Немногим более года назад, 16 мая 2008 года, состоялась первая встреча министров иностранных дел Бразилии, России, Индии и Китая в Екатеринбурге. Это событие не привлекло тогда внимания международных СМИ. Между тем, за три дня до вышеназванной встречи в том же российском городе побывал министр иностранных дел Германии Франк-Вальтер Штайнмайер. После беседы с российским коллегой Сергеем Лавровым германский министр выступил с весьма знаменательной речью. Цитируя Александра фон Гумбольдта, германский министр напомнил о «новых измерениях» в международной политике: «В мире возникли новые полюсы силы – в Азии, в Персидском заливе, в Латинской Америке и даже в Африке. Равновесие в мире изменяется. Теперь облик мира будет формироваться большим количеством стран, чем в XX веке».
16 июня 2009 года в том же Екатеринбурге состоялась первая встреча лидеров государств БРИК – Луиса Игнасио Лулы да Сильвы, Дмитрия Медведева, Манмохана Сингха и Ху Цзиньтао. Лидеры встретились после IX саммита Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), в которую входят Китай, Россия, Казахстан, Кыргызстан, Таджикистан и Узбекистан, в то время как Индия, Пакистан, Иран и Монголия имеют в ней статус наблюдателей.
Мэйнстримные медиа вновь не придали особого значения этим мероприятиям. Как отметил в связи с этим Александр Рар из Германского общества внешней политики в интервью Bloomberg, «однажды Запад проснется и обнаружит, что упустил процессы исторического значения».
ШОС считается предприятием не более чем регионального масштаба – хотя страны-участники охватывают почти половину территории Евразии с 1,5 миллиардами населения. БРИК представляет еще более внушительную часть цивилизации – 2,8 млрд человек, то есть около 40% населения мира. Доля БРИК в мировой экономике составляет почти 25%, причем совокупная динамика роста экономик этих стран остается положительной, несмотря на финансовый кризис.
«Другие» страны сближаются
Западные политики и масс-медиа воспринимают форматы ШОС и БРИК, мягко говоря, настороженно, поскольку эти форматы не включают представителей Запада. США, Евросоюз и Япония просто не представлены в этих форматах. Именно в этом и состоит особенность мероприятий, проходивших в Екатеринбурге: партнерство без Запада.
Сам этот факт неприятен для западного ума и воспринимается не иначе как вызов. Это иллюстрируется, в частности, освещением в Frankfurter Allgemeine Zeitung, где о двух саммитах говорится в нескольких фразах в заметке, посвященной совместной конференции Deutsche Bank Foundation и американского Brookings Institution. «Сомнительно, что рост этих четырех стран будет долго продолжаться... Впрочем, этот силовой сдвиг сугубо относителен: сегодня Запад, и прежде всего США, в относительных параметрах теряют власть и влияния, в то время как в абсолютных показателях они по-прежнему опережают всех». Сразу же после этого FAZ сообщает о том, что страны БРИК «вынашивают неоимперские планы» и «политику большой силы», в то же время «отказываясь брать на себя ответственность» за мировое управление.
Эта интонация выдает глубинный политико-эпистемологический стереотип западной мысли: как может в мировой политике происходить что-то важное, если в этом не участвует Запад? Считается, что по крайней мере с 1492 года все происходящее даже в самых удаленных уголках земного шара полностью определяется Европой, а с некоторого времени – Америкой. Тот факт, что этот порядок, продолжавшийся в течение более половины тысячелетия, меняется, оказывается новым и раздражающим опытом.
Неудивительно, что сам факт такого изменения порождает защитный рефлекс: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. На этом основании западный обозреватель тут же упоминает о внутренних проблемах стран БРИК, которые действительно существуют, затем добавляет к этому списку вымышленные проблемы, после чего подчеркивает «неразрешимые» различия между этими странами – и кажется, что миропорядок снова вернулся на свое место.
До обострения финансового кризиса прошлой осенью такое восприятие мира казалось самоочевидным. Однако когда кризис по-настоящему грянул, миропорядок действительно треснул, чего многие западные игроки до сих пор не осознали. Ведь разлом произошел именно в сердцевине субъекта американского мирового лидерства – в сфере финансов и экономики, от которой зависит в том числе и военный потенциал. Психологические и эпистемологические последствия этого системного слома действительно колоссальны, хотя их значение осознается лишь с прошествием известного времени.
«Другие» страны ищут новые пути
Сразу же после банкротства банка Lehmann Brothers этот защитный рефлекс породил интерпретацию происходящего как «мирового финансового кризиса» – исходя из того, что весь мир и в самом деле «сидит в одной лодке», а все правительства действуют ровно так же, как США, Великобритания и частично континентальная Европа.
Однако «другой мир» повел себя иначе. Для лидеров стран Азии финансовые проблемы Запада не были новостью. Они «протерли себе глаза» за десятилетие до банкротства Lehmann. Сделав необходимые выводы из кризиса 1997 года, они ввели регуляторные меры, предотвращающие самые опасные эксцессы англосаксонской финансовой политики, после чего рост их экономик только ускорился.
13 июня в одном из материалов FAZ была предпринята попытка анализа логики руководителей Китая. В статье, озаглавленной «Пощечина крупным западным банкирам», освещалась очередная конференция Института международных финансов (IIF) в Пекине. Китайские участники мероприятия, по свидетельству автора, высказывались не очень дипломатично в адрес западных банкиров. «Рыба гниет с головы», – заявил, например, глава китайского Агентства банковского надзора Лю Минькан. «У Китая есть пара полезных рецептов, которые вы можете получить бесплатно». Другие китайские представители говорили о «наглости, безответственности и заносчивости», проявлявшейся западными банкирами до тех пор, пока «все не пошло под откос».
Респектабельные европейские эксперты с удивительной легкостью усвоили постулат о глобальном характере кризиса. Из него следовало, что «отделиться» от пораженной болезнью системы невозможно и остается лишь ждать, пока Барак Обама произведет ее «починку».
В Азии на вещи смотрели иначе. Китайцы вполне ожидали падения своего экспорта, в особенности в США. Уже в ноябре 2008 года Китай запустил 600-миллиардную программу финансовой поддержки реальной экономики для поддержки внутреннего рынка. (Значительно более массивная программа «фискального стимулирования» в США направлена лишь на поддержку финансового сектора).
В результате китайская экономика за первое полугодие 2009 года показала рост на 6% при падении экспорта на 25%. Бразильская экономика в текущем году даст нулевой прирост, однако уже в будущем году эксперты ожидают возобновления подъема. Экономика России оказалась под самым серьезным ударом в связи с падением цен на энергоносители, однако и здесь сегодня наблюдается тенденция к оздоровлению.
«Так возможно ли отделение?»
Таким образом, «отделение» экономик БРИК от американо-европейского кризиса с его двузначными цифрами экономического спада действительно происходит. Любопытно, что эту точку зрения разделяет и британский журнал Economist.
В номере от 20 июня Economist опубликовал обширную статью о саммите в Екатеринбурге под заголовком «Это не воображаемые соперники». Первые фразы не особенно интригуют: утверждается, что «этот разнородный квартет не смог составить конкуренцию группе восьми индустриальных стран в качестве форума экономической дискуссии». При этом автор не разъясняет, какие именно существенные прорывы обозначились на последних саммитах G8 и почему в итоге формат G8 пришлось расширить до G20, включив в него как раз страны БРИК.
Стратегические предложения стран БРИК по реорганизации мировой финансовой системы и мировой экономики достаточно известны. Они были четко обозначены на саммите G20 в Лондоне, хотя Китай и Россия высказывали их более решительно, а Индия и Бразилия – более осторожно:
- строгое регулирование и надзор финансовых рынков во всем мире;
- планомерный, постадийный выход из мирового валютного режима, в котором основной резервной валютой является доллар США;
- реструктуризация МВФ и усиление роли специальных прав заимствования (SDR) в качестве переходного резервного механизма;
- создание новой мировой резервной валюты, в перспективе основанной на «корзине» природных материалов и валют.
Страны БРИК также достигли высокого уровня согласия в отношении стимулирования реальной экономики, укрепления внутренних рынков и инвестиций в инфраструктуру. То же касается торговых и валютных отношений в формате БРИК и в отношениях этих стран с третьими сторонами. Планируется расширение торговли и ускорение налаживания трансакций в валютах стран БРИК.
Более существенным является тот факт, что страны БРИК не только обсуждают, но и внедряют свои планы финансовой и экономической реформы. Пусть это происходит не очень заметно, но предпринимаемые «малые шаги» постепенно меняют реальность мировых финансовых и экономических отношений. Разве можно было представить себе пять лет назад, что Китай станет крупнейшим торговым партнером Индии или Бразилии? Кто предвидел нарастающее количество международных коммерческих контрактов, не номинированных в долларах США?
Вернемся к освещению саммита БРИК в журнале Economist. Авторы сообщают, что несмотря на «провал конкуренции с G8», «крупнейшие растущие экономики снова начинают рост, даже несмотря на то, что оздоровления на Западе не наступило». Это признание, казалось бы, противоречит тезису о том, что «глобализация снижает вероятность отделения стран» от мировой финансовой системы. Таким образом, Economist не может избежать вопроса о том, «возможно ли все-таки отделение». И отвечает на него положительно, ссылаясь на совместное исследование Айхана Фаундлинга из МВФ, Кристофера Отрока из Вирджинского университета и Эсвара Прасада из Корнельского университета. В этом исследовании, опубликованном еще в середине прошлого года, содержится вывод о том, что «деловые циклы богатых и растущих экономик отделились друг от друга».
Economist обнаруживает «более глубокие тенденции» в странах БРИК
Авторы Economist пытаются объяснить, почему они более года не обращали внимания на процитированную работу: «В прошлом году казалось, что на фоне обвала мирового финансового рынка данные этого исследования можно считать устаревшими. Однако острота падения, видимо, затушевала более глубокие тенденции, которые проявляются теперь, когда начальный шок проходит».
Эти «глубокие тенденции», отмечает Economist, «состоят не только в том, что на рынках растущих стран наблюдаются более высокие темпы роста, чем на рынках богатых стран, но и в том, что эти две группы государств «танцуют в разном темпе», причем рынки растущих стран расширяются и сужаются не только под влиянием динамики в богатых странах, но и автономно».
Попытки истолковать эту «автономность» сводятся к следующим положениям: во-первых, экономики растущих стран менее зависимы от экспорта и более ориентированы на внутренние рынки, чем было принято считать. Так, Бразилия и Индия экспортируют не более 15% своего ВВП, да и Китай экспортирует куда меньше, чем нам кажется». В случае падения иностранных рынков крупные экономики БРИК «могут переориентироваться на миллионы национальных потребителей». Сегодня китайский автомобильный рынок столь же велик, как и американский: уже три года назад объем продаж автомашин в США был больше китайского лишь на 50%. Дело не только в «величине» экономик, но и в степени их диверсификации. Так, Индия экспортирует не только продукцию легкой промышленности и дешевую электронику, но и «корабли, сталь и бизнес-услуги», обнаружил Economist. Ну кто бы мог подумать?
Кроме того, как отмечают авторы, страны БРИК «проявляли осторожность при либерализации своих финансовых систем», в связи с чем «они значительно менее затронуты сердечными приступами в финансовой системе Запада». Наконец, правительства этих стран «существенно нарастили государственные инвестиции». И эти правительственные программы не только масштабны, «но и эффективны».
То, о чем нам рассказывает Economist, разумеется, не является открытием. Однако само признание возможности и эффективности самостоятельного альтернативного развития на страницах такого издания весьма знаменательно. Полагаю, что саммит в Екатеринбурге действительно дал толчок весьма важному мыслительному процессу.
Это особенно важно в свете предстоящего саммита G8, который состоится 8–10 июля в итальянском городе Л"Акила. Представляется символичным, что спустя десять месяцев после банкротства Lehmann ежегодный мировой экономический саммит проводится в городе, подвергшемся разрушительном землетрясению. Существенно, что этот саммит также пройдет в расширенном составе: там будут присутствовать и лидеры стран БРИК, и, в отличие от последних лет, они не будут сидеть за отдельным столиком сбоку. Западные стратеги, возможно, считали, что приглашение стран БРИК к большому столу предоставляет им счастливую привилегию причастности к «клубу сильных». Однако тот факт, что страны БРИК «отделились» не только в экономическом плавании (и именно поэтому собрались в Екатеринбурге), еще только предстоит осознать.
Читайте также на нашем сайте:
«Азиатские соперники» Ачин Ванаик
«Пекин выбирает «ось удобства» Борис Пядышев
«20 лет российско-китайского межрегионального и приграничного сотрудничества» Мария Александрова
«Китайская миграция и будущее России. Часть вторая» Марат Пальников
«Китайская миграция и будущее России. Часть первая» Марат Пальников
«Роль Китая в глобализующемся мире» Василий Михеев