Утром 11 марта 2004 года, в часы пик, десять бомб взорвались на четырех железнодорожных вокзалах Мадрида. Почти 200 испанцев погибли, и около двух тысяч были ранены. На следующий день многим показалось, что Испания сосредоточила силы, чтобы твердо выразить протест против террора: по всей стране прокатились массовые демонстрации, на улицах появились плакаты, осуждающие "убийц" и "извергов". Но это настроение продержалось недолго. Через семьдесят два часа после того, как в результате взрывов в воздухе над тремя железнодорожными и одной сортировочной станциями замелькали оторванные руки, ноги, головы и другие части человеческого тела, испанское правительство Хосе Мария Аснара, надежного союзника Соединенных Штатов и Великобритании по войне в Ираке, потерпело сокрушительное поражение на выборах, которые социалистическая оппозиция давно уже стремилась превратить в референдум по вопросу о том, какую роль должна играть Испания в войне с террором.
Совершенно ясно, что к этому же стремились и террористы Аль-Кайеды, устроившие взрывы. Через три месяца после описываемых событий был опубликован пятидесятичетырехстраничный документ Аль-Кайеды, в котором черным по белому было написано, что правительство Аснара "не выдержит больше двух или трех наших атак и будет вынуждено вывести войска [из Ирака] под давлением собственного народа". На деле хватило одной атаки: испанские войска вскоре после этого действительно ретировались из Ирака: вновь избранный премьер-министр Хосе Луис Родригес Сапатеро выполнил обещание, данное после того, как испанские избиратели проголосовали за умиротворение террористического агрессора.
В начале этого года, за пять дней до второй годовщины со дня взрывов в Мадриде, правительство Сапатеро (которое уже успело легализовать не только брак между сексуальными партнерами одного пола, но и их право на усыновление детей, а также запланировало резкое сокращение религиозного образования в испанских школах) объявило, что слова "отец" и "мать" не должны больше употребляться в испанских свидетельствах о рождении. Как указано в официальном правительственном бюллетене, "слово отец должно быть заменено на Progenitor А, а слово мать - на Progenitor B". Глава национального бюро регистраций актов гражданского состояния пояснил в интервью на телеканале Madrid daily ABC, что это изменение просто приведет испанские свидетельства о рождении в соответствие с испанским законодательством о браке и условиях усыновления. Ирландский обозреватель Дэвид Квинн выразил мнение, что новые законы свидетельствуют о том, что государство "самоустраняется, отказывает в поддержке матерям и отцам, умаляя их роль в семье, и замахивается на законы биологии и природы".
На первый взгляд взрывы в Мадриде и новояз с тарабарщиной Progenitor A и Progenitor B могут показаться связанными между собой лишь косвенно - через прихотливую логику электоральной политики: взрывы, усилив недовольство населения консервативным правительством, привели к избранию левого премьер-министра, который в свою очередь был вынужден выполнить хотя бы некоторые из обещаний, данных прежними агрессивно секуляристскими правительствами страны. Однако на самом деле между рассматриваемыми событиями существуют более сложные и глубокие связи. Дело в том, что в событиях последних двух лет в Испании, как в микрокосме, отразились две взаимосвязанные культурные войны, которые ведутся сегодня в Западной Европе.
Первая из этих войн - давайте по примеру испанских свидетельств о рождении назовем ее "культурная война А" - это обостренная модификация существующего в Америке разделения на "красные" и "синие" штаты: война сил постмодерна, исповедующих моральный релятивизм, и защитников традиционной морали. Вторая - "культурная война В" - это борьба за определение природы гражданского общества, смысла толерантности и плюрализма и осознание границ мультикультурализма в дряхлеющей Европе, где рождаемость, опустившаяся ниже уровня простого воспроизводства, открыла двери галопирующему росту мусульманского населения, не страдающего комплексами Старого Света.
В культурной войне А агрессорами являются секуляристы-радикалы, одержимые комплексом чувств, который был назван ученым-правоведом Джозефом Вейлером "Христофобией"
[1]. Они стремятся оставить наследие европейской иудео-христианской культуры за порогом постхристианского Европейского союза; с этой целью выдвигаются требования узаконить однополые браки - во имя равенства, ограничить свободу слова - во имя корректности, расшатать основы религиозной свободы - во имя толерантности. В культурной войне В агрессором являются радикальные джихадисты-мусульмане, которые ненавидят Запад и полны решимости наложить исламистские табу на западные свободы путем яростных протестов и других форм воздействия, включая, если понадобится, и насилие; при этом мусульмане рассматривают подобные операции как первый этап на пути к исламизации Европы или - как в случае с Испанией, по отношению к которой употребляется выражение al-Andalus, - к реставрации, или "восстановлению правильного порядка вещей", временно нарушенного в 1492 году Фердинандом и Изабеллой.
Вопрос, с которым столкнулась Европа - хотя она всячески увиливает от того, чтобы взглянуть правде в глаза и внятно его сформулировать, - стоит так: не создали ли агрессоры в культурной войне А такую ситуацию, при которой силам истинной толерантности и подлинной корректности будет исключительно трудно победить в культурной войне В?
Увязание Западной Европы в болоте "деполитизации", как это формулируют некоторые аналитики, лишь поначалу могло казаться проблемой политики, нацеленной на создание государства социального благополучия и использующей для этого элементы социалистической экономики и протекционистское регулирование в сфере торговли; все эти меры Европейского союза вызывают возрастающее раздражение среди населения: ведь теперь регулируется все - от диаметра помидоров до разведения и кормления сардинских свиней. Похоже, Европа сделала все возможное, чтобы загнать себя в угол, связать себя по рукам и ногам узами мелочного бюрократического регулирования. Так, человек, приехавший в Польшу после того, как она была принята в 2004 году в Европейский союз, не может не заметить, что каждое яйцо, продаваемое в польском магазине, проштамповано официальным общеевропейским мультидигитальным цифровым кодом и что к одному из ушей каждой польской овцы намертво пришпилена официальная евросоюзовская бирка. Существует также регламентация параметров рабочего места, которая заставляет вспомнить об оруэлловском Большом Брате. В прошлом году по милости "статьи шестой директивы по проведению высотных работ" электрикам британской деревни Экклис, графство Саффолк, было запрещено использовать лестницу, чтобы заменить пять перегоревших лампочек на потолке церкви Святого Бенета. Вместо этого пришлось возвести громоздкие леса, что потребовало двух дней работы; в результате стоимость работ возросла до пятисот долларов за одну лампочку.
Какое все это имеет отношение к культурной войне А? При том, что страсть европейцев к регламентации продолжает тяжелым бременем ложиться на экономическое развитие континента, она также имеет серьезные идеологические последствия, сказывающиеся в том числе и на ситуации с религией. В октябре прошлого года, например, официальные представители голландского комитета по орфографии издали указ, согласно которому, начиная с августа 2006 года, слово "Христос" должно писаться с маленькой буквы, в то время как слово "Евреи" (Joden) должно писаться с большой буквы "J", когда оно обозначает национальную принадлежность, и с маленькой "j", когда оно обозначает принадлежность к религиозной конфессии. Ранее в этом же году один атеист, преподаватель математики в Шотландии, выиграл антидискриминационный судебный процесс: он пожаловался на то, что его просьба о приеме на работу в католическую школу на должность "классного наставника" была отклонена на том основании, что подобные обязанности могут быть возложены только на католика.
Таким образом, существенной частью культурной войны А являются целенаправленные усилия секуляристов оттеснить на периферию и всячески маргинализовать - используя как национальную, так и евросоюзовскую регламентационную машинерию - общественный вес и влияние на население Европы христианского сообщества, и без того уменьшающегося в размере. Сложившаяся ситуация косвенно затрагивает также и чрезвычайно важные проблемы начала и конца жизни, которые нигде не поставлены так остро, как в Нидерландах, которые стремительно расстаются с былой приверженностью к традиционному наследию. Эта страна уже сравнительно давно приобрела репутацию самой продвинутой по части легализованного либертарианства, а проще говоря, вседозволенности во всем, что касается наркотиков и проституции; она также лидирует в Европе как зашедшая дальше всех по пути узаконения эвтаназии и однополых браков. Кажется, и всегда считавшиеся флегматичными бельгийцы решили от них не отставать. Вдобавок к тому, что в этой стране уже приняты законы об однополых браках и эвтаназии, не уступающие по продвинутости законам их голландских соседей - половина зафиксированных случаев смерти детей во Фландрии в 1999-2000 годах была от эвтаназии, - правящая страной либерально-социалистическая коалиция приняла недавно закон, легализующий деторождение с использованием вынашивания ребенка в чужой, "нанятой" за деньги матке
[2]. Итальянский философ и по совместительству министр правительства Рокко Буттильоне сказал по этому поводу: "Когда-то мы охотно цитировали Карла Маркса, протестуя против «отчуждения», «объективации» и «коммерциализации» человеческой жизни. Могли ли мы себе представить - а сегодня это уже реальность, - что левые напишут на своих знаменах лозунг борьбы за право коммерциализировать человеческое существо - и все это во имя толерантности и равенства?"
Культурная война А находит выражение в настойчивых попытках секуляристов узаконить поведение, считавшееся ранее недопустимым, под маркой "прогрессивности", "сочувствия", "неосуждения" и политкорректности, формулируя новые нормы в экстремальных феминистских или мультикультуралистских категориях. В последние годы это особенно наглядно проявилось в форме принятых в странах - членах Евросоюза законов, регулирующих - и тем самым ограничивающих - публичную речь. Критические моральные замечания по поводу гомосексуального поведения, например, попали в разряд "речей, разжигающих ненависть", и один французский парламентарий был оштрафован за высказывание о моральном превосходстве гетеросексуальности над гомосексуальностью.
Подобные вещи проявляются и на межгосударственном уровне; так, давление со стороны Евросоюза привело недавно к отстранению от власти правящей коалиции в Словакии, одной из стран, недавно вступивших в Евросоюз. Дело касалось конкордата с Ватиканом, предусматривавшего, что Словакия будет уважать решение врачей-католиков, которые, исходя из моральных убеждений, отказываются делать аборты. Это соглашение подверглось ожесточенным нападкам со стороны евросоюзовской "Сети независимых экспертов по фундаментальным правам человека" (EU Network of Independent Experts on Fundamental Human Rights) на том основании, что право на аборт относится к числу международно-признанных прав человека, вследствие чего медики-профессионалы не имеют права отказываться от участия в соответствующей процедуре. Развернувшиеся в Братиславе дебаты о том, стоит ли рисковать, обижая брюссельских и страсбургских мандаринов, присвоивших себе монополию на интерпретацию вопросов о правах человека, дестабилизировали правительство Словакии до такой степени, что премьер-министру пришлось распустить парламент и назначить новые выборы.
Этот ползучий левый авторитаризм наглядно проявился также в принятой Европейским парламентом в январе 2006 года резолюции, осуждающей как "гомофобские" те страны, которые не признают однополых браков, и называющей религиозную свободу "источником дискриминации". В ходе дебатов по этой резолюции член Европарламента от Британии осудил традиционные законы о браке как "нарушающие человеческие права геев и лесбиянок" и выступил с угрозой приостановить членство в Евросоюзе таких "стран-диссидентов", как Польша и Литва. Польше пригрозили также тем, что лишат ее права голоса на встрече министров Евросоюза, если она восстановит у себя смертную казнь.
Обо всех этих тенденциях много можно говорить до бесконечности, но любой здравомыслящий человек должен признать, что в сегодняшней европейской ситуации острые конфликты по поводу законодательных инноваций, диктуемых разбушевавшейся политкорректностью, крайне неуместны: они только отвлекают внимание общественности от самой драматической угрозы, нависшей над континентом в начале двадцать первого века, а именно от того факта, что Европа совершает демографическое самоубийство, и это продолжается уже в течение довольно длительного времени.
В конце двадцатого столетия некоторые экстремисты, зацикленные на защите окружающей среды, уверенно предсказывали, что, если природные ресурсы будут добываться и расходоваться такими же темпами (если и дальше будет активно использоваться золото, цинк, олово, нефть, медь, свинец, естественный газ и так далее), человечество погибнет вследствие "перенаселенности" (overpopulation). В начале двадцать первого века мы видим, что в мире еще полно естественных ресурсов, однако Европа стоит на пороге демографической катастрофы: она стремительно лишается своего главного ресурса - людей.
Общая картина достаточно тревожна. Ни одна из стран, входящих в состав Евросоюза, не дотягивает даже до уровня простого воспроизводства населения, составляющего 2,1 ребенка на одну женщину. Мало того, одиннадцать стран - членов Евросоюза, включая Германию, Австрию, Италию, Венгрию и все три Прибалтийских государства, демонстрируют "негативный уровень рождаемости" (то есть за год больше людей умирает, чем рождается). Это означает, что Европа сделала серьезный, если не роковой шаг на пути к вхождению в самоубийственный демографический штопор.
Приведенные цифры говорят сами за себя: они достаточно впечатляют в общем и целом. Однако, как известно, дьявол таится в деталях, которые наглядно демонстрируют, что происходит, когда самый здоровый, богатый и безопасный в истории человечества континент перестает производить человеческое будущее в самом элементарном смысле слова. Так, те самые бельгийцы, которые практикуют наиболее продвинутые формы политической корректности, увидят в 2020 году, что их население сократилось с восьми (данные за 2001 год) до семи миллионов, то есть на 12,5 процента; к середине же текущего столетия в Бельгии будут жить всего 4,5 миллиона человек. Испанцы, чье правительство с таким увлечением занялось разрушением традиционной социальной и культурной жизни, увидят, что к 2050 году их население сократится на 25 процентов.
В Германии в ходе недавней предвыборной кампании тема демографии практически не звучала, и даже недавно созданное христианско-демократическое правительство во главе с Ангелой Меркель не бьет тревогу по поводу катастрофического состояния немецкого здравоохранения и пенсионной системы - при том, что стремительно сокращающиеся в числе работающие налогоплательщики вынуждены будут содержать стремительно возрастающее количество пенсионеров. Между тем, вследствие вышеуказанных демографических тенденций, к середине текущего века население всей Германии будет уступать по численности населению бывшей Восточной Германии. Хотя немецкий президент Хорст Келер провел публичную кампанию в поддержку повышения уровня рождаемости, составляющего на сегодняшний день 1,39, недавние опросы показали, что 25 процентов немецких мужчин и 20 процентов женщин в возрасте от двадцати до тридцати лет не собираются заводить детей и не видят в этом никакой проблемы.
Перейдем к Италии, семейные кланы которой столь долго поражали воображение любителей итальянских фильмов во всем мире. Действительность сильно отличается от того, что мы привыкли видеть на экране: к 2050 году, если сохранятся существующие тенденции, почти 60 процентов итальянцев не будут знать на личном опыте, что такое брат, сестра, тетя, дядя или двоюродный брат (сестра). Но чему тут удивляться, если первый ребенок у итальянского мужчины рождается, в среднем, когда ему исполняется 33 года, а число мужчин, которым за 65, значительно превышает количество тех, кому меньше пятнадцати лет. (В Германии, Испании, Португалии и Греции также больше людей, которым за 65, чем тех, кому меньше 15.) Но эти тенденции характерны не только для "старой Европы"; к 2050 году население Болгарии, по прогнозам, снизится на 36 процентов, а население Эстонии - на 52 процента.
На протяжении следующей четверти века количество работающих в Европе снизится на 7 процентов, в то время как количество людей, которым за 65, возрастет на 50 процентов; эта тенденция создаст непреодолимые фискальные трудности для социального государства на всем континенте. В результате постоянно увеличивающийся дисбаланс между поколениями будет оказывать все более сильное давление на национальную политику, и это давление может положить конец проекту "Европа". Во всяком случае, в том виде, в каком он был изначально задуман в начале 1950-х годов, когда было создано "Европейское объединение угля и стали", которое по праву считается институциональным предшественником нынешнего Европейского союза. Демография - это судьба, и упадок, наблюдающийся в демографии Европы (феномен, не имеющий прецедентов в человеческой истории, поскольку все это происходит в отсутствие войн, эпидемий и естественных катаклизмов), неизбежно создаст громадные, возможно, даже неразрешимые проблемы, и нет смысла закрывать на это глаза.
Еще более тревожным представляется то обстоятельство, что демографическое свободное падение Европы, по сути дела, и есть та связка, которая объединяет культурную войну А с культурной войной В.
История боится пустот, и демографический вакуум, созданный самоубийственным уровнем рождаемости в Европе, уже на протяжении жизни нескольких поколений заполнялся широкомасштабной иммиграцией со всех концов исламского мира. Для всякого, кто возьмет на себя труд взглянуть на ситуацию незашоренным взглядом, станет ясно, что наиболее очевидным результатом этой иммиграции стало появление в континентальной Европе системы сегрегации на уровне структуры городского ландшафта: бедные мусульманские пригороды окружают более или менее процветающие города с коренным населением.
Ясно и другое: изменения коснулись не только внешнего вида европейских городов. Во Франции уже существуют десятки "неуправляемых" регионов: в основном это заселенные почти исключительно мусульманами пригороды, где не действуют французские законы и куда не решается заходить французская полиция. Сходные экстерриториальные анклавы, в которых действуют законы шариата, практикуемые мусульманским духовенством, могут быть обнаружены и в других европейских странах. Как показывает Брюс Бауэр в своей новой книге "Пока Европа спала" (While Europe Slept)
[3], европейские власти уделяют мало внимания (а зачастую просто их игнорируют) тем моделям поведения, которые господствуют среди мусульманского населения; между тем они включают в себя физическое насилие (обрезание женщин), моральное насилие (принуждение к вступлению в брак) и социально-деструктивные меры (отправка детей в радикальные медресе на Среднем Востоке, в Северной Африке и в Пакистане, где они получают начальное и среднее образование), не говоря уже об откровенно противозаконных действиях ("убийства во имя чести" в случаях адюльтера или изнасилования - при этом убивают не насильника, а его жертву).
Дело не только в том, что европейские правительства стыдливо отводят взгляд от подобных вещей. Действующая в Европе система социального обеспечения благородно поддерживает иммигрантов, которые либо тайно ненавидят приютившую их страну, либо открыто призывают к ее разрушению, а то и прибегают к террористическим актам. Это особенно наглядно проявилось в Лондоне, где 7 июля 2005 года прогремели взрывы в метро и в автобусе. Как пишет Мелани Филлипс в статье "Лондонистан"
[4], террористы были "британскими мальчишками, продуктом британской школы и университетов, равно как и британской системы социального обеспечения; они поступили так, как поступили, потому что не признавали не только британские, но и элементарные человеческие ценности. Они не были отщепенцами-одиночками. Что заставило их войти в метро с рюкзаками и взорвать себя и своих сограждан-британцев, так это идеология, распространяющаяся в нашем общественном организме наподобие раковой опухоли; эта идеология исповедуется не только в медресе Пакистана, но и на улицах Лидса и Брэдфорда, Олдхема и Лейчестера, Глазго и Льютона".
Благодаря главным образом либеральности европейского уголовного права с опасными мусульманскими преступниками обращаются таким странным образом, что в это просто трудно поверить без помощи королевы из "Алисы в стране чудес", которая "могла поверить сразу в шесть невероятных вещей перед завтраком". Так, Мухаммад Буйери, голландский гражданин марокканского происхождения, убивший в 2004 году кинорежиссера Тео ван Гога средь бела дня на многолюдной улице Амстердама (Буйери дважды выстрелил в режиссера, затем перерезал ему горло и другим ножом пригвоздил к груди жертвы фатву с дальнейшими угрозами, после чего выстрелил в полицейского), сохраняет право голосовать и, если пожелает, может быть избранным в голландский парламент. В то же время два члена голландского парламента, осмелившиеся выступить с критикой исламского экстремизма, были вынуждены, вследствие угроз со стороны исламистов, жить в тюрьме или в казарме под охраной военных или полицейских.
Через шестьдесят лет после окончания Второй мировой войны европейский инстинкт умиротворения остался целым и невредимым. Во Франции пришлось произвести сегрегацию общественных плавательных бассейнов по половому признаку в связи с протестами мусульман. Симпатичный пятачок поросенка исчез с прилавков многих британских магазинов после жалоб мусульман на то, что вид персонажа сказки А.А.Милна глубоко оскорбляет их человеческое достоинство. Та же история произошла с шоколадным мороженым Burger King в виде рожка, который напомнил некоторым мусульманам какие-то неподобающие арабские буквы из Корана. Бауэр сообщает, что британское общество Красного Креста ввело запрет на изображение рождественской елки и сцен Рождества в своей атрибутике из опасения, что они могут показаться оскорбительными для мусульман. По той же причине вскоре после убийства Тео ван Гога голландская полиция уничтожила сделанную уличным художником надпись с заповедью "Не убий"; школьникам было запрещено носить ранцы с изображением голландского флага, потому что иммигранты могли счесть их "провоцирующими".
Европейские средства массовой информации часто прибегают к самоцензуре в вопросах, касающихся местного исламского радикализма и преступлений, совершаемых мусульманами; за редкими исключениями, освещение европейской прессой войны с террором таково, что на этом фоне американский журналистский мейнстрим выглядит более чем сбалансированным. Когда проблемы, связанные с мусульманскими иммигрантами все-таки попадают в поле зрения прессы, смысл подобных выступлений, по наблюдению Бауэра, как правило, сводится к самокритике. В Мальме, третьем по величине городе Швеции, наблюдается такой разгул изнасилований, грабежей, поджогов школ, "убийств во имя чести" и антисемитской агитации, что многие шведы, родившиеся в этом городе, были вынуждены его покинуть; правительство же, вместо того чтобы навести порядок, обвинило в проблемах, с которыми столкнулся Мальме, "шведский расизм": оказывается, вся беда в том, что шведы имеют неправильное представление об интеграции, поскольку "мыслят в категориях иерархии, в которой существуют «мы» - те, кто интегрирует, и «они» - те, кого интегрируют".
Бельгия, в свою очередь, учредила правительственный Центр равных возможностей и противодействия расизму (Center for Equal Opportunities and Opposition to Racism, CEEOR), который недавно отличился тем, что выиграл в суде иск против владельца мастерской по производству и установке железных гаражных дверей повышенной безопасности. Его вина состояла в том, что он использовал наемных рабочих-марокканцев только на производстве, но не посылал их в дома бельгийцев устанавливать двери. С другой стороны, как сообщает бельгийский журналист Пол Белиен, чей онлайновый "Брюссельский журнал" может послужить важным источником информации о европейских культурных войнах, тот же CEEOR избавил от ответственности мусульманина, распространявшего злобные антисемитские карикатуры - на том основании, что "судебной процесс мог бы обострить ситуацию".
Нет ничего удивительного в том, что европейские евреи часто играли роль козлов отпущения, принимавших на себя удары, связанные со всеми обострениями исламской интеграции. Два года назад был с особой жестокостью убит парижский диск-жокей; сделав свое дело, подросток-мусульманин воскликнул: "Я убил своего еврея! Теперь я отправлюсь в рай". В этот же вечер другой мусульманин убил женщину-еврейку на глазах у потрясенной дочери. Известный колумнист Марк Штейн отметил, что "ни одна крупная французская газета не сообщила об этих инцидентах". В феврале прошлого года во французской прессе появились сообщения о жестоком убийстве двадцатитрехлетнего еврея Илана Халими, которого на протяжении трех недель истязала банда исламистов; родственники Илана слышали его стоны в телефонной трубке: бандиты звонили к нему домой, требуя выкуп; по сообщению Штейна, "насильники читали своей жертве суры из Корана". Однако французский следователь решительно отверг версию джихадистского характера этого преступления. "Все просто, - сказал этот страж закона. - В их представлении еврей - это тот, у кого есть деньги. Так что мы имеем дело с чистой уголовщиной".
В начале этого года характерные модели подстрекательства и умиротворения привлекли наконец всеобщее внимание в связи с датским "карикатурным джихадом". Сама публикация в прошлом году карикатур с изображением Мухаммеда в издающемся в Копенгагене журнале Jyllands-Posten осталась практически незамеченной: на нее не было откликов ни в Дании, ни где бы то ни было. Но после того как датские имамы развернули активную агитацию в странах Ближнего Востока (используя для этой цели три дополнительные, гораздо более оскорбительные, карикатуры собственного изготовления), разразился международный скандал, в результате которого протестующими мусульманами (а также силами правопорядка) были убиты десятки людей в Европе, Африке и Азии.
В статье, опубликованной в Weekly Standard, Хенрик Беринг писал в связи с этими событиями: "Датчане стали вдруг самыми ненавидимыми людьми на планете, их посольства подвергались нападениям, флаги сжигались, а светочи просвещения из Ирана и Саудовской Аравии читали этим бессовестным скандинавам лекции о религиозной толерантности".
Реакция Европы, как обычно, свелась к мерам по интенсификации умиротворения. Итальянский "министр по реформам" без портфеля Роберто Кальдероли был вынужден уйти в отставку за то, что появился на публике в майке с изображением одной из скандальных карикатур. Сильвио Берлускони оценил поведение своего министра как "безумную акцию"; по его мнению, именно она вызвала беспорядки у итальянского консульства в Бенгази, в результате которых погибло одиннадцать человек. Газеты, перепечатавшие карикатуры, были подвергнуты массированному политическому давлению; против некоторых журналистов были возбуждены уголовные дела; веб-сайты закрывались. Панъевропейская сеть супермаркетов Carrefour подчинилась требованиям исламистов и начала бойкотировать датские товары; мало того, на витринах этих супермаркетов появились заискивающие плакатики на арабском и английском языках с выражением "солидарности" с "исламским сообществом" и с извещением о том, что "Carrefour не торгует датскими товарами". Норвежское правительство принудило редактора одной газеты публично извиниться за перепечатку датских карикатур; на пресс-конференции несчастный редактор был окружен членами норвежского кабинета министров и имамами. Министр иностранных дел Евросоюза Хавьер Солана курсировал из одной арабской страны в другую, заверяя своих "верных друзей", что европейцы разделяют "гнев" мусульман, "оскорбленных" датскими карикатурами. Не желая отставать от Соланы, министр юстиции Евросоюза Франко Фраттини объявил о том, что скоро будет разработан "медиакодекс", обязывающий к "осмотрительности" (в данном случае слово «осмотрительность» - это синоним слова «капитуляция») при публикации карикатур, какими бы ни были их художественные достоинства.
Какими бы слепцами ни были политики, которые в 1930-е годы пытались умиротворить тоталитарного агрессора, они, по крайней мере, думали, что защищают свой образ жизни. Брюс Бауэр - вслед за исследовательницей-арабисткой Бат Йеор (Bat Yeor) - отмечает, что практикуемое Европой двадцать первого века умиротворение восходит к давнему духу димитьюд (dhimmitude), суть которого - в добровольном отказе от своих основополагающих ценностей: столкнувшись еще в эпоху Средневековья с нарастающей волной исламского экспансионизма, многие европейские и транснациональные европейские политические лидеры не придумали ничего лучшего, как сдать позиции в принципиальных вопросах национального суверенитета, в результате чего коренное население Европы превратилось в граждан второго, если не третьего сорта в своих собственных странах.
Бауэр возлагает ответственность за европейскую ментальность умиротворения и ее последствия на ставшую неуправляемой мультикультуралистскую политкорректность, и в этом, безусловно, есть большая доля правды. Ирония ситуации состоит в том, что европейский мультикультурализм, базирующийся на постмодернистских теориях, которые постулируют бессвязность ("некогерентность") всякого знания - и, таким образом, относительность любого притязания на истину, - молчаливо признает право на истину в последней инстанции лишь за радикальными исламистами; в этой связи неудивительно, что сам мультикультурализм стал крайне бессвязным, на каждом шагу противоречащим самому себе.
Возьмем, к примеру, случай Икбала Сакрани, генерального секретаря Британского совета мусульман, которого премьер-министр Тони Блэр назначил одним из своих советников по делам мусульман и для которого тот же Блэр выхлопотал рыцарское звание. Последовал ряд эпизодов, которые кажутся сценами из «Путешествия в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. Первым делом сэр Икбал пошел на BBC, чтобы объявить, что гомосексуализм "угрожает самым глубинным основам нашего общества"; последовали протесты со стороны британского gay lobby, в связи с чем Икбал был вызван на допрос в Скотланд-Ярд на предмет обвинений в "подрыве общественной безопасности": ведь мандат Скотланд-Ярда включает "преступления на почве ненависти и гомофобии"; затем мусульманское лобби потребовало, чтобы Блэр отменил День памяти Холокоста, который он же учредил несколько лет назад, и сэр Икбал поддержал это требование, проинформировав газету Daily Telegraph о том, что "мусульмане чувствуют себя униженными и оскорбленными, поскольку их жизни считаются менее ценными, чем жизни жертв Холокоста".
Однако, обвиняя во всем мульти-культи, мы остаемся на поверхности вещей. Культурная война А - то есть попытка навязать Европе мультикультурализм и радикально секуляристский "стиль жизни" посредством ограничения свободы слова, отвержения религиозных и моральных убеждений как "фанатизма" с использованием государственной мощи для укрепления "терпимости", "инклюзивности" и "чувствительности" - это, по сути дела, война за само значение понятия «толерантность». То, что Брюс Бауэр совершенно правильно описывает как "вышедшую из-под контроля политкорректность", коренится в характерном для Европы более серьезном заболевании: в отрицании веры в то, что человеческое существо, каким бы несовершенным или неадекватным оно ни было, способно постигнуть правду о вещах - той веры, которая на протяжении почти двух тысячелетий питала европейскую цивилизацию, возникшую в результате взаимодействия Афин, Иерусалима и Рима.
Постмодернистская европейская высокая культура отказывается от этой веры. И поскольку эта культура признает только "твою правду" и "мою правду", решительно отвергая идею "правды как таковой", она может понять толерантность лишь как безразличие к различиям - отсюда готовность, если понадобится, насильственно навязать безразличие, используя для этого принуждение со стороны государства. Идея толерантности как "культивирования различий в рамках цивилизованности" (как однажды выразился Ричард Джон Ньюхаус) сама рассматривается при таком подходе... как недостаточно толерантная. Тот, кто стремится защищать истинную толерантность в цивилизованной публичной дискуссии, где сталкиваются альтернативные притязания на истину (в том числе и религиозные и моральные верования и убеждения), рискует быть вытесненным - и во многих случаях уже вытесняется - из европейской публичной сферы путем навешивания на него ярлыка "фанатика".
Но суть проблемы уходит своими корнями еще глубже.
Во-первых, как бы громко европейские постмодернисты ни декларировали свою приверженность идее относительности всякой истины, на практике такая позиция приводит к чему-то совсем другому, а именно: с одной стороны, к обесцениванию традиционных западных истин, а с другой - к подчеркнуто почтительному отношению к не- или антизападным истинам. В релятивистском Зазеркалье всегда получается так, что не все религиозные и моральные убеждения являются проявлениями фанатизма, который следует обуздывать, а только одно из них - то, которое находится в рамках иудео-христианской традиции. Короче говоря, моральный релятивизм Европы часто служит лишь витриной, маской, под которой скрывается ненависть Запада к самому себе.
Во-вторых, европейский разъедающий душу скептицизм идет рука об руку с тем, что Аллан Блум назвал однажды "добродушным нигилизмом" (debonair nihilism), то есть нигилизмом, который, в силу своего безразличия ко всему, кроме себя, любимого, внес свой вклад в присущее нашему континенту нежелание творить будущее путем сотворения последующего поколения. Брюс Бауэр переселился из Америки в Европу из-за того, что он считал пагубным влиянием религиозных правых на американскую политику, и из-за того, что Европа казалась ему более "открытой", чем Соединенные Штаты, в своем подходе к однополым бракам. Кажется, он так и не осознал, что то, что сделало Европу привлекательной для таких, как он - ее предполагаемая моральная открытость, - как раз и сделало ее столь уязвимой в противостоянии с радикальным исламом
[5].
Бауэр полагает, что Европа сумеет обрести утраченную решимость и защитить свое свободное общество путем отказа от мультикультурной политкорректности, оставаясь на фундаменте скептицизма и релятивизма: свобода конкретизирует себя в форме закона как выражения радикальной личной автономии. Но, как мы убедились, радикальная личная автономия как раз и заставила Европу отречься от собственных цивилизационных достижений и увидеть в своей истории одни только репрессии и проявления нетерпимости; и именно радикальная личная автономия питает политическую корректность, разъедает волю и парализует способность Европы защитить себя от внутренней исламистской агрессии.
Другой, и гораздо более убедительный, анализ европейских культурных войн был осуществлен в ходе очень содержательного диалога, который имел место в 2004 году. Партнеры по этому диалогу могли бы показаться на первый взгляд довольно странной парой: Марчелло Пера, итальянский ученый-агностик, ставший политиком (он был какое-то время главой итальянского сената), и кардинал Йозеф Ратцингер, в то время префект Конгрегации Святого престола по вопросам вероучения, главного теологического департамента католической церкви.
Пера прочитал лекцию на тему "Релятивизм, христианство и Запад" в Римском Pontifical Lateran University; Ратцингер, откликнувшись на предложение Пера, прочитал лекцию в итальянском сенате на тему "Духовные корни Европы". Затем эти два человека согласились обменяться письмами, в которых с гораздо большей глубиной были развиты темы, затронутые в докладах. Обе лекции и письма были опубликованы в Италии в виде небольшой книжки в 2005 году и имели довольно широкий резонанс, который только усилился в апреле того же года, когда Йозеф Ратцингер стал папой Бенедиктом XVI. Томик Ратцингера/Пера был недавно опубликован и в Соединенных Штатах под названием "Без корней: Запад, релятивизм, христианство, ислам"
[6].
Задолго до того, как стать папой, Йозеф Ратцингер был широко признанным интеллектуалом; достаточно сказать, что после смерти Андрея Сахарова он занял его кресло в престижной Французской академии моральных и политических наук (French Academie des Sciences Morales et Politiques). Ратцингер "воспользовался служебным положением", чтобы предупредить своих соотечественников-европейцев о том, что приятное времяпрепровождение в интеллектуальной песочнице постмодернизма не доведет до добра и явится источником многих серьезных проблем для их общества и политики. Имелись в виду проблемы интеллектуального, духовного и морального порядка. Расшатывание "изначально прочной веры европейского человека в Бога, в себя и в универсум" привело к "распаду морального сознания, базировавшегося на абсолютных ценностях" и к "реальной опасности саморазрушения европейского сознания". Почему, вопрошает Ратцингер, Европа "начисто утратила способность любить себя"? Почему Европа способна увидеть в своей истории только то, что представляется ей "отвратительным и деструктивным", почему она потеряла восприимчивость ко всему великому и чистому?
Европейским секуляристам и раньше приходилось слышать критику такого рода; у них выработался к ней иммунитет, который позволяет пропускать аргументы истинно верующих христиан мимо ушей. Приятной неожиданностью книги "Без корней" является ответ Марчелло Пера: на самом деле из его уст прозвучала параллельная критика человека, который сам называет себя неверующим философом науки. "Зараженные эпидемией релятивизма, - пишет Пера, - европейцы считают, что защита своей культуры была бы актом гегемонии и нетерпимости и актом предательства по отношению к антидемократическим и антилиберальным позициям". Но эти болезнетворные убеждения привели их "в застенок" политической корректности, в "клетку", в которую Европа "сама загнала себя из страха сказать что-нибудь неполиткорректное и стремления избежать ответственности".
Пера столь же красноречиво говорит о параличе воли европейцев, об их неготовности защищать себя от радикального ислама. Поняли ли европейцы, спрашивает он, "что на карту поставлено само их существование, что под прицелом находится их цивилизация, что их культура подвергается смертельной угрозе? Понимают ли они, что то, что они призваны защитить, есть их собственная идентичность? Это то, что следует защищать любым путем: через культуру, образование, дипломатические переговоры, политические отношения, экономический обмен, диалог, убеждение, но также, если это будет необходимо, - и силовым путем".
В своей статье "Без корней" Ратцингер, позаимствовавший эту идею у Тойнби, высказывает предположение, что любое обновление цивилизационной морали Европы может быть инициировано только "креативными меньшинствами", которые сумеют бросить вызов секуляризму как той идеологии, которая de-facto является идеологией Европейского союза. Это может произойти лишь при условии обращения к европейскому иудео-христианскому религиозному и моральному наследию. Со своей стороны, Пера высказал мнение, что необходимая "работа обновления будет проделана христианами и секуляристами совместно". Эта работа, пишет он, предполагает развитие "гражданской религии, которая может реализовывать свои ценности через длинную цепочку, протянутую от индивида к семье, группе, ассоциации, сообществу и, наконец, к гражданскому обществу; эта цепочка обойдет стороной политические партии, правительственные программы и силовые государственные структуры - и поэтому не затронет в обозримом будущем разделения церкви и государства".
В этом тексте предложение Пера относительно гражданской религии осталось довольно смутным и неопределенным, но в феврале - когда Пера организовал новое движение под названием "За Запад как носитель цивилизации" (For the West, the Bearer of Civilization) - ее контуры были очерчены более отчетливо. Манифест движения начинается с краткого описания двух европейских культурных войн, далее утверждается ценность западной цивилизации как "источника универсальных и неотчуждаемых принципов". Среди лиц, подписавшихся под манифестом, много интеллектуалов и политических деятелей правоцентристской ориентации. Манифест призывает тех, кто согласен с высказанными в нем идеями, расширить повестку дня обновления: "бороться за лишение терроризма всякого оправдания и поддержки"; интегрировать иммигрантов "во имя общих ценностей"; поддерживать "право на жизнь без чьего-либо вмешательства до естественного конца"; добиваться сокращения, насколько это возможно, бюрократического аппарата; "утверждать ценность семьи как естественного партнерства, основанного на браке"; распространять "свободу и демократию как универсальные ценности"; поддерживать институциональное разделение церкви и государства, "не впадая в секуляристское искушение относить религиозное измерение только к индивидуальной сфере"; содействовать развитию здорового плюрализма в области образования. Манифест заканчивается призывом к оружию и предостережением: "Народ, который забывает о своих корнях, не будет ни свободным, ни уважаемым".
Принесут ли свои плоды инициативы, подобные проекту Марчелло Пера, и анализы, подобные тем, которые были проделаны им в интеллектуальном тандеме с папой Бенедиктом? Разумеется, некоторые скажут, что уже поздно, что демографический Рубикон уже перейден. Марк Штейн пишет в связи с этим: "Поскольку следующее поколение [то есть мусульмане] уже налицо, остается единственный вопрос: насколько кровавым окажется переход к новому порядку?" Но если две европейские культурные войны не закончатся ускоренным созданием "Еврабии" (словцо, придуманное Бат Йеор), инициативы, подобные проекту Пера, могут сыграть в развитии событий свою роль - и, возможно, скорее, чем мы думаем.
Альтернативный подход к будущему Европы был со всей наглядностью продемонстрирован в августе прошлого года на похоронах Робина Кука, бывшего министра иностранных дел Англии (и критика войны в Ираке). Заупокойная служба происходила в исторической High Kirk Эдинбурга, ее провел епископ Ричард Холлоуэй, в то время примат англиканской церкви в Шотландии, опубликовавший за несколько лет до этого книгу, в которой призывал читателя смириться с мыслью о "фундаментальном безразличии универсума к человеку". Позднее Холлоуэй описал похороны следующим образом: "Там был я, агностик, принадлежащий к англиканской церкви и проводивший службу в пресвитерианском храме по случаю смерти политика-атеиста. И я думаю, что это было прекрасно".
Нигилизм, коренящийся в скептицизме, порождает дурную веру морального релятивизма и самоненавистничества, находящую зыбкое утешение в пустом "гуманитарианизме" (humanitarianism): мало того что в нем нет ничего "прекрасного" - в нем-то как раз и содержится яд, убивающий Европу демографически и парализующий ее перед лицом агрессивной идеологии, направленной на уничтожение западного гуманизма во имя смертельно опасного понимания воли Бога. Тому, кто любит Европу и то, что она значила и, может быть, еще значит для мира, остается только надеяться, что не епископ Холлоуэй и его сторонники, "добродушные нигилисты", а Марчелло Пера и его соратники из числа верующих победят в схватке за исход двух культурных войн в Европе.
Перевод Иосифа Фридмана
Примечания
[1] См. мою статью "Престол и куб: Размышления о европейской морали" (Commentary, June 2004) и изданную впоследствии книгу "Куб и Престол" (The Cube and the Cathedral), недавно вышедшую в мягкой обложке в издательстве Basic Books.
[2] Известен судебный процесс, связанный с тем, что одна "инкубаторная мать", осемененная спермой члена гомосексуальной пары, нашла более выгодного покупателя, когда вынашивала ребенка, и продала еще не рожденного малыша традиционной паре.
[3] Doubleday, 248 pp., $23.95.
[4] Encounter, 214 pp., $25.95.
[5] В другой новой книге "Угроза для Европы" (Menace in Europe) (Crown Forum, 261 pp., $25.95) Клэр Берлински к месту цитирует французского мыслителя Шанталя Дельсоля (Chantal Delsol), написавшего о философских корнях нынешней ментальности умиротворения в Европе: "Наш современник просто не может себе представить, за какое дело он мог бы пожертвовать своей жизнью, потому что он не понимает смысла своей жизни".
[6] Basic Books, 159 pp., $22.00. Я написал предисловие к этой книге.
Читайте также на нашем сайте:
«Проблема иммиграции и парламентские выборы 2010 г. в Великобритании» Тамара Кондратьева
«Диаспоры в современном мире: эволюция явления и понятия» Тамара Кондратьева
«Управление реэмиграционными процессами в мировой политической практике» Алексей Чесноков
«Международный диалог по проблемам миграции: тенденции и перспективы» Ида Куклина
«Международная миграция: тенденции и перспективы» Екатерина Щербакова
«Мусульмане в странах Старого Света» Ольга Бибикова
«Иммигрантские кварталы как барометр французской политики» Сергей Фёдоров
«Меньшинства и иммигранты в политике Чехии. Правовые рамки положения национальных меньшинств в Чешской Республике» Андрей Сулитка
«Миграционные вызовы» Александр Юсуповский