Специально для портала «Перспективы»
Соловьев Эдуард Геннадьевич – заведующий Сектором теории политики ИМЭМО РАН, кандидат политических наук.
Промежуточный итог событий вокруг Украины для российско-американских отношений – это прекращение попыток сохранить иллюзию партнерства. Но строго говоря, вопрос вообще не в Украине, и он гораздо шире, чем просто геополитические противоречия. Москва своими открыто несистемными действиями в Крыму бросила вызов способности Вашингтона как мирового лидера добиваться собственных целей и поддерживать нормы и принципы сложившегося после 1991 г. миропорядка. Стоит понимать, что после Крыма Рубикон пройден…
Программное выступление Барака Обамы в Вест-Пойнте 28 мая 2014 г., длившееся почти час, стало анонсом новой внешнеполитической стратегии США на весь оставшийся срок пребывания нынешнего президента в Белом доме. Стратегии постепенного отступления Америки, стремящейся при этом сохранить собственное влияние в различных регионах мира и в глобальном масштабе, а также утвердить собственную исключительность, в которую по-прежнему «всеми фибрами души» верит Б. Обама. Он сказал немало слов, хорошо известных еще с 90-х годов, о США как о лидере современного мира и «незаменимой державе» – по утверждению Б. Обамы, вопрос «не в том, будет ли Америка лидером, а в том, как она будет лидировать», – и постарался развеять сомнения в реальном влиянии страны, возникшие в последние годы внутри США и среди их союзников. Американский президент разъяснил, что военная мощь и активное военное вмешательство не могут быть решающим компонентом гегемонии в мире и попытался проложить курс американского государственного корабля между Сциллой изоляционизма и Харибдой чрезмерного увлечения интервенционистскими практиками [1]. Обращаясь к теме российского вмешательства в дела Украины, Б. Обама несколько раз подчеркивал, что «мобилизация мирового общественного мнения и мировых институтов стала противовесом российской пропаганде, российским войскам на границе и вооруженным ополченцам», что «благодаря лидерству США мир немедленно осудил действия России. Европа и "большая семерка" присоединились к нам в применении санкций», – отмечал Б. Обама роль международных институтов и международного права. Однако то, что может казаться убедительным на бумаге, зачастую теряет привлекательность при сопоставлении с реальностью: сами Соединенные Штаты отнюдь не выступали в последние годы поборниками международно-правовых норм и давали мало шансов усилению международных институтов (за исключением, пожалуй, НАТО).
Еще совсем недавно казалось, что 2010-е годы могут стать периодом «перелома», тектонического позитивного сдвига в российско-американских отношениях. Такие ожидания связывались с возможностью укрепления многообещающих тенденций, обозначившихся с началом «перезагрузки» (чему, как представлялось, способствовало и сохранение президентского поста за Б. Обамой в 2012 г.). Однако этого не произошло. «Перезагрузка» исчерпала повестку дня, а новых импульсов для развития сотрудничества так и не возникло. Скорее наоборот – стали поступать отчетливые сигналы, свидетельствовавшие об охлаждении российско-американских отношений. Последние пять лет Россия оставалась одним из важных направлений американской внешней политики, потому что была способна оказать серьезное влияние на американские интересы в самых разных сферах – от геополитики и нераспространения ОМУ до энергетики и более частных внешнеполитических проблем (вроде распутывания афганского узла). Но несмотря на «перезагрузочную» риторику последних лет, на Россию в Вашингтоне по-прежнему смотрели как на труднопредсказуемую и опасную для окружающих ее государств страну с отнюдь нерегиональными амбициями.
Первые признаки охлаждения (явно недооцененные в Москве) проявились еще весной 2011 г., когда во время визита в Россию вице-президент США Дж. Байден недвусмысленно заявил о неприемлемости для американского политического истэблишмента кандидатуры В. Путина на пост президента России. Затем осенью 2011 г. администрация устами госсекретаря выступила с беспрецедентно жесткими оценками выборов в Государственную Думу РФ. Дальше – больше. После переизбрания Б. Обамы ситуация вопреки ожиданиям только усугублялась. Декабрь 2012 г. ознаменовался рядом громких (если не сказать скандальных) заявлений Хилари Клинтон, покидавшей пост госсекретаря. В частности, во время выступления в Дублине на конференции ОБСЕ Х. Клинтон, комментируя российские предложения о развитии Таможенного союза и создании в перспективе Евразийского союза в составе России и ряда бывших советских республик, прямо назвала этот план «новой попыткой советизации региона» и заявила, что Соединенные Штаты работают над мерами предотвращения подобных планов и всего этого враждебного интересам Запада проекта. Обмен «любезностями» вокруг принятия в США «акта Магницкого» и предоставления Москвой временного убежища знаменитому «американскому диссиденту» Эдварду Сноудену уже явно свидетельствовали об изменении климата в российско-американских отношениях.
С 2013 г. все более четко начали обозначаться такие противоречия США и России на постсоветском пространстве, которые невозможно было разрешить к взаимному согласию сторон, то есть в рамках «игры с ненулевой суммой». Определенное напряжение чувствовалось как на высшем уровне (личные отношения президентов, которые, как свидетельствует исторический опыт, могут смягчать или усиливать межгосударственные противоречия, явно не сложились), так и в среднем звене американского истэблишмента и в экспертном сообществе. Эксперты (надо сказать, не только американские, но и многие европейские) в массе своей слишком серьезно восприняли утверждение З. Бжезинского, что Россия может возродить имперский статус только через подчинение Украины, и потому фокусировались на недопущении каких-либо интеграционных поползновений Москвы. Любопытно, что подобный чисто геополитический подход демонстрировали люди, при всяком удобном случае бросавшие в адрес России обвинения в злоупотреблении «стилем мышления образца XIX века».
Более того, учитывая современные реалии и соотношение экономического веса Украины и России, вообще трудно ожидать, что присоединение Украины к Таможенному союзу серьезно усилило бы последний. Достаточно сказать, что ВВП России (по курсу национальной валюты к доллару США) составлял в 2012 г. более 2 трлн долл., а украинский – всего 176 млрд долл., заметно уступая даже ВВП Казахстана (201 млрд) [2]. При пересчете по паритету покупательной способности ситуация выглядит чуть более позитивно для Украины, но так или иначе разрыв с Россией сохраняется примерно в десять раз (соответственно 338 и 3380 млрд долл.) [3].
Тем не менее промышленный потенциал Украины был важен для России (в том числе в деликатной сфере военно-технического сотрудничества). Украина чрезвычайно важна и в стратегическом плане – как буферная зона, отделяющая Россию на юго-западном направлении от непосредственного соприкосновения с блоком НАТО. Кроме того, налицо общность исторического развития и теснейшее переплетение судеб людей (по оценкам, до трети граждан России имеют родственников на Украине). И потому активное втягивание Киева в НАТО и некие ассоциации с ЕС, экономически ориентированные на отрыв от России, действительно представлялись неприемлемыми не только для российской политической элиты, но и для большинства населения РФ. Причем без всякой «эффективной кремлевской пропаганды», как любят писать на Западе. И это Москва не раз в деликатной или даже не совсем дипломатичной форме давала понять своим западным коллегам. «Красные линии» в российской политике были довольно четко очерчены еще весной 2008 г., когда В. Путин на саммите НАТО в Бухаресте заявил о неприемлемости для России втягивания государств ближнего зарубежья, и прежде всего Украины, в структуры Североатлантического альянса. Воля к отстаиванию собственной позиции была наглядно продемонстрирована в августе 2008 г. До последнего времени казалось, что такой демонстрации решимости будет достаточно, чтобы поколебать позиции американских сторонников «цветных революций» на постсоветском пространстве.
Поэтому когда В. Янукович сделал своим приоритетным внешнеполитическим проектом вступление в ассоциацию с ЕС к 2013 г. (предполагая получить под эти планы европейские финансовые ресурсы), такая инициатива стала неприятным сюрпризом для Москвы. Роль Евросоюза в этом сложном американо-российском и в основе своей геополитическом пасьянсе вокруг Украины оказалась, увы, крайне дестабилизирующей. К российско-американским противоречиям 2013 г. добавились и очевидные российско-европейские нестыковки в видении будущего постсоветского пространства.
Политическая верхушка Евросоюза оказалась буквально поглощена стремлением показать свое усиливающееся глобальное влияние на фоне выхода ЕС из кризиса, а также раскрыть растущий потенциал «мягкой силы» объединенной Европы. Все российские доводы и увещевания о том, что Украина – это сложная, неоднородная страна с разными интересами регионов и региональных политических элит, что попытки подписать с ней политические и экономические соглашения об ассоциации (в той редакции, которая была предложена В. Януковичу) подорвут социально-экономическую и политическую стабильность в стране, не говоря уже о российских интересах, попросту игнорировались. Благодаря Ж.М. Баррозу и ряду других европейских политических лидеров еще весной 2013 г. украинское руководство было поставлено перед «историческим выбором» между Россией и Европой.
Тем самым ситуация все больше приобретала черты конфликта интересов, причем конфликта с «нулевой суммой». Все участники этой геополитической и геоэкономической мизансцены не могли выиграть от ассоциации Украины с ЕС при том, что европейский трек украинской политики никак не стыковался (даже на уровне технических стандартов) с интеграционными перспективами Украины в Таможенном союзе. «Крайним», да к тому же еще и частично субсидирующим Украину за счет льготных цен на газ, должна была остаться Россия. А когда в ноябре 2013 г. В. Янукович, не получив от европейцев никаких преференций, был фактически перекуплен В. Путиным (по размерам предложенной цены вопроса и ее разумности можно дискутировать, но сама политико-дипломатическая комбинация не выходила за рамки принятых правил игры), именно европейские политики азартно включились в процесс расшатывания политической обстановки на Украине. В какой-то момент могло даже показаться, что активность европейцев (поляков, немцев и др.) в Киеве существенно превосходит американскую. На самом деле такая ситуация вполне отвечала манере президента Б. Обамы вести дела – по образу и подобию ливийского сценария, когда место на сцене по большей части занимают сначала европейцы, а США в решающий момент лишь ненадолго выходят из тени, стараясь особенно не афишировать свое определяющее влияние на развитие процессов.
Соглашения 21 февраля 2014 г. между президентом В. Януковичем и тогдашней оппозицией и то, что за ними последовало, стали переломным моментом и окончательно подорвали доверие Москвы к «партнерам» на Западе. Россия в ходе подписания этих соглашений на самом деле пошла на очень серьезные уступки. Она фактически дала согласие на финансирование Украины в переходный период (до конца 2014 г.) в размере уже обещанных В. Януковичу 15 млрд долл. И это при том, что у В. Януковича практически не оставалось шансов на переизбрание, а никаких альтернативных пророссийских фигур на украинском политическом горизонте не просматривалось (по вине того же В. Януковича и в силу близорукой, зацикленной только на вопросах торговли энергоносителями политики Москвы в последние полтора-два десятилетия). Откровенно говоря, в случае реализации компромисса, достигнутого 21 февраля, ситуация для России была бы совсем не выигрышной.
Параллельно описываемым событиям, в США нарастал вал критики российских властей и лично президента В. Путина. Тем самым на официальном уровне формировался довольно устойчивый и опасный для перспектив российско-американских отношений тренд. Россия прочно ассоциировалась с негативными моральными и политическими образами олигархической клептократии, «кровавого диктатора», «прогрессирующего авторитаризма» и так далее. В системе координат, где демократии и либерализму отводится роль «морального компаса» и безусловного позитива, российская политическая реальность выглядела все более беспросветно. Политическая элита РФ представала в образе «плохих парней», которые ставят палки в колеса продвижению демократии в Сирии, странах Латинской Америки и на постсоветском пространстве (где в изображении западных СМИ России все чаще отводилась роль грубого и бесцеремонного жандарма). Кстати (точнее, совсем не кстати), американская пропагандистская машина весьма инерционна: однажды навесив ярлык на те или иные страны или их политических лидеров, она крайне неохотно расстается с негативными образами, даже если для такого подхода нет серьезных оснований. То, что на Западе развернута самая настоящая антироссийская кампания, стало очевидно еще до обострения в украинских событиях – в связи с особенностями освещения в американских и европейских СМИ завершающей фазы подготовки сочинской Олимпиады.
Собственно, и то обстоятельство, что наиболее острая фаза противостояния в Киеве пришлась именно на время проведения зимней Олимпиады, не могло не наводить на размышления. Один раз (август 2008 г., когда наступление грузинских войск в Южной Осетии совпало с началом пекинской Олимпиады) это могло быть совпадением, но при повторении – это уже тенденция. То, что обострение кризиса и свержение законно избранного президента В. Януковича произошло в разгар Олимпиады, когда российское руководство просто не могло адекватно реагировать на события в Киеве (это грозило срывом мероприятия международного масштаба, подготовка к которому, по западным же оценкам, обошлась примерно в 50–60 млрд долл.), не означало, что Москва оставит без внимания процессы, происходившие на Украине. Наоборот, по мере ухудшения обстановки возникало ощущение готовности России на вынужденно жесткий и бескомпромиссный ответ, способный «спасти лицо» президента РФ.
В последнее время на Западе много говорится о нерациональном поведении Москвы, о том, что В. Путин окончательно разрушил климат доверия в отношениях с западными лидерами, и тому подобное. На самом деле взаимное доверие было существенно подорвано (или, точнее, так и не было установлено) гораздо раньше. Причина тому – неспособность Запада выстраивать диалог с Россией на равных. Предложения российского руководства – пусть и небесспорные, аморфные и неконкретные с западной точки зрения, – но направленные на развитие взаимовыгодного и равноправного сотрудничества (например, о едином экономическом пространстве от Лиссабона до Владивостока), последовательно игнорировались. Хуже того: ни европейцы, ни американцы не предлагали ничего взамен, демонстрируя явное отсутствие инклюзивной стратегии в отношении России, в то время как страны ближнего зарубежья все более активно втягивались в различные форматы сотрудничества с западными государствами. Доверия это прибавить никак не могло. Если взаимовыгодное экономическое сотрудничество в последние годы так или иначе пробивало себе дорогу, то в политическом плане не существовало никаких общих проектов (или хотя бы их наметок), которые позволяли бы рассматривать ту же Украину в качестве моста между Россией и Западом, а не некой буферной зоны. Более того, никто в Вашингтоне (там существует бипартийный консенсус в отношении данной позиции) не собирается отказываться от озвученной еще в середине 90-х годов концепции поддержания «геополитического плюрализма» на постсоветском пространстве. И это, к сожалению, делает практически невозможным, во всяком случае на данный момент, превращение «игры с нулевой суммой» вокруг Украины во что-то более конструктивное, крайне затрудняя поиск некоего баланса интересов между РФ и Западом.
В. Янукович, несмотря на всю свою некомпетентность, коррупционность и злоупотребления властью, довольно последовательно выступал против членства Украины в НАТО и убедил Раду заложить принцип неприсоединения в основу стратегии безопасности страны. Однако на Западе отказывались признать за Украиной новый внеблоковый статус и при всяком удобном случае напоминали о том, что Киев, как и Тбилиси, стоит на пороге вступления в Североатлантический альянс. В частности, 1 февраля 2014 г., когда кризис на Украине переходил в наиболее острую фазу, генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен на конференции по безопасности в Мюнхене в очередной раз заявил о том, что «Украина должна обладать свободой выбора собственного пути без внешнего давления». Намек был понятен: если бы не эти русские, Украина давно бы сделала «правильный выбор». В любом случае ни один из западных политиков первого ряда (подчеркну, не только американских, но и европейских) никогда за минувшие годы не выступал с заявлениями о том, что «Украина выбрала нейтральный статус, и мы уважаем ее выбор».
Различия в восприятии между российскими и американскими политиками, представителями аналитического сообщества двух стран существовали всегда [4]. Однако кризис вокруг Украины высветил их наиболее четко. Острый дефицит доверия России и западных государств друг к другу был усугублен следующими факторами:
– быстрым и сокрушительным провалом компромиссных (и являвшихся в глазах Москвы значительной уступкой со стороны РФ) соглашений 21 февраля, гарантом которых выступали Германия, Франция и Польша;
– нелегитимной сменой власти в Киеве (уже 22 февраля, на следующий день после подписания соглашений, революционеры даже не удосужились провести процедуру импичмента действовавшего президента и просто объявили его – всего через несколько часов после отъезда В. Януковича из Киева – «устранившимся от дел»);
– последовавшим за этими событиями и за глубоким кризисом власти на Украине стремительным воссоединением Крыма с Россией.
Более того, поведение западных гарантов февральских соглашений в Киеве обескуражило многих в Москве. В интерпретации польского министра иностранных дел Р. Сикорского «гаранты» ничего никому не гарантировали, а всего лишь удостоверили, засвидетельствовали (witnessed) соглашения. Это порождало дополнительные вопросы российского руководства. Дело в том, что на протяжении последней четверти века между Россией и Западом сложилась очень плохая история отношений по поводу предоставления политических гарантий (начиная еще от данных М.С. Горбачеву обещаний о нераспространении НАТО на Восток). После событий 21–22 февраля на Украине рассуждения о неких «гарантиях» со стороны Запада (например, невключение унитарной Украины в НАТО) выглядят особенно проблематично.
Российская позиция по Украине была четко обозначена в мартовском заявлении МИД РФ и сводилась к пяти основным пунктам. Утверждалась необходимость выполнить обязательства, содержащиеся в Соглашении от 21 февраля 2014 г. об урегулировании, в отношении изъятия нелегального оружия, освобождения незаконно занятых зданий, улиц и площадей, а также организации объективного расследования актов насилия в декабре 2013 – феврале 2014 г. [5] Звучал призыв о созыве по решению Верховной рады Украины конституционного собрания с равным представительством всех регионов для подготовки новой федеративной конституции и фиксации в ней положений о статусе русского языка как второго государственного. Затем, по достижении успеха в деле конституционного строительства, предполагалось проведение свободных выборов под международным контролем как на региональном, так и на общенациональном уровне (и президента, и парламента). Четвертый пункт предполагал уважение права Крыма на определение своей судьбы в соответствии с результатами свободного волеизъявления его населения в ходе состоявшегося 16 марта 2014 г. референдума. И, наконец, суверенитет и территориальная целостность Украины, а также ее нейтральный статус должны были быть закреплены решением Совета Безопасности ООН.
Подобные предложения, однако, явно не совпадали с планами Вашингтона. США предполагали, взяв под контроль Киев, распространить влияние на всю страну. Региональные расколы и активность граждан в Восточной Украине стали для них неприятным сюрпризом. Суть реакции США на данном этапе можно свести к двум основным «нет»: «нет» признанию Крыма в составе России (и на этой основе – попытка превратить Крым в «черную дыру» российской экономики, постоянно требующую новых вливаний); «нет» любым формам «вмешательства» России во внутриполитические (и тем более конституционные) процессы на Украине – то есть неприятие самой идеи ее федерализации.
Чтобы правильно понять дальнейший ход событий, необходимо отдавать себе отчет в том, что для Соединенных Штатов вопрос выходит далеко за рамки просто геополитических противоречий. Строго говоря, вопрос вообще не об Украине; скорее, он лежит в плоскости политической стратегии. Москва своими вызывающе «несистемными» действиями в Крыму фактически поставила вопрос о способности Вашингтона как мирового лидера добиваться поставленных целей и поддерживать нормы и принципы сложившегося после 1991 г. миропорядка. Такое поведение, в американском восприятии, наказуемо при любых обстоятельствах, а в условиях, когда гегемон еще ослаблен после серьезного финансово-экономического кризиса, это вообще абсолютно недопустимо. «Своеволие» ревизионистской державы (России) необходимо решительно пресекать; в противном случае позиции США могут пошатнуться не только в Восточной Европе, но и в глобальном масштабе. В рамках подобного восприятия ситуации поворот к политике сдерживания России был неизбежен. И он носит долговременный характер.
Вашингтон, активно продавливая в Европе идею жестких экономических санкций против России, манипулируя оценками рейтинговых агентств и стимулируя отток капитала из РФ, не просто вступил на путь дипломатической изоляции Москвы, но фактически встал на тропу финансово-экономической войны. Официальная позиция Белого дома остается весьма жесткой и едва ли претерпит изменения в обозримой перспективе (во всяком случае она сохранится до окончания президентства Б. Обамы). Американский истэблишмент при этом уверен, что ему удалось нащупать уязвимое место современной России – ее экономическую слабость и, главное, высокую степень зависимости от глобальных финансовых рынков. Попытка отрезать Москву от западных инвестиций и глобальных финансовых потоков не является спонтанной выходкой раздосадованной вашингтонской администрации. Это – системный ход, связанный с поглощенностью американской элиты проблемой недопущения возникновения где-либо в мире сопоставимой мощи (peer power). И использовать его далее будут вне зависимости от «поведения» российской элиты, степени ее гибкости и уступчивости по отдельным вопросам. Для воздействия на оппонента американцы в любой ситуации ищут некий leverage, то есть архимедов рычаг, с помощью которого они могут изменить развитие событий в свою пользу. Неважно, насколько привлекательно и эстетично этот рычаг выглядит (это может быть и мягкосиловое воздействие, и применение жесткой силы). Важен результат: изменение поведения оппонента и его отступление с занимаемых позиций.
Кроме того, у США на фоне развития украинского кризиса, очевидно, актуализируются и иные задачи, не связанные напрямую ни с Украиной, ни с Россией. В их числе, например, сплочение и дисциплинирование НАТО. И на этом фоне, при сохранении доминирования в этой организации Соединенных Штатов, более активное и весомое финансовое участие европейских стран в обеспечении собственной и глобальной безопасности. Или, например, попытка перекроить в своих интересах мировые энергетические рынки, в том числе создать в Европе рынок для возможных экспортных поставок американского сланцевого газа.
Поскольку лоббистские возможности России на Капитолии крайне незначительны, из Конгресса не слышно хора голосов в пользу смягчения (или отказа от) предложенного Б. Обамой курса. Наоборот, со стороны известных своей последовательностью недоброжелателей России (сенаторы Дж. Маккейн, Л. Грэм и др.) звучит еще более жесткая риторика в отношении Москвы, слышны призывы к более эффективным санкциям, военной помощи Киеву и так далее. Складывается впечатление, что поисками действенного решения крупнейшего со времен холодной войны политического кризиса в евроатлантическом регионе готовы заниматься лишь отставные политики. Так, к хладнокровию и отказу от лихорадки введения санкций призывает в прошлом влиятельный конгрессмен Рон Пол. А идеи «финляндизации» Украины (то есть закрепления за ней нейтрального международного статуса) вбрасывают «мастодонты» американской политики вроде Г. Киссинджера [6]. В то же время политики действующие проявляют все большую склонность к жесткости.
Промежуточный итог развития событий вокруг Украины для российско-американских отношений – это прекращение попыток сохранить иллюзию партнерства. Реальное положение дел продемонстрировали и переговоры в Женеве, озадачившие наблюдателей внешним миролюбием. Однако, кроме рассуждений о «деэскалации» конфликта, на них не произошло ничего, в частности, никакого сближения позиций, и пресловутое «взаимопонимание» так и не было достигнуто. Россия и США просто искали способ снизить риск взаимной конфронтации и декларировали неприемлемость открытого применения силы для разрешения конфликта.
За последние 20–25 лет это настолько непривычная для нас ситуация, что многих она просто выбивает из колеи. Создается впечатление, что большинству наших политиков и экспертов пока еще не совсем понятно, что после Крыма Рубикон пройден. «Понравиться» западным элитам путем провозглашения умеренных политических деклараций и даже частичных уступок едва ли удастся. В сложившейся ситуации, например, реальным фундаментом невключения Украины в НАТО являются не некие «письменные гарантии» стран Запада, а реорганизация самой политической системы Украины (пресловутая федерализация: раз не получается «сверху», надо пробовать «снизу» под воздействием «живого творчества масс»). Здесь возможны боснийский вариант федерации или иной формат. Но при этом на востоке страны должен быть образован регион, экономически, культурно, цивилизационно ориентированный на Россию и способный не допустить сползания в западную сферу влияния (в конечном счете – в НАТО) всей Украины. Дипломатические усилия, разумеется, важны и нужны. Но именно поддержка борьбы за самоопределение, продвижение новой (новороссийской) идентичности на юго-востоке Украины, поддержка там новых элит (на фоне сильной усталости населения от простой перетасовки карт в украинской олигархической колоде), то есть формирование партнера по переговорам с официальным украинским руководством, являются сегодня реальными элементами воздействия на американские планы в Евразии. Эти же элементы представляются мощным инструментом политического влияния на Киев – какие бы националистические и проатлантистские силы в нем ни закрепились.
Понятно, что Запад (США и особенно ЕС) на сегодняшний день не располагает свободными ресурсами для того, чтобы вытянуть украинскую экономику из кризиса и помочь в преодолении угрозы социального взрыва. Россия по-прежнему остается для Украины не только одним из основных внешних рынков, но и финансовым донором. Эти связи не могут быть разорваны одномоментно. Так что и по этой причине Западу придется искать компромиссы и как минимум делить ответственность за будущее Украины с Россией.
А российской политической элите необходимо оставаться последовательной в продвижении своей линии. Например, еще месяц или полтора назад о «федерализации» Украины в Киеве не хотели даже слышать (с подачи Запада), считая ее трюком «жестокого автократа» В. Путина, преследующего цель дальнейшего развала страны. Сейчас это одна из допустимых (в зависимости от обстоятельств) политических опций. При этом, однако, необходимо помнить, что серьезное охлаждение отношений РФ со странами Запада и прежде всего с США – надолго; как минимум на годы вперед. И чтобы не увеличить степень собственной уязвимости, нам, наконец, необходимо начинать глубокие и давно назревшие реформы внутри страны (борьба с коррупцией, создание реально независимого суда как условия для развития бизнеса и так далее), работать над изменением модели развития общества и экономики, тупиковость которой отчетливо проявилась к концу 2000-х годов. При этом, видимо, придется отказаться от некоторых привычных за последние годы вещей и представлений. Но такова уж цена «равноправного» диалога с Вашингтоном, к чему наша элита стремилась все минувшие после распада СССР десятилетия.
Примечания:
[1] Remarks by the President at the United States Military Academy Commencement Ceremony. May 28, 2014. // http://www.whitehouse.gov/the-press-office/2014/05/28/remarks-president-west-point-academy-commencement-ceremony
[2] Об этом см.: Мачавариани Г. Мир в 2012 г. (Таблицы мирового развития) // Год планеты. Вып. 2013 г. М., Идея-Пресс, 2013. С. 456.
[3] Там же. С. 449.
[4] Об этом см.: Зевелев И.А., Троицкий М.А. Сила и влияние в американо-российских отношениях. Семиотический анализ. М., 2006.
[6] Kissinger H. How the Ukraine crisis ends // http://www.washingtonpost.com/opinions/henry-kissinger-to-settle-the-ukraine-crisis-start-at-the-end/2014/03/05/46dad868-a496-11e3-8466-d34c451760b9_story.html?hpid=z2
Опубликовано на сайте 05/06/2014