быть, по воле Провидения из этой войны родится идея, что благо человечества выше блага отдельных рас, и что правительство, которое не усвоит себе эту идею, должно погибнуть» [Там же, c. 7, 18, 26–27].

Позицию С.Г. Черча поддержали тогда и другие ученые США. Среди них, например, президент Колумбийского университета Н.М. Батлер, известный экономист Т. Веблен и др. [Первая мировая война: Исторический очерк, c. 127].

Позднее антигерманская позиция ряда ученых привела их к размышлениям относительно той роли, которую должны играть Соединенные Штаты в условиях войны. Например, профессор Колумбийского университета Дж. Бир в одной из своих статей, опубликованных журналом The New Republic, настойчиво убеждал соотечественников, что американская «политика эгоистичной отчужденности от событий в Европе означала абсолютное игнорирование той ответственности, которую обязано нести каждое государство перед человечеством». Война, с точки зрения Дж. Бира, являлась прямым столкновением германского милитаризма с демократией, олицетворяемой Великобританией. Он соглашался с утверждением, что «Антанта сражается за Америку», и указывал на очевидные «моральные погрешности» нейтралитета Соединенных Штатов. Выходом из данного положения Бир считал немедленное сближение с Великобританией и оказание ей всесторонней помощи во имя создания в будущем прочного союза англоговорящих стран [The New Republic, vol. 5, № 55, p. 62–64]

Однако в американской академической среде было представлено и противоположное суждение о войне. Профессор психологии Гарвардского университета Г. Мюнстерберг, например, в 1914–1915 гг. пытался активно противостоять проантантовским симпатиям в американском обществе, вступая в публичные дискуссии с авторитетными общественными деятелями США (например, Т. Рузвельтом) [Münsterberg The War... Idem. The Peace... T. Roosevelt to H. Münsterberg]. Пользуясь старым знакомством с Вильсоном, гарвардский профессор не раз направлял письма и в Белый дом. При этом Г. Мюнстерберг подчеркивал, что его позиция отражала точку зрения значительной части американского общества, прежде всего – германо-американской и ирландско-американской общин. Поддерживая призывы администрации к нейтралитету, он отмечал, что на деле полного нейтралитета все же не было. По мнению профессора, Соединенные Штаты были настолько подвержены английскому влиянию через прессу или торговлю, что легко могли превратиться «в британскую провинцию». Отстаивая важность равноудаления США от воюющих сторон, Мюнстерберг указывал на очевидный «антантовский крен» финансово-экономических отношений Америки и Европы. Он высказывал опасение, что победа в войне одной из сторон «будет означать унижение противоположной». Следовательно, заключал Мюнстерберг, нельзя идти на поводу «фанатичных выступлений», звучавших, например, из уст Ч. Элиота. Лучше всего, убеждал он В. Вильсона, использовать любой благоприятный психологический момент для осуществления посредничества. Предлагал Мюнстерберг и принципы возможного, по его мнению, мирного урегулирования. Среди них: взаимный отказ от территориальных изменений в Европе, выплата компенсации Бельгии и нейтрализация морей [H. Münsterberg to WW].

Об активности Г. Мюнстерберга не раз писал в министерство иностранных дел российский посол в Вашингтоне Ю.П. Бахметев. По его информации, профессор всячески стремился убедить В. Вильсона в целесообразности прекращения американских поставок в Великобританию. Поскольку без этого англичане и их союзники не смогли бы, с точки зрения Мюнстерберга, долго вести войну, то были бы созданы благоприятные условия для американского посредничества. При всех сомнениях относительно возможности реализации данной схемы, Ю. Бахметев обращал внимание на «чувствительность» президента к предложениям, высказанным Мюнстербергом. Вильсон, отмечает посол, может не устоять «против соблазна приобрести вечную славу умиротворителя Европы» [АВПРИ. Ф. 170. Оп. 512/1. Д. 341. Л. 105–106].

Конечно, оценивая точку зрения Г. Мюнстерберга, нельзя сбрасывать со счета немецкое происхождение профессора и, видимо, его участие в прогерманской пропагандистской кампании на территории США, которой руководил тогда Б. Дернбург. Однако его позиция в целом все же не выходила за рамки «прогерманского нейтрализма» [Keller, p. 87]. При этом отдельные замечания Мюнстерберга вполне отражали опасения ряда американских интеллектуалов, считавших, что только жесткий нейтралитет помог бы Соединенным Штатам держаться над европейским конфликтом и в итоге занять место мирового арбитра.

Нельзя обойти вниманием и первые размышления американских ученых по поводу глубинных причин, которые привели к войне. На страницах популярного еженедельника The New Republic в 1914–1915 гг. не раз публиковались письма читателей, затрагивавших данную проблему.

Уже в ноябре 1914 г. профессор С.Н. Паттен указывал на национальные противоречия, ставшие, по его мнению, важнейшим источником начавшегося конфликта. Он писал, что в Европе к началу ХХ в. сформировались три очевидных центра: латинские народы; народы Центральной Европы, находящиеся под контролем Германии и Австро-Венгрии; народы Восточной Европы, тяготеющие к России. Следует ли, задавался вопросом профессор, считать в таком случае войну германской агрессией? Или, может быть, Германия всего лишь начала борьбу за отстаивание своих интересов в Центральной Европе? Столкновений такого рода, заключал С. Паттен, в будущем можно избежать лишь с помощью интеграционных процессов, которые объединили бы всю Европу.

Точка зрения американского профессора нашла поддержку у его английского коллеги из Лондонского университета Г. Уэлласа. В январе 1915 г. на страницах The New Republic было опубликовано его письмо, в котором он полностью одобрил идею создания «Соединенных Штатов Европы». При этом он заметил, что «такое объединение должно было быть создано не в результате военной победы какой-либо группы держав, а только по согласию всех европейских стран с концепцией межгосударственного права в рамках федеральной организации» [The New Republic, vol. 1, № 2, p. 22; vol. 1, № 9, p. 24].

Специалисты в области международного права попытались в этот период предложить свои суждения относительно возможностей сохранения мира после окончания войны. Один из них, А.У. Спенсер, убедительно доказывал, что старая концепция «баланса сил», определявшая долгое время существование «европейского концерта», оказалась бы совершенно бесполезной в новых условиях. Он полагал, что новый миропорядок следует поддерживать лишь через санкции международного права. А. Спенсер подробно рассмотрел теоретические и практические аспекты таких санкций, обосновав перспективы использования политической, экономической, военной и моральной силы в международных отношениях [The American Journal… p. 45–46].

На начальном этапе войны американские ученые попытались разработать и более детальные проекты послевоенного мироустройства. Приведем только один пример, показывающий широту суждений академической элиты на этот счет. В самом начале 1915 г. Вильсон получил письмо от своего старого школьного друга Р. Дэбни, который проинформировал президента, что профессор права Вирджинского университета Р.К. Майнор подготовил к печати «чрезвычайно интересную книгу». Может быть, суждения Р. Майнора и покажутся несколько утопичными, писал Дэбни, но все равно международное сообщество «должно двигаться в этом направлении». Профессор, как видно из письма, предложил текст Конституции международной организации, названной им «Объединенные Нации», и другие правовые документы, которые могли бы регулировать ее деятельность. За основу такой организации была взята модель Соединенных Штатов Америки [R.H. Dabney to WW]. В. Вильсон заинтересовался работой Майнора, но от конкретного обсуждения высказанных ученым соображений уклонился, сославшись на нецелесообразность публичных дебатов о мире, способных в тот период лишь «вызвать раздражение воюющих» [WW to R.H. Dabney… p. 10–11;WW to R.C. Minor… p. 18]. Позднее, в 1918 г., книга Майнора была издана [Minor].

Внимание ученых в период американского нейтралитета привлекали и конкретные действия дипломатии США. Уже упоминавшийся Ч. Элиот, например, самым тщательным образом анализировал содержание американо-германской переписки относительно «Лузитании» и подводной войны. Он высказывал В. Вильсону свои соображения по поводу аргументации, которую президенту следовало бы использовать в ответных письмах германскому руководству [Ch. Eliot to WW, July 16]. Профессор Колумбийского университета Джордж Керчви говорил о необходимости созыва особой международной конференции, на которой следовало бы обсудить нарушение прав нейтралов воюющими державами. Он полагал, что компромисс мог быть найден лишь в том случае, если немцы признали бы право нейтралов на «свободный и беспрепятственный проход по морю», а американцы согласились бы с признанием судов воюющих государств, на которых перевозятся военные грузы, «квазивооруженными». Завершая свой меморандум, Д. Керчви подчеркивал, что такая конференция, созванная по частному вопросу, «могла бы легко быть трансформирована в конференцию по мирному урегулированию под руководством американского президента» [G.W. Kirchwey to WW].

Как видим, многие американские ученые в 1914–1915 гг. задумывались над различными проблемами совершенствования международных отношений. Их мысль смело следовала тогда в сторону обоснования участия США не только в урегулировании европейского конфликта, но и в послевоенных дейс­твиях во имя поддержания мира.

Президент В. Вильсон внимательно отслеживал точку зрения академического сообщества. Это часто признавали и сами представители этого сообщества. Так, в августе 1916 г. профессор Принстонского университета Эдвин Конклин в письме на имя редактора The New York Times (NYT) обоснованно подчеркнул, что президент, как ни один другой из его предшественников, пытался регулярно «получать информацию от ученых и честно к ней прислушиваться» [NYT, Aug, 12, 1916].

Интерес академического сообщества к проблемам мироустройства значительно вырос в 1916 – начале 1917 г. К этому времени стало ясно, что политика нейтралитета и посредничества, проводимая официальным Вашингтоном, не достигла своих целей. Американская дипломатия так и не смогла остановить конфликт на «ничейной позиции». При этом администрация В. Вильсона оказалась не в состоянии преодолеть трудности во взаимоотношениях с ведущими европейскими державами. Германия, например, никак не отказывалась от ставки на неограниченную подводную войну, в ходе которой гибли граждане США, а Великобритания постоянно усиливала блокадные мероприятия, резко ограничивавшие возможности американской торговли.

В новой обстановке глава американской администрации стал менять акценты в своей дипломатии. Главное внимание он решил сосредоточить не столько на посредничестве в войне, сколько на перестройке самой системы международных отношений. С этой целью В. Вильсон попытался публично обосновать новую роль Америки, которая якобы вполне способна стать инициатором борьбы за «вечный мир». Это, по его мнению, имело очевидный общецивилизационный смысл и отличалось от узконациональных задач, решаемых на фронтах войны. Выступая перед Лигой по принуждению к миру 27 мая 1916 г., Вильсон впервые открыто заявил о претензиях США на особый голос в деле послевоенного урегулирования [An Address…].

Такие действия администрации не могли не стать предметом жарких общественных споров в США. Как выяснилось, Америку больше всего волновал вопрос о целесообразности отказа от изоляционистской традиции. На страницах The New York Times с 20 ноября по 18 декабря 1916 г. была опубликована серия статей, посвященных перспективам урегулирования европейского конфликта. Их автор скрывался за анонимной подписью Cosmos, и только впоследствии выяснилось, что это был известный американский юрист-международник, президент Колумбийского университета Николас М. Батлер.

Всего за этот период им было подготовлено шестнадцать крупных статей. Первые шесть были напечатаны с подзаголовком «Все хотят мира: Почему бы не заключить его сейчас». Остальные вышли с общим названием «Какова должна быть его основа?»

Эти материалы сразу привлекли внимание президента В. Вильсона. А уже в начале 1917 г. они при финансовой поддержке Фонда Карнеги были изданы отдельной книгой и переведены на другие языки, в том числе и на русский [См.: J.P. Tumulty to WW; E.M. House to WW; Основы…; Kuehl, p. 207–208]. Статьи получили значительный общественный резонанс, поскольку автору удалось квалифицированно представить не только фундаментальные принципы, но и болевые точки новой внешнеполитической доктрины США.

Публикации в The New York Times открывались кратким анализом ситуации, сложившейся в Европе к концу 1916 г. Автор, в частности, указывал на всеобщую подавленность от «огромности войны» и ее последствий. «Теперь ясно, – писал он, – что Германская империя и ее союзники не могут выиграть войну», а победа Великобритании и ее союзников «будет куплена… невероятно большой ценой». По его мнению, в этих условиях наибольшую актуальность приобретали два главных вопроса: как в будущем избежать подобных войн и как привести к концу все еще продолжавшийся конфликт [NYT, Nov. 20, 1916; Основы…c. 4–5]. Это были проблемы, о которых уже давно задумывалась Европа. Однако американский ученый рассуждал не так, как рассуждали в Старом Свете.

За отправную точку в разговоре о «прочном мире» Н.М. Батлер взял вильсоновский тезис об очевидной порочности военных целей воюющих государств. Все они, по его мнению, стремились либо к приобретению каких-либо экономических привилегий, либо к ограничению своих конкурентов. Подтверждение своим словам он находил, например, в решениях экономической конференции Антанты (Париж, 14–17 июня 1916 г.). Батлер полагал, что в качестве базового принципа новых послевоенных отношений следовало бы взять американскую доктрину «открытых дверей». «Союзные державы, – подчеркивал он, – имеют исключительно благоприятную возможность заложить основы прочного мира, если по окончании войны они предложат Германии и ее союзникам полное участие на равных основаниях в мировой торговле». Естественно, всеобщая реализация этой идеи, говорилось в статье, потребует не только «новых форм международной гарантии национальной безопасности», но и «нового мировоззрения» у всех народов (в том числе и у американцев) [NYT, Nov. 21, 22, 1916; Основы… c. 10–14, 15–16, 19–21].

Обозначенная точка зрения не противоречила вильсоновской внешнеполитической логике и основывалась на известном положении о равной ответственности всех европейских держав за то соперничество, которое привело мир к войне. Вот почему статьи Н.М. Батлера, вслед за действиями американского президента, вызвали протест, например, со стороны английской общественности.

Уже 25 ноября 1916 г. один из английских читателей The New York Times, Холл Кэн, указал на принципиальные отличия в образе мысли американцев и европейцев. «Вы находитесь, – написал он на имя Cosmos’a в редакцию газеты, – вдали от тех душевных переживаний, которые создала война». Но для того чтобы говорить о мире, отметил читатель, необходимо не только знать, но и чувствовать войну. Чрезвычайно важен и другой довод Х. Кэна (его впоследствии не раз использовали европейские политики в разговорах с Вильсоном). По мнению англичанина, немедленное прекращение войны и заключение компромиссного мира означало бы «преступную, непоправимую, непростительную, слепую и ослепляющую расточительность». Такой мир, писал он, был бы «изменой по отношению к мертвым, нелояльностью по отношению к живым, подрывом авторитета государственной власти, открытым призывом к беззаконию и анархии, намеренным надругательством над принципами патриотизма и даже священными велениями религии». Поэтому материалы первых статей дали повод Кэну подозревать Cosmos’a в прогерманских симпатиях [NYT, Nov. 25, 1916; Основы... c.128–135].

Однако дальнейшие публикации в некоторой степени развеяли такую оценку. Обратившись к анализу конкретных политических условий возможного мира, Н.М. Батлер выказал понимание важнейших целей, во имя которых европейские державы вступили в конфликт. Послевоенный мир, утверждал автор статей, должен исправить ряд ошибок старой европейской дипломатии. В частности, отторжение Германией Эльзас-Лотарингии было, по его словам, «политическим преступлением», и поэтому во имя прочного мира эти территории следовало бы вернуть Франции [NYT, Nov. 27, 1916; Основы… c. 45–46].

Весьма интересны размышления Н.М. Батлера, касавшиеся России. Для западного мира и особенно для американцев, заметил он, Россия по-прежнему оставалась «бесконечно далекой страной», «страной тайны». Тем не менее по своему предназначению в современном мире она являлась мостом «между старым Востоком и новым Западом». Оценивая изменения, происшедшие в России, автор делал вывод, что Россия с каждым годом становится все более западной «в развитии ее мысли и ее внутренней политики». Поэтому, указывал он, «в интересах прочного мира Россия должна господствовать над проливами» [NYT, Nov. 28, 1916; Основы… c. 48–53].

Совсем иное, негативное отношение было у Н.М. Батлера к Германии, или, более точно, к прусскому милитаризму. Пруссия, говорилось в одной из статей, «никогда не представляла себе тевтона иначе как сражающимся» против славянина или франка, англосакса или еще кого-нибудь. Поэтому прочный мир не мог быть создан без сокрушения прусского милитаризма, без либерализации страны, без духовных перемен в самом немецком народе [NYT, Nov. 30, 1916; Основы… c. 57–64]. Таким образом, в подходах к европейским участникам войны Батлер проявил себя вполне уравновешенным экспертом. Он видел, конечно, что главная опасность для дела мира исходила из Германии, но при этом совсем не желал безоговорочной победы Антанты.

Продолжая размышлять о принципах нового международного порядка, Н.М. Батлер сделал еще один очень важный вывод: такие меры, как возвращение Франции Эльзас-Лотарингии, передача России Босфора, ограничение прусского милитаризма, могли быть лишь «результатом принуждения». Следовательно, послевоенный мир «должен бы иметь санкцию и поддержку международного права и опираться на такую определенную и сильную международную гарантию, что ни одна держава в будущем не смогла бы с легким сердцем посягнуть на него или пошатнуть его». А для этого «необходимо соглашение между всеми великими державами, включая Соединенные Штаты и Японию, относительно того, в чем состоят основные права и обязанности наций». Кроме того, для уменьшения вероятности войны следовало бы добиться договоренности о судебном разрешении всех международных разногласий. Другими словами, Батлер выступил за дальнейшее развитие международно-правового механизма, разработанного еще на Гаагских конференциях. При этом он был убежден, что более важным для дела мира являлся «дух тех народов, которые соединятся для проведения этих мер». По его мнению, для сохранения мира необходимо добиться всеобщего «интернационального миросозерцания» [NYT, Dec. 2, 4, 1916; Основы… c. 65–67, 69, 72–77].

В своих статьях Н.М. Батлер не обошел вниманием и вопрос о роли Соединенных Штатов в деле установления нового мироустройства. Его вывод был совершенно однозначен: международная конференция для выработки условий прочного мира не может пройти без Америки, поскольку США «являлись участником этой войны, участником, правда, нейтральным и против своего желания». Автор высказал убеждение, что продолжавшийся конфликт не являлся «обыкновенной войной», это было «столкновением идеалов, жизненных миросозерцаний, политических и социальных стремлений». Поэтому такая война «не могла закончиться компромиссом». Неспособность или нежелание занять определенную позицию в этом конфликте означали, по словам Батлера, «или такую умственную тупость, при которой человек неспособен понять самых важных мировых вопросов, или такую глубокую аморальность, при которой человеку безразлична судьба человечества, его свободы и его прогресса».

Автор считал, что нейтралы (в том числе США) должны бы быть за одним столом с воюющими. Однако возможное участие Соединенных Штатов в работе сообщества наций Н.М. Батлер сопроводил рядом оговорок. Он считал, что Америка, развивая отношения со всем миром, вряд ли в ближайшее время смогла бы принять на себя полный спектр международных обязанностей и международной ответственности. Причина коренится в особенностях конституционной системы США, не позволявшей использовать вооруженные силы страны без согласия законодателей, и в традиционном образе мысли американцев. Для участия США в сохранении международного порядка, писал Батлер, было бы целесообразно учредить особую область юрисдикции. «Одна юрисдикция простиралась бы на Европу и на те части Азии и Африки, которые непосредственно зависят от Европы; другая – на Америку» [NYT, Dec. 9, 1916; Основы… c. 90–98]. Обоснованием этому варианту, по мнению автора, могла быть действовавшая доктрина Монро. Таким образом, «прямая ответственность правительства Соединенных Штатов за применение нового международного порядка была бы ограничена пределами американских континентов и территорий, принадлежавших какой-либо из американских республик». В этой связи Батлер поднял вопрос и о выделении третьей зоны ответственности для Японии, что означало бы провозглашение «своего рода азиатской доктрины Монро» [NYT, Dec. 15, 18, 1916; Основы… c. 109–117, 121].

Данные соображения носили весьма перспективный характер. С одной стороны, их можно рассматривать как некий промежуточный вариант участия США в мировой политике, учитывавший не только популярность изоляционистских настроений американского общества, но и позицию критиков администрации со стороны республиканской партии. При этом интернационализм Н.М. Батлера отличался от вильсоновской точки зрения большим реализмом. Следует согласиться, например, с американской исследовательницей Сондрой Херман, которая писала о том, что требование «свободы рук» и разделения «сфер влияния», о чем шла речь в данных газетных публикациях, вполне напоминало известную систему «концерта» великих держав [Herman, p. 47]. Как известно, в рамках Венской системы международных отношений такой «концерт» продемонстрировал изрядную жизнеспособность.

Значительное место в размышлениях Н.М. Батлера о новом миропорядке занимала проблема санкций. Отвечая на вопрос о возможности силовых действий против нарушителей международного права, он говорил, что «применение силы в отношениях между нациями вызывало серьезные возражения». Не видел он пока и какого-либо будущего в создании международной полицейской власти для исполнения постановлений Международного суда. По его мнению, наибольшее значение в этом деле должно бы играть «общественное мнение цивилизованного мира» [NYT, Dec. 15, 1916; Основы…c. 99-107].

Суждения Н.М. Батлера относительно проблемы войны и мира, отраженные на страницах The New York Times, сумели соединить в себе несколько «потоков» американского общественного мнения рубежа 1916–1917 гг. Здесь отчетливо видна официальная «нейтралистская» позиция неприятия войны, окрашенная яркими цветами «американизма». При этом новый миропорядок выстраивался у Батлера на прочной правовой концепции, в основе которой лежал американский институционально-правовой опыт. Реалистические представления о принципах новой системы международных отношений (в частности, идея «сфер влияния») в рассмотренных статьях причудливо переплетались с идеалистическими понятиями о санкциях.

Статьи Н.М. Батлера, опубликованные в ноябре – декабре 1916 г. в The New York Times, его последующие выступления и публикации позволяют говорить о поддержке многих фундаментальных принципов вильсонизма в самых широких слоях политико-академического истеблишмента США. Батлер, будучи представителем республиканской партии, сумел осознать целесообразность «либерально-демократической перестройки» всей системы международных отношений после окончания мировой войны. При этом он предлагал ряд интересных корректив программы президента. В частности, предложения Батлера относительно нескольких юрисдикций в создаваемой Лиге, вполне могли бы стать первым шагом на пути вхождения США в новое сообщество наций.

Литература

Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 170. Оп. 512/1. Д. 341. Л. 105-106.

Дмитриев А.А. Мобилизация интеллекта: Первая мировая война и международное научное сообщество // Интеллигенция в истории: образованный человек в представлениях и социальной действительности. М. 2001.

Дьяков А.В. Политическая функция интеллектуала: история и современность // Полис. Политические исследования. 2019. № 1. С. 21-32.

Мировые войны ХХ века: В 4 кн. М. 2002. Кн. 1: Первая мировая война: Исторический очерк.

Основы прочного мира. Статьи Cosmos’a, появившиеся в Нью-Йоркском Times. N.Y. 1917.

Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации / Под ред. Л.С. Белоусова, А.С. Маныкина. М. 2014.

Первая мировая война: Исторический очерк. С. 127.

Петровский В.Ф. Внешнеполитическая мысль США. М. 1976.

Тексты воззвания «К культурному миру» и меморандума С.Г. Черча цитируются по русскому изданию: Америка о войне. Ответ на воззвание германских профессоров. Пг. 1915.

An Address in Washington to the League to Enforce Peace. May 27, 1916 // The Papers of Woodrow Wilson / Ed.: A.S. Link et al. Vol. 1-69. Princeton.1966-1994 (далее – PWW). Vol. 37. P. 113-116.

Ch. Eliot to Woodrow Wilson (далее – WW). Aug. 6, 20, 1914 // PWW. Vol. 30. P. 353-355, 418-420.

Ch. Eliot to WW. July 16. 1915 // PWW. Vol. 33. P. 513-515.

Ch. Eliot to WW. July 26. 1915 // PWW. Vol. 34. P. 30.

D.S. Jordon to WW. March 19. 1913 // PWW. Vol. 27. P. 195.

E.M. House to WW. Nov. 21. 1916 // PWW. Vol. 40. P. 30.

G.W. Kirchwey to WW. July 15. 1915 // PWW. Vol. 34. P. 15-16.

H. Münsterberg to WW. Nov. 7, Nov. 19. 1914; Apr. 19, 1915 // PWW. Vol. 31. P. 276-278, 336-340; Vol. 33. P. 17-20.

Herman S.R. Eleven against War: Studies in American Internationalist Thought, 1898-1921. Stanford. 1969.

J.H. Hollander to WW. Apr. 7. 1913 // PWW. Vol. 27. P. 265.

J.P. Tumulty to WW. Nov. 21. 1916 // PWW. Vol. 40. P. 24.

Keller Ph. States of Belonging. German-American Intellectuals and the First World War. Cambridge. 1979.

Kuehl W.F. Seeking World Order. The United States and International Organization to 1920. Nashville. 1969.

Minor R.C. A Republic of Nations: A Study of the Organization of a Federal League of Nations. N.Y. 1918.

Münsterberg H. The Peace and America. Leipzig. 1915.

Münsterberg H. The War and America. Leipzig. 1915.

R.H. Dabney to WW. Jan. 1, 1915 // PWW. Vol. 32. P. 3.

Reinsch P. An American Diplomat in China. L. 1922.

S. Mathews to WW. Aug. 18, 1914 // PWW. Vol. 30. P. 396-398.

T. Roosevelt to H. Münsterberg. Oct. 3, Nov. 2, 1914 // The Letters of T. Roosevelt. Vol. 8. Cambridge. 1954.

The American Journal of International Law. Vol. 9. № 1 (Jan., 1915).

The Intellectual Response to the First World War: How the Conflict Impacted on Ideas, Methods and Fields of Enquiry / Ed. M. Demoor, S.Posman, & C. Van Dijck. Eastbourne. 2017. 

The New Republic. Vol. 1. № 9 (Jan. 2, 1915). P. 24.

The New Republic. Vol. 1. № 2 (Nov. 14, 1914). P. 22.

The New Republic. Vol. 5. № 55 (Nov. 20, 1915).

The New York Times (NYT). Aug. 12. 1916.

The New York Times. Dec. 15, 18. 1916.

The New York Times. Dec. 15. 1916.

The New York Times. Dec. 2, 4. 1916.

The New York Times. Dec. 9. 1916.

The New York Times. Nov. 20. 1916.

The New York Times. Nov. 21, 22. 1916.

The New York Times. Nov. 25. 1916.

The New York Times. Nov. 27. 1916.

The New York Times. Nov. 28. 1916.

The New York Times. Nov. 30. 1916.

The North American Review. Vol. 198, № 6 (Dec., 1913).

WW to R.C. Minor. Jan 5, 1915 // PWW. Vol. 32. P. 18.

WW to R.H. Dabney. Jan. 4, 1915 // PWW. Vol. 32. P. 10-11.


Читайте также на нашем портале:

«Первая мировая война и трансформация мышления академического сообщества США. Часть II» Владимир Романов

«С. Д. Сазонов и польский вопрос в Российской империи в годы Первой мировой войны » Антон Крутиков

«Первая мировая (информационная) война в США» Дмитрий Суржик

«Исследование Ф. Фишера о Первой мировой войне и европейская историография» Юлия Дунаева

«Первая мировая война. Errare humanum. Кто виноват?» Евгений Воронин

«Первая мировая война – ключ к истории ХХ века» Наталия Нарочницкая

««Война, смертельно опасная для России» К 90-летию окончания Первой мировой войны и Версальского мира»

«Парижская мирная конференция – мир без России» Анатолий Смолин

«Первая мировая война и универсалистские проекты реформирования миропорядка» Владимир Романов

«Образы России и Франции и память о Первой мировой войне в современном общественном сознании наших стран» Круглый стол в Институте демократии и сотрудничества. Париж, 7 ноября 2008 г.

«Первая мировая война: уроки и современные параллели» Анатолий Уткин

«Первая мировая война и универсалистские проекты реформирования миропорядка» Владимир Романов

«Чехословакия и сентябрьский кризис 1938 г. «Только СССР имеет… чистые руки»» Эмил Ворачек


Опубликовано на портале 04/04/2019



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика