Общие особенности китайской миграции
Главная особенность современной китайской миграции заключается в том, что она осуществляется под постоянным, хотя и не всегда явным, контролем государства. В принципе, в этом нет ничего неожиданного: начиная с 1960-х годов многие страны мира, принадлежащие к группе развивающихся, сделали экспорт трудовых ресурсов важным источником пополнения государственного бюджета. С принимающими государствами ведутся переговоры о выделении квот и профессионально-квалификационном составе мигрантов, о наиболее выгодных условиях приема и трудоустройства, социальных льготах и сроках пребывания. Денежные суммы, пересылаемые мигрантами в страны происхождения (ремитирование), могут достигать внушительных размеров. Например, в 2004 г. общая сумма денежных переводов в развивающиеся страны оценивалась в 167 млрд долл., что вдвое превышало официальную помощь развитию. Среди стран-получателей этих переводов на долю Индии пришлось 21,7 млрд долл., Китая – 21,3 млрд долл., Филиппин – 11,6 млрд долл [1]. Мексика, у которой благодаря общей границе с США особенно велика доля поступлений от нелегальных мигрантов, ежегодно «зарабатывает» подобным образом до 20 млрд долл. (18,1 млрд долл. в 2004 г.) [2].
Но миграционная политика КНР, в отличие от других стран, ориентирована не столько на денежные поступления, сколько на решение более масштабных стратегических задач, рассчитанных на историческую перспективу. В их числе: создание китайских диаспор там, где они раньше отсутствовали (например, в постсоциалистических России, Венгрии, Румынии и т.д.); расширение уже сложившихся диаспор (только в 1990-х годах китайские диаспоры в ведущих странах Западной Европы увеличились в полтора раза); усиление собственного политического влияния, в частности, путем формирования прокитайских лобби (особенно сильных в странах ЮВА, а также в США); проникновение представителей диаспор в государственный аппарат, средства массовой информации, получение доступа к новейшим научно-техническим разработкам и технологиям [3].
Одновременно – даже ценой материального поощрения эмиграции образованных китайцев, – решается двойная задача: высвобождения рабочих мест внутри страны и их создания за рубежом. Считается, что каждый китаец, устроившийся на работу или открывший свое дело в другой стране, со временем обязательно привлечет к себе энное количество родственников и друзей [4]. Попутно в самом Китае достигается снижение социальной напряженности, вызываемой расслоением и поляризацией общества.
Все перечисленное и составляет, по мнению экспертов, суть китайской «ползучей», или «тихой» экспансии.
Важным фактором становится растущий уровень образования китайского населения. В соответствии с планами на 11 пятилетку (2006 – 2010 гг.) образование и наука признаны в Китае важнейшими приоритетами. Переход к всеобщему бесплатному девятилетнему образованию с перспективой внедрения всеобщего среднего, создание сети профессиональных училищ и одновременное расширение государственного высшего образования дадут Китаю десятки, если не сотни миллионов работников повышенной квалификации [5]. Все эти меры обеспечат китайским работникам в том числе дополнительные конкурентные преимущества на международных рынках труда.
Китай, где проживает 20–22% населения мира, обладает мощным эмиграционным потенциалом. Стимулировать подвижность этого потенциала, помимо политики внешнеэкономической экспансии и расслоения общества, способны изменения внутри Китая, в частности, связанные с назревшей грандиозной модернизацией сельского хозяйства - своего рода «зеленой революцией», в ходе которой могут исчезнуть как минимум 300 миллионов рабочих мест [6]. В любом случае необходимость трудоустройства вчерашних крестьян чрезвычайно актуальна: в стране не прекращается массовое изъятие пахотных земель под городское, промышленное и транспортное строительство, а это провоцирует недовольство и даже бунты [7]. К 2007 г. в Китае насчитывалось около 90 млн лишившихся земли крестьян [8]. К тому же, есть расчеты китайских ученых, согласно которым оптимальная численность населения страны вообще должна составлять 700 млн человек [9].
Следует учитывать, что общие стратегические установки внешнеэкономической экспансии Китая, сформулированные в программе «Идти вовне», могут быть реализованы только с помощью частной инициативы – чужое государство в свою экономику никто добровольно не пустит. Об этом свидетельствует весь исторический опыт. И в Малайзии, где в настоящее время китайцы, составляя около 1/3 населения, через частные состояния контролируют 70% национального богатства, и в Таиланде, где они же, составляя 15% населения, контролируют 80% национального богатства, и в других азиатских странах – таких, как Индонезия, Филиппины или Сингапур, – повсеместно этот контроль был достигнут благодаря частному капиталу [10].
Говоря о специфике китайской миграции, нельзя умолчать о ее ценностно-установочных и психологических аспектах. В иерархии ценностей, которыми руководствуются китайцы, первые места занимают долг и справедливость и лишь затем следуют прибыль и выгода. Жизненными приоритетами для большинства являются семья и интересы страны. Будучи в своей массе убежденными государственниками, китайцы естественным образом воспринимают исходящие от государства идеи как руководство к действию [11]. Неудивительно, что миграция становится своего рода патриотическим долгом.
Традиционно Китай для китайцев является центром вселенной, колыбелью человечества и его истории. «Этот народ, – пишет Шолл-Латур, – никогда, даже в периоды страшнейшего национального унижения, не страдал комплексом неполноценности. Представители «хань», включая последнего кули или рикшу, неизменно ощущали свое превосходство перед иностранцами» [12]. В наше время к этому чувству национального превосходства может добавляться и чувство гордости за успехи современного Китая, видящего свою историческую миссию в том, чтобы собственным подъемом способствовать развитию стран Третьего мира, помогать им в борьбе с «гегемонизмом» (стран «золотого миллиарда»), отстаивать мир и т.д. В совокупности эти идеологемы способны усиливать пассионарность мигрантов, ощущение ими своей особой роли.
Вместе с тем это питаемое различными источниками чувство превосходства сочетается у китайцев со стратагемностью – особым образом мышления, предполагающим по отношению к лицам других национальностей хитрости и ловушки, рассчитанные на извлечение выгоды. Эта черта универсальна – то есть она наблюдается у всех китайских диаспор в самых разных странах мира. Обращая на нее внимание, ученые из Владивостока И. Безруков и Е. Горбенкова на основе опыта общения с гражданами КНР приходят к такому выводу: «Китайцы наделены способностью находить выгоду более чем какая-либо другая нация, поэтому российское общество нуждается в социально-психологической адаптации к присутствию китайского контингента больше, чем сами китайцы нуждаются в адаптации к нашей среде» [13].
Учитывая к тому же, что китайцы практически не поддаются ассимиляции, принимающие страны, в первую очередь малолюдные, рискуют столкнуться с проблемой собственной идентичности. Не получится ли так, что их население будет вынуждено «подстраиваться» под нарастающий поток мигрантов из КНР, подвергаясь фактической китаизации? Нелишне напомнить, что китайцы относятся к биологически сильным нациям. Из статистики бывшей португальской колонии Макао (в устье р. Сицзян, Южный Китай) известно, например, что в каждых 100 смешанных браках на свет появлялось 80 младенцев с признаками монголоидной расы и только 20 – с признаками европейской [14].
Еще одна особенность китайской миграции - присутствие в её рядах организованной преступности, так называемых триад, играющих в жизни китайских диаспор важную роль. «Триады, – отмечает О. Глазунов, – являются непременным атрибутом жизни Китая… Они обязательно присутствуют там, где существует китайский бизнес. Китайский бизнесмен в любой стране мира не боится местного рэкета – он находится под защитой триады, отчисляя ей за это часть своей прибыли» [15].
Триады не только выполняют функции охраны и надзора. Они организуют и курируют собственный криминальный бизнес (трафик нелегалов, наркотиков, игорный бизнес, торговля оружием, проституция); устанавливают контакты с местными ОПГ и иногда действуют с ними заодно; даже выступают (во всяком случае, выступали) в роли инвесторов в экономику КНР, вкладывая собственные средства и мобилизуя капиталы хуацяо – китайских предпринимателей, обосновавшихся за рубежом. Именно так случилось в середине 1980-х годов, когда триады, ранее изгнанные властями из страны, вернулись туда в качестве инвесторов в китайскую модернизацию. Деньги триад пошли на создание совместных высокорентабельных предприятий в сфере услуг – казино, игротек и ночных клубов, способствуя мобилизации денежных средств населения. Примечательно, что в роли соучредителей таких предприятий выступили офицеры министерств государственной и общественной безопасности, тем самым взявшие деятельность триад под свой контроль [16].
Поскольку такого рода сотрудничество бросает тень на репутацию государства, время от времени против триад возобновляются гонения. Однако, по мнению некоторых аналитиков, борьба с ОПГ носит в Китае в основном имитационный характер: дело в том, что в результате внедрения рыночных отношений триады стали составной частью сложившегося в стране механизма коррупции. С другой стороны, и власти, и триады в конечном счете решают одну и ту же задачу – избавляют страну от лишнего населения. Только первые делают это легально, а вторые – нелегально.
По мнению В. Гельбраса, основные особенности современной китайской миграции заключаются в следующем: «Во-первых, в правительственном стимулировании процесса становления зарубежных китайских землячеств, их укрепления и развития; во-вторых, в ориентации их на решение задач внешнеэкономической стратегии и внутренней политики КНР; в-третьих, в формировании и развитии международных связей китайских землячеств под эгидой Пекина. Наконец, возможно, самое главное – с массовой иммиграцией связаны далеко идущие планы глобального национального возвышения, доказательства национального превосходства над всеми народами, принадлежащими к так называемому золотому миллиарду» [17]. Наличие у руководства КНР курса на установление контроля над всеми китайскими диаспорами мира отмечают и другие авторы [18].
Специфика китайской миграции в Россию
Бытует мнение, что основными направлениями китайской миграции являются и останутся Юго-Восточная Азия, Австралия и Новая Зеландия, где осело 30 млн китайцев. Но общая численность хуацяо, достигающая по некоторым данным 55–60 млн, показывает, что и другие векторы миграции не стоит сбрасывать со счетов. Так, в США проживает 1,3 млн одних только легальных хуацяо. Всего же китайской миграцией охвачено более 100 стран мира [19].
Россия занимает в планах Пекина далеко не последнее место, поскольку, как убежден В. Гельбрас, она относится к числу немногих стран, где Китай намерен решать значительную часть задач своего глобального внешнеэкономического наступления [20]. После распада Советского Союза Россия сразу же начала играть двоякую роль: страны, принимающей китайских мигрантов, и страны-коридора для их миграции в Западную Европу и другие регионы. Количество одних только «транзитников» оценивается примерно в 100 тыс. человек в год [21]. Для организации транзита таких масштабов нужны соответствующие условия. И они сложились, когда в России появилась прежде отсутствовавшая здесь китайская диаспора, а этому, в свою очередь, способствовало заключение между РФ и КНР в начале 1990-х годов соглашения о безвизовом туризме, благодаря которому нелегалы получили возможность в массовом порядке проникать на российскую территорию.
На этапе создания диаспоры китайская миграция в Россию мало чем отличалась от миграции в другие страны, имеющие с КНР общие границы. Как правило, мигранты из Китая всюду одинаково стремятся заполнить приграничные районы, постепенно адаптируя под себя не только рынок, но и демографическую ситуацию [22]. Вначале освоением территорий и рынков занимаются те, кто связан с мелким и средним бизнесом: беднота, чьей заветной целью является аренда земельных участков, владельцы торговых палаток, небольших ресторанов, мастерских и т.п., а также предприниматели средней руки, нередко достаточно образованные для того, чтобы создавать какие-то фрагменты землячеств. После возникновения подобной «китайской среды» на сцену выходит более солидный капитал – фирмы и банки, стремящиеся приобретать в собственность земельные участки и другую недвижимость, прочно укорениться в стране пребывания.
Особенностью проникновения китайцев в Россию стало то, что мелкий китайский бизнес сосредоточился в основном в приграничной полосе Дальнего Востока, занимаясь «челночной» торговлей и выращиванием овощей, а более крупный почти сразу же устремился в центральные районы страны, прежде всего в Москву и другие большие города. В. Гельбрас показал, что основная часть мигрантов концентрируется не на Дальнем Востоке, а в европейской части страны. По официальным данным, уже в 2005 г. в столице было занято порядка 150 тыс. легализованных и около 30 тыс. нелегализованных мигрантов из КНР [23]. Достоверная статистика о численности китайцев, постоянно проживающих либо занятых сезонными работами (в земледелии и строительстве) в сельских районах, отсутствует. Однако если рынки Сибири, по сообщениям СМИ, на 40–60% заполняются овощами, выращенными проживающими в России китайцами, можно говорить, что их достаточно много – во всяком случае, гораздо больше 12134 человек, обнаруженных Федеральной миграционной службой в 2005 г [24].
Образовательный уровень китайских иммигрантов в целом не так уж низок. По данным опроса, проведенного в 2002 г., высшее образование имели 29,5%, неполное высшее – 18,1%, полное среднешкольное – 32,5% и только 19,4% – неполное школьное образование [25]. Иначе говоря, в Россию едут в достаточном количестве те, кто может возглавлять фирмы.
В целом китайские мигранты стремятся осваивать сельские местности не менее активно, чем города. В последние годы попытки внедрения имели место в Смоленской, Тверской, Нижегородской, Ивановской, Пензенской и Свердловской областях. Особенно крупной могла стать сделка по аренде земли в Свердловской области, не состоявшаяся из-за протестов местного населения. Со стороны КНР проектом занималось китайское консульство в Екатеринбурге, где был создан специальный отдел, собиравший сведения о пустующих и бесхозных землях области. В результате в руки китайцев чуть не перешли сотни тысяч гектаров невозделываемых земель [26].
Особенности китайской миграции в нашу страну во многом обусловлены условиями самой России. Известный экономист В. Федоров, в свое время занимавший посты губернатора Сахалинской области, а затем председателя правительства Республики Саха (Якутия), связывает их с последствиями, которыми обернулись для восточных районов России шоковые реформы 90-х годов. По его мнению, дело не только в сворачивании централизованного финансирования, разрушении хозяйственных связей и остановке производств (в том числе из-за непомерного роста транспортных тарифов). Усилив отток населения и общий процесс депопуляции, эти реформы создали нарастающий дефицит трудовых ресурсов. В борьбе за выживание восточные регионы стали ориентироваться на Китай, Южную Корею, Японию, страны Юго-Восточной Азии, росла их внешнеэкономическая зависимость, в том числе в плане рабочей силы. Это и создало благодатную почву для оседания китайцев на российской территории и прорыва сюда китайского бизнеса [27].
Исследователи, в том числе зарубежные, уже давно рассматривают положение дел с демографией в России как катастрофу исторических масштабов. Теряя собственное население, Россия достаточно ограничена в альтернативных источниках его пополнения. Если говорить о странах СНГ, в ближайшие годы совокупный ресурс трудовых мигрантов оттуда не превысит 6–7 млн человек [28]. Близким к исчерпанию считается эмиграционный потенциал Закавказья. Что касается дальнего зарубежья, то можно рассчитывать на приезд лишь примерно 50–60 тыс. работников из Вьетнама и какого-то количества из Северной Кореи (в качестве временных рабочих корейцы присутствуют на Дальнем Востоке постоянно) [29, 30].
По прогнозам, постоянное население ДФО может сократиться к 2025 г. еще на 2,2 млн человек [31]. С 2005 г. регион стал испытывать нарастающую нехватку рабочей силы – более всего в отраслях социальной сферы: здравоохранении, социальном обеспечении, образовании и науке (23,4% общей потребности в кадрах). На 17,1% потенциального прироста претендует промышленность, на 13,3% – торговля, на 12,1% – строительство, на 8,9% – жилищно-коммунальное хозяйство, на 7,3% – управление, на 5,4% – транспорт и связь, на 4,9% – сельское хозяйство и т.д. Многие убеждены, что альтернативы иностранной рабочей силе – если ставить перед собой задачи успешного экономического развития региона – просто нет [32]. Во многих отраслях невозможно использовать вахтовый метод работы или сезонную занятость, требуются постоянные кадры и, следовательно, оседлое население. Причем в перспективе будет нарастать потребность в квалифицированных кадрах, а из всех соседей России в этом регионе только КНР в ближайшие годы будет располагать мощной базой для их массовой подготовки.
Все это – очень весомые аргументы в пользу точки зрения, согласно которой именно Китай «будет играть все возрастающую роль в судьбе Дальнего Востока как в контексте глобальной политики, так и в непосредственном участии в развитии этой территории. Поэтому иммиграция из Китая как способ развития производительных сил Дальнего Востока – это наиболее реализуемый на сегодня сценарий» [33].
Что же несет с собой этот сценарий самой России? Рассчитывать на то, что российские власти смогут трудоустраивать приезжающих в РФ китайцев по собственному усмотрению, не приходится. Подавляющее большинство из них отдают предпочтение торговле и общественному питанию – 86,6% в 2002 г. и 68% в 2005 г [34]. Снижение доли не должно вводить в заблуждение – к тому времени часть мигрантов занялась автоперевозками, делом не менее прибыльным. Кроме того, увеличилась доля лиц, занятых в строительстве. Иными словами, мигранты из Китая недвусмысленно ориентированы на отрасли, где можно достичь максимально быстрого накопления капитала. Тем самым подтверждается вывод В.Гельбраса о том, что «абсолютное большинство китайских мигрантов является частью организованной структуры, функциональным элементом товарного потока из Китая» [35].
В 2002 г. подавляющее большинство опрошенных мигрантов заявляли, что они либо направлены на работу, либо являются доверенными лицами, сотрудниками или владельцами китайских предприятий и фирм. При этом свободными предпринимателями объявили себя 27,0% опрошенных, еще 12,5% работали по контракту с китайской фирмой, 37,1% учились и стажировались (в сумме – 76,6%), тогда как по контракту с российскими фирмами работали всего 8,7% опрошенных [36].
Таким образом, китайцы едут в Россию отнюдь не для того, чтобы трудиться на благо своей новой родины и сделать ее богаче. Они едут на заработки, которые можно найти, работая здесь на китайских предприятиях, в фирмах и банках, функционирующих в рамках китайских землячеств. И с течением времени роль этих землячеств в экономике России все больше оценивается как негативная.
Китайское присутствие в России: промежуточные итоги
Оставив в стороне геополитику, посмотрим, что нового уже дал процесс миграции из КНР в экономической, демографической, этнической и социально-культурной областях.
За небольшой период времени в стране сложилась китайская диаспора, принявшая или принимающая в городах форму компактных землячеств анклавного типа с замкнутой системой жизнеобеспечения. Эти землячества «оказались в состоянии аккумулировать и целенаправленно использовать огромные денежные средства, заведомо действуя в ущерб России» [37]. Одновременно китайцы, занимающиеся сельским хозяйством, на широких пространствах от Урала до Дальнего Востока превратились в поставщиков сельскохозяйственной продукции, что имело и плюсы, не только экономические, но и социальные. Как утверждают, благодаря китайскому найму работу в сельском хозяйстве находят «сотни тысяч русских людей» [38]. Не подлежит сомнению и тот факт, что в трансграничной торговле на Дальнем Востоке в качестве перевозчиков грузов («челноков») занята заметная часть местного населения, причем разных возрастов. Это обстоятельство, с другой стороны, отчасти объясняет нехватку рабочей силы для отраслей народного хозяйства Дальнего Востока при официально существующей безработице.
Китайские землячества отличаются высокой деловой активностью и стремлением к закреплению в тех сферах предпринимательства, где можно рассчитывать на быстрое первоначальное накопление капитала, – в торговле, общественном питании, строительстве, гостиничном бизнесе. Легальное предпринимательство, даже сосредоточенное в высокодоходных отраслях с непродолжительными циклами оборота капитала, с точки зрения темпов и масштабов накопления не вызывает интереса из-за неизбежного налогообложения и накладных расходов. Отводимая землячествам экономическая роль в большинстве случаев сводится к реализации многочисленных «теневых» схем извлечения максимальной прибыли. В любом случае основу деятельности большинства обосновавшихся в России китайских фирм составляет нелегальный бизнес [39].
В правовом отношении землячества представляют собой неформальные объединения, не имеющие органов управления. Тем не менее, вся их деятельность регламентируется узким кругом наиболее состоятельных лиц. С точки зрения социально-экономического устройства землячества – это вертикальные структуры или этнопирамиды, в которых предусмотрено буквально все. Здесь есть банки и инвестиционные компании; производственные и торговые фирмы; оптовые склады крупных каргофирм, доставляющих товары из Китая и Юго-Восточной Азии; юридические фирмы; газетные издательства; рынки, магазины, рестораны и торговые центры; учебные заведения и детские сады; медицинские учреждения; предприятия сферы услуг, включая ремонт компьютерной и бытовой техники, а также сеть развлекательных заведений. Китайские землячества стремятся обзаводиться собственными автохозяйствами.
Для китайских этнических образований характерны стремление максимально сохранить свою идентичность и одновременно всеми мерами расширить свое присутствие в принимающем обществе. Едва возникнув, землячества сразу же начинают вести борьбу за жизненное пространство. Как показывает опыт разных стран мира, целью этих усилий в конечном счете является образование замкнутых компактных поселений, чайна-таунов. В них воспроизводятся традиции, обычаи и порядки их исторической родины, с которой китайцы поддерживают самые тесные связи.
Многое в поведении мигрантов зависит от состояния морали принимающего общества. Будучи по своей природе достаточно законопослушными, китайцы, попадая в российскую среду с ее коррупцией и «понятиями», начинают вести себя соответствующим образом. При этом они не только копируют российские методы уклонения от налогов, «но и делают это гораздо успешнее» [40]. В подобных условиях «и рыбу можно ловить на чужой стороне, и лес незаконно вывозить через границу» [41]. В России китайские мигранты нашли весьма благодатную почву для нелегальной деятельности.
К тому же многие из них под влияниям многолетней пропаганды убеждены в том, что Россия некогда захватила якобы исконные китайские земли, простиравшиеся чуть ли не до Урала, а потому чувствуют себя хозяевами, которые «берут свое, а не грабят чужое».
Подобная психология оправдывает любые противоправные действия, в том числе неприкрыто варварское обращение с природными богатствами, наблюдаемое в настоящее время в Сибири и на Дальнем Востоке. В Приморье, например, ежегодно нелегально вырубается до 1,5 млн кубометров древесины, что приносит теневым структурам не менее 150 млн долл. прибыли – почти половину годового бюджета края. По оценкам Всемирного фонда защиты природы (по состоянию на февраль 2002 г.), такие масштабы вырубки угрожают полным исчезновением лесов в самое ближайшее время. В целом по Дальнему Востоку нелегальная продажа леса приносит 450 млн долл. прибыли в год, причем две трети этой суммы достаются иностранным операторам, в основном китайского и южнокорейского происхождения [42].
Самым варварским способом истребляется животный мир. В сводках пограничного управления ФСБ по ДВО сообщалось как о достаточно обыденных фактах, что при задержании у одних китайских курьеров были обнаружены лапы 210 убитых медведей, у других – 250 кг губ убитых лосей, у третьих – 2500 шкурок соболя и т.д. [43]
Серьезный ущерб нанесен в последние годы лесам Иркутской области. Приобретая разрешение якобы на санитарную рубку, лесозаготовители (как правило, нанимаемые китайцами местные жители) в дальнейшем действуют по собственному усмотрению, вырубая первосортный пиловочник и беря при этом только нижнюю, наиболее ценную часть ствола, а остальное бросая на месте рубки. Заплатив за кубометр круглого леса 40 долл., китайские фирмы затем реализуют на международных лесных биржах пиломатериалы уже по 500 долл. за кубометр. Способствуя этому грабежу, китайское правительство даже приняло закон, запрещающий приобретение в России обработанных лесоматериалов [44].
Благодаря китайской миграции Россия в короткие сроки оказалась вовлеченной в такое международное разделение труда, при котором ей отведена роль рынка сбыта в основном низкокачественной, отбракованной при реализации на других рынках продукции. Экономически подобная дешевая продукция не безобидна, поскольку российская (в первую очередь легкая) промышленность несет потери в конкурентной борьбе. Начиная с отдельных палаток на рынках Москвы и других городов, торгующих контрабандным китайским ширпотребом, землячество становится сначала арендатором, а затем и собственником жилых и производственных помещений, приобретает земельные участки под новое жилое, хозяйственное и производственное строительство. Постепенно контрабанда дополняется собственным производством контрафактной продукции. На подпольных фабриках в Москве и Подмосковье из не самых качественных материалов нелегалы шьют одежду с товарными знаками западных фирм, изготавливают игрушки, нередко опасные для здоровья, парфюмерию и косметическую продукцию. По доходности этот подпольный сектор экономики землячеств опережает торговлю контрабандной продукцией, которую приходится везти из Китая окольными путями – в частности, через Польшу. В дальнейшем эту продукцию распространяют уже преимущественно российские «коробейники». Все это ведет в конечном счете к вытеснению отечественной продукции с отечественных же рынков сбыта.
Распространяясь по территории страны, китайские землячества изначально ориентированы на то, чтобы приносить доходы только «своим» (если, конечно, не принимать во внимание неизбежные при этом «откаты» в пользу коррумпированного российского чиновничества и российского криминала). Иначе говоря, все новые участки исключаются из общероссийского экономического пространства и обслуживают интересы не отечественной, а иностранной – в данном случае китайской – экономики.
Важным источником доходов для китайских землячеств, особенно в Москве, стало обслуживание нелегального транзита мигрантов, следующих из Китая в Европу и другие части мира. Не следует строить иллюзии, будто подобный транзит политически и экономически нейтрален. России всегда можно предъявить обвинение в попустительстве нелегальной иммиграции, в том, что она нарушает подписанное с ЕС соглашение о реадмиссии. Любой нелегал может быть возвращен в Россию, если будет доказано, что он проник в Европейский союз через российскую границу. Между тем депортация только одного нелегала обходится госбюджету в среднем в 1–1,5 тыс. долларов.
К этому следует добавить криминальную сторону присутствия китайских землячеств. Начиная с 1996 г. китайские мафиози активно участвуют в международных поставках в Россию маньчжурской конопли и героина. Преобладание в составе землячеств нелегалов приводит к распространению прочих видов криминала – краж, бандитизма, разбойных нападений, похищений людей, убийств. Только в 2002 г. в Москве было совершено 264 подобных преступления [45].
Численность мигрантов из КНР постепенно растет: если на начало текущего столетия наиболее достоверной считалась оценка в 400–500 тыс. человек легальных и нелегальных мигрантов, то сейчас она сместилась к значению 500–600 тыс. человек [46]. Растущая нехватка собственных рабочих рук ставит Россию в положение страны, все более зависимой от импорта иностранной рабочей силы, одновременно открывая перед Китаем возможность регулирования миграционных потоков, причем не только в количественном, но и в качественном отношении, то есть профессионально-квалификационном и даже половозрастном. Как утверждают некоторые отечественные авторы, в КНР уже разработана государственная программа заселения Дальнего Востока: «Китайские государственные службы не только оформляют своим гражданам визы, но и помогают им легализоваться в России, сообщают адреса, по которым можно поселиться в Хабаровске, Владивостоке, Благовещенске, дают инструкции, как быстрее вписаться в российскую жизнь» [47].
Усиление китайского присутствия особенно бросается в глаза в прилегающих к границе малонаселенных районах РФ. Некоторые утверждают, что уже полным ходом идет «процесс китаизации российского Дальнего Востока» [48]. Так ли это, покажет время. Пока же – в связи с тем, что доставка «челноками» грузов из КНР, оставаясь под полным контролем китайцев, была в основном переложена на россиян, численность китайцев в ДФО, по мнению ряда исследователей, даже уменьшилась.
Тем не менее их фактическое присутствие расширяется, принимая самые разнообразные формы – от роста количества китайских, преимущественно строительных, фирм и скупки недвижимости (в том числе на подставных лиц) до дающих право на получение гражданства фиктивных браков, в оформлении которых инициатива нередко принадлежит российским женщинам. Подобного рода замужество превратилось в выгодный бизнес – сообщается о случаях, когда на одну женщину приходится до двух десятков таких браков [49]. Закладываются и основы китайского присутствия на перспективу: в ДФО растет число детей, рожденных не столько в законных китайско-российских браках (их немного), сколько в результате внебрачных связей. Так, в г. Благовещенске из полутора тысяч новорожденных в 2002 г. на долю метисов с ярко выраженными признаками монголоидной расы пришлось почти 20%, причем лишь в 21 случае официальным отцом был гражданин КНР. В 2003 г. таких младенцев было уже 37% [50].
Миграция усилила этническое и межцивилизационное взаимодействие русских и китайцев. За последние 25 лет возникли самые разнообразные контакты [51]. Многие из них неформальны и реализуются на уровне семей либо отдельных лиц. Как полагают некоторые исследователи, в результате складывается новая этнокультурная среда, и Дальневосточный федеральный округ постепенно обретает черты северо-восточного азиатского государства [52].
Последний вывод особенно важен, поскольку, говоря о межцивилизационных отношениях, не следует забывать о таком свойстве китайской цивилизации и культуры, как демонстрируемая этой нацией на протяжении тысячелетий способность абсорбировать окружающие народы, не обязательно прибегая к помощи оружия. Для подтверждения не нужно углубляться в далекую историю – достаточно вспомнить пример Маньчжурии. В настоящее время признаки активной китаизации можно наблюдать в Синьцзяне, Тибете и особенно во Внутренней Монголии: китайцы, наращивая присутствие в этих автономиях, постепенно растворяют местное население в своей массе и превращают его в национальное меньшинство на собственной территории (даже при наличии у жителей автономий права иметь на семью больше одного ребенка) [53].
Можно возразить, что все это происходило или происходит в границах Китая, что Китай строго блюдет международное право и не будет насильственно увеличивать численность своих граждан в какой-либо стране с целью её китаизации. Но дело в том, что современные иммиграционные процессы не требуют насилия. Существуют расчеты, согласно которым, после достижения какой-либо этнической группой натурализовавшихся иммигрантов примерно 17% от общей численности населения, в принимающем обществе могут начаться необратимые изменения – просто через механизмы демократических процедур.
Китайскому прорыву в Россию немало способствует то, что наши партнеры постоянно опережают нас в выдвижении конкретных идей и проектов сотрудничества. По мнению В. Ларина, главная причина такого положения – преобладание в России ведомственных интересов над национальными, общегосударственными, тогда как у Китая в отношении ДФО и Сибири четко сформулированы именно национальные интересы [54]. Эта асимметричность ставит КНР в выигрышное положение, позволяя брать инициативу в собственные руки и направлять миграцию в выгодное для себя русло. В задачи же КНР входят: расширение экспансии на российском рынке потребительских товаров; разработка сырьевых запасов Дальнего Востока и Сибири с последующим их вывозом в КНР; развитие транспортной инфраструктуры на территории России для облегчения доставки продукции Северо-Восточного Китая на европейские и азиатские рынки; перенос части производств на российскую территорию; расширение политического и культурного влияния на соседние территории Российской Федерации [55].
Каково же конкретное преломление этих планов? Китайская сторона была бы не прочь объединить в один город свой Хэйхэ и наш Благовещенск, расположенные на противоположных берегах Амура (идея «два государства – один город»). На обширной территории, начиная от Хэйхэ на севере и кончая городом Суйфынхе, расположенном неподалеку от Владивостока, предлагается создать: «самую большую» зону торговли между КНР и РФ; «самую большую» зону обработки китайско-российских экспортно-импортных товаров; «самую большую» зону торговли и туризма в Северо-Восточной Азии и, наконец, центральную зону международной торговли в СВА. Это единое экономическое пространство должны образовать китайская провинция Хэйлунцзян и значительно превосходящий ее по размерам российский регион, куда войдут Читинская и Еврейская автономная области, а также Хабаровский и Приморский края [56].
Предложенная программа сотрудничества не оставляет сомнений в наличии у Китая интереса к российским территориям. КНР предложила Российской Федерации своего рода пропуск в экономическое сообщество стран Азиатско-Тихоокеанского региона, за который, однако, требуется серьезно заплатить. РФ, отстаивая собственные национальные интересы, должна самым тщательным образом проанализировать все «за» и «против» каждого пункта программы. Например, вызывает вопросы конфигурация предлагаемой зоны: если товарные потоки будут следовать в направлении Центральной Азии и Европы, зачем в нее должен входить весь Хабаровский край, северная оконечность которого доходит почти до Магадана и тянется вдоль значительной части побережья Охотского моря? Далее: какого рода производства Китай хотел бы перевести в Россию и кто будет на них работать? Идет ли речь о совместных предприятиях, или они будут принадлежать только китайской стороне? Словом, подобных вопросов множество, и китайская сторона должна дать на них исчерпывающие ответы.
Стоит максимально полно использовать в своих интересах положение программы о центральной зоне международной торговли в СВА, поскольку оно открывает возможность уравновесить намерения Китая интересами Японии, Республики Кореи и КНДР. Но главное, нужно помнить о «демографической составляющей» и жестко регламентировать долевое участие Китая в совокупной рабочей силе совместно используемого экономического пространства, оговорив занятость китайцев на постоянной и временной основе. Россия также вправе потребовать пресечения деятельности весьма активных в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке китайских триад [57]. Любое послабление, любая уступка с российской стороны могут привести к качественному усилению китайского присутствия. Или даже сделать неотвратимым день, когда «китайское население просто станет у нас преобладающим» [58].
Примечания:
[1] Encyclopaedia Britannica. Book of the Year 2006. – “Encycl.Brit.”, Inc. p. 289.
[2] Дабагян Э. Висенте Фокс: политический портрет: Аналит. обзор / РАН. ИНИОН. – М., 2007. С. 48.
[3] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 46-53.
[4] Там же, с. 47. О. Глазунов предполагает, что финансирование лиц, выезжающих за рубеж с намерением остаться там на постоянное проживание, может осуществляться Министерством государственной безопасности КНР.
[5] Коньков Н. Смена стратагемы // Завтра. 2006. № 12. С. 2.
[6] Шолл-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – М., 2007. С. 336.
[7] Буров В. Современный китайский марксизм. К итогам XVII съезда КПК // Свободная мысль. 2008. № 2. С. 40.
[8] Чудодеев Ю. На глазах меняющийся Китай. – М., 2008. С. 67.
[9] Там же, с. 90.
[10] Суровцев И., Литвинов Н. Миграция и национальная безопасность России. Аналитич. обзор // Миграция и безопасность России. Воронеж, 2007. С. 99
[11] Полеванов В. Как жить рядом с драконом (Запись беседы) // Литературная газета. 2008. 24-30 сент. № 38-39. С. 3.
[12] Шолл-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – М., 2007.С. 367.
[13] Безруков И., Горбенкова Е. Приоритеты государственной политики привлечения иностранной рабочей силы в экономику Дальнего Востока России / Демографические перспективы России. Материалы междунар. научно-практич. конференции «Демография. Будущее России: проблемы и пути решения». Москва, 19-21 сент. 2008 г. – М., 2008. С. 123.
[14] Полеванов В. Как жить рядом с драконом (Запись беседы) // Литературная газета. 2008. 24-30 сент. № 38-39. С. 3.
[15] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 61.
[16] Там же. С. 62.
[17] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. – М., 2004. С. 20.
[18] Урнов М., Касамара В. Современная Россия. Вызовы и ответы. – М., 2005. С. 17.
[19] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 51, 129.
[20] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 6
[21] Александров Г. Чайна таун // Аргументы и факты. 2006. № 4. С. 25.
[22] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 51.
[23] Александров Г. Чайна таун // Аргументы и факты. 2006. № 4. С. 25.
[24] Арсюхин Е. Китаец на русской грядке // Российская газета (Неделя). 2007. № 143. С. 21.
[25] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 98
[26] Там же; Шолл-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – М., 2007. С. 336.
[27] Федоров В. Россия: внутренние и внешние опасности. – М., 2005. С. 109.
[28] Графова Л. Надо легализовать мигрантов! // Новая газета. 2008. № 84. С. 14.
[29] Галецкая Р. Демографические проблемы Дальнего Востока // Народонаселение. 2007. № 2. С. 117.
[30] Зайончковская Ж. Они нужны для роста экономики (Запись беседы.) // Аргументы и факты. 2008. №3 42. С. 19.
[31] Амурский форпост // Российская газета. 2008. 24 окт. № 223 п. (Спец. тематич. выпуск «Регион. Хабаровский край»). С. 5.
[32] Галецкая Р. Демографические проблемы Дальнего Востока // Народонаселение. 2007. № 2. С. 114-115.
[33] Там же. С. 116.
[34] Загребнов Е. Экономическая организация китайской миграции на российский Дальний Восток после распада СССР // Прогнозис. Журнал о будущем. М., 2007. № 1.С. 266
[35] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 43
[36] Там же. С. 108-110
[37] Там же. С. 67.
[38] Арсюхин Е. Китаец на русской грядке // Российская газета (Неделя). 2007. № 143. С. 21.
[39] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 67
[40] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 62.
[41] Чудодеев Ю. На глазах меняющийся Китай. – М., 2008. С. 144.
[42] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 62
[43] Путов В. На восточном рубеже (интервью) // Завтра. М., 2008. № 23. C. 4.
[44] Гельбрас В. Россия в условиях глобальной китайской миграции. М., 2004. С. 62
[45] Суровцев И., Литвинов Н. Миграция и национальная безопасность России. Аналитич. обзор // Миграция и безопасность России. Воронеж, 2007. С. 105
[46] Зайончковская Ж. Они нужны для роста экономики (Запись беседы.) // Аргументы и факты. 2008. № 42. С. 19.
[47] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 86-87.
[48] Там же. С. 86.
[49] Путов В. На Восточном рубеже (Интервью.) // Завтра. М., 2008. № 23. С. 4.
[50] Дмитриев А. Миграция. Конфликтное измерение. – М., 2007. С. 295-296.
[51] Ларин В. Межрегиональное взаимодействие России и Китая в начале XXI века: опыт, проблемы, перспективы // Проблемы Дальнего Востока. 2008. № 2. С. 40.
[52] Там же. С. 42.
[53] Шолл-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – М., 2007.С. 397, 400, 404-405.
[54] Ларин В. Межрегиональное взаимодействие России и Китая в начале XXI века: опыт, проблемы, перспективы // Проблемы Дальнего Востока. 2008. № 2. С. 48-49.
[55] Там же. С.49.
[56] Там же. С. 51-51.
[57] Глазунов О. Китайская разведка. – М., 2008. С. 63; Шолл-Латур П. Россия Путина: эффект сжатия. Империя под прессингом НАТО, Китая и ислама. – М., 2007.С. 299, 310.
[58] Кто для нас Китай // Аргументы и факты. 2008. № 12. С.5.
Читайте также на нашем сайте: