Исходным пунктом и важнейшим предметом дискуссий в этом плане является положение национального государства - главного воплощения национального принципа. Практически в любом из отмеченных процессов глобализации легко усмотреть определенный вызов государственному суверенитету. Все они создают либо усиливают отдельные ограничители возможностей и/или свободы действий государства в таких сферах, как развитие национальной экономики, контроль над информацией и связями общества с внешним миром, экология, формы и масштабы применения военной силы, отношения с остальными странами, выбор режима правления и т.д. Однако сама по себе такая констатация не проливает большого света на проблему - власть вообще относительна, государства никогда не были абсолютно суверенными и автономными, а общества - полностью оторванными друг от друга.
Исторический опыт свидетельствует, что факторы ограничения государственной власти могут компенсироваться и даже перекрываться другими силами, действующими противоположным образом. Когда-то, на заре индустриального капитализма, Д.Юм и особенно А.Смит уже обосновывали маловероятность усиления государства законами свободного движения капитала [28; 20]. В начале XX столетия раздавались идеалистические уверения в том, что благодаря усилению экономических взаимосвязей между великими державами война между ними стала невозможной. После 1945 г. многие государства попали в очевидную внешнюю экономическую и политическую зависимость от сверхдержав, но это не помешало общему внушительному расширению их внутренней роли в разных сферах жизни.
При оценке перспектив национальной государственности нельзя обойтись без поиска ответов, среди прочего, на следующие вопросы. В какой именно степени ассоциируемые с глобализацией конкретные ограничения влияют на общую роль этого института в каждой данной области и в целом? Не возникают ли параллельно новые потребности в государственной организации политической жизни и соответствующие возможности? Если перераспределение власти и функций происходит, то в чью пользу и каково место государства в возникающем соотношении сил?
Наиболее наглядно отступление государства в экономической области, где его связывают с зависимостью национальных хозяйств от международных товарных и особенно финансовых потоков, с глобальной ориентацией экономических субъектов и с влиянием ТНК, на которые приходится примерно 70% мировой торговли, 1/3 мирового производства, 80% международных инвестиций [26, с.256]. Все это, как считается, лишает правительства весомого влияния и сужает их поле маневра, диктуя отказ от социальных приоритетов ради обеспечения максимально привлекательных условий, а точнее - максимальной свободы для капитала. В итоге, пишет, например, С.Стрэйндж, «безличные силы мировых рынков ныне более могущественны, чем государства, которым предположительно принадлежит высшая власть над обществом и экономикой» [58, с.4]. В этих высказываниях с представителями бизнеса и либералами-энтузиастами глобализации любопытным образом смыкаются левые антиглобалисты, разоблачающие «новый вид тоталитаризма» - «глобалитарный» диктат капитала [37, с.82].
Растущее число исследований оспаривает правильность подобной картины, выявляя ее многочисленные упущения искажения. Что касается транснациональной экономической деятельности, то ее основной объем концентрируется в определенных зонах. Одну из них образуют страны Запада (внутри которого выделяется в качестве отдельной консолидированной части ЕС), другую - государства Азиатско-Тихоокеанского региона, группирующиеся вокруг Японии и Североамериканской ассоциации свободной торговли (НАФТА), в связи с чем часть экономистов считают более определяющей чертой современного мира не «глобализацию», а «регионализацию» [62, с.39]. Уровень хозяйственной интегрированности внутри национальных границ намного превосходит аналогичный показатель в рамках международных рынков: доля «транснациональной продукции» составляет в странах ОЭСР не более 10% производства; сохраняются и существенные торговые барьеры, прежде всего нетарифные; внутренний финансовый оборот значительно превышает международный и растет сопоставимыми темпами [20, с.791; 23]. Отдельные аспекты экономической жизни общества остаются и будут оставаться мало зависимыми от мирового рынка [24; 62]. В каких-то случаях современные технологии позволяют преодолеть или снизить традиционную сырьевую зависимость страны от импорта. По мнению Дж.Гэретта, было бы корректнее говорить не о «глобальных» рынках, а о действительно растущей степени их интернационализации [20, с.791].
Отказ от кейнсианских методов прямого вмешательства государства в экономику и масштабного перераспределения доходов в любом случае означает возвращение к более классической системе отношений между государством и социумом и еще не ставит под вопрос национально-государственные основы. А изменение условий и механизмов экономической политики не равнозначно прогрессирующему вытеснению государства из данной сферы. Косвенным подтверждением тому служит эволюция самого либерализма, усвоившего определенные дирижистские начала. Несмотря на неолиберальные реформы последней четверти XX в., роль государства в экономике повсюду сохранилась в объеме, значительно превосходящем ее уровень в предшествующем столетии. К тому же очередной период преобладания монетаризма вряд ли ставит точку в его давнем споре с кейнсианством, новые версии которого имеют все шансы стать более востребованными по мере выявления социальных последствий глобальной конкуренции. Серия электоральных побед, одержанных социал-демократическими партиями Западной Европы в конце 90-х годов, возможно, предвещает начало такого сдвига.
