Избранное в Рунете

Сергей Наумов, Николай Слонов

От атеистического государства - к светскому


Наумов Сергей Юрьевич — доктор исторических наук, ректор Поволжской академии государственной службы им. П. А. Столыпина, профессор. Слонов Николай Николаевич — кандидат философских наук, профессор кафедры социальных коммуникаций Поволжской академии государственной службы им. П. А. Столыпина.


От атеистического государства - к светскому

Решение президента о введении в государственных школах «духовно-нравственного воспитания» должно было положить конец дискуссиям и спорам по вопросу о преподавании религии, возникшим в российском обществе. Однако широкий диапазон мнений показал, что полной ясности в ситуации добиться не удалось - прояснились только рамки, в которых вопрос будет решаться. Поэтому впереди неизбежны социальные трения и острые дискуссии по проблеме как между атеистической, светской и теистической частями общества, так и внутри них, поскольку каждая из них далеко не однородна.


В глазах многих российских граждан «атеистический» и «светский» — слова-синонимы, по меньшей мере применительно к характеристике государства. В этом нет ничего удивительного: двух десятков лет не прошло с тех пор, как все мы жили в государстве, которое одновременно было и светским — по государственному устройству, и атеистическим — по господствующей в нем идеологии. Религия сохраняла свое существование в стране, но была вытеснена на обочину общественной жизни. По марксистским канонам она считалась «опиумом для народа» и «пережитком» менее просвещенных времен.

Сейчас положение религии и Церкви в российском обществе существенно изменилось. Весной 2007 года под эгидой РПЦ состоялся XI Всемирный русский народный собор, на котором была, в частности, принята резолюция «О развитии отечественной системы образования и науки». В ней содержалась просьба к руководству РФ «о признании культурологической значимости преподавания основ православной культуры и этики во всех школах страны и о включении этого предмета в соответствующую область образовательного стандарта».

Атеистическая интеллигенция, обеспокоенная тем, что ей кажется клерикализацией российского общества, выступила с протестом против проникновения религии в государственную систему образования. Наиболее ярким выражением этого протеста стало Открытое письмо, с которым обратились к президенту РФ десять академиков РАН [1], вызвавшее горячую полемику в обществе. В редакцию «Литературной газеты» поступило ответное письмо группы известных деятелей культуры, где утверждается, что «основы православной культуры… были, есть и будут теми главными и непоколебимыми основами, на которых зиждется великая многонациональная русская культура» [2]. В Интернете появилось Заявление представителей РАН в связи с Письмом десяти. В нем констатируется: «В современном школьном образовании отсутствует этическая составляющая, которая практически не покрывается и средствами массовой информации» [3]. На страницах «Вестника Российского философского общества» (РФО) развернулась дискуссия, длившаяся полтора года.

В июле этого года президент РФ Д. А. Медведев принял решение, которое, казалось бы, должно было положить конец дискуссиям и спорам по вопросу о преподавании религии в государственных школах (в решении также затрагивается вопрос введения института военных священников, который мы обсуждать не будем). В течение трех лет (начиная с 2010 года) в порядке эксперимента в 12 тысячах школ будет проводиться преподавание нового предмета — «духовно-нравственное воспитание (ДНВ)». Ученикам (и их родителям) будет предложен добровольный выбор варианта ДНВ: 1) изучать историю и основы культуры какой-то одной конфессии; 2) сразу всех мировых религий; 3) пройти курс «Основы светской этики». Педагогами будут не священники, а самые обычные учителя. Пробный курс предполагается преподавать в 4-м (IV четверть) и 5-м (I четверть) классах.

Несмотря на все прошедшие дискуссии, российское общество в целом далеко от глубокого понимания проблемы. Например, статья в «Российской газете», в которой сообщается о содержании президентского решения, озаглавлена: «Священников — в армию, религию — на урок» [4]. По-журналистски образно, но по существу — не только неверно, но в какой-то мере и провокационно по отношению к атеистически настроенной части общества. Светские преподаватели, подготовленные на курсах повышения квалификации, в основной своей массе не принесут в школу религию в ее главной составляющей — как веру; они захотят и смогут дать ученикам только определенную сумму знаний о религии. В свое время они давались и преподавателями учебного предмета, называвшегося «научным атеизмом». <…>

Сложная социально-культурная проблема взаимоотношений светского общества и религии вообще характерна для нынешнего состояния цивилизации. В различных странах она имеет особенную форму и решается по-разному. Так, например, в Израиле сама идея восстановления национального очага и создания еврейского государства была глубоко связана с идеологией еврейства как носителя религиозной традиции иудаизма. В то же время многие переселенцы из Европы и СССР находились под влиянием либерально-просвещенческих и социалистических идей. Поэтому светской позиции «секулярного еврейства» в Израиле пришлось в свое время защищаться от «попыток усмотреть некую неполноценность, якобы присущую нерелигиозным людям с еврейской точки зрения» [7]. В дискуссиях на тему секуляризма были выявлены по меньшей мере два смысла этого понятия. Во-первых, секулярным называют последовательно-атеистическое миропонимание, противопоставленное религиозному; это, так сказать, секуляризм-1. Он позитивно содержателен, опирается на материалистическое мировоззрение, имеет авторитет в науке и ее методах проверки истины, предлагает способы принятия этических решений без их религиозного оправдания. Противоположностью так понимаемому секуляризму является религиозное мировоззрение (теизм). Оно — в различных вариантах конкретных религий — полагает Бога сверхличностью и Творцом мира, с которым человек может вступать во взаимодействие через Церквь или непосредственно (явления божества, обращение к Богу, молитва). Верующий видит конечный авторитет в слове Божием, а в религиозных установках — базовые ориентиры для важнейших (и в пределе всех) жизненных решений.

Второй смысл современного секуляризма (условно — секуляризм-2): это «альтернатива религиозному мировоззрению, придерживаясь которой я не обязательно ощущаю себя последовательным агностиком. Может, я и верю в Бога, может, я думаю, что Он есть. А если я даже и не верю, то, во всяком случае, не исключаю возможности такой веры. Традиция важна для меня и обладает нормативной силой, даже если я не могу толком объяснить, почему нужно верить в Бога или, скажем, зачем надо почитать родителей… Я не представляю нечто, соперничающее с традиционной системой ценностей. Я считаю себя к ней принадлежащим. Но я не согласен видеть в мире религиозных установок основное измерение моего существования, мерило для всего остального в жизни: для семейной жизни, любви, бизнеса, секса, наслаждения, страдания… Я не готов превратить религию в сеть, покрывающую все. Я хочу отвести ей более скромное место, сделать ее одним из элементов, сократить, минимизировать» [8].

В России, еще недавно бывшей преимущественно атеистической страной, положение существенно иное. Сейчас уже никто не призывает разрушать церкви, мечети и синагоги; все признают принцип свободы совести. Но у значительной части граждан остается стремление ограничить роль религии в обществе, максимально отделить ее от государственной и нерелигиозной (светской) общественной жизни. Такую позицию в отношении религии и Церкви мы и будем называть секуляризмом; она соответствует тому, что выше было обозначено как секуляризм-1. Слова «секулярный», «секуляризм» мы связываем с секуляризацией; с конца XIX века этим словом обозначают всякую форму эмансипации от религии и церковных институтов [9].

А идейную позицию, описанную выше как секуляризм-2, мы будем называть светской. В русском языке слово «светский» имеет одним из значений — мирской, гражданский, нецерковный; другое значение — в словосочетаниях «светский круг», «светская жизнь» [10]. Светское (светская власть, светское состояние человека) долгое время сосуществовало наряду с церковной (духовной) властью и священнослужением в обществе. Освободившееся в ходе Великой французской революции от идейной религиозной опеки общество провозгласило светское (секулярное) государство, отделившее от себя религию и Церковь, и светскую (гражданскую) идеологию, противопоставленную религиозной. В таком значении слово «светское» и употреблялось в СССР, инерция чего сохранилась до сего времени.

Слово «светский» в значении секуляризма-2 соответствует современному пониманию светского государства (secular state, англ.) в наиболее развитых странах. Это означает признание религии позитивным компонентом общественного мироустройства — наряду с наукой. Такое понимание «светскости» постепенно утверждается и в российском обществе. Например, именно такой смысл этого понятия просматривается в статье философа И. И. Кондрашина [11]. Для характеристики соответствующей идейной позиции мы также будем употреблять прилагательное «светская».

Есть основания полагать, что, сознательно или стихийно, свет скую позицию занимает подавляющее большинство россиян (и, вероятно, жителей всех стран западного мира). С одной стороны, все они признают науку как авторитет для принятия огромного множества решений в общении человека с окружающим миром, особенно в сфере техники; а с другой стороны, не исключают для себя признания реальностей, находящихся за пределами научного описания. Вера во «вненаучную» в этом смысле реальность может быть любой — от смутных представлений о судьбе, роке, везении, веры в приметы и т. п. до веры в Бога религий и мистических традиций. Тогда как в Израиле в общественной дискуссии о положении религии в обществе стороны чаще всего занимают позиции светскую в указанном смысле («мы ходим в синагогу и ездим на пляж») и религиозную (иудей ские фундаменталисты), в России — секулярную (атеисты) и светскую (примирительную с религией).

Как часто это бывает в общественных дебатах, оппонирующие стороны в российском обществе по-разному видят как смысл и содержание дискуссии, так и основной предмет полемики. Десять академиков и их сторонники идейный смысл обсуждения видят в альтернативе: наука или религия. «По сути дела, в основе обсуждения лежит вопрос о научном и религиозном мировоззрении, о противоречии между наукой и религией» (В. Гинзбург [12]). «Есть наука, а есть мифология и обман» (М. Садовский [13]). «Религиозная вера и научное знание — антагонисты» (И. Гобозов [14]). Оппоненты — от коллег по науке до религиозных деятелей — в рамках этой альтернативы по существу и не спорят.

В российском обществе в сфере компетенции науки никто не противопоставляет научному иное знание — даже церковники. Нынешний российский патриарх о. Кирилл (будучи еще митрополитом) писал: «Самым ощутимым и значимым условием жизни современного человека является научно-технический прогресс... Поэтому по мере усложнения технических средств и функционирования общества происходит возрастание роли образования. Современное информационное общество немыслимо без высококвалифицированных специалистов» [15]. Но очень многие, в том числе немало ученых, видят в современной жизни достойное место также и для религии — за пределами прямой компетенции науки (при всей относительности этих пределов). Они имеют в виду иную альтернативу: одна только наука или же наука и религия — об этом-то, по существу, они и ведут спор.

Президент РФ Дмитрий Медведев, информируя общественность о принятом им решении, охарактеризовал его как «взвешенное» в том смысле, что оно соответствует всей совокупности заявленных интересов сторон. Рассмотрим эти интересы.

Атеисты выражают заботу о становлении научного мировоззрения у школьников в интересах подготовки современных специалистов. По их мнению, этому будут препятствовать религиозные квазизнания якобы о мире: сотворение Богом мира, людей и животных, существование загробной жизни, наличие рая и ада, ангелов и дьявола, возможность воскресения, беспорочного зачатия и т. п. Виталий Гинзбург пишет: «Что касается людей образованных (хотя бы окончивших среднюю школу), то они воспринимают библейские чудеса либо как некое иносказание, либо как нечто несущественное для религии в целом. Но как можно с последним соглашаться, ведь что от религии остается, если отбросить все “украшения” — чудеса, ангелов и т. д.?» [16]

Мы хотели бы высказать два замечания к этому суждению. Первое: верно, что образованные люди большей частью воспринимают содержание религиозного мифа как иносказание. Более того, возможно, академик сильно удивится, но наиболее глубокие религиозные мыслители описание чудес в священных тестах признают метафорическим выражением глубинного (изотерического) содержания религии. Вот, например, рассуждение о средневековом еврейском религиозном авторитете Маймониде. «Рамбам [Майонид] заявлял: Тора [Ветхий завет] говорит на языке, понятном человеку. Каждому человеку свойственно восприятие тестов, соответствующее его уровню понимания. И если большинству свойственно прибегать к воображению скорее, чем к разуму, то они и воспримут Писание с помощью воображения, поняв метафору как иносказание, аллегорию. Те же немногие, которые способны воспринять идеи в чистом виде (то есть изотерически. — С. Н., Н. С.), — что, заметим, является полной противоположностью тому, что в 90 процентах случаев называют “религиозной жизнью”, — воспримут их в чистом виде, однако вовсе не обязательно при этом перестанут соблюдать ритуальные предписания и читать религиозные молитвы…» [17]

Но для вопроса о преподавании основ религиозных знаний в школе гораздо важнее другое: и современные школьники в подавляющем большинстве просто не смогут воспринять библейские чудеса иначе, как сказочные или литературные образы. В Средние века религиозность населения была всеобщей, и приверженцы одной религии различались только по глубине и качеству своей веры. Вся общественная и личная жизнь протекала в религиозных рамках; ребенок впитывал веру в Бога буквально с молоком матери, а все предметное и духовное окружение, в том числе образование, подкрепляло и питало эту веру.

Сейчас состояние общества принципиально иное. Макс Вебер еще в начале прошлого века писал: «Научный прогресс является частью, и притом важнейшей частью, того процесса интеллектуализации, который происходит с нами на протяжении тысячелетий». Исследователь раскрыл значение этого процесса для формирования мироощущения человека: «Нарастающая интеллектуализация и рационализация не означают роста знаний о жизненных условиях, в каких приходится существовать. Она означает нечто иное: люди знают или верят в то, что, стоит только захотеть, и в любое время все это можно узнать; что, следовательно, принципиально нет никаких таинственных, не поддающихся учету сил, которые здесь действуют, что, напротив, всеми вещами в принципе можно овладеть путем расчета. Последнее в свою очередь означает, что мир расколдован. Больше не нужно прибегать к магическим средствам, чтобы склонить на свою сторону или подчинить себе духов, как это делал дикарь, для которого существовали таинственные силы» [18].

Современный человек с первых дней своей жизни окружен искусственными, управляемыми вещами. Чтобы овладеть ими, нужна помощь электрика и сантехника, настройщика электронной аппаратуры, врача и учителя, а не священника. Искусственные вещи отгораживают человека и от естественной природы: он имеет дело с управляемой природой парков, садов и огородов; с усмиренной природой зоопарков; с подчиненной природой возделываемых полей и скотоводческих ферм. В этом смысле в мире обыденных вещей Бог просто не нужен; это и означает, что «мир расколдован». Чтобы стать действительно верующим, школьник должен суметь противостоять «расколдовывающему» воздействию огромного мира вещей, сотворенных человеком без помощи Бога, но с помощью современной техники. И даже если школьник растет в религиозной семье и в какой-то мере приобщен к вере, то и он вряд ли сумеет буквально поверить текстам священных книг, а будет воспринимать их содержание как литературно-художественный образ, как метафору.

И второе наше замечание — к словам В. Гинзбурга «что от религии остается, если отбросить все “украшения” — чудеса, ангелов и т. д.» Остается очень многое. Прежде всего вера как личностно переживаемое отношение верующего к миру. «Религия — дело эмоционального состояния верующих. Идеи и учения в ней на втором месте», — пишет исследователь религиозного сознания М. Д. Шевченко [19]. В мировосприятие верующего входят и благолепие храмов, и торжественность отправлений культа, и чувство солидарности с единоверцами, и интимное общение в молитве со своим Богом или ангелом-хранителем. В многообразии духовного мира наших современников глубоко верующие достойны, во всяком случае, не меньшего уважения, чем футбольные фанаты или экзальтированные поклонники звезд шоу-бизнеса.

Те убежденные (точнее — предубежденные) атеисты, возвышающие себя над религиозно мыслящими людьми только потому, что сами не признают никакого Бога, вполне сравнимы с поклонниками, например, Аллаха, ставящими себя выше всех инаковерующих, в том числе и «безбожников». Структурная близость атеизма с верой давно замечена и осознана исследователями (равно как и необходимость особого, нерелигиозного, рода веры для существования самой науки). Как признает сам Виталий Гинзбург, «в основе атеизма лежит также гипотеза о несуществовании “скрытого” Бога» [20]. Научный термин «гипотеза» не изменяет существа дела — веры в то, что никакого скрытого Бога нет, хотя доказать это невозможно. Мировоззрение, опирающееся на веру во всесилие науки типа математизированного естествознания, позже само становится, по выражению Д. В. Пивоварова, «квазирелигией». Он пишет: «Если философия, вступив в тесный союз с науками о природе, начинает некритично и слепо следовать за ними как за высшей истиной, то в ней рождается вера во всесилие естествознания. Такого рода философия низводится до уровня “служанки естествознания”. Сциентизм, то есть квазирелигиозный культ естествознания, начал быстро расти в Европе начиная с XVI века, по мере критики теоцентризма» [21]. Нетрудно убедиться, что подписавшие Открытое письмо академики демонстрируют именно такой стиль мышления.

Мы, разумеется, ни в малейшей мере не намерены разубеждать убежденных атеистов в их «вере». Но, во-первых, мы хотим в них видеть членов современного светского общества, действительно толерантных и уважительных относительно любых (кроме антиобщественных и антигуманных) убеждений сограждан. А во-вторых, призываем посмотреть на гуманистические ценности, связанные с религией, непредубежденным взглядом светских и широко мыслящих людей, не являющихся приверженцами одной из существующих религий. Возможно, к числу таких людей относятся и те из собеседников Виталия Гинзбурга, которые на вопрос, верите ли Вы в Бога, ответили: «Нерелигиозен, и все известные мне религии считаю несостоятельными, но “что-то есть”» [22].

Виднейшие исследователи цивилизации убедительно показали, что в основе всякой культуры лежит определенная религия. Арнольд Тойнби называл «русско-православной» российскую цивилизацию на протяжении всей ее истории, включая и советский период. Самюэль Хантингтон писал о шведах: «Шведы, пожалуй, самый нерелигиозный народ в Европе, — заметил один из них, — но вы совершенно не поймете эту страну, если только не осознаете, что наши общественные институты, социальные обычаи, семьи, политика и образ жизни зиждутся на фундаменте, сформированном нашим лютеранским наследием» [23]. В своей культурной среде мы можем считать себя атеистами, не подверженными воздействию религиозной традиции. Но, сталкиваясь с инокультурной средой, мы замечаем, что это далеко не так. Андрей Битов в очерке о Хиве писал: «И тут я понял, что я православный, хотя бы в том смысле, что не мусульманин». Вероятно, то же имел в виду Сергей Капица, отвечая на вопрос о его мировоззрении и вероисповедании: «Я — русский православный атеист» [24].

Тысячью незримых нитей проникают библейская мудрость и образность в наше сознание. Мы пользуемся выражениями «не судите, да не судимы будете», «сучок в глазе брата твоего, и бревно в твоем глазе», «не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями», «просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и вам отворят», «камень вместо хлеба». И это примеры только из первых трех абзацев главы 7 Евангелия от Матвея! Обычное наше «спасибо» есть не что иное, как обмирщенное благословение «Спаси (тебя) Бог!».

Даже для неверующего, но уважительно относящегося к своей цивилизационной идентичности человека, не отрывающего себя от корней своей национальной (в широком смысле) культуры, религия важна как отечественная духовная традиция. Эта традиция «священна» для него не столько потому, что основана на «Высшем авторитете», а в первую очередь потому, что она была верой многих поколений предшественников, строивших по этой вере свою жизнь. В наше время многие маловерующие или вовсе неверующие граждане России желают приобщиться к этой духовной традиции хотя бы на уровне наиболее значимых ритуалов. Они освящают свой брак церковным венчанием, возвышая и упрочняя его в глазах окружающих и собственных; крестят своих детей; призывают священника отпевать покойника. Не зная ни одной молитвы, они могут в трудную минуту в душе обратиться за помощью к «просто Богу», верить в добрые и недобрые приметы. Известно, например, с какой строгостью космонавты — люди, находящиеся на переднем плане современной науки и техники, выполняют перед стартом своеобразные безрелигиозные «ритуалы», сформировавшиеся на опыте прежних удачных и неудачных полетов. Такие маловерующие люди составляют основную массу невоцерквленных в своей повседневной жизни христиан (и адептов других религий), «православных атеистов» и «безрелигиозных верующих», образующих феномен современной жизни, получивший наименование «бедной религии» [25].

Для широко мыслящего человека религия со всем своим сопровождением представляет собой высокую культурную ценность. Действующие храмы разных религий смотрятся с этой точки зрения как архитектурные памятники, собрания религиозной живописи и скульптуры, как «живые» этнографические музеи с демонстрацией культовых обрядов, прослушиванием духовной музыки и церковного пения. А можно ли считать себя культурным человеком, не понимая содержания бесчисленного множества произведений литературы, изобразительных искусств, кинематографии, связанных с религиозными сюжетами?!

Как уже упоминалось в начале статьи, не все представители российской академической науки разделяют мнение о религии Виталия Гинзбурга и Михаила Садовского. «Религия во всех ее формах и проявлениях — величайшее явление в истории человечества, — пишут академик Г. В. Осипов и член-корреспондент РАН Ж. Т. Тощенко. — Она сопровождала человека на всех этапах его существования, начиная с тех пор, когда он мыслил себя в неразрывной связи с природой, и до настоящего времени. Именно религиозными учениями обобщены мудрость и жизненный опыт людей по проблемам нравственности, и на этой основе сформулированы главные постулаты морали, без которой невозможны существование народов, организация их общественной и повседневной жизни. Все религии возникли и были, по выражению П. А. Сорокина, прежде всего “моральными социальными движениями”» [26].

А еще до того, как возникли развитые религиозные учения, накопителем и хранителем морального и всякого иного опыта в сообществе была культурная традиция, связность и целостность которой обеспечивались религиозным мифом. Например, для папуасского племени маринд-аним (Новая Гвинея) идеалом являются «человечный человек», то есть помогающий другим, и «совестливый человек», то есть стыдящийся нарушать традицию в любых ее проявлениях [27]. Поэтому не соответствует современным знаниям о формировании цивилизации утверждение, будто моральные заповеди родились до и вне религий, которые лишь позже «адаптировали эти заповеди, включив их в свое религиозное учение» [28]. К слову, один из соавторов Открытого письма, академик Жорес Алферов в письме на имя главного редактора «Литературной газеты» откорректировал свою позицию. Он писал: «…принимая принципиальное положение о том, что наука и религия имеют совершенно разную основу: знание — в первом случае и веру — во втором, мы всегда объединяемся в борьбе за высокие нравственные идеалы, культурные и духовные ценности» [29].

В постсоветском российском обществе, как показала общественная дискуссия, появилось значительное число людей, и не только верующих, признающих религию как основу своей цивилизационной идентичности и хранителя исторической духовной традиции, а также художественные и эстетические достоинства религиозной литературы и искусства. Но среди нашей, еще недавно почти поголовно атеистической интеллигенции мало кто видит в религии такую ценность для светского общества, как язык для описания всего духовного, священного, вневременного, возвышенного относительно повседневности бытовых и сиюминутных прагматических и утилитарных интересов в жизни людей. Язык религии вырабатывался как знание о высшем и вечном относительно повседневности: «Только Церкви под силу заронить зерно вечности во время» [30]. Речь здесь идет о метафорическом использовании религиозных представлений, понятий, образов, сюжетов. Вообще говоря, мы широко пользуемся такого рода метафорами — и в обыденности, и в культуре; в частности, мы не можем обойтись без таких понятий религиозного происхождения, как «душа», «вдохновение», «смысл жизни» и т. д. Мы знаем, как Пушкин и другие поэты широко пользовались в своем творчестве образами и античной, и христианской мифологии.

…Я вас любил так искренне, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

Достаточно ясно, что эти общеизвестные строчки являются не обращением к христианскому Богу, а выражением искренности и чистоты собственного чувства поэта.

Не является исключением и наука, в том числе естествознание; даже для физика мышление метафорами — не новость. Из термодинамики ему знаком «демон Максвелла», орудующий заслонками и пропускающий только быстрые молекулы; из теории относительности Эйнштейна — «наблюдатель» ненаблюдаемого (тел, удаляющихся друг от друга со скоростью света); из квантовой механики — «свободная воля электрона» и т. д. Да и одно из основных понятий физики, «сила», — по существу, тоже есть метафора еще не познанных взаимодействий физических тел и полей (недаром существует выражение: самое слабое место у физики — это «сила»).

Альберт Эйнштейн писал: «Религия будущего будет космической религией. Она должна будет преодолеть представление о Боге как о личности, а также избежать догм и теологии. Охватывая и природу, и дух, она будет основываться на религиозном чувстве, возникающем из переживания осмысленного единства всех вещей — и природных, и духовных». Приводя эти слова великого физика, Виталий Гинзбург поясняет: «Религиозной терминологией он пользовался потому, что, по его словам, не мог подобрать лучшего слова, чем “религиозная”, для характеристики веры в рациональную природу реальности» [31]. Академик прав, что «бог» Эйнштейна — это природа, а отнюдь не христианский Бог. Но в том-то и дело, что именно религиозная терминология лучше всего способна выразить благоговение ученого перед глубиной, целостностью и гармоничностью открывающегося перед ним в процессе исследования природного мира.

Все сказанное позволяет охарактеризовать принятое президентом Медведевым решение как определенный шаг в направлении к современному светскому государству, которое не боится и не препятствует религиозности части своих граждан, обеспечивает им все права, вытекающие из принципа свободы совести. Конституционный принцип отделения Церкви от государства здесь означает прежде всего его невмешательство во внутренние дела конфессиональных общин, причем не абсолютное, потому что граждане должны быть защищенными от воздействия изуверских сект и религиозного экстремизма, связанного с терроризмом и другими антиобщественными действиями. Шаг в предложенной форме педагогического эксперимента действительно компромиссный, поскольку он удовлетворяет ближайшим образом все заинтересованные стороны.

Атеистическая часть общества получила заверение в светском культурологическом характере предмета ДНВ — в том, что священники не придут в школу и что выбор варианта курса будет осуществляться родителями и учениками исключительно добровольно. Светски ориентированные граждане, лояльно относящиеся к религии, признательны государству, которое берет на себя образование юных граждан в области духовных традиций, истории и культуры религии. Верующие традиционных религий и выступающие от их имени служители культа, в первую очередь представители РПЦ, удовлетворены возможностью сформировать классы и группы учеников, изучающих основы только одной выбранной религии. Сами учителя могут быть довольными трехлетним сроком эксперимента, который позволит попробовать разные учебники и различные методики преподавания. Компромиссным, теистически нейтральным является общее название нового предмета — «духовно-нравственное воспитание». Даже выбранный возраст учащихся является компромиссным между старшими классами, для которых авторы Открытого письма предлагают курс «Истории мировых религий», и первым классом, начиная с которого, а то и с детсада, хотели бы вести религиозное воспитание церковники.

Однако компромисс тем и отличается от консенсуса, что оставляет все стороны неудовлетворенными в их максимальных и глубинных претензиях. Секулярно настроенная часть общества отнюдь не успокоена относительно процессов, которые она называет клерикализацией государства. Наоборот, в проникновении религиозных знаний в общее образование и в появлении священников в воинских частях она видит дальнейшие шаги в клерикализации России, новые — и не последние — уступки государства давлению Церкви.

А ее представители хотели бы, чтобы в массовую школу пришла вера в Бога, а не только знания о религии, чтобы в ней имело место религиозное воспитание вместо религиозного просвещения культурологического плана. В этом намерении есть не только бескорыстная забота о моральном воспитании юных россиян, но и естественное стремление любой организации усилить свое влияние в обществе, желание представителей Церкви удовлетворить свои корпоративные и личные интересы.

Светски настроенных граждан, действительно встревоженных нравственным состоянием российского общества, не может удовлетворять декларативная нацеленность нового предмета на духовно-нравственное воспитание. Они справедливо считают, что государство в лице его представителей должно само в первую очередь задавать обществу образцы морального поведения. Они приветствуют устремления РПЦ и других конфессий принять участие в нравственном воспитании молодого поколения. Но хотели бы от Церкви более эффективного воздействия на среду, которая окружает детей и юношество. Молодому человеку трудно вырасти нравственным, если экраны телевизора завалены трупами, а реклама новых боевиков убеждает: «Есть один закон — кто выстрелит первым».

Российское общество — во всех его частях — подозревает чиновников Минобра в способности испортить самое благое начинание топорным исполнением. В этом смысле представляется сомнительным уже официальное название нового предмета: какой ребенок охотно пойдет на урок, на котором его заведомо будут «воспитывать»? Смущает и обязательный характер «добровольного выбора», за которым следует ответственность в виде оценки усвоения предмета. Мы считаем, что следует серьезно отнестись к суждению учителя с 30-летним стажем, депутата Мосгордумы Евгения Бунимовича. Четвероклассник по возрасту еще не может понять значений слов «этика», «религия», «светский», разве что сможет их зазубрить. И не должен понимать. Задумываться на нравственные темы подростки начинают хорошо если лет в 12—13, а многие — и позже [32].

В первой реакции общественности высказан широчайший диапазон мнений — от положительных откликов до предупреждений о мине замедленного действия, заложенной под многонациональное российское общество. Эта реакция предупреждает: решение президента отнюдь не внесло полную ясность в ситуацию с преподаванием религии в государственных школах; прояснились только рамки, в которых вопрос будет решаться в России. Поэтому впереди неизбежны трения в обществе в ходе осуществления эксперимента и новые острые дискуссии по проблеме. Как между атеистической, светской (лояльной к религии), и теистической частями общества, так и внутри них, поскольку каждая из них далеко не однородна.

Примечания:

[1] См. «Открытое письмо Президенту РФ В. В. Путину». — «Новая газета». Приложение «Кентавр». 23.07.2007. См. также публикацию: «Вестник Российского философского общества» (далее — «Вестник РФО»). 2007. № 4. Письмо подписали академики Е. Александров, Ж. Алферов, Г. Абелов, Л. Барков, А. Воробьев, В. Гинзбург, С. Инге-Вечтомов, Э. Кругликов, М. Садовский, А. Черепащук.

[2] «Вера и знание (о письме в редакцию)». — «Литературная газета». 08—14.08.2007. Письмо подписали В. Распутин, В. Белов, В. Карпов, М. Ножкин, С. Куняеа, Т. Петрова и др.

[3] «Заявление представителей РАН в связи с “письмом десяти”».— «Интерфакс». 11.01. 2007. Подписали академики РАН Н. Энеев, Г. Заварзин, Г. Голицын, члены-корреспонденты РАН Г. Мальцев и Ф. Кузнецов.

[4] См. И. Елков. Священников — в армию, религию — на урок. — «Российская газета». 23.07.2009.

[7] С. Рузер. В поисках утраченной гармонии. — «Евреи и еврейство. Сборник историко-философских эссе». Иерусалим, 1991. С. 302.

[8] Там же. С. 308—309.

[9] См. «Большой энциклопедический словарь». М., 2008.

[10] См. С. И. Ожегов. Словарь русского языка. Изд. 24. М., «Оникс»; «Мир и образование». 2008.

[11] И. И. Кондрашин. Светскость как альтернатива теизму и атеизму. — «Вестник РФО». 2007. №.3.

[12] См. В. Гинзбург. У религии — судьба астрологии. — «Новая газета». Приложение «Кентавр». 23.08.2007. № 4.

[13] См. М. Садовский. Физики и клирики. — «Новая газета». Приложение «Кентавр». 21—23.01.2008. № 8.

[14] См. И. А. Гобозов. Религиозная вера и научное знание — антагонисты. — «Вестник РФО». 2007. № 3.

[15] Кирилл, митрополит. Православие и образование. — «Полис». 2008. № 2.

[16] В. Гинзбург. Непонимание — не аргумент. — «Новая газета». Приложение «Кентавр». 21—23.01.2008. № 8.

[17] С. Рузер. В поисках утраченной гармонии. С. 321.

[18] М. Вебер. Избранные произведения. М., 1990. С. 714.

[19] М. Д. Шевченко. Религиозное сознание и духовная деятельность. М., 2006. С. 81.

[20] В. Гинзбург. У религии — судьба астрологии.

[21] Д. В. Пивоваров. О четырех квазирелигиозных тенденциях в философии. — «Вестник РФО». 2008. № 1.

[22] В. Гинзбург. Непонимание — не аргумент.

[23] С. Хантингтон. Столкновение цивилизаций. Пер. с англ. Т. Велимеева, Ю. Новикова. М., 2005. С. 502.

[24] Цит. по: И. И. Кондрашин. Светскость.

[25] См. М. Эпштейн. Постатеизм, или Бедная религия. — «Октябрь». 1996. № 9.

[26] Г. В. Осипов, Ж. Т. Тощенко. Современный мир и религия. — «Вопросы философии». 2007. № 6.

[27] См. Г. Неверман. Мифы и представления папуасов маринд-аним. М., 1981. С. 191.

[28] В. Гинзбург. Непонимание — не аргумент.

[29] Ж. И. Алферов. Без розни. Главному редактору «Литературной газеты» Ю. М. Полякову. — «Литературная газета». 08—14.08.2007.

[30] К. Касьянова. О русском национальном характере. М., 1994. С. 148.

[31] В. Гинзбург. Непонимание — не аргумент.

[32] См. «Клерикализация России: миф или реальность?» — Мониторинг СМИ в Интернете. 30.07.2009.

Полную версию см.: Журнал «Свободная мысль», №9 (1604), 2009

Читайте также на нашем сайте:

«Православная этика и дух «социального капитализма» Егор Холмогоров

«Православное переосмысление «прав человека» Елена Малер-Матьязова

«Больной хочет выздороветь. О духовно-нравственном состоянии современного российского общества» Сергей Перевезенцев

«Церковь и цивилизация» отец Димитрий Познанский

«Вклад русской православной церкви в духовную безопасность страны» Валентин Радаев

«Отношение к атеизму и атеистам в России» Петр Бавин

«Правосознание и духовность как основа государственности. О равенстве всех перед Богом и перед законом» Александр Звягинцев

«Православная Церковь и светские вожди России в ХХ веке» Сергей Фирсов

Опубликовано на сайте 23/03/2010