Двадцать лет – тот порог, когда немцы оглядываются назад и стремятся подвести итоги процессу объединения. Накануне 9 ноября 2009 года все СМИ были полны личными воспоминаниями о слезах радости, пролитых с обеих сторон немецко-немецкой границы осенью 1989 года. Однако если тогда это событие сопровождалось эйфорией по обе стороны немецко-немецкой границы, то 20 лет спустя в рассказах о ГДР чуть ли не преобладали ностальгические ноты. Не только личные воспоминания восточных немцев о своем детстве, в котором «они не чувствовали себя такими уж идеологически задавленными», проникнуты этим чувством, но и аналитические статьи, рассматривающие, например, удачно функционировавшую систему технического образования ГДР [1]. В любом крупном периодическом издании к статьям вроде «Счастливый момент демократии в Германии» в отношении один к двум примешивались статьи с более пессимистическими заголовками: «Почему большинство восточных немцев не воспринимают падение стены как счастливый момент их жизни?» или «Революция не вполне удалась» [2]. Причины этого пессимизма многие исследователи видят в незавершенности объединения и асимметричной политике по отношению к двум частям Германии.
Осенью 1989 года большая часть восточных немцев выступила за демократию и за общенемецкое единство под лозунгами «Мы и есть народ» и «Мы - один народ», тем самым закрепив падение авторитарного режима СЕПГ (Социалистической единой партии Германии). В ходе репрезентативного опроса 1992 года более 30% восточных немцев заявило о своем активном участии в тогдашних демонстрациях протеста [3]. Тем более поразительно, что сегодня, через 20 лет после «революции свеч», жители восточных земель все еще не ощущают политического единения с Западной Германией и не идентифицируют себя с ее демократическим режимом. Опросы последних лет показывают постоянно сокращающуюся поддержку местным населением демократии и все большее распространение позитивных оценок тех или иных аспектов жизни в ГДР. Так, если в 1990 году 88% восточных немцев высказывались в поддержку демократии, то в 2002 таковых набралось только 50% [4]. В 2007 году почти две трети (61%) были недовольны конкретным осуществлением демократии в ФРГ [5]. Относительное большинство (49%) оценивает опыт ГДР скорее позитивно, чем негативно и только 16% отклоняет подобные позитивные оценки [6].
Роль восточных немцев в общественно-политической жизни единой Германии весьма незначительна. Их членство в политических партиях сократилось с 5,1 в 1992 г. до 2,6 % в 2007 году [7]. Об участии в гражданских инициативах в 2006 году заявила еще меньшая доля опрошенных - всего 0,9 % [8]. Что же случилось за 20 лет после демократического прорыва осени 1989 года?
Многие политологи констатируют возникновение в Восточной Германии отдельной политической культуры, которая значительно отличается от политических ориентиров Германии Западной. В качестве причин этого феномена чаще всего называются, с одной стороны – влияние воспитания в ГДР (социализационная гипотеза), а с другой – экономическая ситуация в новой объединенной ФРГ (ситуационная гипотеза).
Еще одно объяснение восточногерманской «особости» предлагает социолог, научный сотрудник маннгеймского Центра социальной политики Кристофер Ставенов [9]. В статье для журнала «Дойче архив» «Почему Германия все еще не объединилась? Возникновение особой политической культуры в восточных немецких землях» он проанализировал комплекс факторов, в силу которых восточная и западная части страны не стали подлинно единым целым даже спустя 20 лет после воссоединения. В первую очередь, по мнению Ставенова, особая восточногерманская идентичность есть продукт не сложившегося в ГДР особого менталитета, а мелкобуржуазной социальной структуры, сформировавшейся из-за постоянной утечки среднего класса и представителей высших слоев общества. Оттого в восточногерманских землях до сих пор недостает элитарного слоя, способного руководить переходом бывших земель ГДР к рыночному обществу и демократии. Во многих регионах Восточной Германии экономическая, общественная и культурная жизнь несет на себе отпечаток упадка. Большинство руководящих кадров – выходцы из западногерманских земель.
Индустрия Восточной Германии также находится в руках западногерманских или иностранных концернов. Безработица на востоке выше, а уровень жизни значительно ниже, чем в западной части страны. Вследствие этого большинство восточных немцев чувствуют себя людьми «второго сорта», что неотделимо от их особой идентичности, как и их постоянное обращение к воспоминаниям о ГДР.
Ментальное и социальное наследие ГДР и осень 1989 года.
ГДР обладала «двойной политической культурой», которая определялась различными политическими представлениями руководителей и руководимых [10]. Политологи исходят в своих исследованиях из того, что господствовавшая в Восточной Германии реальная политическая культура имела мало общего с официальной идеологией [11]. Социалистическая культура была принята обществом там, где она соединялась с давней традицией авторитарной политической культуры Германии, с ее классическими образцами подчинения высшей власти: послушанием, дисциплиной и готовностью к подчинению. Сохранению этой традиции способствовала характерная черта реальной политической культуры ГДР - типичный для эры Хониккера уход в частную жизнь. Граждане ГДР обустраивали себе свободное пространство в частной жизни в обмен на формальное выполнение политических требований и обязанностей. Следствием этого стало полное вытеснение индивидуума из общественно-политического процесса.
В результате модернизации общества кажущийся стабильным порядок к концу 1980-х годов зашатался. Личные контакты и западные средства массовой информации вовлекали восточных немцев в орбиту западной цивилизации. Открытость по отношению к Западу стала свойственна обществу ГДР начиная с поколения молодежи 60-х годов, которые, как и их западные ровесники, носили длинные волосы, слушали западную рок-музыку и стремились к свободному проявлению личности [12]. Кроме того, с социально-экономической точки зрения ГДР была таким же современным индустриальным государством, что и Западная Германия с характерными для нее сильной социальной политикой, развитием образования, применением женского труда и либерализацией частной сферы. Следствием этой открытости стала смена ценностей и плюрализм форм частной жизни. В 1990 году постматериальные ценности (свобода и самореализация личности) в ГДР были так же распространены, как и в ФРГ [13]. Эта смена ценностей подорвала застывшую социалистическую систему, которая была не в состоянии удовлетворить растущие потребности граждан ГДР в самореализации.
Благодаря этой конъюнктуре слабой оппозиции в ГДР удалось мобилизовать большую часть населения против режима. Разумеется, настаивает Ставенов, это было антагонистическое партнерство. На начальной стадии оппозиция стремилась к демократическому реформированию социализма, к некоему третьему пути между капитализмом и социализмом с демократическими элементами в основании [14]. Большинство же граждан, напротив, с самого начала предпочитало скорейшее объединение с ФРГ и введение единой валюты.
События осени 1989 стали актом пробуждения гражданского общества [15], броском к «политической самоорганизации [16]. На локальном и региональном уровне гражданские инициативы, рабочие группы и разного рода комиссии заполнили возникший сразу после революции властный вакуум [17]. Немалая часть населения встала на защиту своих интересов и деятельно участвовала в решении общественных вопросов, таких как, например, лишение власти службы государственной безопасности. Это показало, что подданные, казалось бы полностью ушедшие в частную сферу, тоже могут повести себя как сознающие свои права граждане.
Только позже стали заметны ключевые слабости свежеиспеченного восточногерманского гражданского общества. Ему не хватало новой элиты, которая бы основывалась на широком базисе и была бы готова перенять власть. Хотя оппозиции, перешедшей постепенно в гражданское движение, удалось смести старый режим, она не располагала реалистичной концепцией дальнейшего развития. Туманные представления о реформированном социализме противоречили настроениям большей части населения ГДР. Кроме того, гражданское движение отличалось антиэтатизмом, что делало его еще более неспособным взять на себя ответственность и политическое руководство [18].
Эту слабость элиты Ставенов отчасти объясняет разделом Германии в результате Второй мировой войны, после которого у многих недовольных была возможность уехать из восточной зоны на запад. Так в результате эмиграции Восточная Германия потеряла городскую интеллигенцию и имущий средний класс. А именно эти социальные группы представляют собой естественный противовес государственному давлению и образуют во многих странах оплот гражданского общества. В бывшей ГДР возникла социальная стратификация, состоявшая исключительно из различных фракций низшего класса и одной избранной управленческой элиты [19]. Это привело к тому, что после перемен 1989-90 гг. в ГДР, в отличие от Польши и Венгрии, не было заметно ни примет реструктуризации, ни всеобще признанных элит.
Экономический и социальный перелом после воссоединения Германии
ГДР, признают Ставенов и другие современные немецкие авторы, не просто так характеризовалась как «общество рабочих» - работа имела там огромную ценность и обеспечивала достойную социальную позицию [20]. Переход от плановой экономики к рыночной обернулся для граждан ГДР переходом от «общества рабочих» к «обществу безработных». В Западной Германии становление демократической политической культуры происходило в свое время на базе экономического подъема. В бывшей же ГДР новый посткоммунистический порядок идентифицировался с массовым уничтожением старых, связанных с прежним режимом экономических структур, на месте которых не возникало ничего нового.
С 1990 по 2002 год число занятых на территории Восточной Германии сократилось с 8,6 до 6,1 млн [21]. Несмотря на все социальные меры правительства, процент безработных на Востоке и к 2009 году остался по-прежнему в два раза выше, чем на Западе (14,2% против 7,1%) [22]. Остановка предприятий и массовые увольнения стали для восточных немцев ключевой составляющей первых лет существования объединенной Германии и неотъемлемой частью их коллективной памяти.
В вопросе принятия новой политической системы подобный опыт играет далеко не последнюю роль. Безработица на Востоке – в отличие от западной части Германии – возникла в результате общественного перелома и воспринимается как его составная часть. Прежде личные трудовые заслуги выступали в качестве залога прогресса «социалистического общества» и обладали символическим капиталом в соответствии с этой важной ролью. Полезность для общества, высокий статус рабочего и уравнительная политика – эти социальные установки были в ГДР центральными. Исходя из них, потеря работы означает не только потерю стабильности и безопасности, но также и фундаментальную потерю собственной значимости.
После объединения население бывшей ГДР стало стремительно уменьшаться, и не только из-за падения рождаемости. Отсутствие перспективы в плане работы привело к массовой миграции восточных немцев в западную часть страны. Население восточных земель сократилось на 1,5 млн. человек, то есть примерно на 10% [23]. Но демографический регресс был только одним аспектом неслыханного процесса «сморщивания», охватившего бывшую ГДР. Вот как охарактеризовал этот феномен профессор социологии Вольфганг Энглер: «Обеднение Восточной Германии представляет собой процесс неуклонного сокращения и предсказуемого результата – сокращение по всем параметрам. Население, города, фабрики, люди в их социальном масштабе – все уменьшается» [24]. А учитывая огромное значение предприятий в общественной жизни ГДР, экономический слом и кризис посткоммунистического периода означали не только индустриальное, но также и культурное и социальное обеднение региона.
Процесс «сморщивания» Восточной Германии Ставенов предлагает рассматривать также и с точки зрения дефицита элиты на территории бывшей ГДР. Гражданское общество и оппозиционные элиты – если они вообще появились – были в 1990 году еще очень слабы. По этой причине отсутствовало и серьезное представительство интересов ГДР в процессе объединения [25]. Потому шоковая терапия восточногерманской экономики, приведшая к сокращению государственных предприятий на 80-90%, была воспринята населением как давление извне.
Возникновение особой восточногерманской идентичности
Очевидная победа «Альянса для Германии» (48% членов этой организации – выходцы из ХДС и демократического фронта) на выборах в Народную палату [26] в марте 1990 года показала, что большинство населения Восточной Германии желало после развала ГДР присоединения к ФРГ. И впоследствии более 90% граждан бывшей ГДР оценивали объединение как правильное решение [27]. При этом восточные немцы не растворились в западногерманском обществе, а сохранили особую идентичность. Так, в 2008 году только 42% восточных немцев идентифицировали себя с гражданами объединенной Германии, тогда как 75% – с представителями Восточной Германии [28]. Для проявления этой особой восточногерманской идентичности существует множество причин.
Объединение Германии носило асимметричный характер: это было не объединение двух стран, а вступление ГДР в федерацию земель Западной Германии. Этот принцип был одобрен избранными представителями народа обоих государств (Бундестагом и Народной палатой), заключившими на основании статьи 23 Основного закона ФРГ договор об объединении. При этом они сознательно отказались от возможности (также предоставлявшейся конституцией, статья 146) разработки новой конституции на основании решения народного референдума. Избранный путь позволил Западной Германии сохранить всю ее институциональную структуру в переходный период и осуществить быстрое объединение [29]. Но это прагматичное решение легло тяжелым бременем на внутреннее единство Германии.
Необходимость приспосабливаться к западногерманским порядкам привела к тому, что уже вскоре после объединения бывшие граждане ГДР почувствовали себя «колонизированными» [30]. Ожидалось, что восточные немцы быстро примут западные ценности, стиль жизни и работы, что в действительности соответствует колонизаторскому типу мышления.
Колонизация, считает Ставенов, выразилась прежде всего в девальвации многих аспектов жизни граждан бывшей ГДР. Делегитимация режима СЕПГ и последующая переоценка всех прежних стандартов в пользу принятия западногерманского образа жизни привели к «обделенности» восточных немцев внутри объединенной Германии. В отличие от других стран социалистического лагеря, где произошла смена только старой политической элиты, ГДР рассталась и с функциональной элитой (в экономике, в управлении, в системе образования – везде, где вступил в силу новый западногерманский квалификационный стандарт). С одной стороны, замена элит была призвана удалить балласт старого порядка, а с другой – повысить их эффективность и профессиональность. Поначалу население бывшей ГДР также находило это необходимым. Однако замена элит не ограничилась первыми годами после объединения, а продолжалась как минимум до 2003 года. Так, в конце 2003 года на территории бывшей ГДР 38% начальников низового звена (для сравнения: в 1997 году - 21%), 48% директоров предприятий (в 1997 году - 43%) и половина руководителей ведомств являлись выходцами из западногерманских земель [31].
Приватизация прежней «социалистической собственности» также усилила ощущение колонизации в бывшей ГДР. В результате приватизации только 5% этой собственности осталось у восточных немцев, 85% попало в руки западных немцев и 10% досталось иностранным гражданам. В связи с этим нельзя просто отмахнуться от оценок ученых левой ориентации из исследовательского центра Берлин–Брандербург, квалифицирующих Восточную Германию как «регион с капиталистической рыночной экономикой без собственного капитала и собственных капиталистов». Социолог Пауль Виндольф сумел показать, что некоторые области экономики Восточной Германии являются намного более «капиталистическими», чем социальная рыночная экономика Западной Германии. Большинство восточногерманских предприятий утратили свою технологическую и экономическую самостоятельность и функционируют как «сателлиты» нескольких западных концернов, во всем зависимые от хозяев [32]. Геттингенский социолог Бертольд Фогель также оценивает ситуацию в Восточной Германии как продукт «зависимой экономики» [33].
Отмеченная асимметрия социальной и экономической ситуации в Германии, пережитый восточными немцами опыт колонизации объясняют, почему подавляющее большинство из них ощущают дискриминацию. С 1990 года более 80% восточных немцев при опросах регулярно называют себя «гражданами второго сорта», считая это следствием объединения. С середины 90-х годов даже долгосрочные прогнозы развития Германии предсказывают, что восточные земли и в перспективе останутся отстающими. Ответственность за это возлагается на западногерманские земли.
Таким образом, возникла особая восточногерманская идентичность, для которой важную роль играет сохранение дистанции по отношению к Западной Германии. При этом восточным немцам, чувствующим себя «гражданами второго сорта», может угрожать потеря самоуважения в рамках их социальной самоидентификации. В соответствии с теорией социальной идентичности Генри Тайфеля, население выводит свою социальную самооценку из сравнения с высшими по статусу социальными группами [34]. Для восточных немцев такой высокостатусной группой являются западные немцы, принадлежность к которым для первых практически исключается. Поэтому восточные немцы формируют собственную идентичность, которая зиждется на позитивной оценке восточногерманских стереотипов, с одной стороны, и обесценивании западногерманской группы, с другой.
Именно на этом фоне происходят изменения в политической ориентации восточных немцев. Все более позитивная оценка жизни в ГДР, распространяющаяся негативная оценка демократии в ФРГ и в целом ослабление доверия к демократии в качестве образцовой формы правления могут рассматриваться как часть стратегии самоутверждения восточных немцев.
Обесценивание демократии в свою очередь блокирует развитие на Востоке активного гражданского общества, потенциал которого столь ярко проявился осенью 1989 года. Тогда восточные немцы показали большую по сравнению с западными немцами готовность к протесту и активность в манифестационном движении. В последующие же годы участие жителей восточных земель в политической жизни оказалось весьма пассивным. Но чтобы повысить качество экономической и общественной трансформации в восточных землях, пассивного недовольства и даже протеста недостаточно. Необходимы еще деятельное участие самих восточных немцев в гражданских инициативах и способность брать на себя ответственность за политические решения, конструктивное участие в демократической исполнительной власти. Недостатки развития восточногерманских земель было бы неправильно приписывать только наследию ГДР. Авторитарная политическая культура ГДР сопровождалась прогрессивными тенденциями к изменению, породившими осень 1989 года. И сегодня, при всех негативных пророчествах социологов, современный восток страны отнюдь не вернулся к прежней практике ГДР, где граждане прятались от политики каждый в своей нише. Однако социальное наследие ГДР – прежде всего эмиграция среднего и высшего класса – мешает развитию демократического потенциала. На территории бывшей ГДР все еще не сформировалась новая элита, способная руководить ее развитием. Это еще больше усиливает общую асимметричность между двумя частями объединенной Германии.
Политическое размежевание восточных и западных земель превращает невыгодную для ГДР ситуацию в замкнутый круг проблем: восточногерманская бедность ведет к отказу от ответственности за изменения, что, в свою очередь, тормозит преодоление этой бедности. Усугубляют положение социальная слабость элит бывшей ГДР и стремление восточных немцев отгородиться от своих западных сограждан. Бывшая ГДР нуждается в предпринимательском духе – не только в бизнесе, но также и в социальной и политической сферах. Средний и высший класс, традиционно являющиеся носителями этого предпринимательского духа, после объединения покинули территорию ГДР, а старые социалистические элиты потеряли свой статус. Остается надеяться только на трансформацию сознания, которая даст восточным немцам личностей, способных эффективно действовать в новом экономическом и политическом контексте.
Примечания:
[1] Die Zeit. №46, 5 ноября 2009. С.75
[2] Подборка статей из еженедельной газеты «Цайт». Die Zeit. №46, 5 ноября 2009. С.43 - 47
[3] Bettina Westle, Sigrid Roßteutscher Politische Kulturen im vereinten Deutschland 1992, Umfrage-Studie, Datenehebung: EMNID, Bielefeld, Zentral-Archiv-Studiennr.: 2809.
[4] Comparative national Election Project 1990 (CNEP) http://ww.cnep.ocs.ul.pt/content/02-data/docs_cnep_i_ii/grid_cnep_i_ii.asp; Political Attitudes, Political participation and Voter Conduct in United Germany 2002, http://zacat.gesis.org/webview/index.jsp (24.8.2009)
[5] Politbarometer Ost 2007, http://zacat.gesis.org/webview/index.jsp (24.8.2009)
[6] Pressemeldung d. Bundesmin. f. Verkehr, Bau und Stadentwicklung (BMVBS), Nr. 159/2009.
[7] Politische Kulturen im Geeinten Deutschland 1992, http://ees.nsd.uib.no/index.jsp?year=2003&module=download& module=download&country=DE; European Social Survey 2002/2003, http// ees.nsd.uib.no/index.jsp?year=2003&country=DE&module=documentation (24.8.2009).
[8] Там же.
[9] Christoph Stawenow Warum ist Deutschland noch nicht zusammengewachsen? Zur Entstehung einer politischen Teilkultur in den neuen Bundesländern. In: Deutschlad Archiv. Zeitschrift für das vereinigte Deutschland. № 5, 2009. С. 781-787.
[10] Ср. Ralf Rytlewski Soziale Kultur als politische Kultur. In: Dirk Berg-Schlosser, Jacob Schissler Polititsche Kultur in Deutschland. Opladen 1987, S.245f.
[11] Wolfgang Bergem Tradition und Transformation, Opladen 1993, S.39.
[12] Ср. Wolfgang Engler Die ostdeutschen. Kunde von einem verlorenen Land, Berlin 1999, S.307f, und Stefan Wolle Die heile Welt der Diktatur. Alltag und Herrschaft in der DDR 1971-1989, Berlin 1999, S. 180f.
[13] Thomas Gensicke Die neuen Bundesbürger. Eine Transformation ohne Integration, Opladen 1998, S. 129f.
[14] Anja C. Baukloh u.a. Was geschah mit den früheren Oppositionsgruppen der DDR? Transformation und Institutionalisierung politischer Bewegungen in Ostdeutschland, in: Wolfgang Schluchter (Hg.) Der Vereinigungsschock. Vergleichende Betrachtungen zehn Jahre danach, Weilerswist 2001. S.73ff.
[15] Sigrid Meuschel Legitimation und Parteiherrschaft in der DDR. Zum Paradox von Stabilität und Revolution in der DDR, Frankfurt a.M. 1992, S. 326.
[16] Ehrahrt Neubert Es kann anders werden. Opposition und Wiederstand in Thüringen 1945-1989, Berlin 2005. S.237.
[17] Ehrahrt Neubert Geschichte der Opposition in der DDR 1949-1989, Berlin 1997. S.895.
[18] Lothar Probst Ostdeutsche Bürgerbewegung und Perspektiven der Demokratie, Köln 1993, S. 151.
[19] Rudolf Woderich Mentalitäten im Land der kleinen Leute. In: Michael Thomas Abbruch und Aufbruch. Sozialwissenschaften in Transformationsprozess, Berlin 1992, S.80.
[20] Simone Bark, Dietrich Mühlberg, Arbeiter-Bilder und Klasseninszenierungen in der DDR. Zur Geschichte einer ambivalenten Beziehung, in: Peter Hübner u.a. (Hg.) Arbeiter im Staatssozialismus, Ideologischer Anschpruch und soziale Wirklichkeit, Köln 2005, S. 163-189.
[21] Gunnar Winkler (Hg.) Sozialreport 2004. Daten und Fakten zur sozialen Lage in den neuen Bundesländern, Berlin 2004. S.169
[22] Bundesagentur für Arbeit, Der Arbeits- und Ausbildungsmarkt in Deutschland. Monatsbericht März 2009, S.16.
[23] Там же. С. 223.
[24] Engler, Die Ostdeutschen als Avantgarde, S. 102.
[25] Michael Vester Politische Kultur und soziale Wandel. Lebensweltliche und politische Mentalitäten vor und nach der deutschen Vereinigung, in: Die real-existierende postsozialistische Gesellschaft. Chancen und Hindernisse für eine demokratische politische Kultur. Hg. Landeszentrale für politische Bildung Branderburg. Berlin, 1994. S.40f.
[26] Народная палата – парламент ГДР. Прим. переводчика.
[27] Oskar Niedermayer, Bürger und Politik. Politische Orientierungen und Verhaltensweisen der Deutschen, Wiesbaden 2005. S. 105.
[28] Reinhard Liebscher Sozialreport 2008, http://www.stz-ev.de/Publikationen/Sozialreport/SR_2008/SR2008.pdf, S.42 (5.8.2009)
[29] Lepsius M. Reiner Die deutsche Vereinigung: Ergebnisse, Optionen und Entscheidungen, in: Schluchter (Прим. 14) S. 61f, Jürgen Kocka Vereinigungskrise. Zur Geschichte der Gegenwart, Göttingen 1995, S.137.
[30] Michael Lukas Moeller/Hans-Joachim Maaz, DIE Einheit beginnt zu zweit. Ein deutsch-deutsches Zwiegespräch, Reinbek 1993, S.137.
[31] Winkler, S.72.
[32] Windolf, S. 410
[33] Vogel, S.219.
[34] Henri Tajfel/ John. C. Turner, The Social Identity Theory of Intergroup Behavior, in: Stephen Worchel/William G. Austin (eds.) Psychology of Intergroup Relations, Chicago 1986, S. 7-24.
Читайте также на нашем сайте:
«Русская политика» немецкого Бундестага» Гемма Пёрцген
«Итоги выборов в Германии: дайджест»
«Россия - Германия: инвестиционные и торговые связи» Алексей Кузнецов