Либеральная мысль всегда настаивала на том, что свобода капиталистического предпринимательства, несмотря на отдельные социальные издержки, несет благо динамичного развития обществу в целом. Но еще нигде этот процесс, названный Й.Шумпетером «созидательным разрушением», не удерживался в данном русле без направляющего вмешательства структур политической власти. И каковы бы ни были подчеркиваемые сегодня преимущества интернационализации для производственного роста, параллельно возникают и возрождаются острые социально-экономические и политические проблемы, удовлетворение которых без участия государств невозможно.
Феномен стремительно растущих международных финансовых спекуляций и уязвимость реального производительного сектора и денежных систем от конъюнктуры этого оборота воспроизводят на новом уровне имманентную рыночную проблему нестабильности и недостаточной саморегулируемости. Как пишет Дж.Грэй, «огромная, практически не поддающаяся изучению виртуальная экономика... увеличивает риск системного краха» [24, с.198].
Вовлекая всех в стихию конкуренции на планетарном уровне, глобализация повсеместно ведет к социальной рестратификации обществ, усугублению неравенства между социальными группами, их внутренней фрагментации и росту потенциала конфликтности. В этих условиях естественным является обращение значительной части общественных сил к регулирующей функции государства и объединяющей философии национальной идеи, несмотря на недостаточность национальных возможностей и сопротивление кругов, более всего выигрывающих от максимальной либерализации глобальных связей.
К прогнозируемым многими экспертами социальным последствиям свободного движения капитала в поисках максимальной прибыли относятся: прямое снижение заработной платы и рост безработицы в развитых странах, а также повсеместное резкое углубление разрыва между доходами владельцев капитала и лиц наемного труда, чья доля в национальном доходе за последние 20 лет и так значительно сократилась (в результате иных причин) [16; 34; 18]. Кроме того, как показывает, в частности, Р.Макэван на примере ситуации в зоне НАФТА, «по мере успеха глобализации явно обостряется проблема разрушения окружающей среды», ибо мобильность капитала «делает все более трудным для граждан любого политического сообщества... контроль над деятельностью загрязняющих среду фирм» [36, с.49-50]. По словам Ж.-П.Фитусси, все это означает разрыв с основополагающей демократической идеей социального контракта и переход от «логики роста ... к логике сегментированного рынка, в рамках которой рост одних может происходить только за счет других» [16, с.12].
В общественном мнении даже наиболее богатых стран заметно растет осознание угроз социальной безопасности, которые таит в себе преобладающий сейчас либеральный вариант глобализации. По мнению 51% граждан США, из-за договоров о свободной торговле с Латинской Америкой американское общество лишилось многих рабочих мест, 57% настроены против заключения очередных подобных соглашений, а 73% выступают за включение вопросов занятости и экологии в любые договоры такого рода [36, с.59]. Уже теперь мировые и региональные экономические форумы неизменно сопровождаются демонстрациями и другими демаршами протестующих общественных или профсоюзных организаций.
Предсказываемое дальнейшее увеличение безработицы и снижение уровня жизни широких слоев не могут остаться без серьезных последствий для западных демократий. В этой связи целый ряд авторов уже призвали политические элиты не игнорировать опасность утраты общественной поддержки устоев демократии и рынка [34; 20; 36]. «Если бы капитализм, исключив вмешательство политической власти, стал тоталитарным (в своем либерализме), - считает Ж.-П.Фитусси, - ему бы тоже угрожал крах» [16, с.14]. Но наиболее вероятным выглядит все же возврат к более деятельной социально ориентированной политике.
За пределами Запада, где подавляющее большинство обществ переживают глубокий кризис развития на той или иной почве, дестабилизирующие последствия свободной игры сил мирового рынка еще масштабнее. Весьма показателен в этом отношении пример азиатских государств, символизирующих сравнительно успешную модернизацию, таких, как Южная Корея, Таиланд или Индонезия. Ускоренный рост опирался там именно на возможности, открывшиеся благодаря глобализации (иностранные инвестиции, привлеченные дешевой рабочей силой, импортные технологии, вывоз товарной продукции), но его оборотной стороной стали драматические внутренние диспропорции. Ориентация производства на экспорт, а капитала - на спекулятивные операции, отсутствие адекватного роста внутреннего рынка - все это находит выражение в разительных контрастах между социальными группами, особенно между низами и элитами, в политической напряженности и кровавых столкновениях. На этом фоне усиливаются настроения в пользу своего, «азиатского пути развития», поиск которого предполагает среди прочего активизацию и качественное изменение характера роли государства [42].
Такая переориентация тем более вероятна, что происходящие сейчас во всем развивающемся мире процессы индустриализации, ломки традиционных обществ, демократизации являются, как хорошо известно из истории Европы, катализаторами национальной консолидации и выдвижения соответствующей идеологии.
Социальная деградация и разительные контрасты, столь обычные в истории человечества, в сегодняшнем мире едва ли будут приниматься безропотно. Это противоречит прежде всего современному идейно-психологическому климату - результату растущего влияния демократической философии с ее идеалом эгалитаризма, концепцией социальных прав и идеей ответственности личности и народа за собственную судьбу. А обеспеченная прогрессом информационных систем наглядность неравенства является дополнительным залогом конфликтов на этой основе.
Социально-экономические потрясения первой половины XX в., в частности 30-х годов, создали благоприятную почву для роста не только протекционизма, но и агрессивного ультранационализма и межгосударственной конфронтации - тенденций, которые положили конец предшествующему этапу глобализации и в сочетании с другими факторами привели к мировым войнам. Как утверждал К.Полани в своем известном труде «Великая трансформация» (Polyani K. The great transformation. – N.Y., 1944), феномен нацизма и фашизма был во многом следствием несовместимости представительной демократии с потрясениями нерегулируемой рыночной экономики, вызывающими массовый протест. В свете этого опыта идея устранения из экономических процессов государства и такого понятия, как «национальные интересы», выглядит безответственной и в конечном итоге маловероятной. Вопрос состоит скорее в том, на основе какой идеологической комбинации и в каких именно формах будет воплощаться национально-государственный подход.
Представление о пагубности или невозможности вмешательства в механизмы мирового рынка опровергается и логически, и эмпирически. Антигосударственное кредо современных сторонников максимальной либерализации поразительно мало отличается от рассуждений А.Смита в его «Исследовании о природе и причинах богатства народов»: «Владелец собственности является гражданином мира... Он мог бы покинуть страну, в которой подвергается раздражающей проверке для взимания обременительного налога, и перевезти свое состояние в другую страну... Таким образом, налог, способствующий вывозу капитала из данной страны, лишил бы всякого дохода как правителя, так и общество» [28, с.256]. Но история показала более сложный характер мотивации реального «экономического человека».
Политическое регулирование по-прежнему не противоречит интересам капитала, несмотря на интернационализацию рынка [20; 62; 24]. Социальная стабильность имеет и экономическую ценность как одно из условий привлечения инвестиций и нормальной производственной деятельности. И правительственные программы, корректирующие социальный негатив глобализации, могут, при определенных обстоятельствах, оказываться предпочтительнее для капитала, нежели минимизация государственной роли. Проведенный Дж.Гэреттом анализ реальной практики стран-членов ОЭСР за 80-е и первую половину 90-х годов не обнаружил жесткой корреляционной связи между большим бюджетом и высокими налогами, с одной стороны, и бегством капиталов, падением конкурентоспособности и платежным дефицитом — с другой [20].
Весьма спорно и противопоставление государствам транснациональных корпораций в качестве космополитических носителей экономической и даже политической власти. Как показывают исследования, лишь очень немногие из крупнейших ТНК оторваны от национальной почвы [29; 62, с.40]. Почти все они «имеют глубокие корни в конкретных странах», а «советы директоров, стиль менеджмента и корпоративная культура сохраняют явно национальный характер» [24, с.69]. Доля зарубежных (или внеевропейских для западноевропейских фирм) активов обычно не превышает 20-30% [62, с.40]. Далеко не все компании действуют по отношению к национальной экономике, как к чужой, - Дж.Грэй называет подобную практику «исключительной особенностью американской деловой культуры, в которой прибыль важнее социальных издержек и национальных привязанностей» [24, с.69]. Японские фирмы, например, ведут себя иначе, редко размещая наиболее важные части производственного процесса, связанные с высокой технологией, за границей [24, с.63; 50, с.475].
Степень интернационализации научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ крупнейших ТНК, составлявшая, по данным на 1990 г., в среднем 10-11%, практически не изменилась с 1969 г. [50, с.474-475]. При всех изменениях и различиях в зависимости от страны, отрасли и методики оценки, эта деятельность в целом признается в большой мере «привязанной» к национальным территориям. Она остается в сфере пристального внимания и контроля правительств, которые обеспечивают ее не только патентами, но также субсидиями, гарантиями и другими, косвенными, видами поддержки в рамках национальных и многосторонних программ [50, с.477-479, 481]. Дороговизна современной технологии во многих случаях делает необходимыми какие-то формы участия государства в развитии этого сектора.
О степени влияния капитала на государственные институты можно спорить, но это - проблема давняя. В любом случае расширение демократии и развитие самодеятельных гражданских субъектов с независимыми источниками информации и каналами проявления в целом скорее осложняют диктат экономических магнатов, чем способствует ему. В том же направлении действует еще один фактор, привносимый глобализацией, - ужесточение конкуренции в условиях постоянной инновации и как следствие - ускорение ротации ведущих предприятий (Показательны изменения в списке 500 ведущих компаний мира, регулярно публикуемом журналом «Форчун». Если за период с 1955 г. по 1965 г. он обновился только на 29%, то за такой же десятилетний срок в 1985-1995 гг. в нем сменилось уже более половины корпораций [5, с.6].).
Сами ТНК не имеют ни легитимности, ни достаточных ресурсов в качестве структур регулирования. Потому развитие современного мирового рынка и либерализация сопровождаются общепризнанным усилением анархичности и непредсказуемости его конъюнктуры.
При этом частные капиталы остаются зависимыми от государственных структур, которые устанавливают и обеспечивают законодательную и политическую основу для предпринимательства, включая условия вывоза и ввоза товаров и капиталов, а также непосредственно поддерживают определенные группы бизнеса. Именно благодаря правительственной поддержке такие корпорации с государственным участием, как «Нокиа», «Матра», «Томпсон», «Рено», превратились в крупные европейские ТНК [60, с.68]. Тот факт, что капитал ищет связей с правительствами и их поддержки, свидетельствует, по выражению Дж.Грэя, о признании им государств «в качестве ключевых субъектов власти, чьей благосклонности стоит добиваться» [24, с.69]. М.Портер приводит целый ряд аргументов, объясняющих важность прочной «домашней базы» для успешной деятельности ТНК [45].
Только государства обладают монополией легитимной власти и принуждения, организованными силовыми и административными аппаратами, которые позволяют им самым радикальным образом вмешиваться в общественную жизнь, в том числе и в деятельность транснационального капитала. Пределы этого вмешательства зависят от политического выбора и социальной базы данной власти, но при определенных условиях оно может заходить весьма далеко. В конечном итоге и экспроприация собственности, и установление авторитарных или даже тоталитарных режимов вовсе не исключаются условиями глобализации, а всего лишь становятся менее вероятны из-за роста издержек, связанных с такого рода политикой.
Одна из главных необоснованных посылок, просматривающаяся в рассуждениях гиперглобалистов и даже авторов «трансформационного» направления, подразумевает, что выгоды от современных технологий могут использоваться только негосударственными субъектами, будь то корпорации, общественные движения или индивидуумы. Между тем преимущества научно-технического прогресса, часто едва ли не в большей мере, доступны и властным структурам, причем в самом широком диапазоне областей. Уже отмечалось, что в абсолютном выражении способность современных государств «выполнять определенные действия в огромной степени превосходит аналогичный потенциал их предшественников» [14, с.11]. Теперь же перед наиболее богатыми из них открываются невиданные ранее технические возможности в сферах слежения, коммуникаций, получения и передачи информации, организации любой деятельности, пропаганды, переброски и использования военной силы, взаимных консультаций и т.д. К первым предвестникам этих новых потенций относятся управляемые компьютерами точечные удары НАТО по Югославии весной 1999 г. или созданная спецслужбами США, Великобритании и некоторых других стран разведывательная суперсистема «Эшелон», материалы о которой в СМИ производят ошеломляющее впечатление.
В зависимости от овладения передовыми технологиями, а также от других ресурсов и параметров, динамика положения современною государства может быть весьма различной. И отнюдь не «паралич» государственности как таковой ожидает мир в обозримом будущем, а резкие изменения в силовой иерархии между конкретными государствами (и их группами). В то время как мощь и влияние одних, вероятно, возрастут не только в абсолютном, но и в относительном плане, другим реально угрожает подчинение давлению разнообразных внешних и внутренних сил, а в каких-то зонах «четвертого мира» не исключено формирование ареалов безвластия.
Эволюция национальных структур в контексте растущей взаимозависимости и развития международного сотрудничества тоже отнюдь не однозначна. Этот вопрос уже несколько десятилетий находится в центре неутихающих дискуссий между теоретиками международных отношений, прежде всего между «либерально-идеалистической» и «реалистистической» школами. Показательно, что в последние 10-15 лет оба направления в лице своих обновленных версий - «институционализма» и «неореализма» сблизили свои позиции. На самом деле происходит не падение роли государства, а скорее видоизменение ее содержания, форм, инструментов, стиля и контекста, что так или иначе признаете разными школами.
Транстерриториальные связи сокращают национальную автономию и способность отдельного государства относительно монопольно контролировать общественную жизнь на подвластной ему территории. Времена вольной или вынужденной изоляции действительно миновали, и для любого правительства и народа кооперация с окружающим миром является отныне императивом. Но одновременно каждое государство приобретает дополнительные возможности и функции как за пределами, гак и внутри своих границ. Важнейшим средством их реализации как раз и выступают межправительственные и другие, более сложные по характеру, коллективные политические механизмы, которые часто необоснованно противопоставляются государственности в качестве независимых наднациональных сил.
Существующие международные институты были, по словам теоретиков Р.Киоэйна и Дж.Найя, вовсе «не навязаны государствам, а созданы и приняты ими, с тем чтобы увеличить их способность отстаивать свои интересы через координацию политики» [7, с.2]. Когда-то Ш. де Голль уподобил европейское объединение «архимедову рычагу», посредством которого Франции надлежит бороться с утратой своих мировых позиций. Одновременно он одним из первых пытался концептуально ставить проблему соединения интересов страны с более широкими потребностями и идеалами, хотя это и не было должным образом замечено его современниками. Внешняя политика французской V Республики с тех пор стала одним из самых ярких примеров интенсивного поиска путей совмещения национальных целей с региональными и глобальными интеграционными процессами, чем во многом предопределила оригинальный дуалистический характер Европейского союза и его достижения.
Наднациональное регулирование расширяет возможности государства влиять на стихийные процессы и в этом смысле укрепляет национальный суверенитет. В этом плане показательны мотивы интереса Франции к введению единой валюты ЕС и созданию Центрального европейского банка. Ранее конъюнктура финансовых рынков вынуждала Центральный банк Франции при определении учетной ставки франка пассивно следовать за динамикой ставки германской марки. С получением же голоса в совместных решениях о европейской валюте французское руководство рассчитывает частично вернуть себе контроль над собственной валютной политикой.
В сотнях томов на документальной основе проанализированы бесчисленные примеры использования разных международных структур от ООН до ЕС и НАТО в национальных интересах их участников, как больших, так и малых. Другое дело, что это достигается ценой сложных компромиссов, и баланс уступок и выгод в разных сферах для каждого государства в каждом конкретном случае различен. Из этого следует также, что воздействие международных организаций на динамику соотношения сил среди самих государств имеет несколько вариантов - от уравнивающего до обеспечивающего преобладание одной или ряда стран. Доминирующее влияние США в конце XX столетия в немалой степени осуществляется через деятельность таких структур, как НАТО, МВФ или совещания «большой семерки». Последние наряду с ЕС позволяют ведущим индустриальным державам ощутимо воздействовать и на положение международного финансового рынка.
Международные институты облегчают обмен информацией между государствами и предоставляют им дополнительные каналы для взаимодействия. Само развитие таких институтов и режимов, происходящая в них координация позиций и разработка решений составляют обширную область новых функций национальных государств, объем и значение которой увеличиваются. Поскольку так называемые надгосударственные структуры формируются и функционируют преимущественно на основе государственного представительства, они являются не альтернативой институту государства, а специфической, коллективной формой его проявления и взаимодействия, в том числе с субъектами иных уровней.
С определенными оговорками все это относится и к наиболее интернационализированному в мире пространству Европейского союза. Беспрецедентному прогрессу интеграции здесь содействовало уникальное совпадение специфических факторов: близость политических и культурных традиций европейских народов, истощение сил в результате двух мировых войн, послевоенный идеологический раскол континента и «холодная война», резкое ослабление мировых позиций европейских держав и т.д.
Эрозия традиционных государственных устоев в ЕС связана, помимо спонтанных транснациональных тенденций, с развитием двух альтернативных нации политических измерений - наднационального и субнационального. К коммунитарным структурам перешли многие функции по регулированию экономической жизни, и этот процесс постепенно охватывает другие сферы - от обеспечения законности, прав человека и иммиграции до внешней политики и безопасности. Более или менее значительные полномочия получили внутригосударственные автономные территории, число которых в рамках ЕС выросло с 14 в 50-х годах до более 70 в конце 90-х [8, с.344-345]. В Маастрихтском договоре была официально признана взаимосвязь между наднациональным объединением и субнациональным делением (регионализацией), предусмотрено представительство «регионов» и их участие в рассмотрении отдельных вопросов. В ЕС достигнута высокая степень интегрированности рынка и получила развитие практика достаточно интенсивных неформальных транснациональных контактов, с которыми К.Дейч связывал подлинную интеграцию и формирование того, что он называл «сообществом». Играйте в игровой автомат обезьянки по ссылке https://igroviye-avtomati-online.com/crazy-monkey/
Тем не менее и в системе Европейского союза государства «сохраняют ключевое положение в процессе принятия решений, но их действия носят более косвенный, негласный и компромиссный характер» [57, с.7-8]. При этом, несмотря на неолиберальные реформы 80-х годов, объем властной регламентации в целом не сократился, так как в ее орбиту вовлекаются все новые сферы, например, вопросы экологии и разные аспекты частной жизни, такие, как семейные отношения, права детей, курение и др. В целом «европейские национальные государства не находятся в состоянии отмирания или регресса: они просто изменили свои функции, и это может продолжаться и в будущем» [39, с.64]. Это подтверждает и процесс формирования коммунитарной политики, которому на протяжении всей истории ЕС сопутствует напряженная диалектика сотрудничества-соперничества и непростой поиск компромиссов между государствами-членами. И, как выяснилось, интеграция оказалась способна служить не только общим целям, но и, отчасти, конкурирующим национальным интересам участников. Хотя национально-государственные мотивы не исчерпывают сути европейской политики, они неизменно в ней присутствуют, что неоднократно демонстрировали на документальных материалах, в частности, А.Милворд и другие исследователи «реалистической» школы [41].
Достижения европейского объединения позволяют говорить о рождении инновационной политической модели, но она мало напоминает постнациональные проекты Соединенных Штатов Европы. Давно уже очевидно, что развитие ЕС происходит в направлении не федерации, а более сложной гибридной формы совмещения интеграционного и национально-государственного начал. Функции государств меняются, рядом с ними выступают другие (над- и субнациональные) субъекты, а сами они все чаще действуют не по отдельности, а сообща. И все же в этой многопрофильной системе европейские национальные структуры остаются центральными элементами. При этом, учитывая специфичность Европы и конкретных условий, сделавших возможным строительство ЕС, нет оснований ожидать подобного уровня интеграции в большей части остального мира.
В целом воздействие глобализации и регионализации на государственные возможности слишком многосторонне и разнохарактерно, чтобы подлежать скорой и простой оценке. И очевидно, что ставить вопрос об ослаблении государства можно только в относительном плане - в сравнении, например, с динамикой других политических начал либо с масштабом и параметрами современных проблем.
Авторы «трансформационного» подхода убеждены в том, что современный этап глобализации «переустанавливает и реорганизует силу, функции и власть национальных правительств». Хотя «высшая законная компетенция» остается в руках государств в пределах их территории, на эту компетенцию накладываются... растущая юрисдикция институтов внутреннего управления и ограничения и обязательства, вытекающие из международного права» [40, с.15].
На наш взгляд, сам процесс реорганизации силы и компетенции бесспорен, но в нем есть ряд принципиально важных особенностей, часто недооцениваемых. Во-первых, это появление новых рычагов в распоряжении государств, дифференциация между ними и потенциально огромные возможности влиять окружающий мир для самых сильных из них.
Во-вторых, на отдельных направлениях, включая социально-экономическое, спад в потенциях государств по отношению к негосударственным субъектам может оказаться частично обратимым, поскольку есть основания связывать его с трудностями адаптации в момент качественного скачка, а также с идеологическим выбором, отражающим интересы отдельных общественных сил (прежде всего спекулятивного финансового капитала).
В-третьих, если относительное ослабление государства в определенных сферах неизбежно, оно тем не менее сопровождается аккумуляцией власти в некой иной, альтернативной структуре, как и предсказывал еще в 1965 г. С.Хоффман [31]. Происходит фрагментация, рассредоточение силы между субъектами разных уровней. Сейчас в этой связи много пишут о «глобальном кризисе власти», о «новой разновидности анархического беспорядочного капитализма» и т.п. [24, с.70]. Но помимо содержащейся здесь угрозы хаоса, это положение примечательно еще и тем, что оно увеличивает шансы правительств сохранить лидирующее положение при консолидации новой системы общественной самоорганизации.
Во многом представление о кризисе национальных государств основано не на их ослаблении как таковом, а на растущем несоответствии возможностей даже наиболее сильных из них «обращаемым сегодня к ним ожиданиям» [14, с.11]. Однако, как бы несовершенны они ни были с этой точки зрения, никаких альтернативных инструментов, лучше адаптированных к решению современных проблем, глобализация не порождает. Как выразился Дж.Данн применительно к проблеме экологической деградации, «за неимением лучшего: или государства или никто» [14, с.14].
[1] Геллнер Э. Национализм возвращается //Новая и новейшая история. – М., 1989. - № 5. - С. 55-62.
[2] Ильин И.А. Путь к очевидности. - М., 1993. - 431 с.
[3] Комарофф Дж. Национальность, этничность, современность: Политика самосознания в конце XX в. // Этничность и власть в полиэтничных государствах / Отв. ред. Тишков В.А. - М., 1994. - С.35-70.
[4] Нарочницкая Е.А. Национализм: История и современность. - М, 1997. - 59 с.
[5] Шремп Ю. Глобализация как шанс // Intern, politik (русское издание). - М., 1999.-№ 12.-С. 3-14.
[6] Acquaviva М. et al. La Corse et la Republique // Monde diplomatique. - P., 1999. -A. 46, N 543. - P. 14.
[7] After the cold war/Ed. by Keohane R. et al. - Cambridge, 1993. - 481 p.
[8] Autonomy/Ed. by Suksi M. - Hague etc., 1998.- 370 p.
[9] Beyer P. Globalizing systems, global cultural models and religions // Intern, sociology. -L, 1998. - Vol.13, N1. - P. 79-94.
[10] Burton J. Conflict: Resolution and provention. - N.Y., 1990. - XXIII, 295 p.
[11] Cassen B. La nation contre le nationalisme // Monde diplomatique. - P., 1998. - A. 45, N 528. - P. 9.
[12] Culture and identity in Europe / Ed. by Wintle M. - Aldershot, 1996. - 226 p.
[13] Dogan M. Comparing the decline of nationalisms in Western Europe // Intern, social science j. - Oxford., 1993. - Vol. 45, N 2 (136). - P.177-198.
[14] Dunn J. Introduction: Crisis of the nation state? // Contemporary crisis of the nation-state/Ed. by DunnJ. - Oxford etc., 1995. - P. 3-15.
[15] Fischer D. Nonmilitary aspects of security: A systems approach. - Aldershot etc., 1993. -XV, 222 p.
[16] Fitoussi J.-P. Mondialisation et inegalites// Futuribles.- P., 1997. - N 224. - P. 5-16.
[17] Fricaud-Chagnaud G. L'histoire apres la fin de l'histoire // Defense nat. - P., 1993. -Nov. - A.49. - P. 45-55.
[18] Galtung J. Globalization and its consequences.- Taipei, 1997. - 14 p. in recto.
[19] Garcia Candini N. Consumidores у ciudadanos: Conflictos multiculturales de la globalizacion.- Mexico, 1995. - 305 p.
[20] Garrett G. Global markets and national politics // Intern, organization. - Cambridge, 1998. - Vol. 52, N4. - P. 787-824.
[21] Gellner E. Nations and nationalism. - Oxford, 1983. - 150p.
[22] Giddens A. The consequences of modernity. - Cambridge, 1990. - 200 p.
[23] Giussani P. Empirical evidence for trends toward globalization // Global circus: Narratives of globalization / Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 15-38. -(Intern. J. of polit. economy: Vol. 26, N 3).
[24] Gray J. False dawn: The delusions of global capitalism. - L., 1998. - 222 p.
[25] Gurr T.R. Minorities at risk: A global view of ethno-political conflicts. - Washington, 1993. - 427 p.
[26] Held D. Democracy and globalization //Global governance. - Boulder, 1997. - Vol. 3, N 3. - P.251-267.
[27] Hernando E., Narochnitskaia E., Ortuose M. et al. Globalization and interstate conflict. - Uppsala, 1998. - 46 p. in recto.
[28] Hirschman A. Essays in tresspassing. - N.Y., 1981. - VIH, 310 p.
[29] Hirst P., Thompson G. Globalisation in question. - Cambridge, 1996. - 222 p.
[30] Hobsbawm E. Nations and nationalism since 1780. - Cambridge, 1990. - 200 p.
[31] Hoffman S. Thoughts on the French nation today //Daedalus. - Cambridge, 1993. - Vol.122, N 3. - P. 63-80.
[32] Horowitz D. Ethnic groups in conflict.- Berkeley etc., 1985. - VI, 697 p.
[33] Huntington S. The clash of civilizations? // Foreign affairs. - N.Y., 1993. - Vol. 72, N 3. - P. 22-49.
[34] Kapstein E. Workers and the world economy // Ibid. - 1996. -Vol. 75, N 3. - P. 16-37.
[35] Lacoste I. Viv. la nation: Destin d'une idee geopolitique. - P., 1997. - 140 p.
[36] Lerche Ch. The conflicts of globalization //Intern, j. of peace studies.- Formosa, 1998. - Vol. 3, N1.-P. 47-66. '
[37] Levis N. Globalization and kulturkampf // Global circus: Narratives of globalization/Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 81-129. - (Intern. J. of polit.economy; Vol. 26, N 3).
[38] MacNeill W. Folyethnicity and national unity in world history. - Toronto, 1986. – VII, 85 p.
[39] Mann M. Etat-nation: Mort ou transfiguration? //Debat. - P., 1995. - N 84. - P. 49-69.
[40] McGrew A. Globalisation: Conceptualising a moving target //Understanding globalisation, the nation - state, democracy and economic policies in the new epoch. - Stokholm, 1998. - P. 5-25.
[41] Milward A. The frontier of national sovereignty: History a. theory. 1945-1992. -Routhledge, 1993. - 248 p.
[42] La mondialisation contre I'Asie //Maniere de voir. - P., 1999. - N 47. - 100 p.
[43] Omahe K. The end of the nation state.- N.Y., 1995. - 256 p.
[44] Penrose J. Globalization, fragmentation and a disfunctional concept of nation//The ethnic identities of Europ. minorities /Ed. by Synak B. - Gdansk, 1995. - P. 11 -25.
[45] Porter M. The competitive advantage of nations. - L. etc., 1990. - XX, 855 p.
[46] Richmond A. Ethnic nationalism and post-industrialism //Ethnic a. racial studies. - L., 1984.-Vol.7, N1.-P. 4-18.
[47] Robertson R. Globalization: Social theory a. global culture. - L., 1992. - 240 p.
[48] Rosenau J. The dynamics of globalization //Security dialogue. - L., 1996. - Vol. 27, N 3. - P. 247-262.
[49] Ruggie J. Territoriality and beyond //Intern, organization. - Cambridge, 1993. - Vol. 47, N 1.-P. 139-174.
[50] Sachwald F. Les defis de la mondialisation: Entreprises et nations //Les defis de la mondialisation: Innovation et concurrence /Sous la dir. de Sachwald F. - P. etc., 1994. - P. 473-485.
[51] Schlesinger Ph. On national identity: some conceptions and misconceptions criticized //Social science inform. - L., 1987. - Vol. 26, N 2. - P.219-264.
[52] Schmidt V. The new world order, incorporated //Daedalus. - Cambridge, 1995. - Vol. 124, N 2. - P. 75-106.
[53] SchnapperD The European debate on citizenship//Ibid. - 1997. - N 3. - P. 199-222.
[54] Smith A. National identity and the idea of European unity //Intern, affairs. - L., 1У92. - Vol. 68, N 1.-P.55-76.
[55] Smith A. Nationalism and modernism. - L., 1998. - 276 p.
[56] Smith A. The supersession of nationalism? //Intern, j. of comparative sociology. - Leiden. 1990. - Vol. 31. N 1/2. - P. 1-31.
[57] The state in Western Europe /Ed. by Muller W. et al. //West Europ. politics. - L., 1994. - Vol.17, N3 (spec, issue). - 214 p.
[58] Strange S. The retreat of the state. - Cambridge, 1996. - 218 p.
[59] Volf M. Bosnie: Victoire sur la violence et role de la religion //Concilium. - P., 1997. -N 272. - P.47-55.
[60] Wallace W. Rescue or retreat? The nation state in Western Europe //Contemporary crisis of the nation-state /Ed. by Dunn J. - Oxford etc., 1995. - P.52-76.
[61] Waters M. Globalization. - L., 1995. - 160 p.
[62] Went R. Globalization: Myth, reality, and ideology //Global circus: Narratives of globalization /Guest ed.: Levis N. - Armonk (N.Y.), 1996. - P. 39-59. - (Intern. J. of polit economy; Vol. 26, N 3).
Источник: Нарочницкая Е.А. Национальный фактор в эпоху глобализации // Процессы глобализации: экономические, социальные и культурные аспекты / РАН. ИНИОН. – М., 2000. – 232 с. – (Актуальные проблемы Европы / Редкол.: Пархалина Т.Г. (гл. ред.) и др. 2000, № 4, ISSN 0235-5620). – С. 102 – 155.
Часть 1. Дискуссии о будущем наций и глобализации: некоторые методологические вопросы
Часть 3. Культурно-духовные и этнические основы национального феномена
Часть 4. Политические функции национальных делений и глобализирующийся «миропорядок».
Читайте также на нашем портале:
«Глобализация и историческая макросоциология» Джованни Арриги
«Новый амбициозный план Проекции и чертежи новой сборки мира» Александр Неклесса
«Глобализация: что это такое?» Михаил Мунтян
«Метафизика глобализации. От утопии к антиутопии» Вера Самохвалова
«Глобализация как явление постмодерна» Людмила Евстигнеева, Рубен Евстигнеев