Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

«Азиатские головоломки»

Версия для печати

Специально для сайта "Перспективы"

Андрей Володин

«Азиатские головоломки»


Володин Андрей Геннадиевич - доктор экономических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН.


Длительные «истории» экономического роста ведущих хозяйственных систем Азии - факт, известный не только специалистам. Помимо мегаэкономик Китая и Индии, динамично развиваются общества Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии, на траекторию форсированного роста, судя по всему, возвращается Иран. Уже не один год политики, бизнесмены, эксперты активно обсуждают новый континентальный «институт» - зону свободной торговли в Азии, способную резко уплотнить горизонтальные экономические связи между основными государствами данного мегарегиона, постепенно втягивая в этот процесс основную часть мирового народонаселения.
Динамизм экономик континента находит наглядное статистическое подтверждение: по прогнозам экспертов, к 2020 году семь из десяти наиболее крупных хозяйственных систем, включая, разумеется, Китай и Индию, будут располагаться в Азии. (Показательно, что геоэкономические сдвиги уже начинают влиять на геополитическое мышление: авторитетные политологи-международники полагают, например, что во внешнеполитической стратегии США «транстихоокеанский вектор» заступает место вектора трансатлантического. К тому же и на штаты тихоокеанского побережья падает основная доля прироста ВВП США).
Форсированный экономический рост имел следствием качественные изменения в социально-экономической структуре азиатских государств. Так, основательно разрушенная Второй мировой войной экономика Японии (0,3% общей поверхности Земли и около 3% мирового народонаселения) уже в 1980 году по объему ВВП заняла второе место в мире. Республика Корея в период 1966-1995 гг., включавший в себя «нефтяные шоки» 1973 и 1979 гг., развивалась «средневзвешенными» темпами 8,4% в годовом исчислении, а в 2006 году уверенно вошла в десятку крупнейших мировых экспортеров (общий объем экспорта товаров и услуг - 326 млрд. долл.) Разумеется, в государствах Северо-Восточной Азии успехи стратегии экспорториентации в конечном счете определялись фактором геополитики, т.е. заинтересованностью Соединенных Штатов в постоянном контроле над пространством Дальнего Востока, в благодарность за что американцы открыли Японии, Южной Корее и Тайваню свой сверхъемкий внутренний рынок.
Значение обществ Дальнего Востока для мировой политики состоит в том, что благодаря эффективности их стратегии развития модель экспорториентации, олицетворяемая Японией, Южной Кореей и Тайванем, стала своеобразной парадигмой форсированной модернизации, прежде всего для государств Юго-Восточной Азии. Основными ориентирами модернизации в данном регионе являются:
•   относительно равномерное распределение результатов экономического роста между различными группами населения/ социально-политическими силами;
•   высокое качество человеческого капитала (знания и умения и способность обратить их в конкретные практические действия) и социального капитала (жизнеспособные «матрицы» межличностных и межгрупповых взаимодействий), часто преподносимое западной экономической мыслью как «конфуцианские культурные ценности»;
•   эффективный этатистский интервенционизм, непротиворечиво соединяющий стратегию и тактику развития, «план» и «рынок», стихийность и сознательность, оптимальное сочетание корпоративных и общесоциальных интересов [1] и т.п. Государства Юго-Восточной Азии вышеописанный стратегический замысел реализовали с разной степенью эффективности.
Подобную модель взаимоотношений власти и общества авторитетный американский экономист Чалмерс Джонсон в начале 80-х годов прошлого столетия проницательно назвал государством развития. «Государство развития», его действенность стали главной мерой оценки эффективности юго-восточно-азиатской «имитационной модели»: так, в относительно удачливых Малайзии и Индонезии роль государства рассматривалась как решающая в процессе развития, в Таиланде как существенная (прежде всего в обеспечении макроэкономической устойчивости общества), на Филиппинах, «аутсайдере» модернизации в регионе, она справедливо оценивалась как откровенно слабая.
«Имитационная модель» Юго-Восточной Азии (имитационная по отношению к обществам Северо-Восточной Азии) тоже имела геополитическое происхождение: она, прежде всего на этапе становления, определялась императивами стратегии США по «защите» Японии (и других государств Дальнего Востока) и «сдерживанию возможной экспансии Китая», особенно после революции 1949г. Геополитическая составляющая, видимо, и стала одной из главных причин «взрывного роста» экономик ЮВА. Она же косвенно предопределила неустойчивость ряда хозяйственных и политических систем региона, которая особенно проявилась в конце 90-х годов прошлого века (впрочем, свою роль сыграл и международный финансовый кризис 1997-1998 гг.). При этом Юго-Восточная Азия, в лице стран АСЕАН, выступает «локомотивом» интеграционных процессов на континенте, тогда как на «передовом» Дальнем Востоке аналогичные тенденции и олицетворяющие их институты пока, мягко говоря, не обрели конкретные очертания. Емкость внутреннего рынка стран, входящих в АСЕАН, в 2006 году составила, по предварительным расчетам, 750 млрд. долларов.
Политическая экономия возвышения современного Китая также не лишена существенного геополитического компонента. Движимые логикой глобального противодействия Советскому Союзу, Соединенные Штаты в 70-е годы прошлого столетия фактически трансформировали американо-китайские отношения в «восточный аналог» НАТО. Однако ничто не вечно в нашей быстротекущей жизни: распад Советского Союза, с одной стороны, и форсированный экономический рост в собственной стране, с другой, изменили взгляд китайцев на отношения с Америкой.
В свое время Генри Киссинджер заметил: «Разрядка подразумевает сдерживание». Аналогичным образом нынешнее руководство КНР рассматривает отношения с Соединенными Штатами Америки. Во-первых, длительный экономический рост Китая обретает все более четкие геополитические очертания. Китайцы пытаются переструктурировать мировую геополитическую «архитектуру» таким образом, чтобы она приобрела содержательно полицентрический характер. Многополярность, в логике действий КНР, предполагает четко выраженное «обратное сдерживание», обращенное в сторону США. Активное развитие отношений со столь разными государствами, как например Россия и Франция, наглядно иллюстрирует заявленный тезис.
Во-вторых, Китай (наряду с Японией) остается крупнейшим держателем ценных бумаг американского правительства и стабилизатором сохраняющегося мирового статуса доллара США. Эти обстоятельства, наряду с заинтересованностью американских ТНК в расширении своей производственной инфраструктуры в Китае, делают возможные ответные шаги вашингтонской администрации в отношении Пекина малорезультативными.
В-третьих, в Пекине понимают растущее несоответствие геополитических «амбиций» Соединенных Штатов их реальному экономическому и военно-политическому потенциалу, усугубляемое обостряющимся ощущением энергетической уязвимости. Противодействуя попыткам США воздвигнуть, с помощью союзников и дружественных государств, антикитайский «заградительный барьер» в Азиатско-тихоокеанском регионе, Пекин активно ведет позиционные действия с целью «обратного сдерживания» Америки на «дальних берегах», включая традиционные зоны доминирования Соединенных Штатов. Так, Китай последовательно укрепляет свои позиции на энергетических рынках Латинской Америки, собирается инвестировать в ближайшие годы более 100 млрд. долларов в экономики «к югу от Рио-Гранде», предоставляет «спасительный» займ в размере 25 млрд. долларов геоэкономически значимой Аргентине и т.д.
Словом, китайско-американское соперничество распространяется на другие континенты, обретая поистине глобальный характер.
Быстрое развитие другой азиатской мегаэкономики, Индии, также в немалой степени обусловлено геополитическими обстоятельствами - прежде всего соперничеством с Китаем (продолжающимся, несмотря на явное улучшение двусторонних отношений в последнее время), в том числе за источники энергоносителей. Императив форсированного роста жестко сформулировал один из наиболее авторитетных индийских публицистов, бывший министр по делам приватизации Арун Шури: «Растущий экономический разрыв между Индией и Китаем обязательно трансформируется в диспаритет наших оборонных возможностей и наверняка станет для многих (в китайском руководстве) непреодолимым геополитическим соблазном». Среди индийских элит подобные взгляды становятся весьма влиятельными, если не доминирующими, во внешнеполитическом дискурсе.
«Фактор Китая» предопределяет и укрепление индийско-американских связей, и настойчивое желание Дели развивать отношения «стратегического партнерства» с Россией как минимум до «советского» уровня. Индийские политологи обращают внимание на целую «цепь случайностей» в действиях Пекина, которая все чаще трактуется как последовательный курс КНР на «сдерживание» Индии. В этой «цепи» -отказ поддержать предоставление Индии постоянного членства в Совете Безопасности ООН; развитие союзнических отношений с Пакистаном, Бангладеш, Мьянмой в целях «окружения» Индии; стремление ограничить имеющее продолжительную историю индийское влияние в Юго-Восточной Азии; жесткое соперничество с Дели за источники нефти и газа практически по всему миру, включая Центральную Азию, Латинскую Америку, и т.п.
Качественное усложнение международных отношений («уравнения» геополитических сил) в Азиатско-Тихоокеанском регионе политологи нередко называют «азиатской головоломкой». Имеются в виду: отсутствие доминирующей силы; подвижная и склонная к «реактивным» переменам расстановка геополитических сил; наличие мощных потенциальных факторов, способных привести к резкому нарушению хрупкого геополитического равновесия в регионе. Таким нарушением чреваты, например, объединение Кореи, обострение отношений между КНР и Тайванем, гипотетическое проникновение в Юго-Восточную Азию сил и тенденций политического ислама и проч.
«Усеченный» характер глобализации, т.е. маргинализация основной части государств-членов мирового сообщества, имеет следствием активный рост радикальных, «антисистемных» движений, наиболее влиятельным среди которых стал политический ислам. Превращение данного течения в одну из главных геополитических сил современности происходит синхронно с прогрессирующей утратой США и Западом в целом «направляющих» позиций в мировой системе. Наиболее рельефно данный тренд проявляется на «большом Ближнем Востоке», для геополитической динамики которого характерны следующие тенденции.
1.   Геополитический «капкан», в котором США и их союзники по своей воле оказались в Ираке и Афганистане, может иметь только одну (максимум - две) «развязку», а именно: усиление позиций в данном регионе сил политического ислама (либо «строптивого» Ирана, добивающегося – через обострение конфликта с Америкой – доминирования в мусульманском мире). Далее, возможности США (и Израиля) нанести превентивный удар по ядерным объектам на территории Ирана заведомо ограничены неизбежным превращением экспедиционного корпуса в Ираке (и «сил умиротворения» в Афганистане) в заложников не только иранцев и аффилированных с ними образований, но и сил политического ислама. Одним из возможных последствий подобного «авантюрного» сценария может стать демонтаж дружественных Западу политических систем в Саудовской Аравии и других «нефтяных монархиях» с перспективой коллапса международной финансовой системы и окончательного разрегулирования мирового рынка энергоносителей.
2.   Израильско-ливанский конфликт зафиксировал паритет противостоящих друг другу региональных и внерегиональных сил и еще более «проблематизировал» способность Запада решить стратегическую задачу обеспечения своей энергетической безопасности. Хрупкое равновесие в регионе может быть нарушено из-за спонтанных действий «периферийных» сил: наиболее бескомпромиссных палестинских группировок, возрождающегося движения «Талибан» и т.п.
3.   Политика Соединенных Штатов в регионе окончательно подорвала Договор о нераспространении ядерного оружия, поскольку вторжение в Ирак бесповоротно убедило руководителей Ирана и некоторых других государств (в частности, по мнению некоторых политологов, Сирии) в безальтернативности оружия массового поражения как средства защиты от односторонних действий США и их ближайших союзников.
Что касается влияния нашей страны на геополитические процессы в Азии, то по сравнению с периодом до середины 80-х годов прошлого века оно весьма ограничено. Более того, Россия, так сказать, «маргинализирована» в сознании стратегических элит ведущих государств континента: наша страна представляется государством, практически не влияющим на усложняющееся «уравнение сил» в крупнейшем макрорегионе мира. В основе данного явления лежат две основные причины.
1.   Деиндустриализация нашей экономики, «вопиющая» на фоне динамичных государств, развивающихся по противоположно направленной - индустриальной и постиндустриальной - траектории (Японии, Южной Кореи, Тайваня, КНР, Индии, Малайзии и т.п.), что ограничивает возможности России самостоятельно выступать на азиатском театре внешнеполитических действий.
2.   Сознательное, начиная со второй половины 80-х годов, ограничение «восточного» вектора внешней политики СССР, а затем и России. Поэтому наша страна по-прежнему рассматривается почти исключительно как поставщик сырьевых товаров для удовлетворения растущих потребностей форсированного экономического роста азиатских государств.
Каково же состояние отношений России с основными государствами Азии и связанные с этим императивы?
Высокая интенсивность двусторонних связей с Китаем скрывает нарастающий диспаритет в российско-китайских отношениях. Падает доля машинотехнической продукции в российском экспорте. Перед нашей страной встает стратегическая задача - эффективно ответить на геополитической вызов Китая, представляющий собой непосредственную проекцию форсированного экономического роста КНР. Задача России складывается, таким образом, из двух основных элементов:
1) быстрой диверсификации и «сайентификации» отечественной экономики;
2) выстраивания эффективной многосторонней системы отношений в Азии, способной, пусть временно, купировать прямые геополитические последствия ускоренного экономического роста КНР.
Двусторонние отношения с Японией переживают длительную стагнацию по нескольким причинам. Во-первых, японское деловое сообщество пока не проявляет заинтересованности в развитии стратегических, долгосрочных отношений с Россией (в отличие, например, от постоянно расширяющихся отношений с Китаем), поскольку закупки сырьевых товаров не предполагают дополнительных инфраструктурных инвестиций. Во-вторых, внутриполитический контекст двусторонних отношений заведомо неблагоприятен для «исторического прорыва». С одной стороны, бескомпромиссность российской конституции в части единства и территориальной целостности РФ практически исключает реализацию соответствующих договоренностей с Японией конца 50-х - начала 60-х годов по Курилам. С другой стороны, расстановка социально-политических сил в Японии исключает качественное изменение отношений без ревизии Россией собственного Основного закона. Таким образом, сложившаяся ситуация объективно побуждает Россию наконец-то начать модернизацию Дальнего Востока своими силами и с учетом меняющейся конфигурации геополитических сил в Северо-Восточной Азии.
Главная проблема Кореи, влияющая на формирование ее внешнеполитических установок, - поиск новой стратегии развития вместо экспорториентации, исчерпавшей заложенные в данной модели возможности. Сходное положение и у России, поскольку сырьевая ориентация отечественной экономики препятствует и реальному осовремениванию страны, и ее активной внешнеполитической деятельности. В этом контексте объединение Кореи открывает для России положительные перспективы. Совместимость новых стратегий развития обеих стран на основе институционализации экономики нового технологического уклада позволит и модернизировать Дальний Восток, и изменить неблагоприятную для нас расстановку геополитических сил в Северо-Восточной Азии. Что касается «ядерной проблемы», то она решаема без посторонней помощи, в процессе экономической, политической и идейно-культурной унификации Корейского полуострова.
Один из «локомотивов» мировой экономики, Индия заинтересована в стратегическом партнерстве с Россией по двум главным основаниям. Во-первых, ей выгодно окончательное утверждение нашей страны в лиге «центров силы» многополюсного мира (США, Западная Европа, Япония, Китай, Индия, Россия). Жизнеспособная Россия рассматривается в Дели как действенный противовес (наряду с отмеченными выше «центрами») неблагоприятной геополитической проекции форсированного экономического роста Китая. Во-вторых, Индия придает большое значение сохранению секулярного характера политических систем в бывших советских республиках, а ныне независимых государствах Центральной Азии. Индийские стратегические элиты неизменно рассматривали русское присутствие, в форме Российской Империи или Советского Союза, как основной фактор светской государственности в этом критически важном для их страны регионе. К их приоритетным задачам относится ограничение влияния в Азии политического ислама - постоянной угрозы национальной безопасности Индии. Основная проблема российско-индийских отношений – очевидная слабость политэкономической подосновы «стратегического партнерства»: незначительный объем двусторонней торговли, постоянно уменьшающаяся доля машинотехнической продукции в нашем экспорте, растущая роль сырьевых товаров в структуре внешнеэкономических связей с Индией и т.п.
На Ближнем и Среднем Востоке объективные геополитические ограничения, недостаточность геоэкономического потенциала принуждают Россию заниматься «точечной селекцией» стратегических партнеров. Среди них наиболее перспективным представляется Иран, ввиду значительного экономического и демографического потенциала данной страны. Действия России - и это следует подчеркнуть особо - должны опираться на собственный анализ региональной ситуации и объективную оценку наших национальных интересов. В частности, необходимо постоянно помнить: борьба за идейное доминирование в мусульманском мире происходит между Ираном, с одной стороны, и силами политического ислама, расшатывающими мировую систему, - с другой. В конечном счете основные государства исламской ойкумены в этом «споре» будут вынуждены занять определенную позицию.
***
«Уходящая натура» монополярного мира пока не сулит России осязаемых тактических (не говоря уже о стратегических) преимуществ на азиатском геополитическом поле. Частичное восстановление наших позиций на пространстве СНГ лишь подчеркивает ограниченность политэкономического ресурса российской внешней политики. Преодоление «периферийности» возможно только при условии реальной, а не имитируемой модернизации страны. При этом внешнеполитический курс нуждается в принципиально ином интеллектуально-идейном обеспечении.


Читайте также на нашем сайте:

«Азиатские соперники» Ачин Ванаик

«Большая игра» в Центральной Азии: вчера, сегодня, завтра» Андрей Казанцев

«Три основы экономической стратегии России в Восточной Азии» Вячеслав Балакин

«Центральная Азия - 2008: экономические амбиции или «исламский социализм»? Сергей Лузянин

«Большая игра в Центральной Азии» Винсен де Китспоттер


Опубликовано на портале 16/03/2007



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика