Российская правящая элита: власть лучших или «селекция наоборот»?
Как известно, современные социальные науки в России находятся под сильным влиянием исследовательских парадигм, изобретенных и апробированных на Западе, которые постепенно приходят на смену методологии марксизма-ленинизма. Необычайную и, в общем-то, закономерную популярность приобрела и теория элит, которая очень быстро вышла за пределы собственно научной среды и стала достоянием более широких околонаучных и вовсе ненаучных кругов. Как всегда бывает в случаях возникновения моды, чрезмерная популяризация теории элит сопровождается чрезмерным акцентированием внимания на ее объектах исследования: носителях политической власти и их оппонентах. Вопросы состояния духовной среды общества, социально-экономического развития, ряд других первостепенных факторов незаслуженно отходят на второй план. Полагаем, что античная философия или политическая философия И.А. Ильина содержат те же ключевые компоненты, что и теория элит, но значительно богаче ее. Разница между ними лежит в методологической плоскости: первые относятся к социальной философии (частью которой является философия политическая), вторая – узко прикладная научная дисциплина, сегмент политологии, которая, в свою очередь, представляет собой сегмент политической философии.
Но оставим эти «ведомственные» споры. Обратим внимание на те практические возможности, которые открывает перед нами теория элит. И мы сразу же столкнемся с проблемой понятийного аппарата. Применяемый в рамках парадигмы теории элит инструментарий и ключевой термин «элита» не выглядят безупречными [1]. Сужение понятия «элита», сведение его исключительно к функциональному аспекту позволяет ставить знак равенства между «элитой» (лучшими) и правящим слоем. Излишне доказывать (достаточно взглянуть хотя бы на нынешнюю российскую «элиту»), что правящие далеко не всегда лучшие, скорее наоборот. Но у этой терминологической подмены есть и более глубинный, скрытый подтекст. Связан он с дегуманизацией и деморализацией социальных наук, забвением классической научной парадигмы, берущей начало в социальной философии Платона и Аристотеля. По мнению Карла Шмитта, подмена произошла в эпоху Ренессанса, когда установилось господство технократизма, духа функциональности, выводящего задачи государства за пределы понятий добра и зла [2].
В сегодняшних условиях новой варваризации и дегуманизации политики как никогда актуален возврат к традициям античной классики. Необходимо вновь взять за основу старую, но не потерявшую значения квинтэссенцию идей Платона о том, что власть есть обязанность лучших («начальствовать должны самые лучшие») [3]. А также знаменитую аристотелеву систему дихотомий, основанную на разных критериях отбора лучших во власть [4]. И, разумеется, обратить внимание на отечественную философскую традицию. Например, вот как с точки зрения нравственного качества трактует природу государства Иван Александрович Ильин: «…государство возникло и упрочилось в поисках внутреннего порядка и внешней безопасности (…) во имя нравственного развития человечества» [5].
Используя аристотелев подход, нынешнюю правящую элиту (по крайней мере, ее большинство) следует определить как олигархию у власти («олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан») [6]. Иными словами, как группу, элитарность которой определяется лишь по функциональному, но никак не нравственному значению. С точки зрения нравственного критерия это антиэлита, социологический плод «селекции наоборот» (И.А. Ильин). По убеждению известного отечественного социолога В.И. Добренькова, «необходимо корректировать понятие "элита" — от ее понимания как "верхушки" до понимания как "соли земли" — независимой от социальных стратификаций силы, обеспечивающей жизнеспособность государства и народа на основе ценностей труда, совести и блага Родины» [7].
Итак, нынешняя российская элита соответствует определению элиты с точки зрения функциональности, но не качества. Элите в ее классическом понимании соответствует другой термин, широко применяющийся в теории элит, - «контрэлита». Это те лучшие ("соль земли"), которые должны управлять государством. Элита в подлинном ее значении - это положение в обществе, а не в чиновной табели о рангах.
Принимая, однако, во внимание то обстоятельство, что терминология теории элит в нашей стране приобрела широкое ненаучное хождение, можно предложить соломоново решение: понятием «элита» обозначать слой лучших безотносительно к властным отношениям, понятием «элиты» - носителей властных функций. То есть называть последним термином собственно правящий слой – обладателей политической, административной, финансово-экономической, информационной власти. В некоторых случаях оба поля, качественное и функциональное, пересекаются. Такие случаи нередки, но все же представляют собой скорее исключение.
Стороны треугольника: государство, общество, наука
Перед любым обществом всегда стояла задача отбора лучших для осуществления власти. В противном случае (вновь процитирую И.А. Ильина) «государство, не умеющее выделить лучших граждан, - обречено на прострацию и вырождение» [8]. Но можно ли в нынешних условиях полностью полагаться на творческие потенции государства? Или возлагать надежды на самоорганизующееся общество, - то самое гражданское общество, о котором нам говорят с начала 1990-х? Очевидно, что ни государственная власть, ни общество по отдельности не способны преодолеть современный системный кризис. Нужно искать приемлемые формы интеллектуальной и социальной кооперации.
Грандиозные социальные задачи, стоящие сегодня перед Россией, заставляют вспомнить о слабо задействованном потенциале общественных наук, к которым всегда обращаются в кризисных ситуациях и рекомендации которых, как правило, почти никогда не используют. Однако насколько отечественная наука (в том числе такая достаточно развитая, хотя и молодая для нашей страны научная дисциплина, как элитология) способна оказать в этом реальную помощь? Социальная наука не всесильна. В лучшем случае она может поставить более или менее верный диагноз (что уже немало). Что касается рецептуры выздоровления общественного организма, здесь ее возможности гораздо скромнее, поскольку в этом случае наука имеет дело со сложно прогнозируемой человеческой стихией. Вопросы психологии и этнопсихологии, культуры, экономики, социальной структуры и социальной динамики, политической системы, многие другие аспекты теснейшим образом переплетаются между собой, создавая сложную мозаику, синергетическую картину мира.
Кроме того, не предопределит ли бюрократический характер поиска рецептуры общественного спасения по заказу власти его априорную неудачу? Ведь ни один из властных проектов в нашей стране в области социальной инженерии - начиная, по крайней мере, с печально знаменитой хрущевской программы построения коммунизма - не увенчался успехом. Сциентистски ориентированные проекты прогрессизма – революционный марксизм и либерализм - несмотря на сопутствующие им романтизацию и абсолютизацию науки более далеки от научного реализма и объективности, чем консерватизм старой школы. Поэтому поражения, которые терпит на научном поле либерализм, неофициальная идеология постсоветской России, закономерны.
Научной мыслью в России накоплен достаточно обширный массив знаний о природе и целях политических элит. Но нерешенными остаются две задачи: 1) сделать научное знание более креационистским, общественно значимым, направленным на выработку положительной программы и 2) обеспечить органическую связь между наукой и обществом, для начала хотя бы его элитными слоями (антитеза – механистическая связь между заказчиком (властью) и исполнителем (наукой)). В этом направлении переговорные площадки только начинают создаваться. Партнером, а иногда и конкурентом власти выступают здесь общественные и научные институты. Институты гражданского общества, чаемого идеала нашего либерального государства, отметились и на этой ниве. Пожалуй, наиболее концептуализированная попытка диалога между наукой и обществом в целях изучения и создания элитных групп принадлежит «Открытой России» М. Ходорковского. Начинания патриотов на этой ниве гораздо скромнее. Объективно на нашей стороне поддержка большинства общества и достаточно влиятельного меньшинства так называемой интеллигенции. Среди минусов – традиционная дезорганизованность, отсутствие реальной поддержки со стороны власти, наконец, вечный больной вопрос – недостаток финансовых средств.
Успешные государственно-патриотические проекты, связывающие науку и общество, немногочисленны. Несомненно, наиболее значимым событием стала презентация Русской доктрины, которая потенциально может послужить в качестве интегрального проекта не только в идеологическом и мировоззренческом плане, но и с точки зрения консолидации широких общественных слоев на почве консервативно-патриотической программы [9].
Интеллектуальные поиски по проблеме правящих элит параллельно ведутся и в рамках государственных структур. Отмеченный выше интерес научного сообщества к данному предмету также в значительной мере инициирован самой властью, а не случайно. Качество правящего слоя – проблема, значимей которой трудно найти в новейшей истории России. Даже демография в какой-то степени отходит на второй план, поскольку и демографическая ситуация во многом зависит от государственной политики, а, следовательно, от внутриэлитного противостояния. «Постсоветский период, - отмечает известный отечественный элитолог О.В. Гаман-Голутвина, - стал подлинной «революцией элит», которые сегодня являются не просто важнейшими, но почти монопольными участниками политического процесса» [10].
В Кремле готовится кадровая революция?
Задача обновления правящего слоя ставилась в президентских посланиях В.В. Путина. Произошедшая 2 марта смена власти особенно актуализировала этот идейный поиск, как и разработку новой модели общественно-государственных отношений. Тревоги добавляют и постоянно прогнозируемые (особенно после победы «оранжевой» революции на Украине) расколы российского элитного слоя. Некоторые политологи раскручивают алармистские сценарии противостояния внутри оформляющегося властного дуумвирата «Путин - Медведев». Впрочем, с подобными прогнозами согласны не все политические наблюдатели. В том, что Д.А. Медведев олицетворяет собой начало следующей стадии российских реформ, убежден, например, такой известный эксперт, как Виталий Третьяков. «Молодой и успешный преемник, - полагает он, - приобретший за первое четырехлетие президентства необходимый опыт и политический вес, без путинской поддержки решит проблему эффективной передачи власти тому, кто продолжит реализацию желаемой стратегии развития России» [11]. Это осознанное решение верховной российской власти понадобилось, чтобы транспортировать «политическую стабильность» в «условия для экономического подъема» (В. Третьяков), устойчивость – в развитие. Действительно, если рассматривать происходящее в контексте смены парадигм развития, известные кадровые решения обретают логику и прямо-таки железную целесообразность.
Однако внутри любых властных элит действуют не только законы социальной кооперации, заставляющие конкурирующие группировки консолидироваться перед угрозой «бунта» контрэлит, но и дезорганизующие линии конкурентного силового напряжения. Хорошо известно, например, что внутри правящей партии «Единая Россия» и на федеральном, и на региональном уровнях существует несколько групп влияния. Ситуация еще более усложнилась после запуска проекта «Политическая партия «Справедливая Россия», инициированного, по некоторым данным, одним из руководителей администрации президента. То, что обе партии, «Единая Россия» и формально оппозиционная «Справедливая Россия», сплотились на президентских выборах 2008 года вокруг кандидатуры Д.А. Медведева, сняло угрозу раскола элит по вопросу выбора «преемника-2008». Такой раскол стал бы настоящим подарком нашим геополитическим противникам в мире и внесистемной оппозиции внутри страны. И хотя «оранжевый» сценарий на этот раз не сработал, риск раскола сохраняется, причем сразу по нескольким линиям – как по «властной вертикали», так и по горизонтали. К примеру, прогнозируемый мировой финансовый кризис не может не сказаться на социальной ситуации в России, что, в свою очередь, катализирует конкурентную борьбу внутри элитных групп, причем не только в пределах Садового кольца. В новых условиях межэлитного противостояния неизбежно повысится роль региональных акторов, которые захотят получить свою долю пирога. Еще один возможный сценарий – запуск сепаратистских процессов на Северном Кавказе, и не только под старыми, исламистскими, но и под новыми для этого макрорегиона «оранжевыми» лозунгами.
Такие эксперты, как Михаил Делягин и Михаил Хазин, прогнозируют очередную кадровую революцию или как минимум ротацию кадров на высших ступенях иерархической лестницы. Будет ли подобное обновление элит частью стратегии новой власти или просто следствием неизбежных при смене высшего руководства кадровых перестановок? Вероятнее всего, ближайшее будущее покажет нам смешение того и другого. Смена элит приведет к появлению «обиженных», проигравших в борьбе за политические (и экономические) ресурсы, и, как следствие, к усилению внутриаппаратной борьбы, которая будет выплеснута в общество в форме компроматов [12].
Несмотря на декларируемое сохранение «преемственности и стабильности», тот кадровый слой, который управлял Россией в период президентства В.В. Путина, вероятно, подвергнется сильным изменениям уже в ближайший год. Преемственность не означает, что новый глава государства сохранит путинские кадры, а также прежнюю структуру правительства и администрации президента. Ожидается, что серьезные структурные и кадровые перемены, которые затронут реформированное правительство России и администрацию президента, примут системный характер перераспределения властных полномочий между двумя институтами власти. Уже сегодня проглядывают контуры системы властного дуумвирата, что проявляется в постепенном усилении влияния правительства и Государственной Думы. Пока еще неясно, будет ли этот процесс сопровождаться далеко идущими конституциональными и институциональными изменениями. Не исключен вариант, при котором политическая система России станет дрейфовать в сторону президентско-парламентской республики, тем более что определенный люфт имеется и на законодательном уровне [13].
В Конституции недостаточно четко прописаны некоторые юридические нормы, затрагивающие функционирование таких институтов, как глава государства, правительство, законодательная власть. Все это делает возможным усиление исполнительной и законодательной властей за счет традиционно доминирующей власти главы государства [14]. В отличие от Соединенных Штатов, в России правительство не формируется напрямую президентом и зависит (по крайней мере, формально) от парламента. Здесь важна складывающаяся политическая конъюнктура: «при сохранении формальных механизмов их взаимодействие может сильно разниться при смене личностей, стоящих во главе страны, которые и задают правила игры» [15]. Сильный премьер, поддерживаемый Государственной Думой, гипотетически способен стать достаточно независимым от президента центром власти. Нечто подобное мы наблюдали в период премьерства Е.М. Примакова, а стартовые возможности В.В. Путина в разы или даже десятки раз больше.
Некоторые высказывания президента В.В. Путина о повышении законодательной нагрузки на правительство и Думу также подтверждают этот наметившийся тренд. По итогам проходившей в Кремле встречи Путина и Медведева с руководством депутатского корпуса было отмечено, что «действующий президент просил не ждать, пока правительство внесет законодательные инициативы, а готовить их по каждому из обозначенных стратегических направлений как совместно с правительством, так и по собственной инициативе» [16]. Нашла подтверждение данная тенденция и в согласии В.В. Путина возглавить"Единую Россию" в качестве ее официального лидера. Как уже отмечалось в СМИ, это единственный путь превращения президентской республики в президентско-парламентскую, не требующий правки Конституции.
Цели и риски перемен
Не только политическая практика, но и политическая история России (удачно охарактеризованная Ю.С. Пивоваровым и А.И. Фирсовым как Русская система) свидетельствует не в пользу сложных схем, где действуют сразу два равнозначных центра силы. Как правило, эти схемы оказываются либо временными и переходными (вспомним Февральскую революцию и ситуацию «двоевластия»), либо достаточно формальными и опять же локализованными во времени (разделение Московского царства на земщину и опричнину при Иоанне IV Грозном).
По сути, происходящее сегодня означает попытку институциализации либерально-демократической модели в уязвимом для нее вопросе легитимации верховной власти. Политологи подчеркивают личностный аспект преемственности, попытки В.В. Путина сохранить личную власть с помощью операции «Преемник». По мнению В. Третьякова, «единственной гарантией продолжения начатых Путиным значительных, а в чем-то и фундаментальных политических и экономических реформ в условиях по-прежнему царящей в России идеологической сумятицы и агрессивности различных политических кланов и бизнес-группировок, руководствующихся скорее эгоистическими инстинктами, чем общенациональными интересами, более того, единственной гарантией доведения этих реформ до какого-то логического конца, до того, что ныне принято называть точкой невозврата, могло стать только сохранение стратегических политических и экономических высот за командой, возглавляемой лично Путиным» [17].
Мирная и бескровная смена власти 2 марта 2008 года означает прежде всего общественную легитимацию в нашей стране представительной демократии.. Эта сложнейшая задача - по крайней мере, первый ее этап - была выполнена успешно, что придало существующей модели определенный динамизм. В то же время «конституирование единственного успешного из последних глав нашего государства в качестве национального лидера» (В. Третьяков) повысило устойчивость этой системы. Вероятно, В.В. Путин избрал действительно золотую середину в духе любимой им теории «устойчивого развития».
Поэтому дело не в том, кто будет осуществлять фактическое руководство государственным аппаратом – правительство или администрация президента. Достаточно очевидно, что революций сверху почти наверняка не будет и «курс Путина» сохранится как минимум еще на четыре года. Проблема в другом: развитие после стабилизации потребует от власти радикальных кадровых решений в условиях тотальной коррупции и непрофессионализма власти. Чтобы власть и общество находились в состоянии диалога (что худо-бедно присутствует на Западе, несмотря на углубляющийся и там кризис демократии), необходима близкая к стопроцентной замена верхнего правящего слоя и высокий процент ротации элит среднего и нижнего звена. Вероятно, именно это имел в виду президент В.В. Путин, заявив на Всероссийском форуме сторонников 21 ноября 2007 года, что «в следующие несколько месяцев произойдет полное обновление высшей государственной власти в России» [18]. Подчеркнем: логика и задачи кадровой революции не позволят ограничиться лишь верхушечными перестановками, отставками и арестами, а потребуют серьезного обновления аппарата среднего и нижнего звена. В условиях роста коррупции произойдет быстрое замещение одних коррупционных кадров другими, сращивание интересов различных этажей коррумпированного чиновничества, что уже случилось с силовиками, пришедшими во власть (см. об этом серию статей Шамиля Султанова «Истоки системного кризиса» в газете «Завтра»).
Задача победить коррупцию очень сложна и выполнима лишь при условии огромного напряжения сил. То, что лоббисты коррупционных схем присутствуют на высших этажах высшей государственной власти, продемонстрировала судьба антикоррупционных проектов в Государственной Думе. Порочный механизм представлен прежде всего институтом современной российской бюрократии, численно превосходящей советскую, но качественно ей уступающей, а также существующей избирательной и партийно-политической системой.
Даже тотальная и успешная чистка коррумпированного аппарата не даст ожидаемого эффекта, если не будет выработан альтернативный механизм восполнения управленческих кадров и политической элиты. Это одна из наиболее важных задач, стоящих перед высшей государственной властью.
Примечания:
[1] Заранее оговоримся, что отмеченная характеристика не относится к классике теории элит, в которой достаточно большое внимание уделено характеристике взаимоотношений между различными группами элит и где подчеркивается, что «элитная» характеристика не монополизируется властными отношениями. Отмеченная нами особенность в большей мере характеризует трансформацию, которую претерпела теория элит в постсоветской России.
[2] Шмитт К. Диктатура. От истоков современной идеи суверенитета до пролетарской классовой борьбы. СПб., 2005. С. 26-27.
[3] Платон. Государство. Кн. 3 / Мыслители Греции. М., 1998. С. 194.
[4] Аристотель. Политика. Кн. 3 / Мыслители Греции. М., 1998. С. 518 – 519.
[5] Ильин И.А. Общее учение о праве и государстве // Собрание сочинений в десяти томах. Т. 4. М., 1994. С. 131.
[6] Аристотель. Политика. С. 519.
[7] Добреньков В. «Время героев — придёт!» Беседа с деканом социологического факультета МГУ // Завтра, №13, 26 марта 2008.
[8] Ильин И.А. Собрание сочинений в десяти томах. Т. 4. М., 1994. С. 238.
[10] Гаман-Голутвина О.В. Верхи и корешки. Будущее элит и неэлитное будущее // Независимая газета. 2007-10-23.
[11] Третьяков В. Какой Медведев и какой Путин нужны нам после марта 2008 года? // Политический класс, №38 (1). Февраль 2008.
[12] Хазин М. Прогноз на 2008 год для России // http://worldcrisis.ru/crisis/372327
[13] Впрочем, больше оснований полагать, что этого не произойдет и уникальное положение будущего премьера Путина при президенте Медведеве не получит своей конституциализации.
[14] Конституция Российской Федерации.
[16] Там же.
[18] В. Третьяков. Какой Медведев и какой Путин нужны нам после марта 2008 года?
[19] Выступление Президента РФ Владимира Путина на Всероссийском форуме сторонников. 21 ноября 2007 года (Информационный канал "Вести").
Читайте также на нашем сайте: