Нашествие Наполеона глубоко отразилось на состоянии российского общества, приведя к росту национального самосознания и вызвав небывалый патриотический подъем. Без сомнения, можно говорить о том, что Отечественная война 1812 г. стала важнейшим фактором формирования российской нации, существенно повлияв на межнациональное, конфессиональное и культурное взаимодействие как в столице, так и, особенно, в провинции.
Война с Наполеоном закрепилась в исторической памяти как война «Отечественная». Этот термин впервые использовал в своих произведениях известный российский публицист и поэт, участник военных кампаний 1812–1814 гг. Ф.Н. Глинка, вкладывая в него смысл «народной войны» «за веру царя и отечество». Начиная с трудов А.И. Михайловского-Данилевского, обозначение войны 1812 г. как войны «Отечественной» постепенно закрепляется в российской исторической науке, так как, по мнению многих авторов, полностью соответствует характеру и целям военной кампании 1812 г. [Попов. О характере… С. 229-231]. В дальнейшем, на протяжении многих десятилетий, этот термин не вызывал принципиальных возражений.
Термин «Отечественная» подразумевает, в первую очередь, народный характер войны, т.е. активное участие в ней всего населения страны вне зависимости от социальной, национальной или религиозной принадлежности. Социальная структура российского общества в начале XIX в. состояла из различных сословий: дворянства, духовенства, купечества, крестьянства, мещанства, казачества. Отношение различных категорий населения провинциального общества к войне было весьма противоречивым. Хотя в целом среди всех сословий преобладали патриотические настроения, следует признать, что отдельные представители каждого из них искали собственную выгоду, а их поведение иначе как прагматичным не назовешь.
Говоря о дворянстве, следует отметить, что значительная его часть руководствовалась идеей служения Отечеству и ощущала свою особую миссию в защите России от иностранных захватчиков [Григорьев, Ермишкина. C. 77]. Многие из них храбро сражались против наполеоновских войск в составе регулярных частей русской армии. Другие – по первому зову сразу же вступали в ряды ополчения, оставляя гражданскую службу или выходя из отставки. Большое значение при вступлении в военную службу имело общественное мнение: «Молодым людям нельзя было показаться ни в обществах, ни на гуляньях, не слыша упреков, зачем они не в военном мундире. Люди, никогда не помышлявшие видеть ратное поле, получившие с детства совсем другое, нежели в военной службе, назначение, из духовных семинарий, из присутственных мест, просили, как милости, позволения ополчиться» [1]. Ставшие вакантными должности замещались теми, кто изъявлял на это свое желание. Третьи – добровольно жертвовали свое состояние на формирование ополчения, военные или иные нужды. Так, сумма добровольных пожертвований от населения Пензенской губернии на ополчение составила 41323 руб. 32 коп. Дворяне и классные чиновники пожертвовали в общей сложности 13337 руб. 53 коп. [2] [Белоусов. Добровольные пожертвования... С.149–186]
Российское дворянство прекрасно осознавало, какую угрозу представляют собой идеи Французской революции для устоев государства и их собственного положения. Тем более что в обществе еще были достаточно сильны воспоминания о «Пугачевском бунте».
Однако немало было примеров и псевдопатриотизма, метко названного Н.А. Троицким «воинствующе-квасным» [Троицкий. С.211]. Кроме того, находились и такие, кто во время всеобщего великого бедствия стремился извлечь личную выгоду, а их поступки отличали жесткий расчет и корысть. В средневолжских губерниях, например, некоторые дворяне отказывались выполнять разовые поручения по сопровождению рекрутских партий и строевых лошадей к действующей армии и военнопленных вглубь страны, ссылаясь на болезни, старость или иные причины [3]. При приеме ратников дворянские корпорации стремились строго соблюдать интересы дворянского сословия. Согласно решениям губернских дворянских собраний следовало отбирать в ополчение «людей на защиту способных», но, в то же время, не стеснять отдатчиков излишней отбраковкой ратников. В присутствиях крестьян принимали «на глазок», невзирая на рост, «лишь бы был не карла». Медицинский осмотр при приеме допускался лишь в виде исключения. Пользуясь обтекаемостью формулировок при определении физического состояния принимаемых ратников, помещики стремились отдать в ополчение крестьян со значительными физическими недостатками и даже уродством, т.е. тех, кого не принимали по рекрутским наборам, а польза от них в помещичьих хозяйствах была минимальной.
Определяя роль духовенства, следует, наверное, согласится с мнением Н.А. Троицкого о том, что оно в борьбе с Наполеоном в основном использовало «божье слово» и патриотические молитвы. Обычно необходимая информация по тому или иному вопросу до широких слоев населения доводилась через служителей церкви. Через них же шло и формирование общественного мнения. Важность церковной пропаганды прекрасно осознавал Александр I. Поэтому именно на церковь была возложена обязанность идеологического обоснования справедливости войны России с наполеоновской Францией.
В Воззвании Святейшего Синода «ко всем благоверным чадам Российской церкви», последовавшим за высочайшим манифестом от 6 июля 1812 г. о созыве народного ополчения, подчеркивалась неразрывная связь вражеского нашествия на Россию с Великой Французской буржуазной революцией, когда «ослепленный мечтою вольности народ французский ниспровергнул престол единодержавия и алтари христианские» и, тем самым, заслужил проклятие Божее. Наполеон был назван «властолюбивым, ненасытимым, не хранящим клятв, не уважающим алтарей врагом», «покушавшимся на нашу свободу, угрожавшим домам нашим и храмам Божиим». Война представлялась как «искушение», постигшее Россию, преодолеть которое можно было только с божественной помощью. Церковь призывала прихожан поднять «оружие и щит», с тем чтобы «охранить веру отцов», а духовенство «вооружить словом истины простые души, открытые нападениям коварства», и благословлять на подвиг тех, кто «возревнует ревностью брани» [Михайловский-Данилевский. С. 73–75]. Основные положения, изложенные в воззвании Святейшего Синода, нашли отражение в проповедях приходского духовенства, обращенных к народу. В них священники говорили о справедливом и священном характере войны, которая велась для защиты Отечества и православной Веры, отмечали особую миссию России, которой предназначено Богом остановить завоевания Наполеона и освободить Европу от его господства. Так, протоиерей Краснослободского Троицкого собора Пензенской епархии Фома Меликов в своей проповеди, произнесенной после принятия манифеста 6 июля 1812 г., при обращении к прихожанам неоднократно использует такие речевые обороты, как «Граждане!» и «Вы плачете, Государь требует ваших детей в службу», взывая тем самым к патриотическим чувствам народа и убеждая его в необходимости создания ополчения. Для более сильного воздействия на слушателей он обращается к примерам из истории, которые показывают величие русского народа, начиная с победы над Мамаем при Дмитрии Донском, патриотизма и жертвенности Кузьмы Минина и князя Пожарского в «смутное время» и заканчивая победами русского оружия при Екатерине Великой [4] [Мельникова. С. 68–70; Белоусов. Пензенская губерния… С. 29–30].
Духовенство приняло самое активное участие в сборе средств на ополчение. Так, в Пензенской епархии практически сразу после открытия Комитета пожертвований для ополчения священно- и церковнослужители благочиния нижнеломовского священника Льва Никитина пожертвовали на защиту Отечества 128 руб. 75 коп., священно- и церковнослужители благочиния священника с. Мичка Нижнеломовского уезда Ивана Сергеева – 100 руб., благочиния священника с. Новой Нявки Нижнеломовского уезда – 75 руб. ассигнациями и 1 руб. серебром. 7 октября 1812 г. в Комитет пожертвований для ополчения из Пензенской духовной консистории поступило 5215 руб. 33 коп., в т. ч. 101 руб. 95 коп. серебром. Епископ Пензенский и Саратовский Афанасий пожертвовал 1000 руб. По нашим подсчетам, пожертвования духовенства Пензенской епархии на ополчение составили 14125 руб. 69 коп. [Белоусов. Пензенская епархия… С. 495]
Большую роль православное духовенство сыграло в оказании помощи беженцам. По согласованию с епархиальными властями предлагалось решить вопрос о размещении в монастырях беженцев, не имеющих пристанища, особенно «престарелых, немощных и малолетних», а в церквях – учредить особые кружки для добровольных пожертвований населения в пользу людей, «потерпевших разорение от неприятеля» [Белоусов. Пензенская епархия… С. 496–497].
Рассматривая влияние войны 1812 года на купечество, П.А. Берлин отмечал, что с самого начала ему пришлось смотреть на войну «как на источник возможных экономических обогащений или разорений». С одной стороны, купцы были вовлечены в тот сильный патриотический подъем, который царил в русском обществе, и внесли крупные суммы денег «на алтарь победы», с другой – стремились извлечь выгоду из создавшегося положения и нажиться на спекулятивных операциях [Берлин. С. 114–120]. Вопрос же о положении мещанства в «эпоху войны 1812 года» практически не рассматривался в отечественной исторической науке. Следует отметить, что в начале XIX в. значительную часть городского населения губернских и уездных центров составляли различные категории крестьянства.
В 1812 г. городские сословия Пензенской губернии приняли деятельное участие в формировании одного из пехотных полков, снаряжаемых в Тамбове. Обеспечение полка обмундированием и амуницией правительство возложило на губернские дворянские корпорации, а «градские жители» должны были собрать деньги для организации полковых обозов с подъемными лошадьми и упряжью [5]. «Градские общества» Пензенской губернии на устройство обоза для 2-го Тамбовского пехотного полка (5-ти повозок для больных «нижних чинов», 12-ти провиантских повозок, по одной повозке для церкви, для денежной казны и письменных дел, для слесарных и прочих инструментов, для казначейства, 12-ти патронных, 2-х аптечных и 12-ти палаточных ящиков, 145-ти подъемных лошадей со всей упряжью) первоначально должны были собрать 35012 руб.
Городские сословия Пензенской губернии приняли участие и в формировании подвижных магазинов, которые предполагалось учредить в 12 губерниях (Костромской, Нижегородской, Владимирской, Пензенской, Тамбовской, Рязанской, Курской, Орловской, Воронежской, Тверской, Новгородской и Ярославской) по приказу Главнокомандующего армиями генерал-фельдмаршала князя М.И. Кутузова, последовавшего в сентябре 1812 г. Каждая из указанных губерний должна была выставить «лошадей действующих 800, запасных 100, повозок действующих 400, запасных 8, при каждой повозке по одному запасному колесу и по одной оси, из коих половина должна быть передних и половина задних, так же на каждую повозку по одной мазнице, по нескольку сажень веревок и при каждых 10 повозках по одному топору, погонщиков 413, из коих по одному для каждой действующей повозки и еще по одному на каждых 4 пары запасных лошадей» [6]. Кроме того, на каждую из 200 повозок полагалось доставить по 3 четверти сухарей и по 2 четверика 2 гарнца круп, а на другие 200 повозок – по 3 четверти овса. Для питания погонщикам в пути было собрано 206,5 кулей (по 5 пудов 10 фунтов каждый), а для прокорма лошадей – 413 четвертей овса [7].
Говоря об отношении к Отечественной войне городских сословий, прежде всего необходимо отметить, что восприятие трагических событий 1812 г. купечеством было несколько иным, чем мещанством и ремесленниками. В своих поступках купцы были движимы чувством патриотизма не меньше, чем корыстью. В их действиях явственно проступали экономические мотивы. На Отечественную войну они смотрели с одной стороны как на источник возможного разорения (особенно в губерниях, близких к театру военных действий и затронутых войной), с другой – как на источник быстрого обогащения. Купцы действительно вносили на защиту Отечества крупные суммы денег. Достаточно сказать, что представители пензенского купечества пожертвовали на ополчение 11989 руб. 5 коп. [Белоусов. Добровольные… С. 152] Вместе с тем, жертвуя в годы войны деньги на различные нужды, оно стремилось извлечь из создавшейся ситуации и определенную экономическую выгоду, повсеместно взвинчивая цены на различные товары и продовольствие. Так, стоимость ружья с 11–15 руб. в период формирования ополчения поднялась до 80 руб. [Бабкин. С. 91] Если обмундирование рекрута по 82-му набору (март 1812 г.) в Пензенской губернии обходилось отдатчикам в 51 руб., то по 83-му набору (август 1812 г.) – уже в 65 руб. 25 коп. [8]
Говоря об отношении к войне крестьянского населения, невозможно обойти своим вниманием вопрос о крестьянском патриотизме. В на чале 90-х гг. XX в. он вызвал дискуссию на страницах журнала «Родина» об отечественном и народном характере войны 1812 г. и патриотизме в целом [Круглый стол... С. 36–39, 72–75, 133–137]. Отправной точкой дискуссии явилась полемика ряда исследователей с автором известной работы «1812. Великий год России» Н.А. Троицким, который считал, что дворянство было патриотично только на словах, духовенство помогало народной войне главным образом только «божьим словом», а в их среде оказалось больше всего предателей, и лишь народным массам был присущ «бескорыстный и действенный» патриотизм. Причем, к народным массам Н.А. Троицкий отнес все население, кроме господствующих классов [Троицкий. С. 211–226]. В свою очередь, В.М. Безотосный полагал, что патриотизм – это «позиция гражданская», «отношение свободного гражданина к своей свободной Родине». Крепостной же крестьянин фактически был рабом, у которого «в силу его несвободности и ужасающей неграмотности» чувство гражданственности, а, следовательно, и патриотизма, просто отсутствовало [Круглый стол... С. 133]. Возражая В.М. Безотосному, Л.Л. Ивченко высказала мнение, что «лишать» русских крестьян патриотизма – дерзко и неправильно [Там же. С. 134]. Соглашаясь с Л.Л. Ивченко, А.Г. Тартаковский считал «неверным» отрицать патриотизм крестьян на том основании, что «у них отсутствовало чувство гражданственности». С его точки зрения, также было бы большой ошибкой противопоставлять патриотизм разных сословий и принижать патриотизм дворянства, «поскольку де его носителем являлся эксплуататорский класс» [Там же. С. 135].
Продолжая дискуссию, А.И. Попов позднее справедливо отметил, что «чувство патриотизма присуще от природы всем людям, к каким бы сословиям они не относились; но сословная принадлежность сказывалась на «качестве», «характере» патриотизма, способах его выражения и реализации. Проявление этих чувств крестьянством в 12-м году было обусловлено и, соответственно, ограничено их социальным положением. Они были лишены возможности самостоятельного, добровольного проявления этих чувств при наборе в ополчение» [Попов Партизаны... С. 193]. В 2002 г. М.Ю. Иванов, ссылаясь на высказывание А.К. Кабанова, который писал, что «вдали от театра военных действий жизнь шла обычным темпом, и патриотические переживания едва ли были там сильны» [Кабанов. С. 58], предположил, что уровень патриотизма среди крестьянского населения Поволжья был значительно ниже, чем в центральных губерниях, в силу отдаленности региона от театра военных действий и узости мировоззрения крестьян, не распространявшегося дальше границ «малой родины» [Иванов. С. 70].
Поворотным пунктом в изменении общественного сознания провинциального населения стали Бородинское сражение и оставление Москвы [9]. Битва при Бородино воспринималась современниками как победа русской армии, и ожидалось, что вскоре неприятель начнет свое отступление. Поэтому последовавшее за этим событием неожиданное известие о сдаче Москвы и ее сожжении на первых порах вызвало настоящий шок и оцепенение среди всего населения и повсеместно, даже далеко от Москвы, привело к росту панических настроений. Так, А.П. Беляев вспоминал, что в их с. Ершово Чембарского уезда Пензенской губернии после сдачи Москвы, «когда показывалось где-нибудь зарево, то народ выбегал на улицу и, в мрачном настроении, толковал о том, что это французы жгут наши города и села и что, верно, и здесь придется встречать незваных. Крестьяне приготовляли рогатины…» [Беляев. С. 30]. В соседнем Керенском уезде «дворовые люди у помещиков были вооружены ружьями и пиками, крестьяне под рукой держали топоры и вилы. Днем и ночью были учреждены караулы. Все были в страхе и опасении и прятали свое добро, кто где мог. При необходимых выездах старались миновать большие дороги, пробирались, где можно, лесом или межами ржаных полей, потому что рожь в том году была очень рослая. Не обошлось и без действительной тревоги. Раз утром, когда мы еще спали, прибежали сказать, что французы уже в Ижморе [село недалеко от Керенска.– С.Б.]; не разбирая возможности их появления в наших местах, все засуетились; тревога вышла страшная». Но оказалось, что «там были не французы, а проходила большая партия казаков, которые, конечно, погуляли и пошумели» [Петерсон. С. 34].
Сдача Москвы стала унижением национального самолюбия, вызвала рост недовольства в стране и, в то же время, возбудила жажду мщения и рост патриотизма. Так, инсарский дворянин А.П. Вельяшев писал своему отцу после вступления французов в Москву: «Наконец я к вам пишу, но в какое время, когда нещастие обременяет государство, когда Москва в руках извергов. Ах! Кто бы подумал, что толпа, собранная со всех сторон, разного исповедания, разных государств, разного образа мыслей, в виду целой армии, гораздо и числом, и устройством, и храбростью превосходнее, одного государя, одного закона, могли спокойно и беспрепятственно занять древнюю столицу Московскую. Кто бы мог ожидать сего страму и стыда? Государь обманут в надежде своей на храбрость своего войска, на благоразумие, верность и усердие вождя его, избранного гласом народа... Кутузов пожалован фельдмаршалом, 100 [тыс.] рублей денег, а жена – штатс-дамой. Сей же самой Кутузов, разбивши в прах под Можайском Бонапарте, бежит назад и, не выстрелив ни разу, отдает равнодушно Москву в руки варваров, предает добровольно имя свое вечному поруганию и проклятию» [10] [Белоусов. Недаром... С. 209–212]. Сдача Москвы даже вызвала среди населения недовольство действиями Александра I, о чем ему в своем письме от 6 сентября прямо указывала великая княгиня Екатерина Павловна: «Взятие Москвы довело ожесточение умов до высшей степени. Недовольство достигло предела, не щадят даже вас лично… Вас во всеуслышание винят в несчастье вашей империи, в крушении всего и вся, наконец в том, что вы уронили честь страны и свою собственную». И далее добавляла: «К счастью, мысль о мире не стала всеобщей. Совсем напротив, помимо чувства унижения, потеря Москвы возбудила и жажду мщения» [К чести России... С. 99, 102].
О росте национального самосознания и патриотизма после сожжения Москвы, в частности писал к П.А. Вяземскому А.И. Тургенев: «Москва снова возникнет из пепла, а в чувстве мщения найдем мы источник славы и будущего нашего величия. Не развалины будут для нас залогом нашего искупления, нравственного и политического, а зарево Москвы, Смоленска и пр. рано или поздно осветит нам путь к Парижу… Война, сделавшись национальную, приняла теперь такой оборот, который должен кончиться торжеством Севера…» [К чести России… С. 164] Об этом же говорится в «Записках неизвестного, относящихся к войне с Наполеоном в 1812 г.», обнаруженных в одном из фондов Государственного архива Пензенской области: «Возвеличился Бонапарте! Думал, что все покорил, и мир сделает славной. Но во всем ошибся! Напротив, старой и малой, все вооружились за славу и честь имени русского. Тут только началась война, и война страшная, ибо сделалась война народа, которая не может иначе кончится, как истреблением врага» [11] [Белоусов. Куда пятишься… C. 86-87].
Следует отметить, что в «эпоху Отечественной войны 1812 года» проповеди священников и публичные выступления гражданских лиц стали содержать обращения к слушателям, отмечающие их гражданскую позицию и принадлежность к россиянам, как к единой нации вне зависимости от социального статуса, национальности или религии. Так, в своих проповедях протоиерей Краснослободского Троицкого собора Пензенской епархии Фома Меликов использует речевой оборот «Граждане!», а старший учитель симбирской гимназии Дементий Успенский в своей речи, произнесенной при возвращении Симбирского ополчения из заграничных походов, речевой оборот «Россияне!» [Белоусов. Пензенская губерния… С. 29–30; Симбирские люди... С. 46]
Таким образом, значение Отечественной войны 1812 г. для истории России трудно переоценить. Победа над наполеоновской армией доказала жизнеспособность российской государственности и решила вопрос о суверенитете страны. Как справедливо отмечал известный отечественный историк А.Г. Тартаковский, «1812 год впервые в истории России нового времени пробудил повсеместно чувство общности национальной жизни, единения перед лицом смертельной опасности множества людей самых разных состояний. Этот мощный общенациональный порыв дал себя знать в полной мере с момента вступления неприятеля в коренные русские земли и стойко держался до конца войны – всего какие-то 4–5 месяцев, но для дальнейших судеб страны они значили куда как больше, нежели десятилетия мирного обыденного существования» [Круглый стол… С. 135].
Примечания
1. Государственный архив Пензенской области (далее ГАПО). Ф. 196. Оп. 1. Д. 1194. Л. 21–21 об.
2. ГАПО. Ф.196. Оп.1. Д.377.
3. ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 474. Л. 127; Государственный архив Саратовской области (ГАСО). Ф. 179. Оп. 1. Д. 33. Л. 7–8.
4. ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 490. Л. 8–17.
5. ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 8. Л. 29–44 об.
6. Российский государственный военно-исторический архив. Ф. ВУА. Оп. 210. Св. 1. Д. 1. Л. 3–6; ГАПО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 363. Л. 6
7. ГАПО. Ф. 5. Оп. 1. Д. 440. Л. 480; Ф. 6. Оп. 1. Д. 363. Л. 7 об.– 8.
В общей сложности для отправки к действующей армии в составе подвижного магазина в Пензенской губернии было заготовлено 5884 пуда сухарей, 450 пудов круп и 8104 пуда овса.
8. ГАПО. Ф. 60. Оп. 1. Д. 409. Л. 163–164, 418–421.
9. О проблеме патриотизма в 1812 г. и во время Крымской войны на примере Пензенской губернии см.: [Белоусов, Колпакова, Мере. С.1684–1692].
10. ГАПО. Ф. 132. Оп. 1. Д. 430. Л. 735–736.
11. ГАПО. Ф. 132. Оп. 1. Д. 182. Л. 17 об.
Литература
Бабкин В.И.
Народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. М. 1962.
Белоусов С.В.
«Куда пятишься, Барклай проклятый!»: официальная информация и слухи в российской провинции в 1812 году // Родина. 2012. № 6.
Белоусов С.В.
«Недаром помнит вся Россия…»: Пензенцы – участники Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии. Пенза. 2004.
Белоусов С.В. Добровольные пожертвования населения Пензенской губернии на ополчение в 1812–1813 гг. // Вестник военно-исторических исследований: сб. науч. тр. Пенза: Изд-во ПГУ, 2017. Вып.8. С.149–186.
Белоусов С.В.
Пензенская губерния в эпоху Отечественной войны 1812 года: хроника событий. – Пенза. 2012.
Белоусов С.В.
Пензенская епархия в эпоху Отечественной войны 1812 года // Известия Пензенского государственного педагогического университета имени В.Г. Белинского. Гуманитарные науки. Пенза. 2012. № 27.
Белоусов С.В., Колпакова О.В., Мере А.Р. «Докажем, докажем, граждане, что мы россы…»: проблема патриотизма во время Отечественной войны 1812 г. и Крымской войны (на примере Пензенской губернии) // Былые годы. 2022. Вып. 17 (4).
Беляев А.П.
Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Красноярск. 1990.
Берлин П.А.
Русское купечество и война 1812 года // Отечественная война и русское общество. М. 1912. Т. 5.
Григорьев Л.Г., Ермишкина О.К. Идея службы Отечеству в структуре политического менталитета российского дворянства в конце XVIII – начале XIX века // Менталитет и политическое развитие России: Тезисы докл. науч. Конф-ии. М. 1996.
Иванов М.Ю.
Симбирское ополчение в Отечественной войне 1812 г. и заграничном походе 1813– 1814 гг.: дис. … канд. ист. наук. Самара. 2002.
К чести России. Из частной переписки 1812 года. М. 1988.
Кабанов А.К.
Ополчения 1812 года // Отечественная война и русское общество. М. 1912. Т. 5.
Круглый стол: Вероломство по плану. Чья победа? Лица или маски? // Родина. № 6–7.
Мельникова Л.В.
Армия и Православная Церковь Российской империи в эпоху наполеоновских войн. М. 2007.
Михайловский-Данилевский А.И.
Отечественная война 1812 года: Воспоминания. М. 2004.
Петерсон Г.П.
Исторический очерк Керенского края. Пенза. 2002.
Попов А.И.
О характере войны 1812 года // Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. I: Сборник материалов. К 190-летию Отечественной войны 1812 г. М. 2002. Вып.132.
Попов А.И.
Партизаны и народная война в 1812 году // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы. Можайск. 2000.
Симбирские люди в Отечественную войну 1812 года (Сборник документов и материалов). Ульяновск. 2013.
Троицкий Н.А.
1812. Великий год России. М. 1988.
Статья публикуется в рамках проекта «"Сим победиши!" Российское общество и армия в моменты испытаний», реализуемого при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.
Читайте также на нашем портале:
