Происходящие на постсоветском пространстве процессы можно назвать одной из центральных фабул современной мировой политики. Это – один из ее наиболее динамичных, драматических и острых сюжетов, который выделяется множеством линий и разнонаправленных векторов, сложным переплетением разнородных действующих сил и факторов, неустойчивостью и противоречивостью тенденций. Многое здесь далеко не предопределено, многое таит в себе взрывоопасный потенциал нестабильности, напряженности и конфликтов.
С ликвидацией советской сверхдержавы образовалась своего рода гигантская зона системного слома и «тектонической подвижности». Смене или переоценке подверглось едва ли не все и вся - территориально-политические статусы, режимы, идеологии, элиты, ценности, интересы и цели, культурно-цивилизационные и геополитические ориентации, международные союзы и сама история, началось интенсивное перераспределение ресурсов и влияния. А то, что перемены в отдельных постсоветских странах приняли неодинаковые, порой полярные, направления, не говоря уже об отличиях в их масштабах, темпах и формах, еще больше усложнило картину грандиозной реструктуризации, охватившей шестую часть земной суши.
Между тем не только размеры, но и, главным образом, геополитические, цивилизационные, социальные характеристики этой территории таковы, что складывающиеся тут конфигурации не могут не влиять на основополагающие контуры мироустройства ХХI столетия. А для Российской Федерации - ядра постсоветского пространства - они очевидным образом имеют экзистенциальную значимость, большую, чем для любого другого государства.
Прежде всего речь идет о территории исторической России, с которой на протяжении веков были связаны ее становление как великой державы и субъекта мирового развития. Здесь, за пределами РФ, остались более 20 млн. соотечественников и ряд народов, тяготеющих к России, здесь она все еще сохраняет серьезные культурные, экономические, военно-политические позиции. Именно здесь сосредоточены сегодня ее первейшие геостратегические задачи. Вполне естественно, что большинство новообразованных государств, вошедших на той или иной основе в СНГ, были выделены в особую группу приоритетных партнеров России, а занимаемое ими пространство получило наименование «ближнего зарубежья». Предпринятые в Парламентской ассамблее Совета Европы попытки осудить Россию за этот термин игнорируют и географию, и историю, и политико-правовые обстоятельства роспуска СССР, и широкий комплекс сегодняшних реальностей.
От отношений со странами ближнего круга будут зависеть способность России к преемственному историческому развитию, ее стратегическое место и вес в мире, ее безопасность и внутренняя консолидированность, а также историческое самоощущение ее народа. Более того, пояс новых государств отделяет теперь Россию от других цивилизационных и геополитических центров на западе и юге. И хотя эпоха глобализации лишает фактор территориальной близости прежней абсолютности, его значение никогда не будет нивелировано полностью. Так что политический ландшафт этой окаймляющей Россию дуги самым непосредственным образом скажется на степени и характере ее взаимодействия с Европой и НАТО, арабским миром, Дальним Востоком, а также и присутствующими во всех этих ареалах США. Не случайно российских аналитиков самой разной мировоззренческой ориентации тревожит вероятность формирования того, что одни называют «санитарным кордоном», другие, как В.Цымбурский, - «великим лимитрофом», чреватым изоляцией России и ее оттеснением на обочину мирового исторического процесса.
Экономически постсоветское пространство привлекательно внушительными запасами полезных ископаемых. Кроме того, это новые потенциальные рынки и сферы бизнеса, еще только подлежащие интеграции в систему мирохозяйственных связей, а следовательно - сулящее прибыли поле для освоения. Но самое главное - благодаря своему положению и природным богатствам, Кавказ, Каспий, Центральная Азия рассматриваются сегодня как важнейший резерв диверсификации источников углеводородного сырья и маршрутов его транспортировки. Именно в этом качестве они приобретают стратегическую ценность с точки зрения удовлетворения растущих энергетических потребностей по крайней мере двух из трех ведущих производственных зон мира - Европы и индустриальных гигантов Азии. Что касается в этом контексте России, сделавшей заявку на статус «энергетической державы» и роль стабилизатора мирового рынка углеводородов, то безопасность ее нефтегазового экспорта (и это проиллюстрировали «газовые кризисы» последних лет) прямо связана с ситуацией в сопредельных странах, ибо через них происходит и неминуемо будет происходить транзит большой части российских энергоресурсов, поставляемых в «дальнее зарубежье».
В глобальном геостратегическом ракурсе постсоветские государства представляют собой евразийский пояс, где встречаются Европа и Азия, Запад и Восток. Они расположены как раз на пересечении импульсов, исходящих с разных сторон: от исторически доминировавшей здесь России, нового мирового гегемона Америки, региональных лидеров Ближнего и Среднего Востока, исламских обществ, Европейского союза и его отдельных сегментов - «старой» и «новой» Европы, - и, наконец, подымающегося китайского колосса.
Все это делает отныне суверенное «ближнее зарубежье» России одним из кардинальных факторов геостратегического расклада в Евразии и изменения глобального баланса, превращая его в арену напряженного противоборства.
Но у постсоветского ареала как целостности есть и другие особенности, определяющие его место в сегодняшнем мироустройстве. Здесь соединяются разные цивилизации и народы с отчасти общим и отчасти разительно несхожим историческим опытом, с различным уровнем экономического развития, и здесь отражаются и сплетаются едва ли не большинство крупных явлений, больных вопросов и противоречий современного этапа истории.
Мало где отчетливее, например, проступает вся комбинация сдвигов в соотношении планетарных сил - прежде всего драматическое ослабление переживающей фундаментальный кризис России, победа Запада в холодной войне и его последующее идеологическое и геополитическое наступление, прорыв евроатлантических и западноевропейских институтов, глобальное превосходство и присутствие США, но также постепенное самоутверждение новых полюсов вне евроатлантического сообщества и внутри его, смещение центра развития в Азию, активизация мусульманского мира.
Здесь явственно ощущаются модернизационный вызов и бремя капитальных проблем развития, причем как свойственных, условно говоря, бедному Югу, так из числа характерных для богатого Севера: от задач создания динамичной экономики, ликвидации бедности и построения эффективной политической системы до проблем массовой миграции, сохранения культурно-исторического лица государств и народов, эрозии духовно-этических ориентиров, соприкосновения и взаимопроникновения цивилизаций и многого другого - все это под прессом глобализации, вестернизации и революционных технологических изменений. Здесь проходят испытания глобальные веяния демократизации со всеми сопутствующими дилеммами. И именно здесь наследие коммунистического периода наслаивается на специфику различных социокультурных систем от русской цивилизации до вариаций восточных обществ.
В границах бывшего СССР концентрируется целый ряд очагов национально-этнических и религиозных противоречий, зашедших в тупик территориальных конфликтов и де-факто суверенных непризнанных образований. А большинству новых государств, не имеющих ни опыта самостоятельного исторического существования, ни устоявшихся и компетентных аппаратов управления, разделенных во многом произвольными границами, начертанными в совсем ином по своей логике советском контексте, еще только предстоит осуществить национально-государственную консолидацию.
Клубок жгучих проблем, явных и латентных конфликтов, социальные раны и внутренняя нестабильность определяют повышенную степень уязвимости по отношению к внешнему воздействию. Тем острее стоят здесь и вопросы мирового порядка, связанные с попытками трансформировать сложившееся международное право, коллизий между государственным суверенитетом и тенденциями к легитимации вмешательства извне.
Огромное влияние на перспективы постсоветского пространства оказывают, помимо внутренних, внешние факторы и субъекты, среди которых особое место принадлежит доминирующей державе современного мира - Соединенным Штатам. Внимание американцев к огромному евразийскому ареалу, превратившемуся, в представлении ряда западных политиков и экспертов, в terra nullis с аморфными перспективами, не только закономерно, но и имеет давнюю традицию. Более всего оно предопределено той ролью, которую это геополитическое пространство приобрело в ходе истории, составляя территорию Российской Империи и затем Советского Союза - глобального соперника США. Но если в период холодной войны Вашингтон видел основную задачу в «сдерживании» конкурирующей сверхдержавы и возглавляемого ею блока, то в качественно новых условиях, сложившихся после роспуска СССР, сам характер намерений кардинально меняется. Отныне политика на этом пространстве направлена на его освоение, его капитальную геополитическую и историческую трансформацию.
Постсоветский вектор в стратегии Белого дома неотрывен от эволюции подходов США к собственной глобальной роли и их проектов мироустройства. Уже весной 1992 г. получил известность разработанный в недрах американского военного ведомства план, в котором формулировалась главная стратегическая задача Соединенных Штатов после окончания холодной войны: не допустить появления в Западной Европе, в Азии и на территории бывшего СССР новой сверхдержавы - соперницы Америки
[1]. Применительно к постсоветскому пространству это означало как минимум предотвращение любых реинтеграционных тенденций, чреватых консолидацией сильного и самостоятельного политико-экономического образования вокруг России. Фундамент американской политики составило непризнание исторической обоснованности и законности особых интересов и связей России в ее «ближнем зарубежье», а стержень - противодействие соответствующим проявлениям с российской стороны, квалифицируемым как «имперские притязания», несовместимые, в американской трактовке, с демократией и суверенным выбором новых государств.
Более амбициозное понимание американских задач подразумевало не просто нейтрализацию «российского неоимпериализма», но и исключение самой вероятности возникновения противовеса Соединенным Штатам - через встраивание постсоветских стран в сферу американского идейного и геополитического влияния, их внутреннее преобразование в соответствии с западными стандартами демократии и рыночной экономики. И если в упомянутом документе, завизированном республиканцем Д.Чейни, поддержка демократических и рыночных реформ в СНГ, а также «демократическое партнерство» назывались всего лишь «лучшим способом» достичь поставленной геополитической цели, то в годы правления Б.Клинтона задача демократизации «новых независимых государств» получила качественно иной и более значимый статус. Госсекретарь М.Олбрайт объявила ее не чем иным, как «великой задачей» искоренения любой даже эвентуальной «угрозы Америке».
Администрация Дж. У. Буша-младшего, провозгласившая «продвижение демократии» по всему миру великой миссией Запада, одним из главных географических направлений «глобальной демократической революции» определила постсоветское пространство. Одновременно, по мере все более явного искушения логикой абсолютного доминирования, ведущие идеологи американского курса стали обращаться и к геополитическим аргументам более высокого порядка. Теперь речь идет о важности ресурсов постсоветского ареала для реализации схем глобального управления либо противостояния другим гипотетическим конкурентам и противникам. Такие соображения подогреваются опасениями, которые внушают Соединенным Штатам грядущее возвышение Китая, радикализация исламского мира и утрата собственной неуязвимости, ставшая очевидной после трагедии 11 сентября 2001 г.
В прошедшие после окончания холодной войны полтора десятка лет Вашингтон демонстрировал в целом нарастающую (хотя и не без отдельных колебаний) активность на постсоветском направлении
[1]. И как бы его действия ни критиковались в самих США и за их пределами за непоследовательность, несоответствие реальным условиям или «топорность», в них явно просматриваются как минимум контуры разветвленной многопрофильной стратегии, рассчитанной на поэтапное продвижение к намеченным целям. Характерными и, надо признать, сильными чертами американского курса являются, во-первых, взаимодополняемость равно ярко выраженных идеологической и геополитической составляющих, а во-вторых, охват разных уровней и сфер политики. Это и мировоззренческие ориентиры исторического масштаба в виде поднятой на уровень идеи века концепции демократизации, и различные аспекты безопасности, миротворчества, урегулирования конфликтов, и крупные геоэкономические проекты. Это двусторонние межгосударственные отношения и многосторонние программы НАТО, работа не только с правительствами, но и с различными элитами и общественными группами, традиционные политико-дипломатические методы и новые политтехнологии, включая сценарии неконституционного смещения власти, окрещенные «цветными» революциями.
США немало преуспели в том, что Зб. Бжезинский в своей предпоследней книге «Выбор» со свойственной ему прямотой назвал «прогрессирующей геополитической экспансией западного сообщества все дальше и дальше вглубь Евразии»
[2]. Ландшафт пространства СНГ кардинально изменился, и несмотря на наличие противоречивых тенденций, общий вектор этих изменений более чем благоприятен для США. Им удалось заметно потеснить Россию в ее недавно заповедном для них «ближнем зарубежье». Прежде единый геополитически (и во многом социокультурно) ареал не просто раскололся – его фрагментация, центробежный дрейф его частей заметно углубился, а отпадение отдельных компонентов (таких как Прибалтика) стало необратимым фактом. Запущены альтернативные интеграционные структуры (ГУАМ) и крупные международные проекты без российского участия, но под американским патронажем (нефтепровод Баку - Джейхан). Постсоветские государства, включая Россию, вовлечены на той или иной институциональной основе в постоянные контакты с НАТО, близится включение в евроатлантические структуры Украины, Грузии и, потенциально, других стран. Американские военные осуществили, по выражению Зб. Бжезинского, «прорыв» в бывшие советские республики Центральной Азии, заполучив там вожделенные базы. Сделаны шаги к интернационализации «замороженных» конфликтов на постсоветском пространстве. Взращиваются, окрепли и в ряде государств пришли к власти элиты, проникнутые не только стремлением в евроатлантические структуры, но и антироссийским духом.
Впрочем, в отношениях России с центральноазиатскими участниками СНГ интеграционные импульсы, похоже, пока в целом уравновешивают дезинтеграционные. Но в простирающейся от Балтики до Черноморско-Каспийского региона и Кавказа геостратегически ключевой зоне (за вычетом Белоруссии) преобладающей стала линия на разрыв с Россией и историческую переориентацию в западном направлении.
Центробежные тенденции в СНГ, бесспорно, вызваны далеко не только воздействием извне. За ними стоит целый комплекс причин прежде всего внутреннего характера, не исключая и пороки российского курса. Но одним из мощнейших внешних факторов, без которых они не могли бы принять такие масштабы и формы, выступает целенаправленная политика Соединенных Штатов.
Именно на территории «ближнего зарубежья» России проявляются самые фундаментальные противоречия между ней и Соединенными Штатами, и с этой точки зрения именно данная сфера является ключом, а точнее препятствием к более конструктивному развитию всего комплекса российско-американских отношений. Однако мышление американского политического истэблишмента едва ли предвещает здесь принципиальные сдвиги. Дискуссия вокруг стратегии на постсоветском направлении в последние годы нарастала, но речь идет в основном о борьбе между сторонниками ее еще большего ужесточения и их критиками, всего лишь отдающими приоритет иным внешнеполитическим направлениям или более гибкой и неспешной тактике. Основополагающее неприятие любых реинтеграционных проектов и претензия на устранение влияния и присутствия России в зоне ее исторического государства остаются незыблемыми. Позиции всех основных претендентов на пост будущего президента США в этом смысле достаточно близки. Характерны слова Хилари Клинтон, вновь заявившей, что отношение к Москве должно зависеть от того, будет ли она укреплять демократию или вернется к «авторитаризму и
вмешательству в дела других стран региона»
[3].
При всей определенности мировых амбиций США и их замыслов преобразования постсоветского пространства, принципиально расходящихся с экзистенциальными задачами России, стоит учитывать и другое. С одной стороны, в политике Вашингтона имеется давняя традиция прагматизма, тщательного просчета издержек и выгод каждого решения, взвешиваемого в рамках сложного баланса широкого спектра интересов. С другой, Соединенные Штаты демонстрируют все большую склонность совершать ошибки, действуя в стиле «слона в посудной лавке». Общепризнанным фактом, обрекающим Вашингтон на ошибки и провалы в «ближнем российском зарубежье», является непонимание и незнание американскими экспертами - политологами и бывшими советологами - глубинного культурно-исторического контекста постсоветских реальностей. Так что динамика постсоветского вектора политики США неизбежно будет лимитироваться и корректироваться многими обстоятельствами. Среди них – императив сохранения достаточного уровня стабильности в этой зоне, потребность в российской поддержке в определенных коллизиях мировой политики, способность Москвы проводить внятную, твердую и в то же время тонкую стратегию и, в конечном счете, выбор элит и (хотелось бы надеяться) народов самих новых независимых государств.
Примечания
[1]
Defense Strategy for the 1990s. U.S. Strategy plan calls for insuring no rivals develop: a one-superpower world // The New York Times. – N.-Y., 1992. - March 8. - P. 4.
[2] Бжезинский Зб. Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство. - М., 2004. - С. 139.