Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Современные концепции ядерного сдерживания

Версия для печати

Избранное в Рунете

Алексей Фененко

Современные концепции ядерного сдерживания


Фененко Алексей Валериевич - ведущий научный сотрудник Института проблем международной безопасности РАН, доцент факультета мировой политики МГУ им. М.В. Ломоносова, кандидат исторических наук.


Современные концепции ядерного сдерживания

Современные концепции ядерного сдерживания, в отличие от времен холодной войны, носят, скорее, наступательный характер. Их задача – принудить оппонента к совершению действий, которые он по своей воле не стал бы совершать. Эта тенденция повышает риск применения ядерного оружия, возрождая забытые с 1980-х годов концепции «ограниченной ядерной войны». При этом США и другие члены ядерного клуба по-разному понимают суть наметившегося «наступательного сдерживания».

Десять лет назад приоритетами дискуссий по проблемам ядерного сдерживания были две проблемы: способность России поддерживать ракетно-ядерный паритет с США и перспективы расширения «ядерного клуба» [1]. В начале 2010-х годов ситуация изменилась. Новыми направлениями дискуссий стали развертывание американской системы противоракетной обороны (ПРО) и создание «безъядерного мира» за счет радикального сокращения ядерных арсеналов [2]. Возможная реализация этих проектов ведет к слому системы ракетно-ядерного паритета между Москвой и Вашингтоном.

В период биполярной конфронтации концепции ядерного сдерживания носили оборонительный характер [3]. Понятие «ядерное сдерживание» (nuclear deterrence) рассматривалось в США как комплекс превентивных угроз, призванных убедить оппонента отказаться от враждебных действий. Подобный тип сдерживания требовал наличия мощных стратегических ядерных сил (СЯС), призванных максимизировать вероятный ущерб противнику. В СССР термин «ядерное сдерживание» официально не использовался. Но после Карибского кризиса 1962 г. советская ядерная стратегия строилась, судя по открытым публикациям [4], на основе похожего комплекса идей.

Современные концепции сдерживания носят, скорее, наступательный характер. Их задача – принудить оппонента к совершению действий, которые он по своей воле не стал бы совершать. «Наступательное» сдерживание требует наличия военно-технических систем, приспособленных для нанесения упреждающего удара, высокой защищенности ядерного оружия (ЯО), гибких схем его применения и возможности совместных действий ядерных и конвенциональных вооружений. Эта тенденция повышает риск применения ЯО, возрождая забытые с 1980-х годов концепции «ограниченной ядерной войны».

1

Мышление в категориях «сдерживания» традиционно для англосаксонской стратегической культуры. Ее основу составляет понимание безопасности (security) как комплекса превентивных мер по предотвращению появления угрозы. Понятие «оборона» (defenсe), напротив, рассматривается как комплекс конкретных военно-политических мер в период возникновения непосредственной угрозы. Потенциальные угрозы, на преодоление которых направлена стратегия национальной безопасности, обозначаются термином «опасность» (danger). Непосредственные угрозы, для борьбы с которыми предназначена система национальной обороны, обозначаются собственно термином «угроза» (threat). Такой подход к пониманию безопасности резко отличается от европейской континентальной традиции (включая российскую), которая рассматривает безопасность как неугрожаемое состояние.

В английском языке для обозначения понятия «сдерживания» используется два термина. Первый, «containment», означает удерживание оппонента в определенных территориальных границах. Второй, «dete-r-rence», означает воздействие на волю оппонента посредством превентивных угроз. Российский термин «ядерное сдерживание» представляет собой перевод английского термина «nuclear deterrence».

Предпосылки для появления концепции сдерживания были заложены в XIX веке [5]. Политика национальной безопасности США ориентировалась на предотвращение вторжения европейских держав в Западное полушарие, препятствие установлению в Европе гегемонии одного государства и поддержание баланса сил в Старом Свете [6]. В окончательном виде теория «containment» была сформулирована в 1946 г. временным поверенным США в СССР Джорджем Кеннаном [7]. Ее цель он определил как удерживание Советского Союза в границах влияния, отведенных ему на Ялтинской конференции 1945 года. Инструментами достижения этой цели должны были стать предоставление гарантий безопасности союзникам США и проведение серии демонстраций силы. В 1947 г. концепция «containment» была принята администрацией Гарри Трумена (1945–1952).

По мере обострения отношения с СССР стратегия «containment» становилась более наступательной. В 1948 г. документ NSC 20/1 [8] определил долгосрочные цели Соединенных Шатов в отношении СССР как сокращение сферы советского влияния и ослабление советского силового потенциала (в идеале – его демонтаж по образцу Германии и Японии после Второй мировой войны). В 1950 г. под руководством Пола Нитце, сменившего Джорджа Кеннана на посту руководителя Управления политического планирования при Госдепартаменте США, была разработана «Директива СНБ-68» [9]. В отношениях с СССР документ вводил принцип «игры с нулевой суммой» (zero sum game): выигрыш одной стороны автоматически означал проигрыш другой. Отсюда следовала тактика «зеркального реагирования»: Вашингтон рассматривал любой шаг Москвы как направленный против американских интересов и считал необходимым симметрично отвечать на него принятием собственных контршагов. Документ провозглашал переход к «рисковой политике» (risk-taking policy), предусматривающей большую вовлеченность США в региональные конфликты и наращивание обычных (конвенциональных) вооружений. В декабре 1950 г. президент Г. Трумен утвердил «Директиву СНБ-68» в качестве основы внешнеполитической стратегии Соединенных Штатов.

Но в начале 1950-х годов американские эксперты пришли к выводу о неэффективности стратегии «containment». Причинами стали создание СССР атомного оружия (1949), коммунистическая революция в КНР (1949) и неудача Соединенных Штатов в Корейской войне (1950–1953). Будущий госсекретарь США Джон Фостер Даллес в 1952 г. утверждал, что стратегия «containment» обрекла Вашингтон на сугубо оборонительную роль [10]. Этот вывод побудил американскую элиту обратиться к другому варианту сдерживания – сдерживанию-«устрашению» (deterrence) [11].

Идейные предпосылки для концепции «deterrence» были заложены итальянским генералом Джулио Дуэ. Еще в 1918 г. он предложил доктрину «воздушной мощи» (air power): достижение победы стратегическими бомбардировками. Его идеи стали востребованными в ходе стратегических бомбардировок Второй мировой войны и особенно после появления атомного оружия. В середине 1940-х годов сначала в Британии, а затем и в США вторую жизнь получили популярные в конце XIX века концепции «дешевой победы» (cheap-victory strategy): уничтожение живой силы и разрушение стратегических объектов оппонента с минимальными финансовыми издержками [12]. Появление атомного оружия подвело под эти концепции новое материально-техническое основание. Теория ядерного сдерживания (nuclear deterrence theory) была призвана (1) выявить набор стратегических объектов оппонента для нацеливания на них ЯО и (2) показать политические преимущества, которые можно извлечь из психологического давления на оппонента посредством угрозы нанесения тотального ядерного удара [13].

Первоначально интерес к политическим аспектам использования ЯО проявляли физики: Нильс Бор, Роберт Оппенгеймер, Альберт Эйнштейн, Энрико Ферми. Еще в 1941–1942 годах они говорили об опасности использования атомного оружия [14]. Политические эксперты стали размышлять о последствиях использования атомного оружия после бомбардировки Хиросимы и Нагасаки в августе 1945 года [15]. Американский экономист Джекоб Вайннер указал, что ЯО может выполнять сдвоенную функцию: гарантировать мирный характер отношений между государствами (peace making) и быть средством эффективного устрашения оппонента (deterrent force) [16]. Американский политолог Бернард Броди вместе с коллегами по Йельскому университету Фредериком Данном, Арнольдом Уолферсом, Перси Корбеттом и Уильямом Фоксом опубликовал в 1946 г. работу «Абсолютное оружие» [17]. Исследователи утверждали, что появление атомного оружия лишит войну категорий «победы» и «поражения».

Осуществить подобные задачи на основе атомного оружия 1940-х годов было сложно. Расчеты конца 1940-х годов доказали, что оно обладало ограниченной мощностью и доставлялось к цели только авиационными носителями [18]. Опыт Корейской войны (1950–1953) доказал, между тем, что авиационная мощь может быть блокирована системами противовоздушной обороны (ПВО) и истребительной авиации. Ситуация изменилась после создания в 1952–1953 годах термоядерного оружия. Обладая мегатонной мощью и плавильным эффектом, оно могло гарантированно уничтожать стратегические объекты и доставляться к цели с помощью как авиационных, так и ракетных средств доставки. У сверхдержав появилась возможность гарантированно уничтожить стратегический потенциал оппонента [19].

Первый всплеск дискуссий о ядерном сдерживании пришелся на рубеж 1940-х и 1950-х годов. Основным его содержанием было развитие теории нацеливания ЯО. Американские эксперты Уильям Бодром и Альберт Уолстеттер разработали концепцию «воздушной атомной войны» (war-fighting): поражение с помощью атомных боезарядов ключевых объектов инфраструктуры противника [20]. Генерал Максвелл Тэйлор [21] утверждал, что атомные бомбардировки должны подрывать военно-промышленный потенциал противника и моральную волю его населения. В 1954 г. эксперт «РЭНД-корпорэйшн» Уильям Кофманн утверждал, что эффективность стратегии сдерживания зависит от наличия средств поражения стратегического потенциала оппонента и готовности применить силу [22].

Особую роль в становлении концепции ядерного сдерживания сыграла «теория игр» (games theory). Речь идет о математических схемах, применяемых для анализа конфликта [23]. Ее основы заложили в 1943–1944 годах американские эксперты Джон фон Нейман и Оскар Моргенштерн. В 1950-х годах появилась серия работ по ядерной политике [24]. Эксперты «РЭНД-корпорэйшн» и Стэнфордского университета (США) доказали, что эффективность ядерного сдерживания определяется тремя параметрами:

– совокупной мощью ядерных боеприпасов, достаточной для нанесения противнику неприемлемого ущерба;

– совокупной степенью выживаемости средств ответного удара по отношению к средствам удара противоположной стороны;

– совокупной живучей силой средств ответного удара по отношению к средствам противоракетной обороны (ПРО) противника [25].

На этой основе администрация Дуайта Эйзенхауэра (1953–1960) разработала концепцию ядерного сдерживания. Первым ее компонентом стала доктрина «массированного возмездия» (massive retaliation). В документе СНБ 162/2 (октябрь 1953) были названы приоритеты ядерной политики США: накопление ЯО и развитие средств его доставки на межконтинентальную дальность [26]. 12 января 1954 г. госсекретарь Джон Ф. Даллес заявил о готовности, в случае ограниченного нападения на США, применить всю мощь ядерного потенциала для возмездия. Технической основой «массированного возмездия» стал принятый в 1960 г. Единый комплексный оперативный план (Strategic Integrating Operation Plan, SIOP), предусматривавший использование 3400 стратегических ядерных боезарядов для нанесения массированного ядерного удара.

Другим компонентом стратегии ядерного сдерживания стала доктрина «нового взгляда» (new look). В докладе СНБ от 8 августа 1953 г. утверждалось, что ядерная составляющая вооруженных США обходится бюджету дешевле, чем содержание обычных вооруженных сил. Отсюда следовал вывод, что Вашингтону нет необходимости добиваться паритета с СССР по конвенциональным вооружениям. Документ NSC 5440 (декабрь 1954) возлагал задачи сдерживания советской группировки в Центральной Европе на тактическое ядерное оружие (ТЯО). В декабре 1957 г. Совет НАТО санкционировал размещение американского ТЯО в Европе.

Вторая волна дискуссий о специфике ядерного сдерживания пришлась на конец 1950-х годов. После создания СССР средств доставки ЯО к территории США американские эксперты были обеспокоены, насколько надежны гарантии безопасности, данные союзникам. В Вашингтоне опасались, что Кремль будет провоцировать региональные кризисы и ставить США перед выбором между отступлением или ядерной войной.

Предпосылки для модернизации концепции ядерного сдерживания были заложены в ходе дискуссий об использовании ТЯО середины 1950-х годов. В 1957 г. будущий госсекретарь США Генри Киссинджер предположил [27], что война с неограниченным использованием ЯО приведет к одинаково проигрышному результату для победителей и побежденных. Выходом из стратегического тупика могло быть, по мнению Г. Киссинджера, ограниченное использование ЯО для поражения выборочных целей. Идеи Киссинджера развили американские исследователи Роберт Осгуд [28] и Томас Шеллинг [29]. Нанесение ядерных ударов по ограниченным целям могло, по его мнению, выступать эффективным дополнением к дипломатическому воздействию на оппонента.

На этой основе эксперт Гудзоновского института Герман Кан разработал в конце 1950-х годов теорию эскалации (escalation theory) [30]. Выделив семнадцать этапов в развитии конфликтов, он предположил, на каких стадиях может быть применено сначала тактическое, а затем стратегическое ЯО. Г. Кан предложил термин «ядерный порог» (nuclear threshold): промежуток времени, проходящий между началом войны и моментом первого применения ЯО. Теория ядерного сдерживания дополнилась новыми понятиями:

– максимальная степень эскалации конфликта (assumption of a very severe conflict);

– рационализм политико-военных игроков (the assumption of rationality);

– соразмерность угрозы стратегической ситуации (concept of a retaliatory threat);

– определение понятия «неприемлемый ущерб» (concept of unacceptable damage);

– проблема реалистичности угроз (notion of credibility);

– стабилизирующий эффект сдерживания (notion of deterrence stability).

На базе концепции эскалации администрация Джона Кеннеди (1961–1963) разработала концепцию «гибкого реагирования» (flexible response). В ее основе лежал принцип соразмерности военного ответа США характеру угрозы. Концепция «гибкого реагирования» ориентировалась на высокий ядерный порог, предполагая, что первоначально конфликт можно вести, основываясь на обычных вооружениях. Обновленная ядерная стратегия США стала включать в себя три компонента:

(1) «прямая защита» (direct defenсe): сдерживание советского наступления исключительно с помощью обычных вооружений;

(2) «запланированная эскалация» (deliberate escalation): применение ТЯО в случае, если конвенциональные силы НАТО не в состоянии остановить советское наступление;

(3) «генеральный ядерный ответ» (general nuclear response): нанесение тотального ядерного удара сначала по военным, а затем по гражданским объектам СССР в случае, если применение ТЯО не привело к деэскалации конфликта.

В рамках концепции «гибкого реагирования» стратегические ядерные силы (СЯС) США были переориентированы на нанесение разоружающих ударов по пусковым установкам, а не городам противника («концепция контрсилы» – counterforce strategy). Следующей целью для нанесения ограниченных ударов были объекты промышленности и инфраструктуры, непосредственно связанным с ведением войны (нефтяные предприятия, транспортные пути, железнодорожные узлы, системы связи). Другие объекты (угольные производства, электростанции), а также города, можно было не разрушать. Это гипотетически позволяло сделать войну ограниченной, давая противнику шанс осознать положение и пойти на примирение после первого обмена ударами.

Третья волна дискуссий по проблемам сдерживания пришлась на вторую половину 1970-х и 1980-е годы. Кризис «гибкого реагирования» был вызван двумя причинами. Первая – расширение спектра стратегических возможностей за счет создания военных спутников, высокоточных систем и разделяющихся головных частей индивидуального наведения (РГЧ ИН). Вторая – достижение СССР ракетно-ядерного паритета с США, поставившее под сомнение способность Вашингтона влиять на его политику. Возникла потребность разработать новую модель воздействия на руководство СССР, включая действия на случай провала стратегии сдерживания (if deterrence failed).

Выходом из кризиса должна была стать предложенная в 1973 г. министром обороны США Джеймсом Шлессинджером доктрина «обезглавливающего удара». Речь шла о переходе к угрозе поражения командных пунктов противника до принятия им решения о нанесении ответно-встречного удара. Центр политики сдерживания смещался со средств межконтинентальной дальности на ракеты средней и меньшей дальности (РСМД). На этой основе «младшее поколение» экспертов по проблемам сдерживания (Карл Кайзер, Пол Нитце, Колин Грэй, Дик Пэйн, Ричарда Перлз, Патрик Морган) разработало концепцию победоносной ядерной войны (deterrence and war fighting) [31].

В их работах прорабатывалось несколько вариантов подобных конфликтов:

– конфликт на основе РСМД;

– конфликт с использованием противоракетных технологий;

– конфликт с использованием высокоточного оружия как в ядерном, так и в неядерном оснащении;

– конфликт, ведущийся на основе сил общего назначения без применения ЯО (аналогично тому, как в ходе Второй мировой войны стороны не использовали химическое оружие).

Эти разработки суммировала в 1980 г. работа австралийского исследователя Яна Кларка «Ограниченная ядерная война» [32]. Вслед за немецким стратегом Карлом фон Клаузевицем он рассматривал войну как продолжение политики и допускал возможность ограничения применения ЯО ради достижения политических целей. Стороны, по мнению Я. Кларка, могли прийти к формальной или неформальной договоренности об ограничении характера (конвенция А) и масштабов конфликта (конвенция B) [33]. В случае достижения подробных договоренностей, применение ЯО в ходе военных действий могло быть ограничено следующими условиями:

Обновленное понимание ядерного сдерживания было зафиксировано в директивах NSDM 242 (1974) [34], PDD №59 (1980) [35] и NSDD №13 (1981) [36]. «Национальная военная стратегия США» (1984) допускала три варианта военных действий: (1) затяжная война с применением как стратегического, так и тактического ЯО; (2) кратковременная война с применением стратегического и/или тактического ТЯО; (3) конфликт на одном или нескольких ТВД с ограниченным использованием ТЯО. Целью США был при этом не разгром СССР, а принуждение советского руководства к миру на американских условиях. Однако в 1980-х годах эксперты фиксировали снижение сдерживающей роли ЯО [37].

Во-первых, была поставлена под сомнение реалистичность политики сдерживания. Советская сторона могла не поверить в действенность американской угрозы нанести ядерный удар: ведь за таким ударом последовал бы ее ответно-встречный удар по США. Аналогичным образом и США могли не поверить в действенность советской угрозы. Поэтому после ввода советских войск в Афганистан (1979) большую популярность среди ряда американских экспертов приобрел тезис о том, что ЯО теряет сдерживающую роль [38].

Во-вторых, расширился смысл термина «ядерный порог». В середине 1970-х годов в военных доктринах США и СССР были зафиксированы три различных, хотя и близких друг другу схемы использования ЯО: (1) конфликт сразу начинается как ядерный; (2) конфликт начинается на основе конвенциональных вооружений; (3) нанесение разоружающего удара по ядерным объектам противника. Понятие «ядерный порог» стало обозначать момент первого применения ЯО, после которого снимаются все военные и моральные ограничения на выбор целей и нанесение ядерных ударов [39].

В-третьих, был сформулирован «основной парадокс сдерживания»: повышение реалистичности сдерживания увеличивает риск начала войны. Эффективность стратегии сдерживания зависит от веры противоположной стороны в готовность реализовать угрозы. Это требовало совершенствования ядерных систем, прежде всего – повышения их возможности наносить разоружающий ядерный удар [40].

В-четвертых, в ходе дискуссий было признано, что ни у США, ни у СССР не было рациональных схем применения ЯО [41]. Нанесение ядерных ударов не гарантировало военной победы: необходимо было закрепить успех проведением наземных операций. Ни СССР, ни США не обладали техническим возможностями для оккупации территории друг друга. Применение же ЯО в деэскалационных целях ставило вопрос о готовности противоположной стороны принимать правилам «контролируемой эскалации» Г. Кана [42].

В-пятых, возникла проблема последствий применения ЯО для человечества. В 1980-х годах ученые разработали концепцию «ядерной зимы»: глобальной экологической катастрофы, наступающей, если мощь ядерных взрывов превысит порог в 100 мегатонн. Ее региональным аналогом выступала «ядерная осень»: последствия ограниченного применения ЯО. Эти расчеты снижали психологическую вероятность применения ЯО [43].

Дискуссии 1980-х годов показали снижение фактора сдерживающего потенциала СЯС. Появились проблемы (1) проработки реалистической альтернативы на случай провала политики сдерживания и (2) возвращения реалистичности стратегии превентивных ядерных угроз. Сама проработка концепции выигрываемого ядерного конфликта означала, что потенциал оборонительного сдерживания исчерпан.

2

Окончание «холодной войны» поставило перед США вопрос о трансформации концепции «ядерного сдерживания». 12 мая 1989 г. президент США Джордж Буш-старший (1989–1993) заявил, что перед Соединенными Штатами стоят более широкие задачи, чем продолжение сдерживания СССР. В марте 1990 г. Комитет начальников штабов признал, что американские СЯС можно использовать для борьбы с угрозами, исходящими от некоторых стран «третьего мира». После окончания Первой войны в Персидском заливе (1991) министр обороны США Ричард Чейни призвал Пентагон разработать план войны с региональными противниками, обладающими оружием массового поражения (ОМП).

К этому времени американские эксперты разработали новый комплекс стратегических идей. Во-первых, было признано, что окончание биполярной конфронтации с СССР не привело к решению ключевых стратегических задач США. «Холодная война» не завершилась демонтажем советского военного потенциала, как это произошло с немецким и японским потенциалом после окончания Второй мировой войны. Россия, как и СССР, оставалась единственным государством мира, способным технически уничтожить Соединенные Штаты и вести с ними войну на базе сопоставимых видов вооружений [44].

Во-вторых, новую направленность получил фактор американского ядерного присутствия на территории союзников. В Вашингтоне прогнозировали, что с исчезновением «советской угрозы» возникнет вопрос о целесообразности продолжения американского присутствия за рубежом [45]. Американские эксперты опасались начавшихся в 1989–1990 годах дискуссий о возможности модификации американо-японского договора 1961 года, возрождении Западноевропейского союза (ЗЕС) и преобразования НАТО в политический блок. Развитие тревожных тенденций в НАТО совпало с предложением советской дипломатии создать модель «безблоковой Европы» на основе ведущей роли СБСЕ [46].

В-третьих, американские эксперты разработали концепцию «контрраспространения» (counter-proliferation) [47]. Речь шла о возможности использования механизмов принуждения для пресечения распространения ОМП. На официальном уровне эта концепция была применена министром обороны США Лесом Эспиным 7 декабря 1993 года. В ядерной политике США появилось новое направление: комплекс силовых и парасиловых действий, направленных на принудительное разоружение «опасных» режимов.

В-четвертых, американские эксперты возродили концепцию «принуждения» (compellence). Ее основы были разработаны в 1960-х годах американскими исследователями Александром Джорджем и Ричардом Смоуком [48]. «Принуждение» виделось ими как стратегия наказания оппонента за нарушение статуса-кво. В 1990-х годах смысл понятия «принуждение» расширился. В 1998 г. группа американских и британских экспертов под руководством Лоуренса Фридмана объявила целью стратегии принуждения навязывание противнику соглашения и обеспечение контроля над его выполнением [49]. Моделью «принуждения» считалась Первая война в Персидском заливе (1990–1991), завершившаяся выводом иракских войск из Кувейта, созданием «бесполетных зон» над Ираком и свертыванием иракских программ создания ОМП под контролем ООН и МАГАТЭ [50].

Еще при администрации Дж. Буша-ст. в ноябре 1992 г. при Министерстве обороны США была создана специальная комиссия по повышению гибкости американского ядерного планирования (Strategic Planning Group). 29 октября 1993 г. министр обороны США Лесс Эспин заявил о начале работы по пересмотру системы ядерного планирования. Политика ядерного сдерживания была разделена на три уровня.

Первый уровень – продолжение традиционной политики ядерного сдерживания России. «Обзор ядерной политики США» 1994 г. зафиксировал, что российские СЯС остаются приоритетной угрозой для национальной безопасности США. 5 января 1995 г. министр обороны США Уильям Перри провозгласил переход в отношениях с Россией к доктрине «взаимно гарантированной безопасности» (mutually assured safety). При условии, что российское руководство соглашалось действовать в соответствии с набором «демократических ценностей», администрация Уильяма Клинтона была готова продолжать переговоры о сокращении стратегических наступательных вооружений. В случае отказа Вашингтон оставлял за собой право иметь потенциал воссоздания СЯС до уровня конца 1980-х годов. Американские СЯС сохраняли при этом высокие контрсиловые возможности.

Второй уровень – сдерживание КНР. В 1989–1994 годов американские аналитики пришли к выводу, что КНР может стать «новой сверхдержавой» и потому потенциально опасна для США. Тревожные настроения усилились в середине 1990-х годов, когда Китай показал готовность применить силу против Тайваня [51]. Появились публикации о переходе Пекина к экспансии с целью установления контроля над Южно-Китайским морем, Непалом, Вьетнамом и пограничными районами с Индией. Гипотетическое американо-китайское столкновение виделось в Вашингтоне как подготовленное вмешательство США в конфликт Пекина с кем-либо из его соседей.

Третий уровень – применение концепции сдерживания к региональным державам. Возможность использования силы против нарушителей режима нераспространения была зафиксирована в президентской директиве № 18 (PDD/NSC 18), подписанной президентом У. Клинтоном 18 декабря 1993 года. «Обзор ядерной политики США» 1994 г. рассматривал предотвращение распространения ОМП (preven-ting proliferation) как одну из приоритетных задач ядерной стратегии США. 21 июня 1995 г. была издана директива президента США № 39 (PDD/NSC 39), которая включила в понятие «контрраспространение»: борьбу за предотвращение попадания ОМП в руки террористических групп. В ноябре 1997 г. была издана президентская директива № 60 (PDD/NSС 60), которая допускала возможность нанесения разоружающих ударов по местам хранения и производства ОМП [52].

Дискуссии о возможности применения силы (включая ЯО) против «государств-изгоев» позволили США вернуться к проблеме развертывания ПРО. Закон о противоракетной обороне США 1991 г. предписывал свертывание программы СОИ и установление в качестве приоритета развертывание ПРО театра военных действий (ТВД). Но с 1995 г. Пентагон приступил к реализации программы «3+3»: создание пограничных систем «заатмосферного перехвата» как компонентов стратегической ПРО. После испытаний КНДР баллистической ракеты «Тэпходонг-2» (31 августа 1998) в Конгрессе усилились дискуссии о растущей ракетной опасности со стороны «государств-парий» (parish-state). С января 1999 г. Белый дом ставил перед Россией вопрос о модификации Договора по ПРО (1972), угрожая в случае ее отказа выйти из него.

Следующий шаг в трансформации концепции «сдерживания» был сделан в начале XXI века. Эксперты нулевых годов (Патрик Морган, Кеннет Уолтц, Джордж Квестор, Грэм Аллисон) фиксировали рост опасности применения ЯО в ходе региональных конфликтов. Наиболее реалистическими сценариями перехода через ядерный порог им виделись: конфликт США с «государством-нарушителем», конфликт между новыми ядерными субъектами, распад ядерного государства (прежде всего, Пакистана [53]) использование ЯО транснациональными террористическими сетями, ответные меры «легальных» ядерных держав на акты ядерного терроризма.

Четырехлетний «Обзор ядерной политики США» 2001 г. включал в политику сдерживания четыре элемента: гарантии безопасности союзникам США, дипломатическое воздействие на противника с целью предотвращения агрессии с его стороны, сдерживание посредством угрозы нанесения неприемлемого ущерба и достижение быстрой победы в случае начала военных действий [54]. «Обзор ядерной политики США» 2002 г. предполагал осуществить переход к новой структуре стратегической триады: ударные наступательные системы (ядерные и конвенциональные), оборонительные системы (ПРО, ПВО, средства гражданской обороны), обновленная инфраструктура, замкнутая на информационно-космические телекоммуникации новой системы [55]. В «Доктрине совместных операций с применением ядерного оружия» (2005) постулировалась возможность превентивного применения ЯО в локальных конфликтах [56]. Техническим обеспечением концептуальных подвижек были призваны стать два проекта: развертывание системы стратегической ПРО и создание сверхмалого ЯО для поражения заглубленных целей (bunker-basters).

Следующая волна модернизации ядерного сдерживания пришлась на вторую половину нулевых годов. К этому времени в американской литературе появился целый пласт тревожных сообщений о модификации СЯС России и КНР. Примерно с 2005 г. американские эксперты стали обсуждать два сценария использования ЯО. Первый – обретение США способности нанести контр-силовой удар по СЯС России и КНР в условиях стратегической неуязвимости американской территории. Второй – обретение Россией и КНР способности использовать ограниченное количество ЯО региональных конфликтах для достижения превосходства над США.

В 2007–2008 годах министр обороны Роберт Гейтс выступал с тревожными заявлениями о необходимости укрепить американские СЯС [57]. Представления о России и КНР как о потенциальных противниках были закреплены в «Стратегии национальной обороны США» 2008 года [58]. Скептики утверждали, что в основе дискуссий лежит стремление Пентагона усилить военные заказы. Но «второй тайваньский кризис» (2005) и позиция Белого дома по поводу «Пятидневной войны» в Южной Осетии (2008) доказали, что Пентагон рассматривает возможность региональных конфликтов с Россией и КНР в практическом ключе.

После «Пятидневной войны» 2008 г. перспектива ограниченного столкновения между Россией и США перестала казаться «запредельным» сценарием. Между тем, по оценке министра обороны США Роберта Гейтса [59], российская армия продемонстрировала способность эффективно блокировать действия американских высокоточных систем и низкую ступень уязвимости своей авиации для американских информационно-космических систем. Министр обороны высказывал мысль о том, что США следует попытаться изменить соотношение стратегических потенциалов с Россией.

Наработки Р. Гейтса легли в основу провозглашенной администраций Б. Обамы стратегии «минимального сдерживания» (minimal deterrence). Оглашенная экспертами FAS 8 апреля 2009 года, она получила закрепление в программных документах 2010–2011 годов [60]. Ее основу составляют ряд приоритетных направлений:

– переход к сдерживанию на основе более низких потолков;

– развитие противоракетных технологий;

– развитие высокоточного оружия в неядерном оснащении;

– сохранение принципа «возвратного потенциала»: сокращения СЯС посредством складирования, а не сокращения ядерных боезарядов;

– сокращение ТЯО при одновременном сохранении американского ядерного присутствия на территории союзников.

Стратегия «минимального сдерживания» предусматривает многовариантность действий. Американские СЯС остаются нацеленными на различные типы стратегических объектов потенциальных противников. Это позволяет США наносить ядерные удары как по всему стратегическому потенциалу, так и по выборочным объектам, включая ее СЯС. Новым вариантом этой стратегии стала провозглашенная в 2010 г. приоритетность нацеливания американских СЯС на ключевые объекты экономический инфраструктуры.

Такой подход требовал сокращения избыточных ядерных арсеналов. Еще в 2007 г. в Соединенных Штатах часть экспертного сообщества выступала за глубокое сокращение ядерных потенциалов [61]. В Пражской речи 5 апреля 2009 г. президент Барак Обама заявил о поддержке этих проектов [62]. Среди мероприятий в рамках их реализации президент предлагал начать переговоры с Россией о глубоком сокращении СЯС и ТЯО, укрепить ДНЯО и усилить контроль над оборотом расщепляющихся материалов. Особое внимание было отведено развертыванию ПРО с тем, чтобы показать «нарушителям» всю бесперспективность их стратегии. Эксперты разрабатывали сценарий перехода к «виртуальному сдерживанию» (virtual deterrence), состоянию, при котором ЯО снято с оперативно-развернутых носителей. Реализация этих предложений вела к ослаблению потенциалов сдерживания России и КНР при сохранении превосходства США в обычных вооружениях.

Реализация программных положений стратегии «минимального сдерживания» ставит под сомнение возможность взаимно гарантированного уничтожения. Это может повысить соблазн у США как более сильной стороны пойти на силовое давление или даже развязывание ограниченного конфликта.

3

Сложнее применять концепции сдерживания к анализу ядерной политики России. В СССР понятие «ядерное сдерживание» на официальном уровне не использовалось. Большая часть документов по ядерной стратегии СССР остается закрытой. Реконструкция проводится на основе мемуарной литературы и дискуссий в периодических изданиях военно-политического профиля. Для анализа ядерной политики СССР американские аналитики изобрели такие понятия, как «доктрина Устинова» (разделение понятий «ядерная война» и «война с применением ЯО») и «доктрина Брежнева» (ориентация СССР на большую неядерную войну) [63]. Доказать либо опровергнуть правомерность подобных построений на базе имеющихся документов невозможно.

До середины 1960-х годов в советской стратегии преобладал взгляд на ЯО как на одно из средств ведения войны [64]. Основой считалась высказанная в 1946 г. точка зрения И.В. Сталина, что судьба третьей мировой войны будет решаться не атомными бомбардировками, а такими постоянно действующими факторами, как прочность тыла, моральный дух армии, количество и качество дивизий, вооружение армии, организаторские способности начальствующего состава армии. Создание РВСН в 1959 г. виделось советским стратегам (Р.Я. Малиновский, С.М. Штеменко, С.Н. Бирюзов) как средство уравнения возможностей СССР и США.

Перелом в советском понимании роли ЯО произошел примерно во второй половине 1960-х годов. Официально Советский Союз отрицал стратегию «гибкого реагирования». Но советские стратеги этого периода (С.П. Иванов, В.Г. Куликов, А.А. Гречко, Д.Ф. Устинов, В.Г. Павловский) выделяли пять типов возможных конфликтов:

– скоростная полномасштабная ядерная война;

– продолжительная ядерная война с использованием всех типов вооруженных сил;

– большая война с применением ограниченного количества ЯО;

– большая война с применением обычного оружия;

– локальная война с применением обычного оружия.

Эти наблюдения показывают, что на практике СССР следовал многим положениям стратегии «гибкого реагирования». В соответствии с ее рекомендациями, советские военно-технические программы 1970-х и 1980-х годов были нацелены на повышение контрсиловых возможностей СЯС (от создания РГЧ ИН до постановки на боевое дежурство мобильных МБР железнодорожного базирования и на автотягачах).

Новым направлением советской ядерной стратегии стала проработка в 1980-х годах концепции «асимметричного ответа» на американскую программу СОИ [65]. Тревогу советских экспертов вызывал тот факт, что администрация Р. Рейгана в программе СОИ делала упор на «экзотические» средства поражения ракет и боеголовок: различные виды лазеров, «пучковое оружие», электродинамические ускорители массы. Советская концепция «ассиметричного ответа» предполагала (1) повышение устойчивости СЯС по отношению к упреждающему удару противника, (2) увеличение способности СЯС по преодолению ПРО и (3) развитие средств поражения и нейтрализации ПРО, особенно ее космических компонентов.

Российская Федерация строила ядерную политику на иной основе. В начале 1990-х годов российские эксперты пришли к выводу, что Москва не сумеет удержать паритет с НАТО по обычным вооружениям. Это повышало роль ядерного компонента российской военной политики. В проекте «Концепции национальной безопасности РФ» (март 1995) основной задачей российских СЯС было объявлено «ядерное сдерживание». В обеих редакциях «Концепции национальной безопасности РФ» (1997-го и 2000-го годов) [66] фиксировалась задача проводить политику ядерного сдерживания с целью предотвращения военной агрессии против России и ее союзников.

Параллельно Российская Федерация снизила ядерный порог. Советский Союз в 1982 г. взял на себя обязательство не применять ЯО первым. (В устной форме оно было сделано еще в Тульской речи Л.И. Брежнева 6 ноября 1977 года.) В «Основных направлениях Военной доктрины РФ» (ноябрь 1993) это обязательство было исключено. Подвижки были закреплены в «Военной доктрине РФ» 2000 года. Она допускала возможность применения ЯО для отражения агрессии с применением как ядерных, так и обычных вооружений [67].

В начале XXI века Российская Федерация продолжала снижать ядерный порог. В 2003 г. министр обороны С.Б. Иванов заявил о праве России наносить упреждающие удары по изготовившемуся к агрессии противнику. В сентябре 2004 года, сразу после теракта в Беслане, было заявлено о праве России наносить удары по базам террористов в любой точке мира (правда, при этом подчеркивалось, что такие удары будут наноситься в неядерном оснащении). В 2005 г. соответствующая поправка была внесена в Военную доктрину РФ.

Перед российскими СЯС были поставлены новые задачи:

– демонстрация решимости в период существования угрозы путем повышения уровня боевой готовности СЯС, проведения учений и изменения дислокаций отдельных их компонентов;

– деэскалация агрессии угрозой нанесения ударов различного масштаба с использованием обычных и/или ядерных средств поражения;

– подтверждение готовности применить отдельные компоненты СЯС в ходе боевых действий посредством проведения соответствующих демонстраций [68].

С конца 1990-х годов в России выходили работы, посвященные опасности развертывания американской системы ПРО для сохранения стратегической стабильности [69]. В 1999–2000 годах российские аналитики заявляли о том, что в ответ на выход США из Договора по ПРО Москва может выйти из Договора о всеобъемлющем запрете ядерных испытаний (ДВЗЯИ), Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности РСМД (1987) и СНВ-1 (1991). Но на официальном уровне тезис об адекватном ответе на ПРО прозвучал только в Мюнхенской речи президента Владимира Путина 10 февраля 2007 года [70]. Впервые с 1985 г. Россия заявила о возможности противодействия недружественным действиям США (в данном случае имелось в виду расширение НАТО и размещение ЕвроПРО) военными средствами. Для демонстрации серьезности своих намерений Россия ввела мораторий на ДОВСЕ (июль 2007) и возобновила замороженные в 1992 г. регулярные полеты стратегической авиации (август 2007).

Политика «Перезагрузки» 2009–2011 годов не принесла изменений в российскую ядерную стратегию. В ходе дебатов по Договору СНВ-3 российские эксперты фиксировали три потенциальные опасности: наращивание американских систем ПРО в условиях сокращения российских СЯС, развитие США потенциала высокоточного оружия и возможность запуска совместных американо-британских ядерных программ в условиях, при которых Лондон не скован ограничениями Пражского договора. Россия ратифицировала СНВ-3 с тремя условиями: увязка переговоров по стратегическим наступательным и оборонительным вооружениям, модернизация российского ядерного комплекса и возможность выхода из договора в случае наращивания потенциала американской ПРО. Неудача переговоров по ПРО 2010–2011 годов побудила Кремль ужесточить свою позицию. 23 ноября 2011 г. президент Д.А. Медведев заявил, что в ответ на одностороннее развертывание американской ПРО Россия оставляет за собой право выйти из СНВ-3.

Подвижки нулевых годов были закреплены в «Военной доктрине РФ» 2010 года [71]. В документе указывалось, что ЯО будет оставаться важным фактором предотвращения ядерных военных конфликтов и военных конфликтов с применением обычных средств поражения. Для России в качестве военных опасностей выступают создание и развертывание систем стратегической ПРО, милитаризация космического пространства, развертывание стратегических неядерных систем, распространение ОМП, ракет и ракетных технологий, расширение «ядерного клуба». В документе содержится подтверждение, что Россия «оставляет за собой право применить ядерное оружие в ответ на применение против нее и/или ее союзников ядерного и других видов оружия массового поражения, а также в случае агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства».

4

Иные концепции использования ЯО используют ядерные державы «второго плана». Эти страны не имеют в своем распоряжении достаточного количества боезарядов и средств доставки для ликвидации стратегических потенциалов России и США. Возможности их ядерных сил позволяют наносить только ограниченные удары, преимущественно средней и меньшей дальности. Несмотря на это, Франция, Британия, КНР переходят от «оборонительного» к «наступательному» сдерживанию.

Эта тенденция наиболее заметна в политике Франции. Из ядерных держав «второго плана» только Париж официально провозглашал проведение политики ядерного сдерживания. Ее основы были разработаны в период президентства Шарля де Голля (1958–1969) генералом Пьером-Мари Галлуа, Люсьеном Пуарье и адмиралом Антуаном Сангинетти [72]. Французская концепция сдерживания была основана на той идее, что более слабое в военном отношении государство может сдержать сильное от агрессии посредством угрозы нанесения контрценностного удара [73]. В качестве наиболее вероятных целей для нанесения ядерных ударов выбирались несколько ключевых городов на территории потенциального противника [74]. Французская концепция сдерживания включала в себя три составных компонента:

– сдерживание (dissuasion): воздействие на волю противника угрозой нанесения контрценностного ядерного удара с целью вынуждения его отказаться от агрессии;

– убеждение (persuasion): проведение силовых демонстраций, цель которых состоит в разубеждении агрессора начинать войну;

– оборона (defence): прямое применение военной силы в случае, если стратегия сдерживания не сработала и приходится применять силу.

Первоначально такая стратегия носила демонстративно антисоветский характер. Но в 1964 г. президент Шарль де Голль провозгласил переход к концепции «независимого военного потенциала». Париж отказался участвовать в американском проекте многосторонних сил ядерного сдерживания (МСЯС, 1962) и вышел из военной организации НАТО (1966). В 1967 г. начальник Главного штаба Вооруженных сил Франции генерал Шарль Айере заявил, что отныне Франция намерена осуществлять оборону «по всем азимутам». В Вашингтоне и Лондоне опасались, что часть французских ядерных сил нацелена на американские и британские объекты.

Первая трансформация французской политики сдерживания пришлась на 1970-е годы. В «Белой книге по вопросам обороны» 1972 г. фиксировалась необходимость расширять взаимодействие Франции в военной сфере со странами Европейского сообщества. В рамках Оттавской декларации 1974 г. президент Валери Жискар д’Эстен (1974–1981) признал целесообразность взаимосвязи ядерных сил Британии и Франции в общей системе сил сдерживания Североатлантического альянса. В декабре 1974 г. В. Жискар д’Эстен подписал на острове Мартиника совместное коммюнике с президентом США Джеральдом Фордом, в котором высказывалось намерение продолжать поддерживать тесные отношения в области обороны в качестве членов НАТО [75]. На Вильямсбургской встрече стран «группы семи» в мае 1983 г. президент Франции Франсуа Миттеран (1981–1995) согласился с тезисом о неделимости безопасности Запада и заявил о готовности дополнить американские ядерные гарантии своими средствами сдерживания.

Вторая волна трансформации французской политики сдерживания произошла при президенте Николя Саркози (2007–2012). Его подход был обозначен как «сдерживание в рамках атлантизма». В марте 2009 г. Франция вернулась в военную организацию НАТО.

Париж оставил в силе три принципа, провозглашенных в 1964 г. Ш. де Голлем: (1) самостоятельное решение Францией об участии в операциях НАТО; (2) отказ предоставлять в мирное время французский контингент под командование НАТО; (3) французские ядерные силы остаются исключительно под национальным командованием. И все же Ливийская война 2011 г. стала прецедентом участия Франции в военной операции в качестве полноправного члена НАТО.

«Белая книга по вопросам обороны» 2008 г. изменила концепцию «сдерживания» [76]. Понятие «разубеждение» было заменено на «предвосхищение и осведомленность» (l’anticipation et conscience), подчеркивающую значимость разведывательных служб и информационно-космических систем. К стратегии сдерживания добавлялся четвертый компонент – «вмешательство и предупреждение» (l’intervention et la preven-tion). Речь шла о возможности применять силу на территории, входящей в зону стратегических интересов Парижа: Средиземноморье, Африка, Индийский океан. «Белая книга» 2008 г. подтвердила право Парижа на нанесение первого контрценностного ядерного удара.

Иные принципы лежат в основе ядерной политики Британии. В отличие от Франции, британская сторона не предложила оригинальной концепции ядерного сдерживания. В 1950-х годах британские эксперты на основе рекомендаций португальского генерала Ф. Микше разрабатывали схемы применения ТЯО для компенсации советского превосходства в области обычных вооружений. Но Лондон изначально ориентировался на взаимодействие с США в вопросах военной ядерной политики. С 1948 г. на Британских островах базировались американские бомбардировщики, оснащенные атомным оружием, началось строительство совместной системы предупреждения о ракетном нападении (СПРН).

Завершением этого курса стало включение британских СЯС в американскую систему ядерного планирования. 18 декабря 1962 г. в городе Нассау на Багамских островах президент США Джон Кеннеди и премьер Британии Гарольд Макмиллан подписали соглашение об участии Лондона в МСЯС НАТО. Британия согласилась сделать основой своих СЯС американские баллистические ракеты «Polaris», размещенные на британских атомных подводных лодках (АПЛ). Однако на них должны были быть установлены британские боеголовки. Вашингтон обещал помогать Лондону в создании средств доставок ЯО. Лондон обязался передавать свои СЯС под объединенное командование НАТО в случае войны.

В обновленном виде «пакт Нассау» действует и в 2010-х годах. Основу британских СЯС составляют четыре атомных подводных ракетоносца класса «Vanguard» собственного производства. Но размещенные на них баллистические ракеты – это предоставленные Лондону американские ракеты «Trident-II». В 2003 г. американцы установили на своих атомных подводных лодках новую систему перенацеливания ракет «Trident-II». Подобные системы были установлены и на британских подводных лодках. В случае войны британские СЯС будут автоматически применены вместе с СЯС США.

По-настоящему оригинальными стали британские дискуссии о возможности ядерного саморазоружения [77]. 20 июня 2006 г. Комитет обороны Палаты общин опубликовал доклад «Будущее стратегического ядерного сдерживания Великобритании».

«Великобритания должна будет рассмотреть вопрос, остается ли ядерное сдерживание необходимым в текущей стратегической обстановке», – отмечалось в докладе [78]. В пользу отказа от ЯО выдвигались следующие аргументы: наличие ядерных гарантий со стороны США, отсутствие британских ядерных гарантий союзникам, неиспользование ядерных боезарядов в войнах и опасность нападений террористов на ядерные объекты.

В июне 2007 г. министр иностранных дел Маргарет Беккетт поддержала идею «глобального нуля» и заявила, что Британия может стать «лабораторией по разоружению». Эту идею повторил на Конференции ООН по разоружению 12 февраля 2008 г. министр обороны Дэс Браун. В поддержу идеи отказа от ЯО в июне 2008 г. выступила «четверка» британских экспертов: сэр Мальком Рифкинд, лорд Дэвид Оуэн, лорд Дуглас Хард и экс-генеральный секретарь НАТО Лорд Джордж Робертсон [79].

Реализация подобных проектов могла бы сделать Британию первой ядерной державой, отказавшей от ЯО. Но 12 мая 2010 г. консерватор Дэвид Кэмерон сформировал первое в послевоенной истории Британии коалиционное правительство. Кабинет Д. Кэмерона взял курс на проведение наступательной внешней политики, получившей в СМИ название «неоимперской». В октябре 2010 г. был опубликован новый Стратегический обзор оборонной политики Великобритании «Обеспечение безопасности Соединенного Королевства в эпоху нестабильности» [80]. В документе подчеркивалась приверженность Лондона политике ядерного сдерживания, основанной на морском компоненте СЯС, а также программе 2006 г. по обновлению БРПЛ «Trident-II» и замене АПЛ класса «Vanguard». Общее количество ЯО при этом снижалось до 180 единиц, из которых в боевой готовности находилось не более 120 единиц. О проблемах разоружения упоминалось только в контексте глобальных инициатив ООН.

На этом фоне новое значение приобрели франко-британские соглашения 2010 года. Еще во время визита президента Н. Саркози в Лондон 26 марта 2008 г. стороны договорились о расширении формата двустороннего сотрудничества. 2 ноября 2010 г. Франция и Британия подписали Декларацию о сотрудничестве в области обороны и безопасности на 50 лет. Документ предусматривал (1) создание общих экспедиционных сил; (2) усиление взаимодействия в военно-морской и военно-воздушной сферах; (3) координацию действий в вопросах кибербезопасности. Одновременно было подписано франко-британское соглашение о сотрудничестве в области военного использования атомной энергии, прежде всего – электронного моделирования ядерных испытаний.

Впервые с 1949 г. Британия пошла на привилегированное военно-политическое партнерство со страной континентальной Европы без участия США.

Франко-британские соглашения и последовавшая за ними Ливийская война 2011 г. изменили структуру Евросоюза. Роспуск в 2011 г. ЗЕС и отсутствие прогресса по Общей политике Европейского Союза в области безопасности и обороны (ОЕПБО) означает, что ведущая роль в военной политике ЕС переходит к франко-британскому тандему. Возрождаются популярные в конце 1980-х годов проекты создания общих ядерных сил ЕС на базе объединения французского и британского ядерных потенциалов. Однако переход ведущей роли от франко-германского к франко-британскому тандему автоматически делает ЕС более «атлантическим», то есть завязанным на механизм НАТО и американское присутствие в Европе. Таким образом, в континентальной Европе возникает потенциал для недовольства французской политикой.

В отличие от Франции и Британии, Китай никогда не определял свою ядерную политику в категориях сдерживания. После создания ЯО в 1964 г. правительство Мао Цзэдуна взяло на себя два ограничения. КНР обязалась не применять ЯО первой и против неядерных государств. Пекин, в отличие от России, пока не пересмотрел своих обязательств. Это, а также техническая слабость китайского ядерного потенциала, блокируют возможность формулирования КНР концепции «ядерного сдерживания».

Концептуальные основы китайской ядерной доктрины стали известны только в 1980-х годах. Первая концепция, концепция «локальных войн», не предполагала использования ЯО.

Вторая – концепция «ограниченного ответного ядерного удара» – предполагала строительство компактных ядерных сил. Такие силы должны были способны выполнять боевые задачи в разной военно-политической обстановке и в любых военно-стратегических условиях. Это означало отказ руководства КНР от идеи достижения паритета с СССР/Россией и США.

В 1990-х годах американские эксперты широко обсуждали переход КНР к концепции «ограниченного сдерживания» (limited deterrence) [81]. Речь шла о возможности использования части китайского ЯО для сдерживания США на региональном уровне.

Пекин гипотетически мог угрожать нанесением ядерных ударов по американским военным базам на Тихом океане, американским авианосным соединениям и целям на территории союзников США. Такой взгляд основан на аналогии с концепцией эскалации Г. Кана. Однако руководство КНР не обязательно будет следовать при разработке своей ядерной стратегии рекомендациям американских экспертов 1960-х годов.

Новые тенденции появились в ядерной политике КНР в начале XXI века. В 2004 г. генеральный секретарь ЦК КПК Ху Цзиньтао указывал на увеличение роли КНР в системе международной безопасности. В «Белой книге» 2008 г. подчеркивалась важность создания мирного окружения для укрепления экономического потенциала КНР. Есть данные о разработке КНР концепции «активной обороны», предполагающей (1) проведение полномасштабной ответной атаки против агрессора и (2) нанесение ударов по его уязвимым местам. Однако пока КНР не огласила нового подхода к функциональной роли ЯО в своей военно-политической стратегии.

Новым направлением китайской ядерной политики может стать новая морская стратегия КНР. В ее основе лежит концепция «нити жемчуга», разработанная в 2010 г. профессором Фуданьского университета (Шанхай) Шень Динли [82]. Речь идет о создании серии военно-морских баз на всем пути транзита углеводородов от Ближнего Востока до КНР. Такой вариант предусматривает строительство КНР океанского флота и усиление морской компоненты СЯС. Это объективно усилит комплекс противоречий КНР с соседними странами (от Японии до Вьетнама и Малайзии) и даст новый импульс развитию американских концепций «сдерживания Китая» (containment of China).

* * *

Понятие «сдерживание», сложившееся в рамках американской стратегической культуры, за минувшие полвека стало утрачивать национальную специфику. Россия, Франция, Британия и даже КНР заимствовали многие компоненты этой стратегии. Легальные ядерные державы переориентировали свои ядерные доктрины на взятие в заложники стратегических объектов потенциального противника и воздействие на него угрозой нанесения неприемлемого ущерба. Такая политика опирается на два фундаментальных условия: (1) рационализм игроков и (2) убежденность противоположной стороны, что страна, проводящая политику сдерживания, готова пойти на применение ЯО.

Пределы такой политики были осознаны американскими экспертами во второй половине 1970-х годов. Стратегия сдерживания, возможно, гарантирует отказ противника от совершения прямой военной агрессии. Однако она не дает необходимых механизмов для достижения других, позитивных целей. На смену оборонительному сдерживанию после 1991 г. стало приходить наступательное сдерживание, то есть стратегия принуждения оппонента к совершению определенных действий. Такой тип сдерживания требует не избыточных потенциалов СЯС, а меньших по численности, но более гибких потенциалов. Дискуссии о «безъядерном мире», ПРО и «миниатюрном ЯО» были, возможно, первыми попытками приспособить ядерные доктрины к новым задачам.

При этом Соединенные Штаты и другие члены ядерного клуба по-разному понимают суть наметившегося «наступательного сдерживания». Для США речь идет прежде всего о принуждении России, КНР и нелегальных ядерных держав к сокращению ядерных потенциалов. Для Москвы и Пекина важнее стимулировать США отказаться от недружественных по отношению к ним шагов. Формирующийся «франко-британский тандем» пока больше координирует свои действия с Вашингтоном, хотя теоретически он может усилить автономию своей ядерной политики. Такие тенденции могут усилить конфликтный потенциал в отношениях США и их союзников с другими ядерными державами.

Примечания:

[1] Ядерное сдерживание и нераспространение / Под ред. А. Арбатова, В. Дворкина. М.: Московский центр Карнеги, 2005 [Jadernoe sderzhivanie i nerasprostranenie / Pod red. A. Arbatova, V. Dvorkina. M.: Moskovskij centr Karnegi, 2005]; Кокошин А.А. Ядерные конфликты в XXI веке (типы, формы, возможные участники). М.: Медиа-Пресс, 2003 [Kokoshin A.A. Jadernye konflikty v XXI veke (tipy, formy, vozmozhnye uchastniki). M.: Media-Press, 2003 Kokoshin A.A. Jadernye konflikty v XXI veke (tipy, formy, vozmozhnye uchastniki). M.: Media-Press, 2003; Levi M. A., Hanlon M.O’. The Future of Arms Control. Washington: Brookings Institution Press, 2005.

[2] Кокошин А.А. Обеспечение стратегической стабильности в прошлом и настоящем. М.: КРАСАНД, 2009 [Kokoshin A.A. Obespechenie strategicheskoj stabil'nosti v proshlom i nastojawem. M.: KRASAND, 2009]; Ядерная перезагрузка: сокращение и нераспространение вооружений / Под ред. А.Г. Арбатова, В.З. Дворкина. М.: РОССПЭН, 2011 [Jadernaja perezagruzka: sokrawenie i nerasprostranenie vooruzhenij / Pod red. A.G. Arbatova, V.Z. Dvorkina. M.: ROSSPJeN, 2011]. Getting to Zero: The Path to Nuclear Disarmament. Ed. By Catherine McArdle Kelleher and Judith Reppy. Stanford, CA: Stanford University Press, 2011; Cortright D., Vayrynen R. Towards Nuclear Zero. London: International Institute for Strategic Studies. Arundel House, 2010.

[3] Подробнее о характере наступательного и оборонительного сдерживания см.: Косолапов Н.А. Ядерное сдерживание в постбиполярном мире // Лента. Политика. 07.04.2009 [Kosolapov N.A. Jadernoe sderzhivanie v postbipoljarnom mire // Lenta. Politika. 07.04.2009] URL: http://www.rodon.org/polit-090407122456.

[4] См., например: Арбатов А.Г. Оборонная и достаточная безопасность. М., 1990. Кокошин А.А. Ядерное сдерживание в XXI веке. М., 2003 [Arbatov A.G. Oboronnaja i dostatochnaja bezopasnost'. M., 1990. Kokoshin A.A. Jadernoe sderzhivanie v XXI veke. M., 2003].

[5] Еще в период Наполеоновских войн президент США Томас Джефферсон (1801–1809) утверждал, что цель внешнеполитической стратегии Вашингтона – предотвратить установление гегемонии в Европе какой-либо державы. «Нашим интересам, – утверждал Джефферсон в 1814 году, – не может отвечать сведение всей Европы в единую монархию <…> Даже если бы следствием этого стало затягивание нашей войны с Великобританией, я скорее согласился бы на это, нежели на то, чтобы вся мощь Европы сосредоточилась а одних руках». Цит. по.: Шлезингер А. Циклы американской истории. М.: Издательская группа Прогресс-Академия, 1992. С. 80–81 [Shlesinger A. Cikly amerikanskoj istorii. M.: Izdatel'skaja gruppa ProgressAkademija, 1992. P. 80–81].

[6] Историю становления военно-политических концепций США в XIX веке см.: Graebner N.A. Ideas and Diplomacy: Readings in the Intellectual Tradition of American Foreign Policy. New York: Oxford University Press, 1964. Подробнее эта проблема рассматривается в главе 8 настоящей работы.

[7] The Long Telegram by George F. Kennan .// Электронный ресурс. URL: http://en.wikisource.org/wiki/The_Long_Telegram.

[8] Главный противник: Документы американской внешней политики и стратегии 1945–1950 годов: пер с англ. / сост. и авт. Вступ. ст. И.М. Ильинский. М.: Издательство Московского гуманитарного университета, 2006. С. 175–210. [Dokumenty amerikanskoj vneshnej politiki i strategii 1945–1950 godov: per s angl. / sost. i avt. Vstup. st. I.M. Il'inskij. M.: Izdatel'stvo Moskovskogo gumanitarnogo universiteta, 2006. P. 175–210].

[9] Там же. С. 378–452.

[10] Системная история международных отношений в четырех томах. 1918–2003. Т 3. События 1945–2003 / Под ред. А.Д. Богатурова. М.: НОФМО, 2003. С. 175. [Sistemnaja istorija mezhdunarodnyh otnoshenij v chetyreh tomah. 1918–2003. T. 3. Sobytija 1945–2003 / Pod red. A.D. Bogaturova. M.: NOFMO, 2003. P. 175].

[11] Подробный анализ становления концепций сдерживания см.: Freedman L. Deterrence. Cambridge: Policy Press, 2004. В английском языке существует даже специальный термин «denial», который можно перевести как «разубеждение посредством устрашения».

[12] Overy R.J. Air Power and the Origins of Deterrence theory before 1939 // Journal of Strategic Studies. Vol. 15. №1. March 1992. P. 73–101.

[13] Morgan P. Deterrence Now. New York: Cambridge University Press, 2003.

[14] Cм.: Веселов В.А., Лисс А.В. Ядерное сдерживание. М.: Макс Пресс, 2005. С. 22–39 [Veselov V.A., Liss A.V. Jadernoe sderzhivanie. M.: Maks Press, 2005. P. 22–39].

[15] Подробный анализ становления концепций сдерживания см.: Rosenberg D. The Origins of Overkill: Nuclear Weapons and American Strategy, 1945–1960 // International Security. Vol. 7. No 4. Spring, 1983. P. 3–71.

[16] Rhodes R. The Making of the Atomic Bomb. Simon & Schuster Paperbacks, 1986. P. 753.

[17] The Absolute Weapon: Atomic Power and World Order / Ed. By Bernard Brodie (editor and contributor), Harcourt, 1946.

[18] Rhodes R. Dark Sun. The Making of the Hydrogen Bomb. N.Y.: Simon and Shuster, 1995; Holloway D. Stalin and the Bomb. The Soviet Union and Atomic Energy. 1939–1956. New Haven – London: Yale University Press, 1994.

[19] Kaplan S. The Wizards of Armageddon. New York: New York, 1983. P. 181–182.

[20] Wohlstetter A. The Delicate Balance of Terror // Foreign Affairs. Vol. 37. No 2. January 1959. P. 211–234.

[21] Тэйлор М. Ненадежная стратегия. М.: Воен-издат, 1961. С. 41–45 [Teylor M. Nenadezhnaja strategija. M.: Voenizdat, 1961. P. 41–45].

[22] Kaufmann W. The Requirements of Deterrence // Center for International Studies Memorandum. No 7. Princeton University, 1954.

[23] Подробнее о «теории игр» см.: Snidal D. The Game Theory of International Politics // World Politics. Vol.38. No.1 (Oct., 1985). P. 25–57; Gates S., Humes B. Games, Information and Politics. Applying Game Theoretic Models to Political Science. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 1997. В отечественной литературе попытка комплексного анализа «теории игр» был предпринята с статье: Дягтерев Д. Зарубежные работы по теории игр // Международные процессы. Т. 7. № 2 (20). Май – август 2009. С. 58–72 [Djagterev D. Zarubezhnye raboty po teorii igr // Mezhdunarodnye processy. T. 7. № 2 (20). Maj – avgust 2009. P. 58–72].

[24] См., например: Bellman R., Blackwell D., LaSalle J. Application of Theory of Games to Identification of Friend and Foe. Rand Corporation, 1949; Flood M. A Game Theoretic Study of the Tactics of Area Defense. Rand Corporation, 1948; Haywood O.G. Military Doctrine of Decision and the Von Neumann Theory of Games. Rand Corporation, 1951; Williams J.D. The Compleat Strategyst. Being a Primer on the Theory of Games of Strategy. Rand Corporation, 1954. Русский перевод этой работы см.: Вильямс Дж.Д. Совершенный стратег или букварь по теории стратегических игр: Пер. с англ. – М.: Советское радио, 1960 [Williams J.D. Sovershennyj strateg ili bukvar' po teorii strategicheskih igr: Per. s angl. – M.: Sovetskoe radio, 1960].

[25] Trachtenberg M. History and Strategy. Princeton: Princeton University Press, 1991. P. 20–25: Кокошин А.А. Обеспечение стратегической стабильности в прошлом и настоящем: Теоретические и прикладные вопросы. М.: КРАСНАНД, 2009. С. 79 [Kokoshin A.A. Obespechenie strategicheskoj stabil'nosti v proshlom i nastojawem: Teoreticheskie i prikladnye voprosy. M.: KRASNAND, 2009. P. 79].

[26] A Report to the National Security Council by the Executive Secretary on the National Security Policy. 20 October 1953. URL: http://www.fas.org/irp/offdocs/nschst/nsc-162-2.pdf.

[27] Kissinger H. Nuclear Weapons in Foreign Policy. New York: Harper far Council on Foreign Relations, 1957.

[28] Osgood R. Limited War: The Challenge to American Strategy. Chicago: University of Chicago Press, 1957.

[29] Shelling T. The Strategy of Conflict. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1960.

[30] Kahn H. On Thermonuclear War. Princeton: Princeton University Press, 1961; Kahn H. On Escalation: Metaphors and Scenarios. New York: Preaeger, 1965.

[31] Подробнее об этих дискуссиях см.: Powell R. Nuclear Deterrence Theory: The Search for Credibility. Cambridge: Cambridge University Press, 1990.

[32] Clark I. Limited Nuclear War. Political Theory and War Convention. Oxford: Martin Robinson. P. 24–25.

[33] Ibid. P. 36.

[34] National Security Decision Memorandum. No 242. 17 January 1974. Federation of American Scientist URL: http://www.fas.org/irp/offdocs/nsdmnixon/nsdm_242.pdf.

[35] Presidential Directive No 59. 25 July 1980 Federation of American Scientist URL: http://www.fas.org/irp/offdocs/pd/pd59.pdf.

[36] National Security Decision Directive No 13. 19 October 1981 Federation of American Scientist. URL: http://www.fas.org/irp/offdocs/nsdd/nsdd-12.pdf.

[37] Детали см.: Gilpin R. War and Change in World Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1981.

[38] Подробный анализ см. в: Jervice R. Deterrence and Perception // International Security. Vol. 7. No 3. Winter 1982–83. P. 183–207.

[39] Modelski G., Morgan P. Understanding Global War // Journal of Conflict Resolution. Vol. 25. P. 677–708; Morgan P. Deterrence. A Conceptual Analysis. Beverly Hills: Sage, 1983.

[40] Jervice R. The Illogic of American Nuclear Strategy. Ithaca: Cornell University Press, 1989.

[41] Mueller J. The Essential Irrelevance of Nuclear Weapons: Stability in the Postwar World // International Security. Vol. 13. N 2. Fall 1988. P. 55–79.

[42] Sagan S.D. Nuclear Alerts and Crisis Management // International Security. Vol. 9. No 4. Spring 1985. P. 99–139.

[43] Living with Nuclear Weapons / Harvard Nuclear Study Group. Cambridge, M.A.: Harvard University Press, 1983.

[44] Garthoff R.L. The Great Transition: American – Soviet Relations and the End of the Cold War. Washington: Brookings, 1994.

[45] См.: Kupchan Ch.A., Kupchan Cl.A. Concerts, Collective Security and the Future of Europe // International Security. Vol. 16. No 1 (Summer 1991). P. 116–164.

[46] Kramer M. Beyond the Brezhnev Doctrine: A New Era in Soviet – East European Relations? // International Security. Vol. 14. No 3. (Winter 1989 / 90). P. 25–67.

[47] Подробнее см.: Фененко А.В. Теория и практика контрраспространения во внешнеполитической стратегии США. М.: КомКнига, 2007 [Fenenko A.V. Teorija i praktika kontrrasprostranenija vo vneshnepoliticheskoj strategii SShA. M.: KomKniga, 2007].

[48] George A., Smoke R. Deterrence in American Foreign Policy: Theory and Practice. New York: Columbia University Press, 1974.

[49] Strategic Coercion. Concepts and Cases / Ed by Lawrence Freedman. Oxford: Oxford University Press, 1998. P. 16.

[50] Freedman L., Karsh E. The Gulf Conflict. 1990–1991: Diplomacy and War in New World Order. Princeton: Princeton University Press, 1993.

[51] Shambaugh D. Containment or Engagement of China? // International Security. Vol 21. No 2. (Fall 1996). P. 180–209; Ross R.S. The 1995–96 Taiwan Strait Confrontation: Coercion, Credibility, and the Use of Force // International Security. Vol. 25. No 2 (Fall 2000). P. 87–123.

[52] PDD / NSC 60. Nuclear Weapons Employment Policy Guidance. 1997. November. Электронная версия. URL: http://www.fas.org.

[53] Quester G.H. Nuclear First Strike: Consequences of a Broken Taboo. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 2006

[54] Quadrennial Defense Review Report. September 30, 2001. P. 11–16. URL: http://www.defense.gov/pubs/qdr2001.pdf.

[55] Nuclear Posture Review Report. 8 January 2002. Federation of American Scientists. URL: http://www.fas.org/blog/ssp/united_states/NPR2001re.pdf.

[56] Joint Publication 3–12: Doctrine for Joint Nuclear Operations Final Coordination (2) 15 March 2005. Электронная версия. URL: http://www.globalsecurity.org.

[57] Gates R.M. Speech on Nuclear Deterrence. Carnegie Endowment for International Peace. 30 October 2008. URL:http://www.america.gov.

[58] См.: National Defense Strategy. June 2008. P. 9–11. URL: http://www. defenselink.mil.

[59] Gates R.M. A Balanced Strategy // Foreign Affairs. Vol. 88. No. 1. (January / February 2009). P. 28–40.

[60] Nuclear Posture Review Report. April 2010. URL: http://www.defense.gov/NPR/docs/2010 %20Nuclear%20Posture%20Review%20 Report.pdf.

[61] Шульц Дж.П., Перри У.Дж., Киссинджер Г.А., Нанн С. Мир без ядерного оружия // Электронная версия. Портал: ИноСМИ.Ru. URL: http://www. inosmi.ru/. 8 января 2007 [Shul'c Dzh.P., Perri U.Dzh., Kissindzher G.A., Nann S. Mir bez jadernogo oruzhija // Jelektronnaja versija. Portal: InoSMI.Ru. URL: http://www. inosmi.ru/. 8 janvarja 2007].

[62] Remarks by President Barack Obama. Prague, Czech Republic. 5 April 2009. URL: http://www.white house.gov/the_press_office/RemarksByPresi dentBarack-Obama-In-Prague-As-Delivered.

[63] McGwire M. Perestroika and Soviet National Security. Washington: Brookings Institution Press, 1991.

[64] О советской ядерной стратегии см.: Kokoshin A.A. Soviet Strategic Thought, 1917–1991. Cambridge (Mass.) – London: CSIA Studies in International Security, 1998.

[65] Ознобищев С.К., Потапов В.Я., Скоков В.В. Как готовился «асимметричный ответ» на «Стратегическую оборонную инициативу» Р. Рейгана: Велихов, Кокошин и другие. М.: ЛЕНАНД, 2008 [Oznobiwev S.K., Potapov V.Ja., Skokov V.V. Kak gotovilsja «asimmetrichnyj otvet» na «Strategicheskuju oboronnuju iniciativu» R. Rejgana: Velihov, Kokoshin i drugie. M.: LENAND, 2008].

[66] Концепция национальной безопасности Российской Федерации // Независимая газета. 14 января 2000. [Koncepcija nacional'noj bezopasnosti Rossijskoj Federacii // Nezavisimaja gazeta. 14 janvarja 2000].

[67] Военная доктрина Российской Федерации. 5 февраля 2010 // Российская газета. 10 февраля 2010 [Voennaja doktrina Rossijskoj Federacii. 5 fevralja 2010 // Rossijskaja gazeta. 10 fevralja 2010].

[68] Актуальные задачи развития Вооруженных сил Российской Федерации. М.: Министерство обороны РФ, 2003. С. 42. [Aktual'nye zadachi razvitija Vooruzhennyh sil Rossijskoj Federacii. M.: Ministerstvo oborony RF, 2003. P. 42].

[69] Подробнее см.: Ефимов Н. Политико-военные аспекты национальной безопасности России. М.: КомКнига-УРСС, 2006 [Efimov N. Politiko-voennye aspekty nacional'noj bezopasnosti Rossii. M.: KomKniga-URSS, 2006].

[70] Выступление Президента РФ В.В. Путина и дискуссия на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности. Мюнхен, 10 февраля 2007 // Официальный сайт Президента РФ. [Vystuplenie Prezidenta RF V.V. Putina i diskussija na Mjunhenskoj konferencii po voprosam politiki bezopasnosti. Mjunhen, 10 fevralja 2007 // Oficial'nyj sajt Prezidenta RF]. URL: http://archive.kremlin.ru/appears/2007/02/10/1737 _type63374type63376type63377type63381type82634_118097.shtml.

[71] Военная доктрина Российской Федерации. 5 февраля 2010 // Российская газета. 10 февраля 2010. [Voennaja doktrina Rossijskoj Federacii. 5 fevralja 2010 // Rossijskaja gazeta. 10 fevralja 2010].

[72] Галлуа П. Стратегия в ядерный век. М., 1964 [Gallua P. Strategija v jadernyj vek. M., 1964]; Poirier L. Essais de stratgie thoritique. Paris, 1983; Sanguinettie Al. La France et l’arme atomique. Paris, 1964.

[73] Подробный анализ ядерных доктрин Франции см.: Тюлин И. Внешнеполитическая мысль современной Франции. М.: 1988 [Tjulin I. Vneshnepoliticheskaja mysl' sovremennoj Francii. M.: 1988].

[74] По словам бывшего начальника Генерального штаба СССР Н.В. Огаркова, советское командование полагало, что французские СЯС нацелены прежде всего на Москву и Ленинград как наиболее значимые города Советского Союза. См.: Веселов В.А., Лисс А.В. Указ. соч. С. 90 [Veselov V.A., Liss A.V. Ukaz. soch. P. 90].

[75] Воронцов Г. Атлантические отношения и современность. М., 1977. С. 97 [Voroncov G. Atlanticheskie otnoshenija i sovremennost'. M., 1977. P. 97].

[76] Le Livre blanc sur la dfense et la scurit nationale est publi. 31.07.2008. URL: http://archives.livreblancdefenseetsecurite.gouv.fr/information/les_dossiers_actualites_19/livre_blanc_sur_defense_875/index.html.

[77] Stocker J. The United Kingdom and Nuclear Deterrence. IISS (International Institute for Strategic Studies). Adelphi Paper. No 386. (February 2007).

[78] The Future of the United Kingdom’s Nuclear Deterrent. Presented to Parliament by Secretary of State for Defence and the Secretary of State for Foreign and Commonwealth Affairs by Command for Her Majesty. December 2006. Crown Copyright. 2006. P. 25.

[79] Hurd D., Rifking M., Owen D., Robertson G. Start worrying and learn to ditch the bomb // The Times. 30 June 2008.

[80] Strategic Defence and Security Review 2010. Presented to Parliament by the Secretary of State for Defence by Command for Her Majesty. October 2010.

[81] См.: Jonston Al.I. China's New «Old Thinking»: The Concept of Limited Deterrence // International Security. Vol. 20. No 3 (Winter 1995–1996). P. 5–42; Sigal J. East Asia and the «Constrainment» of China // International Security. Vol. 20. No 4. (Spring 1996). P. 107–135. Эти настроения кумулятивно выражены в работе: Gertz B. The China Threat. How the People's Targets America. Washington, D.C.: Regnery, 2000.

[82] Shen Dingli. Do not shum the idea of setting up overseas military bases. Электронный ресурс. URL: http://www.china org.cn/opinion/2010= 01/28/content_19324522.htm.

Международные процессы, том 10, №2(29), май-август 2012

Читайте также на нашем портале:

«О контролируемом сокращении нестратегического ядерного оружия» Анатолий Дьяков

«Угроза «супертерроризма» с использованием оружия массового уничтожения» Никита Мендкович

«Военная политика и военная безопасность России» Владимир Сизов

«Большая ядерная игра в XXI веке: разоружение или война?» Александр Радчук

«Трансформация сдерживания. 20 лет российско-американских отношений в стратегической сфере» Алексей Фененко

«Международный режим нераспространения ядерного оружия» Александр Пикаев

«Приоритеты военно-стратегического развития России» Юрий Рубцов

«Стратегические ядерные силы СССР и России. Современное состояние и перспективы развития»

«Военная реформа и вызовы XXI века» Круглый стол Фонда исторической перспективы

«Ядерные технологии – гарант стабильности развития России» Виктор Мурогов, Николай Пономарев-Степной

«Анализ федеральных бюджетов Российской Федерации по разделу расходов «Национальная оборона» (подраздел «Ядерно-оружейный комплекс»)» Пётр Ромашкин

«Глобализация: военный аспект» Круглый стол газеты «Красная звезда». 20 марта 2004

«Ядерные силы США» Виктор Есин

«К вопросу о ядерной доктрине Индии» Раджеш Басрур

«Возможные направления политики США в области сокращения ядерного оружия и нераспространения» Российский институт стратегических исследований

«О ядерном потенциале и ядерной политике Китая» Роланд Тимербаев

«Современная ядерная стратегия Китая» Павел Золотарев

«Ядерная программа КНДР» Александр Шилин

«Ядерные испытания в мировой политике» Алексей Фененко

«Перспективы ядерной политики США после администрации Дж. Буша» Николай Соков


Опубликовано на портале 14/01/2013



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика