Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Российская историческая наука и индексы научного цитирования

Версия для печати

Избранное в Рунете

Виталий Тихонов

Российская историческая наука и индексы научного цитирования


Виталий Витальевич Тихонов – кандидат исторических наук, доцент кафедры источниковедения Высшей школы источниковедения, вспомогательных и специальных исторических дисциплин.


Российская историческая наука и индексы научного цитирования

Одним из главных критериев оценки исследовательской работы становятся индексы цитирования. Они прекрасно вписываются в рыночную идеологию – теперь научный труд оценивается прежде всего количественно и с точки зрения «покупательского спроса». Использование индексов имеет свои плюсы и свои минусы, причем изъяны этой системы более всего проявляются в сферах социально-гуманитарных знаний. Возможно, динамично развивающаяся база данных РИНЦ и позволяет сделать рывок в количественном измерении отечественных исследований, но предложения положить во главу угла международный, а фактически американский, индекс WoS крайне опасны для российской науки. В особенности, например, – для российской исторической науки, которая в большой степени продолжает оставаться национальной.

Оценка качества научной работы – проблема, остро встающая перед современным научным сообществом. Если в первой половине XX в., когда наука еще не приобрела черты «массового производства», критерием такой оценки являлось признание коллег и общественности, то в последние 50 лет, в связи с ростом научных кадров и их «усреднением», понадобилось учитывать и дополнительные показатели [1].

Особую популярность приобрели количественные параметры. Еще недавно главным критерием научной работы являлось число публикаций. В условиях, когда научных изданий было немного, а все они, как правило, проходили тщательное рецензирование и редактирование, такой критерий был вполне объективен. Сейчас, когда поток научной литературы, включая периодику и монографии, увеличился в разы, оценивать качество публикаций становится чрезвычайно трудно. Подавляющая часть сборников различных конференций выходит в свет без их предварительного обсуждения и редактуры, а журналы зачастую превращаются в место для платной публикации небольших «формальных» статей, необходимых для защиты диссертации. Произошла и девальвация самих научных степеней: они продаются и покупаются, критерии качества диссертационного исследования давно стерлись и формализовались.

Поэтому «в последние 10–15 лет стало весьма распространенным мнение о том, что наилучшим образом научную деятельность исследователя характеризует индекс цитируемости его публикаций, а именно число ссылок на все работы, выполненные им в соответствующей области за определенный период» [2].

Индекс научного цитирования: oт Web of Science до РИНЦ

Индекс цитируемости − это принятый в научном мире показатель значимости трудов какого-либо ученого, представляющий собой число ссылок на его публикации в реферируемых научных периодических изданиях. В значительной мере индексы цитирования прекрасно вписываются в рыночную идеологию, когда опубликованный научный труд оценивается в первую очередь количественно, а с другой стороны – с точки зрения «покупательного спроса» на него.

Первоначально такие системы учета цитирований и торговли библиографической информацией возникли в США и активно развивались именно там. В наши дни наибольшим авторитетом пользуется именно американская библиографическая база данных Web of Science (WoS). Особенностью ее является ориентация на американские и вообще англоязычные периодические издания. Подавляющее большинство изданий, представленных в WoS, приходятся на «большую тройку»: США, Великобританию и Нидерланды (в последних находятся несколько крупных издательских фирм, поэтому там же зарегистрированы многие международные журналы). Журналы других стран попадают в этот «круг избранных» с огромным трудом. Так, из российских исторических журналов в WoS входят только (да и то с 1993 г.) «Вопросы истории» и «Российская история». При этом ссылки, сделанные на кириллице, системой вообще не учитываются. Попытки других журналов (скажем, «Нового исторического вестника») попасть в эту базу данных успеха не имели: владельцы и менеджеры WoS сочли, что расходы на обработку содержащейся в них библиографической информации и учет цитирований не окупят себя. Понятно: бизнес есть бизнес. Но в результате достижения российских историков (и не только) представлены, мягко говоря, неполнo [3].

Таким образом, на момент, когда индексы цитирования превратились в важный инструмент оценки научной деятельности, ученые, пишущие и публикующиеся на английском языке, оказались в заведомо выигрышном положении, поскольку существующие системы были ориентированы именно на них. Это, в свою очередь, привело к недооценке в мировой науке роли представителей других языков и стран [4].

Как следствие, несколько крупных научных держав – Япония, Китай, Бразилия, Испания и другие – создали собственные национальные базы библиографических данных.

Озаботились этим и в России. Российский индекс научного цитирования (РИНЦ) был создан в 2005 г. Правда, большинство специалистов по наукометрии считают, что он еще не может рассматриваться в качестве полноценной базы данных, поскольку пока слабо ассоциирован с такими крупными базами, как тот же WoS [5].

Тем не менее, именно РИНЦ становится все более важным показателем при распределении финансирования и оценке научной деятельности. Запуск ряда крупномасштабных государственных программ с солидным финансированием, где требуется независимая и всесторонняя экспертиза, а также курс на увеличение роли российской науки в мировой подтолкнул чиновников к стимулированию внедрения индексов цитирования в систему управления наукой [6].

Для оценки качества работы ученых, научных изданий и учреждений разработчики РИНЦ применяют несколько количественных параметров.

Во-первых, индекс Хирша, который вычисляется на основе распределения цитирований работ автора и имеет значение N, если автор имеет N статей, на каждую из которых сослались как минимум N раз, а остальные его статьи имеют число цитирований не более N.

Сравнительно недавно в расчетах РИНЦ появились G-индекс и I-индекс. G-индекс – это корень суммарного цитирования работ сотрудников организации. I-индекс позволяет вычленить ядро наиболее научно активных и востребованных авторов, имеющих наиболее высокий индекс Хирша. Он высчитывается так: в организации есть N ученых (авторов), индекс Хирша которых (каждого из них) не менее N. Таким образом, чем больше сотрудников с высоким индексом Хирша – тем выше I-индекс.

Учет нескольких показателей позволяет представить более полную картину научных достижений.

К сожалению, РИНЦ не работает (точнее, работает очень плохо) в автоматическом режиме. Фактически все функционирует в режиме «помоги себе сам», чего разработчики даже не скрывают. Чтобы ваши научные достижения или показатели научно-исследовательских организаций в виде статей и ссылок на них были более или менее представлены, требуется специальная (впрочем, общедоступная) регистрация и кропотливая работа по поиску и «привязыванию» статей и ссылок. Таким образом, значительное количество пожилых ученых, слабо ориентирующихся в «дебрях» Интернета, оказываются в заведомо проигрышном положении.

К РИНЦ у историков изначально и совершенно справедливо было немало претензий.

Так, система не учитывает большинства ссылок на труды историков, поскольку ориентирована на журнальные статьи, а не на монографии, являющиеся наиболее значимым и популярным «жанром» среди специалистов-гуманитариев [7]. Дело в том, что подобные наукометрические базы изначально ориентированы на представителей естественнонаучных дисциплин, где основной формой презентации результатов исследований является статья. В социальных и гуманитарных науках, в том числе и в истории, приоритет в цитировании – за монографиями [8]. Понять сотрудников РИНЦ можно: если они будут включать в индекс монографии и сборники статей, которые сейчас издать чрезвычайно легко, а отследить трудно, они просто утонут в потоке литературы.

Это поставило в крайне невыгодное положение всех гуманитариев по сравнению с представителями естественных наук. Например, самый высокий индекс научного цитирования в России у Нобелевского лауреата А.К. Гейма. Он составляет 40 216 цитирований и индекс Хирша − 52. Для сравнения самый высокий рейтинг среди историков – у археолога А.П. Деревянко: всего 2 750, а индекс Хирша − 14.

Очевидно, разработчикам РИНЦ следует учитывать и монографии. Конечно, для этого необходимо сотрудничество с издательствами. С 2013 г. РИНЦ ввел специальную услугу по размещению на своей платформе полнотекстовых версий книг (монографии, справочники и словари, учебники и учебные пособия, сборники статей, труды конференций), а также диссертаций и авторефератов. Данная услуга доступна не только издательствам, но и ученым, которые могут разместить (при условии отсутствия ограничения в авторских и имущественных правах) свои монографии.

Недавно РИНЦ стал предлагать новую услугу: система Science index [организация] дает возможность представителям организации самостоятельно вносить в базу данных библиографические описания публикаций, в том числе монографий, своих сотрудников. Но услуга эта платная и требует дополнительных усилий, денежных и временных затрат. В то же время, как показывает практика, «подключение» к этой услуге дает весьма заметный эффект. Так, внесение библиографического описания монографий позволяет (в случае с историками) резко повысить основные показатели как авторов, так и организации, где они работают. Платный доступ дает право исправлять библиографические ошибки (например, неправильно оформленную ссылку, которая не засчитывается ни автору, ни организации), «привязывать» публикации к организациям, вносить ссылки в уже зарегистрированные публикации, что также способствует росту рейтинга научной организации.

С этой задачей из-за обилия информации и чисто технической работы могут справиться только непосредственно выделенные для этого люди. Крупные университеты, где есть профессиональные библиографы и специальные научно-информационные структурные подразделения, могут себе это позволить. А вот академические институты, где подобные штатные единицы не предусмотрены, могут решить эту проблему только путем накладывания на отдельных сотрудников дополнительных обязанностей (исключение – разве что ИНИОН).

Как бы то ни было, если первоначально появление РИНЦ в среде профессиональных историков не встретило особого энтузиазма, то постепенно ситуация, в том числе и под давлением бюрократического аппарата, менялась в лучшую сторону: все больше журналов и исследователей регистрировались в системе. Стимулирующим фактором стали новые требования ВАК и грантовых организаций, учитывающих в своих конкурсах информацию, полученную из РИНЦ.

На декабрь 2012 г. в РИНЦ было зарегистрировано более 4 тыс. ученых, в той или иной степени относящихся к историческим наукам. К сожалению, далеко не все авторы здесь отражены. Это происходит не только по причине отсутствия у них регистрации, но и из-за несовершенства поисковой системы. Например, специалист, даже зарегистрировавшийся как историк, далеко не всегда отражается в поисковых запросах. Очевидно, что данная проблема требует своего решения. Кроме того, практически не представлены публикации и ссылки в зарубежных периодических изданиях.

Продвигаемые, а то и буквально «проталкиваемые» аппаратом «научно-вузовского» управления, индексы научного цитирования постепенно становятся обыденным элементом жизни сотрудников исследовательских институтов и вузов. Реакция научно-исторического сообщества на их активное внедрение в качестве важнейшего критерия оценки плодотворности научной работы первоначально была скорее негативно-настороженной. Причины очевидны: инерция самих ученых, опасения, что новая (правда, относительно) система серьезно изменит сложившуюся расстановку сил в академических и профессорско-преподавательских кругах. Да сами методы ее внедрения не могли не вызвать отторжения: все делалось директивно и без грамотной разъяснительной работы.

Особенно нервно нововведение восприняли вузовские преподаватели. Десятилетиями складывавшаяся в СССР и сохраняющаяся в России вузовская система ориентирована на преподавание, а не на научные исследования (этим, как считается, должна заниматься Академия наук). Было бы несправедливым утверждать, что профессорско-преподавательский состав университетов и институтов не «занимается наукой». В его среде немало действительно выдающихся ученых, активно публикующихся, в том числе и в самых авторитетных зарубежных изданиях. В то же время значительная часть ориентирована исключительно на преподавание, на разработку учебно-методических материалов (для студентов, а больше – для того же самого бюрократического аппарата управления) и учебных пособий. Научные же статьи публикуют, «где придется» и «где попроще», для формальной отчетности или получения ученых званий доцента и профессора (то есть, прежде всего, ради «прибавки жалованья»). Естественным и крайне негативным явлением стало стремление публиковать статьи не в ведущих и наиболее авторитетных периодических изданиях, а в различных кафедральных сборниках или «Записках», которые просто не доходят до потенциально заинтересованного читателя. Очевидно, что такие публикации нужны только для отчетности.

Остается надеяться, что новые требования (например, публиковаться в журналах с высоким индексом цитирования) позитивно скажутся на университетской науке, особенно в провинциальных вузах (если только не будут перечеркнуты «усердием не по уму» вузовской администрации).

Однако прежде чем требовать активной научно-исследовательской деятельности, необходимо создать соответствующие условия. Современная российская система высшего образования с ее низкими зарплатами, высокими преподавательскими нагрузками, нарастающим валом бумажно-электронной отчетности (особенно при нынешних бюрократических «оценках эффективности»), отсутствием длительных творческих отпусков, предусмотренных для преподавателей практически во всех странах мира, и т.д. совершенно не стимулирует заниматься научной работой. Между тем, в подавляющем большинстве стран мира именно научные достижения являются главным показателем успешности работы преподавателя высшей школы [9].

Как бы то ни было, стало очевидно, что с новой реальностью придется как-то жить. Даже появились специальные «методички», раскрывающие научным сотрудникам и преподавателям все особенности работы с библиографическими базами данных [10].

Безусловно, использование индексов научного цитирования как инструментов оценки качества исследовательской работы имеет как серьезные плюсы, так и не менее серьезные минусы.

Индексы научного цитирования: за и против

Положительным моментом является, прежде всего, тот, что количественные показатели гораздо объективнее отражают востребованность тех или иных трудов и концепций научным сообществом. Привычная, но размытая формула «выдающийся вклад в науку», за которой часто ничего не стоит, различные награды, академические звания, часто получаемые не за научные заслуги, а за умение угождать разнокалиберным «власть предержащим» или за административное положение, явно проигрывают сухим цифрам. Это дает стороннему эксперту возможность сделать беспристрастную оценку работы ученых и определить эффективность затраченных средств.

Есть и серьезные минусы. Так, нередко практически невозможно определить реальный вклад ученого в развитие науки. В первую очередь, из-за специфики исследовательской области. Индексы цитирования у историков будут заведомо меньше, чем у представителей естественнонаучных дисциплин.

Помимо указанных уже особенностей «производства» научно-исторических знаний, относительно невысокие индексы у историков объясняются и другими причинами.

Во-первых, важнейшим источником для историков являются документы, в то время как для физиков или химиков – результаты экспериментов, отраженные в статьях. Следовательно, если у историков преобладают ссылки на источники, то у физиков – на исследования и описания результатов экспериментов, отраженные в публикациях. Иногда, особенно в случае уникальности сюжета и найденных в архиве документов, в исторической статье можно найти только ссылки на источники без упоминаний работ предшественников, которых попросту нет.

Во-вторых, для историка вполне естественно стремиться исследовать ранее неизученные темы, благо в истории их предостаточно, найти в архиве неизвестные, не «введенные в научный оборот» документы, а это также не способствует росту цитирований работ коллег.

В-третьих, историков по сравнению с теми же физиками, которых в базе РИНЦ числится 29 176, значительно меньше, что заведомо приводит к ситуации, в которой шанс быть процитированным в физике гораздо выше.

В-четвертых, в естественнонаучных дисциплинах основой организации исследований являются коллективные формы – лаборатории, исследовательские группы и т.д. Изучение истории продолжает оставаться (и хорошо, что так) в значительной степени индивидуальным трудом. Естественно, в случае, когда у историка есть многочисленные соавторы, которые, ссылаясь на свои работы, автоматически ссылаются и на его работы, рост ссылок гарантирован. И наоборот.

В-пятых, количество опубликованных статей у гуманитариев несопоставимо меньше, чем у представителей естественнонаучных дисциплин. Связано это с тем, что в гуманитарных науках, по понятным причинам, объем статьи больше в разы, чем в естественных. Это позволяет «естественникам» опубликовать при аналогичном объеме журналов намного больше исследований, которые зачастую представляют небольшие отчеты об экспериментах.

В-шестых, журналов гуманитарного профиля значительно меньше. И это, по словам самих разработчиков РИНЦ, определяет его «структуру»: «Разбивка по дисциплинам полностью совпадает с тем, что есть у Web of Science. Т.е. две трети – это технические науки, прикладные и фундаментальные естественные науки. И треть – гуманитарные» [11].

К тому же в каждой субдисциплинарной области есть свои особенности.

Так, индексы цитирования специалистов по историографии, источниковедению и вспомогательным историческим дисциплинам будут заведомо меньше, чем у исследователей «модных» тем. Между тем, очевидно, что без разработки указанных проблемных полей развитие исторической науки невозможно. Некоторые ученые всерьез опасаются, что внедрение индексов цитирования и «привязывание» к ним финансирования и зарплаты создаст ситуацию, когда работа над жизненно важными направлениями просто прекратится или будет сведена к минимуму.

Существует и другая опасность, заключающаяся в стремлении авторов перейти к наиболее «цитабельным» стилю, форматам и жанрам. Скажем, зачем публиковать монографию, когда ведущие мировые базы данных их вообще не учитывают? Подобная эволюция уже произошла в американской социологии [12]. Впрочем, новые опции РИНЦ, позволяющие регистрировать и монографии, а также тот факт, что именно монография приносит наибольшее количество ссылок, думаем, удержат профессиональных историков от столь радикального «уклона» и система научно-исторических изданий в ближайшее время принципиально не изменится.

В различных дисциплинах сложились разные практики цитирования и, как следствие, публикации различаются по своим способностям аккумулировать ссылки: «Период “полужизни” публикации может драматически варьироваться от одной области знания к другой – несколько месяцев в биохимии, несколько десятилетий – в истории и философии, что делает сравнение особенно невыгодным для молодых гуманитариев» [13]. В исторической науке это особенно заметно. Срок «жизни» работ чрезвычайно продолжителен по научным меркам. Наши ученые до сих пор уважительно ссылаются на дореволюционных авторов, а самым цитируемым историком является, согласно РИНЦ, классик на все времена – В.О. Ключевский. Должно пройти довольно продолжительное время, прежде чем научная общественность обратит внимание на труды начинающего исследователя. А публикации «раскрученных» фигур привлекают внимание куда быстрее.

Специфическим для исторической науки является вопрос оценки археографической работы. Поиск, изучение и публикация документов – необходимый элемент работы профессионального историка. Проблема в том, что РИНЦ учитывает, как правило, далеко не все библиографическое описание, а только его начальную, «обязательную» часть – фамилию и инициалы автора. Далеко не всегда принимаются во внимание указания на тех, кто провел подготовку и комментирование текста источника, его редактуру и т.д. Часто сами ссылающиеся просто не указывают эти данные в ссылках. Для специалистов, сосредоточенных в первую очередь на археографической работе, такое положение дел может оказаться роковым: несмотря на титаническую и необходимую для науки работу, они рискуют оказаться в «слепой зоне» цитирования.

Кстати, примерно такая же ситуация сложилась с коллективными трудами, энциклопедиями, справочниками и т.д. Они оказываются воистину «братскими могилами». Чтобы этого не произошло, необходимо менять принципы поиска ссылок и корректировать принятую систему библиографических описаний публикаций (насколько действующий ГОСТ соответствует современным требованиям «библиографической наукометрии» – тема отдельного и непростого разговора).

Помимо реальных проблем вокруг индексов цитирования сложилось немало негативных предубеждений и мифов.

Сторонники мнения, что индексы цитирования неадекватно отражают положение дел, резонно указывают на то, что в базах данных представлены только публикации из периодических изданий. Действительно, существующие базы данных как правило не учитывают монографий, брошюр и статей в сборниках. Но, как уже говорилось, с недавних пор РИНЦ позволяет регистрировать работы, опубликованные не только в периодике. Таким образом, поиски решения (хотя и небескорыстного для разработчиков и владельцев) этой проблемы идут, но вряд ли они будут успешны в ближайшее время.

Расхожим среди ученых является и мнение о том, что количество ссылок на труды – еще не показатель их качества. Действительно, если кто-то написал работу с очевидно бредовой «концепцией», остальные вынуждены будут многократно на нее сослаться при ее опровержении, и появится «негативное цитирование», которое в количественных показателях будет ничем не отличаться от «положительного».

Скажем, профессиональным историкам ничего не стоит (не считая времени, то есть самого дорогого) разгромить многочисленные опусы А.Т. Фоменко и Г.В. Носовского. И тем попутно «зашкалить» их индексы цитирования. Но это в теории. А на практике такого не происходит. Откровенные маргиналы просто игнорируются научным сообществом (правильно это или нет – спорный вопрос), и те оказываются в «мертвой зоне» цитирования.

Нам могут возразить, что часто приходится опровергать неверные выводы коллег, спорить с их положениями, что добавляет в их «копилку» определенное число ссылок. Но в таком случае речь идет о научной полемике, являющейся необходимым элементом развития науки. От этого никуда не денешься, более того – именно спор позволяет увидеть слабые места не только работ коллег, но и своих собственных. Как показывают специальные исследования, «негативное цитирование незначительно и является статистической случайностью... Оно обычно не превышает 5 %» [14].

Крайне остро встает проблема самоцитирования. Можно представить ситуацию, когда автор специально активно ссылается на собственные труды для повышения собственного рейтинга. Такая картина действительно наблюдается. РИНЦ обещает бороться с этим явлением, но единственное, что пока удается, это фиксировать сам факт самоцитирования: в персональной статистике пользователя указывается процент самоцитирований. Впрочем, умеренное самоцитирование является нормальным. По понятным причинам журналы ограничивают авторов в объеме, поэтому многие моменты приходится освещать кратко и отсылать читателя к другим собственным работам, где они разобраны подробнее. Другое дело, что необходимо бороться против чрезмерного самоцитирования, но это уже задача – главного редактора и редколлегии журнала.

Еще одним распространенным возражением против индексов цитирования является предположение о том, что некий круг ученых может сговориться и ссылаться только друг на друга, повышая свои рейтинги. Некоторые специалисты по наукометрии язвительно на этот счет пишут: «Цитирование кругом ученых только друг друга напоминает историю о мифическом единороге: каждый может его вообразить, но никто не может его воспроизвести» [15].

На месте экспертов мы бы не были так уверены. Анализ данных РИНЦ позволяет выявить случаи, когда отдельные авторы, имеющие доступ к периодическим изданиям, включенным в РИНЦ, накручивают себе весьма солидный рейтинг, в том числе и при помощи публикаций, носящих откровенно библиографический характер. Можно также заметить, что имеются группы ученых, которые активно друг на друга ссылаются. Впрочем, это связано скорее не со злым умыслом, а со спецификой структуры нашего научно-исторического сообщества: оно нередко распадается на тесные группы по научным интересам и взглядам, которые живут и работают по принципу «насколько прекрасен наш круг».

В последнее время можно было услышать жалобы на то, что некоторые научные руководители заставляют своих аспирантов ссылаться на них специально для повышения их рейтинга в РИНЦ. Ситуация, действительно, неоднозначная. С одной стороны, ссылка на научного руководителя – элемент благодарности за то, что он обучил мастерству научного исследования, более того – это еще и признак вашей принадлежности к той или иной школе. С другой – «лепить» формальную ссылку на человека, который, может быть, случайно оказался в ваших руководителях, тоже не хочется, да и выглядит порой глупо.

Все же, думается, «накрутить» высокий рейтинг при помощи одних подневольных аспирантов невозможно. У «среднестатистического» научного руководителя, как правило, два или три аспиранта, обучающихся одновременно. В год они публикуют две–три статьи в изданиях, входящих в РИНЦ. Необходимо приложить титанические усилия (например, руководить сразу десятком аспирантов, что невозможно даже по формальным требованиям) для существенного повышения своего индекса цитирования.

Наконец, еще одной проблемой, хотя и общенаучной, являются «артефакты», то есть ошибки и разночтения в написании имен, фамилий и инициалов. Неоднократно приходилось сталкиваться с тем, что система не учитывает ссылки, если в иностранном журнале как-то иначе указана фамилия автора, нежели это было сделано при регистрации. Часто закрадываются ошибки в написании инициалов, что приводит к тому, что ссылка направляется на ручную проверку, которая может продолжаться бесконечно долго.

И еще. Хронические проблемы РИНЦ возникают, как это нередко в жизни бывает, из его же преимуществ. Так, доступ авторов к поиску своих статей и ссылок на них приводит к тому, что многие элементарно присваивают и то, и другое. Для безликой поисковой системы вполне достаточно простого совпадения фамилии и инициалов, чтобы приписать недобросовестным пользователям то, что им не принадлежит. Кстати, такие есть и в первой десятке среди историков России. Нередко сталкиваешься с ситуацией, когда автор оказывается обладателем статей, написанных в разных учреждениях нашей страны, по разным, диаметрально противоположным, специальностям. Иные умудряются присвоить публикации, принадлежащие авторам из двух десятков учреждений. Трудно поверить, что они действительно могли работать в стольких местах. Недавно модераторы РИНЦ стали указывать не только фамилии и инициалы, но и полностью имена и отчества. Это должно оздоровить ситуацию, но вряд ли разрешит ее полностью.

Историческая наука через призму РИНЦ

С учетом указанных недостатков и особенностей все же следует признать, что индекс научного цитирования – важнейший элемент анализа состояния научно-исторического сообщества. Учитывая то, что зарубежные базы данных серьезно искажают либо вообще не показывают картину, сложившуюся в российской исторической науке, приходится обращаться к РИНЦ.

Несмотря на то, что не все авторы в нем зарегистрированы, не все исследования отражены, а количество ссылок иногда занижено в разы – это один из немногих наукометрических инструментов. Если кого-то возмутит, что ссылки на его труды, данные в монографиях, система не учитывает, напомним, что остальные авторы находятся в такой же ситуации и, следовательно, предоставляемые данные верно отражают хотя бы общие тенденции.

К сожалению, недостатки РИНЦ, заключающиеся в том, что поиск ссылок перекладывается на плечи самих авторов, приводят к тому, что более или менее адекватные данные есть только по тем историкам, которые регулярно проводят такие поиски.

Еще несколько лет назад это стало бы непреодолимым препятствием перед теми, кто работает с РИНЦ как наукометрическим источником. В последнее время из-за новых требований фондов-грантодателей, а также в связи с возросшим уровнем понимания того, что индекс стал необходимым элемент профессии, ситуация заметно изменилась. Все больше историков регистрируются в системе, причем зачастую целыми академическими институтами.

На нынешний момент (май 2013 г.) в РИНЦ числится 6 130 историков. Этой цифре нельзя полностью доверять, поскольку есть и те, кто оказался не учтен, хотя и регистрировался как историк. Так, известный специалист по летописанию Б.М. Клосс, имеющий приличный уровень цитирований, в списке историков почему-то отсутствует. Есть и те, кто из-за ошибок в написании своих фамилий или отчеств в публикациях оказались учтены дважды. Скажем, источниковед Лев Никитич Пушкарев подвергся «раздвоению» по причине того, что в одном случае его отчество в каком-то журнале обозначили как Никитович, а в другом – Никитич.

Спецификой 2012 г. стала погоня организаций за рейтингом. Это выражается в стремлении зарегистрировать максимально возможное количество сотрудников (особенно «рейтинговых»). В отношении показателей отдельных авторов это приводит к тому, что организации стремятся записать за собой и проиндексировать уже умерших классиков исторической науки, чьи труды приносят весомый вклад в количественные показатели учреждения. Так, в списке можно обнаружить А.Я. Гуревича, В.В. Седова, В.И. Буганова, Н.Н. Болховитинова и других. Думается, в этом нет ничего плохого: это позволяет получить более адекватную картину состояния нашей исторической науки, сравнить ныне здравствующих с ушедшими.

Вообще стоит отметить динамичный рост зарегистрированных в РИНЦ авторов, что происходит с параллельным ростом количества библиографических описаний журналов. Это позволяет надеяться, что уже в ближайшее время мы получим полноценную базу данных для изучения состояния отечественной науки.

Изучение индекса цитирования у историков позволяет сделать несколько наблюдений.

Во-первых, если отбросить ученых, только косвенно относящихся к исторической науке, то становится очевидным, что самые высокие рейтинги у тех, кто занимается древними периодами истории, особенно археологией.

Связано это, в первую очередь, с тем, что древность отличается крайней скудностью источников, зато историография здесь чрезвычайно обширна. Как следствие, прежде чем перейти к анализу темы, необходимо «учесть» и процитировать значительное количество работ коллег. Кроме того, тематика исследований здесь заметно уже, чем в изучении нового и новейшего времени, что опять-таки приводит к неоднократным возвращениям к уже рассмотренным вопросам.

У специалистов по древней истории есть еще одно неожиданное преимущество: небольшое количество специализированных изданий и узкий круг коллег-исследователей. Это приводит к тому, что им легче отслеживать публикации друг друга, в то время как историки, занимающиеся новейшими периодами, «тонут» в потоке новой литературы, где большого труда стоит отделить «зерна» от «плевел».

Есть свои важные особенности и в археологии. Чрезвычайно высокий, по меркам историков, уровень цитирования археологов является следствием того, что формы организации археологических исследований в значительной степени являются коллективными. Археологи работают относительно крупными коллективами, поскольку даже небольшие раскопки и анализ их данных требуют усилий разных специалистов: археологов, почвоведов, химиков и т.д. Если раскопки имеют широкий размах, то необходимо, чтобы сразу несколько археологов готовили отчеты по работе, это приводит к большому количеству авторов одной публикации. Необходимо учитывать и специфику археологических источников: если на письменные источники можно ссылаться напрямую, то археологические источники, как правило, не становятся доступными сразу после завершения раскопок и консервации объекта, а потому те, кто занимается схожей проблематикой, ссылаются на статьи коллег как на источники.

У специалистов по новой и новейшей истории количество ссылок заметно меньше. Это объясняется и большим объемом первоисточников, и тематической широтой, и сравнительно скромной историографической традицией. Повышенное внимание вызывают только важные, «постановочные» статьи и монографии, охватывающие широкие проблемы. В этом плане умение мыслить концептуально – едва ли не главная «дорога» к высокому индексу цитирования. Особой популярностью пользуются труды авторов, склонных к разработке вопросов теории исторической науки. Равно как и учебники, в основном из-за их общественной значимости.

РИНЦ позволяет выявить и наиболее востребованную тематику в изучении нового и новейшего времени. Это – межэтнические отношения (В.А. Тишков, В.А. Шнирельман), сталинские репрессии (Н.Ф. Бугай, В.Н. Земсков), Великая Отечественная война (Е.С. Сенявская), высшее образование и университетская культура (А.Ю. Андреев, А.Е. Иванов, И.В. Шильникова), общественная мысль, особенно консервативная (А.Н. Медушевский), историческая демография (В.Н. Земсков, В.Б. Жиромская), гендерные исследования (Н.Л. Пушкарева) и т.д. Чрезвычайно востребован в среде историков, хотя приносит мало ссылок, формат исторической биографии.

Меньше всего ссылок – на краеведческие работы, исследования по источниковедению и историографии. Если небольшое количество ссылок на краеведческую литературу легко объяснимо узостью тематики, то ситуация с источниковедением и историографией гораздо сложнее. Возможно, это связано с небольшим количеством специалистов по этим направлениям. В случае с историографией необходимо учитывать и ориентацию современных историографических «штудий» на персональный подход. Это приводит к ситуации, когда множество историографов превращаются в «специалистов» по одному, пусть и крупному, историку. Приходится учитывать и слабую разработанность истории исторической науки и культуры в целом, что заставляет исследователей ориентироваться на изучение «белых пятен», не имеющих историографической традиции.

Наблюдения над статистикой РИНЦ позволяют уловить важную тенденцию в исторических исследованиях, как и в гуманитарных науках в целом: усиливающаяся междисциплинарность. Стабильно высокие рейтинги имеют ученые, которые стремятся к исследованиям не только в области «чистой» классической истории, но и политологии, этнологии, права, демографии и т.д. Публикация в специализированных журналах для политологов, правоведов, демографов и т.д. только способствует росту востребованности материала. Высоким потенциалом цитирования обладают работы, напечатанные в междисциплинарных журналах.

Невооруженным глазом заметна и другая тенденция: высшие строчки рейтинга РИНЦ часто их занимают директора научно-исследовательских институтов, руководители научных и учебно-научных центров, деканы факультетов и т.д. Связано это не только с высоким уровнем их научных трудов (он не отрицается), но и с тем, что С. Фуллер назвал «нормой мафиозности» [16]. Речь о ситуации, когда относительно небольшой круг ученых, занимающих высокие административные позиции в научном и вузовском сообществе, благодаря этому имеет доступ к зарубежным командировкам и конференциям, преимущества (и по периодичности, и по объему) при публикации статей в журналах (особенно подведомственных). Они возглавляют большие исследовательские коллективы, являясь тем самым «презентаторами» (и соавторство в этом случае – не самая большая беда) их достижений и т.д. Это приводит к тому, что их научная деятельность получает широкую известность, что также способствует частоте цитируемости. Серьезную роль подобная «норма мафиозности» играет во всем мире и при распределении грантов. Какие масштабы эта «норма мафиозности» имеет в России, коллегам-историкам, думается, объяснять не нужно.

Влияет на индекс цитирования и «эффект Матфея», описанный Р. Мертоном. Суть его в том, что «научные журналы предпочитают публиковать статьи авторов, имена которых на слуху, обретение же известности предполагает не только научные заслуги, но и упомянутые социальные механизмы» [17].

Здесь, впрочем, стоит пожелать начинающим исследователям активнее рассылать свои первые статьи именно в ведущие научные журналы, а не в те, что за деньги напечатают все что угодно. При интересной тематике и оригинальных источниках, при упорной «работе над ошибками» (по замечаниям и рекомендациям рецензентов и редколлегий) статьи рано или поздно будут доведены до надлежащего качества и опубликованы. Потом имя автора станет известно редакции, будет заработан «первоначальный капитал» известности – тогда и последующие работы напечатать будет проще, как в этом журнале, так и в других.

Чрезвычайно трудно оценивать показатели учреждений. Даже сопоставлять их – дело сложное: если статистика по академическим институтам дается, то по факультетам ее нет и она оказывается скрыта в общевузовских показателях. Поэтому придется ограничиться сопоставлением рейтингов их сотрудников, входящих в первые две сотни историков по данным РИНЦ.

Сразу в глаза бросается, что пальма первенства по-прежнему принадлежит институтам Российской академии наук и ее отделений. Здесь сосредоточено подавляющее большинство самых рейтинговых ученых.

Лидером по количеству сотрудников в первых сотнях является Институт российской истории (15 сотрудников в первой сотне, 11 – во второй). Затем идет Институт археологии и этнографии Сибирского отделения РАН (13–10; сразу два представителя этого института входят в тройку наиболее цитируемых историка России). За ним следует Институт этнологии и антропологии РАН (10–3). При этом ИРИ РАН занимает 403-е место среди научных учреждений России; Институт археологии и этнологии Сибирского отделения – 290-е; Институт этнологии и антропологии – 657-е.

Показатели вузов значительно скромнее: Московский государственный университет (4 в первой сотне, 1 – во второй), СПбГУ (4–3), РГГУ (1–4), Высшая школа экономики (4–1).

* * *

Итак, РИНЦ позволяет выявить черты современного сообщества профессиональных историков.

Среди них – такие важные, как востребованность исследовательской продукции, показатели научных структур и т.д. Очевидно, что данные индекса нельзя абсолютизировать, его показатели требуется учитывать в совокупности с другими критериями научной работы. Например, существует целый ряд историков, заслуживших всеобщее признание среди коллег, но в силу специфических причин их тематика оказывается не слишком популярной, что снижает их формальный рейтинг. Целесообразно учитывать дополнительные критерии успешности научной деятельности (количество защитившихся аспирантов, участие в конференциях, грантах и т.д.), которые должны рассматриваться наравне с индексом цитируемости.

Открытым остается вопрос о том, насколько научно-вузовская бюрократия осознает, а в дальнейшем будет учитывать все особенности использования индексов цитирования в оценке качества научной работы историков. Наш личный опыт по написанию аналитических записок для Министерства образования и науки свидетельствует о том, что там понимают: историков нельзя сравнивать с представителями других дисциплин, тем более естественнонаучных. Но вот признавать специфику историков, работающих над разными проблемами и в разных субдисциплинарных нишах, отказываются напрочь. Недавние громкие скандалы с определением рейтингов эффективности вузов не добавляют оптимизма.

Несмотря на недостатки, РИНЦ является динамично развивающейся базой данных с разветвленной системой наукометрических оценок. Новые опции и совершенствование старых позволяет совершить качественный рывок в количественном измерении отечественной науки, в том числе и исторической. Крайне опасным и необдуманным является декларации о намерении Министерства образования и науки сделать приоритетными в определении эффективности научной работы и даже возможности защитить диссертацию публикацию в зарубежном рецензируемом журнале, входящем в так называемую международную, а фактически американскую (по сути – частную коммерческую) систему WoS.

В особенности это опасно для российской исторической науки, которая в значительной степени продолжает оставаться национальной. Но это – тема отдельного разговора, притом весьма непростого.

* Работа подготовлена при финансовой поддержке гранта Президента РФ для молодых ученых (проект № МК-2627.2013.6).

 

Примечания:

[1] Михайлов О.В. Критерии и параметры объективной оценки качества научной дея-тельности // Вестник Российской академии наук. 2011. Т. 81, № 7. С. 622.

Mikhaylov O.V. Kriterii i parametry obektivnoy otsenki kachestva nauchnoy deyatelnosti // Vestnik Rossiyskoy akademii nauk. 2011. Vol. 81, No. 7. P. 622.

[2] Там же. Ibidem.

[3] Кирчик О.I. «Незаметная» наука: паттерны интернационализации российских научных публикаций // Форсайт. 2011. Т. 5, № 3. С. 34–42; Коцемир М.Н. Пу бликационная активность российских ученых в ведущих мировых журналах // Acta naturae. 2012. Т. 4, № 2(13). С. 15–35; Полетаев М.А., Савельева I.М. Зарубежные публикации российских гуманитариев: социометрический анализ // Полетаев А. Неклассическое наследие. М., 2011. С. 643–663; Усачев А.С. Российские историки и зарубежные журналы: некоторые размышления специалиста по истории России // Новый исторический вестник. 2013. № 1(35). С. 69–83.

Kirchik O.I. “Nezametnaya” nauka: patterny internatsionalizatsii rossiyskikh nauchnykh publikatsiy // Forsayt. 2011. Vol. 5, No. 3. P. 34–42; Kotsemir M.N. Publikatsionnaya aktivnost rossiyskikh uchenykh v vedushchikh mirovykh zhurnalakh // Acta naturae. 2012. Vol. 4, No. 2 (13). P. 15–35; Poletaev M.A., Saveleva I.M. Zarubezhnye publikatsii rossiyskikh gumanitariev: sotsiometricheskiy analiz // Poletaev A. Neklassicheskoe nasledie. Moscow, 2011. P. 643–663; Usachev A.S. Rossiyskie istoriki i zarubezhnye zhurnaly: nekotorye razmyshleniya spetsialista po istorii Rossii // Novy istorichesky vestnik. 2013. No. 1. P. 69–83.

[4] Варшавский А.Е., Иванов В.В., Маркусова В.А. Об адекватной оценке результативно-сти научной деятельности // Вестник Российской академии наук. 2011. Т. 81. № 7. С. 587–593; Мотрошилова Н.В. Недоброкачественные сегменты наукометрии // Вестник Российской академии наук. 2011. Т. 81. № 2. С. 134–146.

Varshavskiy A.E., Ivanov V.V., Markusova V.A. Ob adekvatnoy otsenke rezultativnosti nauchnoy deyatelnosti // Vestnik Rossiyskoy akademii nauk. 2011. Vol. 81. No. 7. P. 587–593; Motroshilova N.V. Nedobrokachestvennye segmenty naukometrii // Vestnik Rossiyskoy akademii nauk. 2011. Vol. 81. No. 2. P. 134–146.

[5] Варшавский А.Е., Иванов В.В., Маркусова В.А. Указ. соч. С. 589.

Varshavskiy A.E., Ivanov V.V., Markusova V.A
. Op. cit. P
. 589.

[6] Усачев А.С. Российские историки и зарубежные журналы: некоторые размышления специалиста по истории России. С. 69–71.

Usachev A.S. Rossiyskie istoriki i zarubezhnye zhurnaly: nekotorye razmyshleniya spetsialista po istorii Rossii. P. 69–83.

[7] Усачев А.С. Российский индекс научного цитирования // Библиография. 2010. № 1. С. 24.

Usachev A.S
. Rossiysky indeks nauchnogo tsitirovaniya // Bibliografiya. 2010. No. 1. P. 24.

[8] Варшавский А.Е., Иванов В.В., Маркусова В.А. Указ. соч. С. 591.

Varshavskiy A.E., Ivanov V.V., Markusova V.A. Op.cit. P. 591.

[9] Как платят профессорам: Глобальное сравнение систем вознаграждения и контрак-тов. М., 2012.

Kak platyat professoram: Globalnoe sravnenie sistem voznagrazhdeniya i kontraktov. Moscow, 2012.

[10] Индекс цитирования для оценки результативности научной работы: Методические рекомендации. Волгоград, 2011.

Indeks tsitirovaniya dlya otsenki rezultativnosti nauchnoy raboty: Metodicheskie rekomendatsii. Volgograd, 2011.

[11] Российский индекс научного цитирования: успехи и проблемы (http://www.polit.ru/article/2009/01/26/rints).

Rossiyskiy indeks nauchnogo tsitirovaniya: uspekhi i problemy (http://www.polit.ru/ article/2009/01/26/rints).

[12] Соколов М.М. Чтобы индексы цитирования сработали (http://www.polit.ru/ article/2009/12/10/index1).

Sokolov M.M. Chtoby indeksy tsitirovaniya srabotali (http://www.polit.ru/ article/2009/12/10/index1).

[13] Соколов М.М. Указ. соч.

Sokolov M.M. Op.cit.

[14] Варшавский А.Е., Иванов В.В., Маркусова В.А. Указ. соч. С. 591.

Varshavskiy A.E., Ivanov V.V., Markusova V.A. Op.cit. P. 591.

[15] Там же.

Ibidem.

[16] Юревич А.В. К проблеме оценки вклада российской социогуманитарной науки в мировую // Вестник Российской академии наук. 2011. Т. 81. № 7. С. 617.

Yurevich A.V. K probleme otsenki vklada rossiyskoy sotsiogumanitarnoy nauki v mirovuyu // Vestnik Rossiyskoy akademii nauk. 2011. Vol. 81. No. 7. P. 617.

[17] Там же. С. 617–618.

Ibidem.

 

Журнал «Новый исторический вестник»

Читайте также на нашем портале:

«Реформа РАН: экспертный анализ» Виктор Полтерович


Опубликовано на портале 12/09/2013



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика