Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Очерк политической и экономической ситуации в современном Афганистане. Часть вторая: Талибан

Версия для печати

Специально для портала «Перспективы»

Никита Мендкович

Очерк политической и экономической ситуации в современном Афганистане. Часть вторая: Талибан


Мендкович Никита Андреевич - эксперт Центра изучения современного Афганистана (ЦИСА).


Очерк политической и экономической ситуации в современном Афганистане. Часть вторая: Талибан

Первый набор целей движения Талибан определялся условиями его становления как пуштунского националистического движения. Однако после отступления из Кабула оно во многом формировалось заново. В нем уже сменилось два политических поколения, а «ветераны» остались лишь в высшем эшелоне. Идеологическое единство талибов сегодня весьма условно. Созданные ими «властные вертикали», напоминающие систему феодального вассалитета, контролируются кланами. Основной статьей доходов вооруженной афганской оппозиции стал наркобизнес. На долю Афганистана приходится около 77% мирового производства опийного мака.

Начало статьи >>

Вооруженная оппозиция

Движение Талибан и история его правления – один из «брендов», с которыми связана новейшая история Афганистана в сознании многих россиян. Гражданская война и взятие Кабула, установление шариатского законодательства и проблема прав женщин, наведение порядка и международный терроризм, теракты 2001 г., сделавшие невозможным удержание власти в стране, – вот некоторые темы исследований, опубликованных в России [1] и за рубежом [2].

Сам генезис движения талибов (от арабского «талибан» – «студенты») определяют различным образом. Есть масса признаков того, что основой движения стала общая «неосалафитская» религиозная идентичность, являющаяся результатом синтеза суфизма, ваххабизма, а также ряда иных религиозных доктрин [3]. В то же время образ действий талибов можно связать с «сельской» жизнью, с опытом и обычаями, в которых многие из них были воспитаны [4].

Первый набор целей движения определялся условиями формирования Талибана как пуштунского националистического движения. После падения режима НДПА в 1992 году власть в стране захватили группировки «моджахедов», ранее базировавшиеся на территории Пакистана и пользовавшиеся поддержкой США и других противников СССР. Однако победителям не удалось достигнуть единства: страна была расколота на удельные княжества, контролировавшиеся разным группировкам. Кабул и часть северных районов контролировало Исламское общество Афганистана под руководством А.-Ш. Массуда и Б. Раббани. Герат перешел под контроль полевого командира Исмаил-Хана, Кандагаром управлял «Национальный фронта» Гейлани. Джелалабад взял под контроль полевой командир Юнус Халес, известный своими близкими отношениями к арабским странам. Дробилось и экономическое пространство: ряд местных лидеров произвели эмиссию собственных денег, так что по некоторым данным в Афганистане времен гражданской войны циркулировало 10-14 различных валют. В стране вплоть до 2002 года использовались национальные валюты соседних стран - Ирана и Пакистана.

В этих условиях появление новой политической силы стало закономерным и возможным из-за двух предпосылок: усталости населения от произвола группировок «моджахедов» и страха перед распадом единой страны. Наконец, война уничтожала национальную экономику. Например, до воцарения Талибана на стокилометровом участке дороги Спинбулдак–Кандагар действовало 45 блокпостов различных группировок, занимавшихся поборами с проезжающих [5]. Подобное распределение зон контроля делало невозможной любую торговлю, включая элементарный товарооборот между городом и деревней.

Талибы в этой исторической ситуации представляли две социальные группы внутри афганского общества: предпринимателей, для которых разделение страны и бандитизм на коммуникациях резко сокращали возможности ведения бизнеса, и «квалифицированных кадров», которые в условиях нормального развития Афганистана должны были бы составить основу государственного аппарата.

Последние составляли основу многих националистических движений конца XX в., выступая под флагами «великодержавной» или «имперской» идеологии. Квалифицированный кадровый резерв: юристы, педагоги, ученые, управленцы, в какой-то мере профессиональные военные – все они бывают востребованы в первую очередь сильным и обладающим значительными ресурсами государством. Сокращение территорий, распад страны и нестабильность режимов снижают спрос на этот кадровый резерв внутри государственных границ и оставляют его в эпохи кризисов на социальной обочине. Выходами для многих специалистов в этих случаях становятся эмиграция или участие в политике с целью «воссоединения страны» и «наведения порядка», что чаще всего не противоречит интересам и остального населения.

В условиях Афганистана, при той роли, какую играет в его юридической системе шариатское право, талибы – студенты и выпускники религиозных училищ – автоматически входили в этот социальный слой. Однако нельзя не сказать и о роли в Талибане старшего поколения «квалифицированных специалистов» – выходцев из структур коммунистического режима, в первую очередь представителей фракции «Хальк». Можно вспомнить сотрудничество с талибами и работу в их структурах экс-министра обороны правительства Наджибуллы Шах Наваза Таная, а также Муххамеда Акбара, бывшего работника ХАД, генерала Мохаммада Джилани, ставшего при талибах командиром ПВО. Немаловажно и то, что одним из основателей Талибана, скрывавшимся под псевдонимом «муллы Борджана», был участник переворота Х. Амина – эмигрировавший после его краха армейский офицер Абдул Рахман [6].

Участие национального бизнеса в Талибане чаще всего сводилось к финансовой поддержке движения на начальном этапе развития. Занимался этим и бизнесмен-эмигрант Хамид Карзай, позже разочаровавшийся в талибах. Впрочем, отдельные предприниматели все же встречались и в руководстве движения – к их числу, по некоторым данным, можно отнести министра здравоохранения в правительстве талибов, известного как «мулла Аббас» [7].

На заре движения его поддержка была уделом многих. Часто забывают, что до открытого декларирования талибами претензий на верховную власть их союзником был даже номинальный президент Б. Раббани, который надеялся, что коалиция с пуштунскими националистами поможет объединить страну. Собственно, на альянс Талибан–Раббани делали ставку многие внешние спонсоры движения, включая Пакистан и Саудовскую Аравию. И если бы этот союз сохранился до конца гражданской войны, то история Афганистана могла бы пойти совсем иным путем.

Но политика высшего руководства Талибана постепенно подрывала престиж движения, в первую очередь – среди образованных активистов. С расширением зоны влияния Талибана наметилась явная тенденция к превращению Афганистана в тоталитарное государство, где власть репрессивными методами изменяла сложившийся образ жизни людей в соответствии с тем, как она понимала нормы ислама. Для новых запретов на открытую сушку белья, музыку, европейскую одежду, состязания домашних голубей и т.п. при желании можно было подобрать подтверждения в Коране и истории применения шариатского права, однако понимания и поддержки у значительной части населения эти запреты не встречали. По сути, как метко заметил Р. Сикоев, Талибан пытался ввести «запрет на радость и печаль».

Кроме того, все большую роль в афганской политике начинали играть иностранные радикалы, принимавшие активное участие в войне на стороне талибов и способствовавшие клерикализации государства. Во второй половине 1990-х годов в страну приехал Усама бен Ладен, знаменитый саудовский террорист, который возглавил афганский исламистский интернационал. Он создал в стране тренировочные лагеря для подготовки террористов, лаборатории по созданию биологического и радиационного оружия. Фактически Афганистан стал крепким тылом для исламских террористов всего мира, так что эксперты даже использовали термин «ваххабитско-талибский альянс» [8]. Напомним, в частности, что правительство талибов официально признало «республику Ичкерия» Масхадова, а в 2000 г., после начала антитеррористической операции в Чечне, призвало исламский мир к «джихаду» против России и заявило о намерении отправить своим чеченским союзникам военную помощь [9].

Ударом по движению стало вмешательство в афганский конфликт США. Это превратило Талибан из единственной силы, которая может объединить страну и с недостатками которой нужно мириться, в заведомо проигрывающую сторону. Отступление талибов из Кабула и Кандагара под ударами иностранной авиации привело к краху инфраструктуры режима и распаду армии.

По сути, начиная с 2002–2003 гг. движение формировалось заново. Среди рядового состава остались единицы «ветеранов» – участников гражданской войны 1990-х годов, большинство же составляли новобранцы или иностранные боевики, привлеченные Аль-Каидой [10]. К настоящему моменту в среде афганских талибов сменилось минимум два политических поколения, «ветераны» остались только в высшем эшелоне движения, да и там их число невелико.

Кадровый кризис начала 2000-х годов во многом был причиной того, что в течение 2002 г. талибское сопротивление новой власти было достаточно пассивным. Есть основания предполагать, что талибы ждали неких политических предложений от официального Кабула, которые позволили бы им включиться в систему власти [11]. После Боннской конференции и Джирги 2002 г. – племенного съезда, определившего контуры политического будущего страны, – лидеры Талибана осознали, что новая власть и ее иностранные союзники просто списали их со счетов.

Именно тогда талибы перешли к активной борьбе против власти в Кабуле и создали теневые властные структуры. Формально движение возглавляет Верховная шура – коллегиальный орган, ассоциируемый с г. Кветта на территории Пакистана (часто именуется Кветтской шурой) [12]. Номинально ее главой является мулла Мохаммед Омар, основатель движения, но в действительности он никак не участвует в ее работе – от его имени лишь выпускаются наиболее важные декларации руководства. По косвенным данным, он серьезно болен или даже мертв, что руководство талибов пытается скрыть. Поэтому в шуре нет единства, в ходе встреч периодически происходят острые конфликты с применением холодного и огнестрельного оружия [13]. По имеющимся данным, председателем Кветтской шуры является Хафиз Абдул Маджид, глава разведки талибов в 1990-х гг.

Кроме Кветтской шуры, существуют еще три фронтовых шуры (или, в привычной нам терминологии, фронтовых военных совета). Гердийскую шуру (пакистанский Белуджистан) возглавляет мулла Абдул Закир, участник войны 1990-х годов, успевший побывать в плену у американцев и сделавший после освобождения впечатляющую карьеру. В ведении этой шуры юго-западные районы Афганистана, в первую очередь провинции Гельманд и Кандагар.

Шура Мирамшаха находится под контролем клана Хаккани, ее нынешним главой является сын патриарха и основателя клана Джалалуддина – Сирай. В ее ведении находится юг Афганистана, включая Парван, Капису и часть провинции Кабул. Представители «мирамшахцев» декларируют свою преданность Кветте, однако большинство экспертов воспринимают эту структуру как независимое «семейное предприятие».

Наконец, юго-восточные провинции находятся в ведении Пешаварской шуры. Лидер данной структуры на настоящий момент неизвестен. По косвенным данным, в ее работе участвуют представители Исламской Партии Г. Хекматьяра, которая не входит в Талибан и даже периодически вступает с ним в конфликты, однако с 2001 г. ведет вооруженную борьбу против американцев. Эта часть движения изучена недостаточно, а ее политический статус наименее ясен.

Нижний уровень талибской «вертикали» представляет собой систему теневых «губернаторов» и «начальников уездов» – обычно это полевые командиры отдельных отрядов, получившие от одной из шур своего рода «ярлык на княжение», право выступать от имени Талибана в конкретной географической области, применять к населению репрессии и собирать десятину («ушр») [14].

Несмотря на близость этой системы к феодальному вассалитету, где «губернатор», по сути, лишь старший и наиболее авторитетный командир провинции, практически неизвестны случаи вооруженных конфликтов за контроль над территорией. Это объясняется тем, что при «нарезке» провинций каждый полевой командир получает целый уезд, который просто невозможно контролировать единолично. Поэтому ему чаще приходится не мечтать о новых приобретениях, а обращаться к соседям за поддержкой.

Структура отдельных отрядов в каждом конкретном случае уникальна. Чаще всего внутри подразделения особую касту, своего рода «офицерство», составляют подготовленные боевики. В их распоряжении находятся саперы, вербовщики и т.п., они же при необходимости возглавляют подразделения, действующие автономно от основного отряда. Сейчас зачастую таких кадров просто нет, и все эти функции выполняет сам командир, что и создает необходимость помощи соседей в конкретных операциях. Система централизованного обучения в Талибане отсутствует, однако порой в отряды прибывают инструкторы из Пакистана, проводящие занятия с наиболее способными боевиками, которые в перспективе составляют командный резерв.

В прошлом отдельные «губернаторы» и «уездные начальники» создавали при себе «комитеты» (министерства), отвечающие за управление различными сферами жизни подконтрольных территорий, финансами, образованием и проч. Однако сейчас, благодаря некоторым успехам властей, в большинстве случаев у талибов нет кадров для создания подобных структур, а условия войны не позволяют им стабильно функционировать.

Численность конкретного отряда может достигать 150–200 боевиков, однако значительная их часть постоянно находится в резерве, то есть живет в своих домах в близлежащих селениях или (что реже) на базах в Пакистане.

В середине 2000-х годов резерв составлял более 50% численности отряда, сейчас из-за активизации антитеррористической работы властей и МССБ он достигает 90% личного состава [15].

При вербовке молодежи играют роль не столько религиозные и политические взгляды новобранцев, сколько материальное вознаграждение за участие в войне, что немаловажно при афганском уровне безработицы в 35%.

Обычно этнический состав отрядов однороден, большая часть талибов – афганские и пакистанские пуштуны. Часть подразделений составляют активисты Исламского Движения Узбекистана, фактически влившегося в Талибан. Обычно они образуют отдельные отряды, куда направляются и другие боевики-иностранцы – преимущественно с постсоветского пространства.

Современное идеологическое единство Талибана весьма условно. На официальном уровне представители движения заявляют о намерении изгнать «оккупантов» (иностранные контингенты) и восстановить строй, аналогичный тому, что существовал в 2001 г. При этом не заметны какие-либо серьезные попытки переосмыслить свой политический опыт или хотя бы выработать ответы на изменившиеся условия в стране и во внешнем мире. По всей видимости, процесс тормозится крайним консерватизмом талибской верхушки. В этом плане показательна позиция муллы Д. Ахунда, одного из членов руководства движения в 2007 г., который на вопросы беседовавшего с ним корреспондента о прошлом и политических планах движения повторял: «Мы правили по шариату…» [16].

Пропагандистские материалы Талибана также неинформативны с точки зрения политической программы движения. Их авторы всячески уклоняются от ответов на важные вопросы – видимо, опасаясь настроить против себя ту или иную часть населения. В начале 2000-х годов талибы пытались настаивать на тотальном запрете работы иностранных гуманитарных организаций, светского образования и т.п. Однако в выпущенном недавно «Кодексе» – своде приказов и инструкций Кветты – эти положения отсутствуют, хотя сколько-либо внятных разъяснений сути «новой политики» там также нет. Предполагается, что ее должны осуществлять некие специальные комиссии, на создание которых у талибов реально нет средств [17].

Подобная практика умолчаний порождается идейной разобщенностью среди рядового состава талибов. Были случаи, когда талибы начинали идеологические споры между собой в присутствии иностранных журналистов [18]. Все это ведет к тому, что Талибан из политического движения постепенно превращается в организованную преступную группировку, обслуживающую геополитические интересы Пакистана и занимающуюся наркоторговлей.

Криминальная экономика

Многим за рубежом Афганистан представляется мертвым полем, где все процессы сводятся к войне, терроризму и наркоторговле, едва ли не эталонным «несостоявшимся государством». Но нельзя забывать, что в стране живет более 30 млн человек – огромный народ, который вовсе не состоит только из солдат и преступников.

Большинство афганцев крайне бедны. Около 60% крестьянских семей в лучшем случае могут прокормить сами себя, но часто вынуждены искать дополнительные источники дохода, чтобы докупить необходимое продовольствие на рынке. Ряд исследователей современной афганской деревни определяют местный АПК как «ловушку бедности» и видят единственный выход в массовой миграции крестьян в города [19].

Однако индустриализация, являющаяся обычным выходом из подобного исторического тупика, сталкивалась в XX в. с большими трудностями. Из-за общей бедности и позднего формирования единого государства средства на нее были накоплены, когда региональные рынки уже захватила продукция иностранной промышленности, к конкуренции с которой национальные производители оказались не готовы [20]. Миграция рабочей силы в города, на промышленные предприятия, оказалась блокированной. Афганистан попытался сделать ставку на разработку полезных ископаемых, каковая могла дать необходимые для модернизации страны средства, однако этот многообещающий процесс был сорван гражданской войной, разгоревшейся в 1979 г. Конфликт привел к краху страны и ее фактическому распаду [21].

Значительная часть промышленности и инфраструктуры, построенных в годы советского военного присутствия, была уничтожена или выведена из строя, что заставило новую власть искать альтернативные источники доходов. Объединение талибами значительной части страны позволило оживить экономику [22], однако налоговые поступления от легального рынка были недостаточны для того, чтобы покрыть многомиллионные военные расходы.

Первым внешним источником средств стала помощь иностранных спонсоров, включая Пакистан и Саудовскую Аравию. Известно, что пакистанская разведка выделила в 1996 г. 6 млн долл. на оплату административных затрат талибов. В 1997/1998 г. на те же цели было выделено уже 30 млн долл. [23]. Иностранные государства надеялись, что, поддерживая талибов, они смогут стабилизировать ситуацию в Афганистане и установить там дружественный режим. Кроме того, часть пакистанской элиты рассматривала возможность создания конфедерации Пакистана и Афганистана, что позволило бы объединить пакистанские технологии и афганские ресурсы, а также получить выход в республики Средней Азии, которые, учитывая постсоветский кризис, можно было бы включить в свою зону влияния. Все это могло бы значительно усилить пакистанские позиции в региональной и мировой политике.

Даже после вторжения США и краха режима талибов Талибан во многом остался орудием пакистанской политики в регионе. Есть свидетельства того, что в 2000-х годах сотрудники пакистанской разведки предоставляли талибам оружие, участвовали в планировании операций на территории Афганистана и даже укрывали на своей территории боевиков [24].

Талибы, видимо, отвечали им взаимностью. Действия террористического подполья выглядят весьма подозрительно в контексте борьбы Пакистана и Индии в регионе. Например, теракты талибов против индийских дипломатов в 2008–2009 гг. значительно ослабили позиции Нью-Дели в Афганистане, а также вызвали панику среди индийских бизнесменов, пытавшихся работать в стране [25].

Уже в 2011 г., накануне весеннего визита в Афганистан индийского лидера Манмохана Сингха, афганское Управление национальной безопасности сообщило о предотвращении покушения на индийского консула в Нангархаре, к чему были причастны некие иностранные спецслужбы. (Интересно, что дипломатов и бизнесменов из Китая – стратегического союзника Пакистана – эта угроза не коснулась, хотя даже пакистанские радикалы, также именующие себя «талибами», не раз совершали против них атаки.)

Современная афганская война, помимо прочего, является аргументом в политическом и экономическом торге между Исламабадом и Вашингтоном. Причем достаточно сильным, если учесть, что США вынуждены оказывать Пакистану всяческую поддержку – несмотря на его признанные связи с боевиками, убивающими американских солдат в Афганистане. Впрочем, зачастую невозможно установить, действуют ли сейчас афганские талибы в интересах официального Исламабада, генералитета пакистанской разведки ISI или вовсе «лобби отставников», которое также весьма сильно в Пакистане.

Определенные доходы Талибан получает и от рэкета, а иногда и простого грабежа местных предпринимателей и гуманитарных организаций, а также от иностранных компаний, осуществляющих транзитные перевозки через территорию Афганистана. Формы вымогательства довольно многообразны. Как пишет один из афганских экспертов, «командиры талибов в большинстве случаев не довольствуются только деньгами, выделенными «на безопасность» (криминальной данью. – Н. М.). Как правило, местный лидер вооруженной оппозиции претендует на получение доли в основном проекте. Например, командир талибов может по нескольку раз на дню подъезжать на мотоцикле к месту [какого-либо] строительства и заявлять, что для ведения боевых действий им необходим мотоциклетный бензин. Или он может требовать оформления на свое имя кредита, все расходы по которому должны оплачиваться руководителями проекта реконструкции» [26].

Однако этот источник дохода весьма ограничен. Талибы имеют доступ к наименее богатым районам, преимущественно в сельской местности, где сосредоточено не так уж много средств. Несколько больше можно нажиться на гуманитарных «проектах реконструкции и развития», осуществляемых на иностранные деньги, но этот путь в долгосрочной перспективе подрывает позиции талибов, укрепляя популярность власти и зарубежных организаций.

Налоговые поступления от легального бизнеса были недостаточны для покрытия военных расходов движения даже в 1990-е гг., когда талибы контролировали большую часть Афганистана и не имели на ней никаких реальных конкурентов. Современное развитие афганской промышленности, осуществляемое на спонсорские средства, тем более не решает проблем: доступ талибов к большей части предприятий и финансовых учреждений, сосредоточенных в крупных городах и защищенных войсковыми контингентами, минимален.

Уже в годы гражданской войны Талибан сделал ставку на развитие под своим контролем наркорынка. Резкий рост производства наркотиков-опиатов в 1996–1999 гг. связан в первую очередь с деятельностью талибов.

Талибан не только фактически легализовал выращивание опия в стране, но и способствовал развитию этого бизнеса. Речь, прежде всего, о системе наркоссуд, или опийного «салаама» (традиционной семенной ссуды). Крестьянин получал денежный заем на приобретение семян под обязательство в течение года вырастить на своем участке опийный мак. Кредитор, обычно представитель Талибана, обязывался выкупить урожай для дальнейшей реализации. На контролируемых талибами территориях стали возникать целые химические производства по переработке опия в морфин и героин. В страну импортировались прекурсоры, необходимые для этого процесса, а также селекционные сорта семян опийного мака, дающие урожай с большим содержанием морфина. Пользуясь контактами с исламскими экстремистами на постсоветском пространстве, Талибан наладил маршруты экспорта афганского героина на западные рынки [27]. онлайн порно видео

Превращение государства в прикрытие наркомафии талибы оправдывали достаточно просто. «Опий допустим, потому что потребляется неверными на Западе, а не мусульманами или афганцами. … Мы не можем заставить людей выращивать пшеницу, ведь они восстанут против Талибана, если мы запретим выращивать опий. Так что мы производим опий и завозим пшеницу из Пакистана» [28].

В 2000–2001 гг. талибы планировали отказаться от производства опийного мака в рамках неофициальной договоренности с международным сообществом о признании их режима в обмен на уничтожение посевов. Однако события 11 сентября 2001 г. навсегда похоронили возможность примирения.

После падения режима талибов наркоторговля превратилась в основной источник их доходов. На долю Афганистана приходится около 77% мирового производства опийного мака. Ежегодно в Россию из Афганистана поступает 548 т наркотиков в опиумном эквиваленте, а в Евросоюз – 711 т [29]. С 2002 по 2009 г. производство опия в Афганистане выросло на 66%, преимущественно в местностях, контролируемых талибами [30].

Именно Талибан в большинстве случаев является криминальным прикрытием лабораторий по производству героина и путей вывоза опиатов через Пакистан, Иран и страны Средней Азии [31]. Опиаты стали уже и афганской бедой. Наркомания в стране носит массовый характер, причем наряду с курительным опием все большей популярностью пользуется героин. Эта проблема осознается афганским обществом, начинающим искать пути ее решения.

Эффективное противодействие наркопроизводству удалось наладить лишь в последнее время. В 2007–2008 гг. значительно сокращено производство опия в северных и восточных областях. В ряде провинций, включая Тахар, опийные посевы не появляются уже несколько лет. 17 провинций – почти половина территории страны считаются свободными от опия. Основными причинами успеха являются полицейские операции по уничтожению посевов, сокращение влияния талибов, ввод войск в ряд ранее нестабильных уездов и, наконец, распространение культур, составляющих альтернативу опийному маку [32].

По данным ООН, в последние 3 года (2009–2011) площадь опийных посевов стабилизировалась и составляет 131 тыс. га. Эти посевы сконцентрированы преимущественно на юге страны, в провинциях, которые хуже всего контролируются властями. Есть надежда, что рост военных усилий Международных сил содействия безопасности (МССБ) и их новая стратегия позволит значительно ослабить наркоэкономику Афганистана.

Тревожной тенденцией является то, что иногда после разгрома талибов в той или иной провинции наркорынок сохраняется и переходит в руки других преступных группировок. К счастью, восстановление преступного бизнеса происходит в меньших, чем при талибах, масштабах. Такие случаи имеют место особенно в северных провинциях, на маршрутах транспортировки наркотиков в страны СНГ.

Кроме того, в последнее время в Афганистане все более широкое распространение получает выращивание конопли для производства каннабиотов [33]. Власти ведут борьбу и с этим бизнесом, однако пока она менее эффективна, чем борьба с опием. Посевы конопли в афганских условиях считаются едва ли не более доходными, чем опийные, что позволяет прогнозировать рост доли каннабиотов в региональном наркопроизводстве.

Доход от производства наркотических культур в Афганистане составил в 2010 г. более 860 млн долл. При этом общий объем рынка, включающий поступления от всех звеньев криминальной цепочки – от непосредственных производителей до перевозчиков и продавцов в сопредельных государствах – достигает 2 млрд долл. Доходы афганских экстремистов от торговли опиатами оцениваются в сумму от 150 млн долл., что составляет до 40% всех денежных поступлений в бюджеты движения [34].

Подчеркнем, что евразийская система торговли наркотиками-опиатами, имеющая свои корни в Афганистане, представляет собой сложную систему без какого-либо единого координирующего центра. Миф о наркомафии пока, к счастью, остается мифом, и пример Талибана, контролирующего значительную часть афганского наркооборота, является единственным.

Проблема борьбы с афганским наркобизнесом требует отдельного и более подробного разговора. Здесь хотелось бы обратить внимание еще на такой факт. Ни на одном из своих уровней от выращивания опия до контрабанды героина наркобизнес не является способом спастись от голода. Поэтому он является в первую очередь экономической и криминальной, а не сугубо социальной проблемой [35].

Заключение

Ситуация в Афганистане меняется весьма быстро и радикально, и все же наметившиеся тренды внушают оптимизм. Несмотря на все трудности и просчеты, режиму Карзая и его иностранным спонсорам удалось дать толчок экономическому росту страны и создать некоторую социальную базу существующего порядка. Коррупция, низкий уровень грамотности населения, терроризм и неизменно тяжелые климатические условия затрудняют, но не могут остановить национальное развитие. Важную роль в этом процессе будут играть описанные в первой части статьи транзитные проекты – прежде всего ТАПИ и CASA-1000, реализация которых в настоящий момент уже идет.

Несмотря на все спекуляции и слухи, США не намерены полностью покидать регион. Их присутствие в Афганистане будет осуществляться в первую очередь с помощью военных баз под совместной американо-афганской вывеской. Они останутся в стране и после вывода войск МССБ, который планируется завершить к 2014 г. По всей видимости, в Афганистане останется также значительное число военных инструкторов, которых сейчас засылают в страну в порядке «противотока» выводу войсковых контингентов [36].

Во многом здесь можно ждать повторения иракского сценария, в рамках которого вывод войск из страны совпал с моментом достаточного укрепления национальных вооруженных сил и полиции. Напомним, что на сегодняшний день из Ирака выведена большая часть иностранных войск, оставшиеся практически не принимают участия в поддержании порядка в стране, однако правящему режиму, несмотря на сохраняющуюся активность террористов, удается удерживать ситуацию под контролем.

По всей видимости, аналогичным образом ситуация сложится и в Афганистане. К 2014 г. уровень терроризма и наркоторговли несколько снизится, однако обстановка будет оставаться не вполне благополучной до тех пор, пока в стране не произойдут структурные социально-экономические изменения.

Примечания:

[1] Сикоев Р.Р. Талибы: религиозно-политический портрет. М.: Институт Востоковедения РАН, 2004; Искандаров К. Общественно-политические движения в Афганистане: 1945-2001. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Душанбе, 2004. В этих работах есть краткий перечень работ по истории Талибана на дари. Военно-политическая история движения рассматривается также в: Акимбеков С.М. Афганский узел и проблемы безопасности Центральной Азии. Алматы, 2003.

[2] Rashid A. Taliban: Islam, oil and the new great game in Central Asia. London: I. B. Tauris&Co Ltd, 2002; Nojumi N. The Rise of the Taliban in Afghanistan: Mass Mobilization, Civil War, and the Future of the Region. New York: Palgrave, 2002; The Taliban and the crisis of Afghanistan [сборник]. Ed. R. D. Crew, A. Tarzi. Harvard, 2008; Giustozzi A. Koran, Kalashnikov, and Laptop: the neo-Taliban Insurgency in Afghanistan. New York: Colombia University Press, 2008; Ruttig T. The Other Side: Dimensions of the Afghan Insurgency. Causes, Actors and Approaches to Talks. Kabul: AAN, 2009; Decoding the new Taliban: insights from the Afghan field [сборник]. Ed. A. Giustozzi. N. Y.-Chichester: C. Hurst&Co Ltd, 2009; Stenersen A. The Taliban Insurgency in Afghanistan: Organization, Leadership & Worldview. [Без места издания:] Norwegian Defence Research Establishment, 2010.

[3] Сикоев Р.Р. Талибы. С. 67-69.

[4] Подобное понимание основ афганской вооруженной борьбы в 1980-1990 гг. представлено в: Edwards D.B. Before Taliban. Genealogies of the Afghan Jihad. Berkeley-Los Angeles-London, 2002.

[5] Сикоев Р.Р. Талибы. С. 134.

[6] Акимбеков С.М. Афганский узел и проблемы безопасности Центральной Азии. С. 197. Факт участия Ш.Н. Таная в деятельности талибов некоторыми российскими афганистами ставится под сомнение, однако существующие свидетельства представляются достаточно убедительными.

[7] Nojumi N. The Rise of the Taliban in Afghanistan. P. 180.

[8] Игнатенко А.А. Самоопределение исламского мира // Ислам и политика (взаимодействие ислама и политики в странах Ближнего и Среднего Востока, на Кавказе и в Центральной Азии). М., 2001.

[9] Сикоев Р.Р. Талибы. С. 205-206. Dawn, February 1, 2000.

[10] Giustozzi A. Koran, Kalashnikov, and Laptop. P. 37-38.

[11] Ibid. P. 11.

[12] Описание административной структуры талибов основано на: Roggio B. The Afghan Taliban’s Top Leaders // Long War Journal, February 23, 2010; Giustozzi A., Reuter C. The Insurgents of the Afghan North. AAN Thematic Report 04/2011. Kabul: AAN, 2011.

[13] Coghlan T. The Taliban in Helmand: An Oral History // Decoding the new Taliban. P. 138-139. The New York Times, February 22, 2011.

[14] Нормативные документы талибов предусматривают несколько иную иерархию руководства. (Ср.: Clarck K. The Layha. Calling the Taleban to Account. Kabul: AAN, 2011. P. 13.) Однако дефицит кадров заставляет формировать ее в описанном упрощенном виде.

[15] Giustozzi A. Koran, Kalashnikov, and Laptop. P. 33-35. Интервью бывшего полевого командира муллы Шамсуллы в Leader-post, August 29, 2011.

[16] Интервью муллы Дадуллы Ахунда турецкой газете «Вакит», опубликованное на одном из джихадистских сайтов в январе 2007 г. Содержание интервью можно объяснить умственными способностями Ахунда, который, по отзывам соратников, поведением «напоминал обезьяну». (Coghlan T. The Taliban in Helmand: An Oral History. P. 138.) Впрочем, это не помешало ему создать на юге Афганистана мощную террористическую сеть, которая успешно функционировала вплоть до 2008 г.

[17] Clarck K. The Layha. P. 13-14. Ср. статьи «Кодекса» 59-61.

[18] См. описание интервью с группой кандагарских талибов в: Асмалова Д. Афганские талибы – русской журналистке: «Наркотики наша атомная бомба, которой мы сразим ваш мир!» // Комсомольская правда, 21 апреля 2009.

[19] Pain A., Kantor P. Afghanistan: Beyond the Market. Can the AREDP transform Afghanistan’s rural nonfarm economy? Kabul: Afghanistan Research and Evaluation Unit (AREU), 2011. P. 15.

[20] Ситуация на примере текстильной промышленности подробно анализируется в: Азизурхман А. Перспективы и пути развития текстильной промышленности Демократической Республики Афганистан. Диссертация на соискание ученой степени кандидата экономических наук. Киев, 1984. С. 47-51.

[21] Обзор исследований, посвященных войне 1979-1989 гг., см.: Костыря А.А. Историография, источниковедение, библиография спецоперации СССР в Афганистане (1979–1989 гг.). Донецк: ООО «ИПП «Промінь», 2009.

[22] По мнению ряда специалистов, выступление Талибана просто совпало с благоприятными тенденциями в экономике. См.: Давыдов А.Д. Традиционный рынок Афганистана. М., 1999. С. 200. Цит. по Р. Р. Сикоев Талибы. С. 134.

[23] Искандаров К. Общественно-политические движения в Афганистане. С. 317, 320. Материалы ЦРУ о сотрудничестве Пакистана с талибами в 1990-х годах, см.: Pakistan: "The Taliban's Godfather"? Documents Detail Years of Pakistani Support for Taliban, Extremists. National Security Archive Electronic Briefing Book No. 227. Edited by Barbara Elias, 2007.

[24] Сообщения американской разведки, опубликованные в рамках «Афганского дневника» Wikileaks 2010 г. Шифры документов в коллекции газеты «Guardian»: 20070225201541SMU2639500700, 20061217000042SWD1517219937, 20071118000042SWD1682719461 и др.

[25] Thottam J. What India is up to in Afghanistan. And Why? // The Time, April 11, 2011.

[26] Можда В. Война и бизнес талибов // Афганистан.ру, 21 апреля 2010.

[27] Зеличенко А.Л. История интегрирования Кыргызстана в международный процесс противодействия афганской наркоэкспансии: 1991-2002 гг. Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Бишкек, 2003. Illicit drug situation in regions neighboring Afghanistan and the response of ODCCP. October, 2002. [Без места издания]: ODCCP, 2002. Afghanistan. Annual opium survey 2000. Islamabad: UNDCP, 2000.

[28] Rashid A. Taliban: Islam, oil and the new great game in Central Asia. London: I. B. Tauris&Co Ltd, 2002. P. 118.

[29] Afghanistan Opium Survey. December 2010. Kabul: United Nations Office on Drugs and Crime (UNODC), 2010. P. 7, 23; Иванов В.П. Выступление на заседании Межведомственной рабочей группы по Афганистану Государственного антинаркотического комитета // ФСКН, Москва, 11 февраля 2011 г.

[30] Ср.: Afghanistan Opium Survey. December 2010. P. 23, 60.

[31] Некоторые данные см.: Stenersen A. The Taliban Insurgency in Afghanistan. P. 36-38.

[32] Afghanistan Opium Survey 2011. Summary Finding. October 2011. Kabul: UNODC, 2011. P. 1. Afghanistan: Opium Winter Rapid Assessment 2011 (Phase 1). Kabul: UNODC, 2011. P. 1.

[33] Afghanistan Cannabis Survey 2010. June 2011. Kabul, 2011.

[34] UNODC, World Drug Report 2011. Vienna: UNODC, 2011. P. 83; Stanekzai M.M. Thwarting Afghanistan’s insurgency: A pragmatic approach toward peace and reconciliation. Washington, DC: United States Institute of Peace (USIP), 2008. P. 2. Некоторые авторы считают, что поступления от наркоторговли в бюджет талибов составляют до 500 млн долл., однако эта оценка представляется спорной (Gretchen P. How opium profits the Taliban. Washington D.C.: USIP, 2010. P. 24).

[35] Подробнее вопрос обсуждается в: Мендкович Н.А. Наркоугроза // Аналитические записки. Сборник статей. Москва: ЦИСА, 2008. С. 24-26.

[36] Афганистан.ру, 7 июня 2011. Афганистан.ру, 29 сентября 2011.


Читайте также на нашем портале:

«Афганистан. Коллекция фактов»

«Афганистан: политические итоги 2008 года» Андрей Серенко

«Афганистан: вторые президентские выборы» Алексей Макаркин

«Война в Афганистане (2001 – 2011 гг.): обзор и перспективы» Наталья Бурлинова

«Очерк политической и экономической ситуации в современном Афганистане. Часть первая» Никита Мендкович


Опубликовано на портале 11/11/2011



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика