Специально для сайта "Перспективы"

Андрей Андреев

Социальные противоречия российского общества


Андреев Андрей Леонидович – доктор философских наук.


Социальные противоречия российского общества

С начала наступившего ХХI столетия постсоветская Россия вступила в новую фазу своего развития. Она характеризуется постепенным вовлечением российских политических элит в более активную глобальную игру, которая, по их представлениям, может сулить им значительный выигрыш. Это, однако, потребовало от них укрепления собственного тыла, а в связи с этим и внесения некоторых коррективов во внутреннюю политику.


С начала наступившего ХХI столетия постсоветская Россия вступила в новую фазу своего развития. Она характеризуется постепенным вовлечением российских политических элит в более активную глобальную игру, которая, по их представлениям, может сулить им значительный выигрыш. Это, однако, потребовало от них укрепления собственного тыла, а в связи с этим и внесения некоторых коррективов во внутреннюю политику. Неолиберальный курс в главных своих элементах не был пересмотрен; он продолжался неукоснительно и даже более последовательно, чем раньше, но формы его проведения были откорректированы. Если в период президентства Ельцина власть в сущности не нуждалась в идентификации с «покоренной» страной, совершенно не считалась с мнением населения и решала свои проблемы, просто вступая в разнообразные сделки с коррумпированными финансово-политическими группировками, то со сменой президента государство в целом взяло курс на социальное умиротворение, который позволял создать более благоприятный имидж за пределами страны и к тому же был менее затратным.
Мы видим сегодня довольно противоречивую картину: с одной стороны создается законодательная база, позволяющая приравнивать недовольство администрацией к экстремизму, с другой же стороны ощущается установка «не обострять», приглушая вспышки протестных настроений с помощью определенных уступок (как это было, например, в случае монетизации социальных льгот). Несмотря на нечаянно нагрянувшее газонефтяное процветание и систематический профицит бюджета, прибавки к зарплате отмеряются крайне скупо и едва догоняют рост стоимости жизни. Зато в перспективе стране обещано удвоение ВВП, что надо понимать и как обещание существенно поднять общий уровень жизни россиян. С одной стороны, образование, медицина, жилье включаются в число приоритетных национальных проектов. С другой – стоимость однокомнатной квартиры в Москве только за последний год возросла как минимум наполовину и составляет ныне 130 – 150 тыс. долл. (при том, что зарплата в 300 – 400 долл. считается достаточно приличной), еще недавно образцовая по мировым меркам система образования разрушается и шаг за шагом превращается в платную, а лечение любой болезни, чуть более сложной, чем банальный насморк или легкая ангина, гласно или негласно выливается в сумму, многократно превышающую печально знаменитый МРОТ.
Осуществленное в последние 5 – 6 лет некоторое изменение акцентов во внутренней политике практически не затронуло социальной конструкции современного российского общества, которая была задана «рыночными» реформами начала 90-х годов. Самой характерной его чертой остается крайняя степень социальной поляризации. Так, средняя заработная плата 10 % самых высокооплачиваемых россиян превышает средний заработок 10 % низкооплачиваемых как минимум в 25 - 30 раз (в США этот разрыв является только 10-кратным, а в Скандинавских странах 3 – 4-кратным). Если же мы будем сравнивать не зарплаты, а зарплаты с доходами узкого круга лиц, допущенных к дележу природной ренты, «прокачке» государственных ассигнований, застройке обоих российских мегаполисов или к частотам телеэфира, то разница получится просто ошеломляющей.
В настоящее время, по данным социологических опросов, доля богатых или просто состоятельных людей в составе населения составляет около 5 % , и еще более 20 – 25 % могут быть уверенно отнесены к средним слоям. С другой стороны, около 70 % граждан страны живут в весьма стесненных материальных обстоятельствах, в том числе примерно четверть – в условиях настоящей бедности и нищеты. Люди, входящие в эту группу, плохо питаются, не имеют возможности организовать полноценный отдых, не пользуются дорогостоящими лекарствами и часто не имеют давно уже ставшего стандартным набора бытовой техники (холодильник, цветной телевизор, компьютер и др.). В 2003 г., по данным социологических опросов, примерно у четверти по-настоящему бедных семей накопились долги по квартплате, что в свете недавно принятого законодательства означало перспективу насильственного выселения. Отметим, что среди бедных примерно четверть, а среди живущих в полной нищете примерно 13 – 14 % составляют лица с высшим и незаконченным высшим образованием [1].
Нетрудно подсчитать, что по критериям уровня жизни россияне распределены в пропорции, составляющей приблизительно 1:2. В таком же соотношении разделено по уровням благосостояния и статусным позициям и население развитых стран Запада – это то, что в современной социальной науке получило название общества двух третей. Только в США и Западной Европе на одного малообеспеченного гражданина приходятся двое хорошо оплачиваемых, а в России – наоборот. И если социальная конструкция первого типа, как показывает опыт, является довольно прочной (о справедливости или несправедливости такого устройства общества мы сейчас не говорим), то во втором случае она, напротив, весьма неустойчива.
К настоящему времени в стране сформировался целый узел накладывающихся друг на друга социальных противоречий. И после периода кратковременной стабилизации в начале текущего десятилетия, когда в связи со сменой власти у населения появились надежды на улучшение, уровень социальной напряженности снова стал подниматься и обнаруживает тенденцию к дальнейшему возрастанию.
Противоположность между богатыми и бедными давно уже стала в глазах населения самой большой и острой проблемой современной России. Если в 2003 г. так думали примерно 44 % граждан, то в 2005 г. уже 64 %. В 2006 г. примерно 68 % россиян считали, что в современной России совершенно недостаточно вознаграждаются интеллект и высокая квалификация, а 73 % выразили то же мнение по поводу тяжелого и упорного труда.
При этом, если рассматривать проблему не «вообще», а в ее специфически российском измерении, следует принять во внимание то конкретное содержание, которое понятие «бедность» приобрело в наших условиях. Из сравнительного анализа данных социологических опросов по России с данными Евробарометра видно, что причины социального неблагополучия в России иные, чем в большинстве сопоставимых с ней по уровню развития стран мира. В частности, респонденты Евробарометра в качестве причин бедности поставили на первое место сугубо личные пороки – алкоголизм и наркоманию. В России же на первом месте оказались причины макроэкономического и социального порядка – невыплаты зарплаты и пенсий, недостаточный уровень социальных гарантий, безработица и др. Если в составе населения Евросоюза лишь каждый пятый считает государственное социальное обеспечение недостаточным, то в Российской Федерации такого мнения придерживается более трети опрошенных [2].
А между тем бедность, которую в современной России нельзя рассматривать как результат личной вины самих бедных, это не просто чрезвычайно стесненные материальные обстоятельства, но и крайняя степень человеческого унижения, которое к тому же на каждом шагу приобретает публично-демонстрационный характер. Оказавшемуся в тисках нужды россиянину постоянно дают почувствовать, что он лишний в этой жизни – и тогда, когда он не может сделать «добровольно-принудительный» взнос на приобретение пособий, ремонт или охрану школы, и тогда, когда судебные приставы выселяют его из квартиры, за которую он не смог заплатить, и тогда, когда его отправляют на грошовое пособие по инвалидности, потому что не такая уж сложная операция, способная поставить его на ноги, стоит «слишком дорого» и не предусматривается пакетом услуг обязательного медицинского страхования. Низкий доход без принятой сегодня во всех развитых странах политики выравнивания шансов становится порочным кругом, поскольку при этом никакие личные усилия не способны изменить положение человека к лучшему.
Особенно важен, однако, даже не сам факт чрезвычайно большого неравенства доходов, а то, что это положение воспроизводится и, судя по всему, будет воспроизводиться в будущих поколениях. «Обычные» россияне не только не имеют возможности покупать элитное жилье или путешествовать по миру, они во все большей степени лишаются ресурсов, позволяющих изменить свое положение. В первую очередь это относится к образованию. Так, среди богатых россиян, по их собственным самоотчетам, пользовались платными образовательными услугами для взрослых почти 59 %, в то время как по населению в целом (о наиболее бедной его части мы даже не говорим) этот показатель составил около 23 % [3]. Разрыв, как нетрудно подсчитать, более, чем в 2 раза. При этом, конечно, и суммы, расходуемые состоятельными семьями на обучение детей, многократно превышают затраты среднестатистического гражданина, даже если он тоже формально использовал возможности платного образования. В результате этого Россия становится страной со сниженным уровнем социальной мобильности, а неравенство в наших условиях приобретает особенно застойный – не классовый, а корпоративно-кастовый характер.
Несмотря на эти неблагоприятные тенденции, которые население совершенно отчетливо понимает, недовольство нарастающим социальным неравенством до сих пор выражалось лишь в локальных формах протеста с ограниченными требованиями текущего характера. Однако в последнее время ситуация стала меняться в связи с тем, что противоречия классового типа стали сливаться с межнациональными противоречиями, способными, как известно, давать мощнейшие выбросы социальной энергии, в том числе и самой разрушительной. В 2006 г. по всей стране от Кондопоги до Самары и Ростова прокатилась волна столкновений на этнической почве, имеющих вместе с тем и социально-экономический характер.
Причины, которые привели к такому развитию событий, в кругах российской администрации и близких к ним понимают очень поверхностно, пытаясь свести все к ксенофобии или проявлениям невесть откуда взявшегося «неофашизма». На самом же деле ситуация была создана всем ходом российских реформ, последствия которых власть и ее аналитики не просчитывали, а лишь интерпретировали на языке неолиберальной мифологии. Поэтому многое из того, что подспудно накапливалось годами, либо не замечали, либо игнорировали. В течение длительного времени в России с ведома правительственных структур существовали условия для неконтролируемой миграции, приводящей в «лобовое» соприкосновение ранее разделенные между собой этнические массы, культурно-психологическая совместимость которых даже не обсуждалась. Однако еще более важно то, что при проектировании социально-экономического устройства новой России никто не принимал в расчет специфических социально-психологических качеств основной массы населения и его склонности к определенным видам деятельности.
Когда вырубают выращивавшиеся десятилетиями сады и рощи, в рост немедленно идет не требующий никакого культивирования бурьян. А когда в результате так называемого перехода к рыночной экономике были обескровлены и частично разрушены весь комплекс российской промышленности, сельское хозяйство средней полосы, а также наука и образование, то многотысячные массы жителей коренной России, весь уклад жизни которых был приспособлен именно к этим отраслям, потеряли и в уровне благосостояния, и в социальном статусе, и в определенности жизненных шансов. В этой ситуации роль более высокой экономической ниши отошла к занимающей при нормальных условиях более скромное место, но очень мобильной и живучей в условиях всевозможных катаклизмов розничной и мелкооптовой торговле, требующей совсем иных качеств. В условиях криминализованного окружения она часто сама граничила с криминалом и требовала не столько хорошей профессиональной подготовки, сколько клановой спайки, умения дать взятку, отсутствия «излишнего» пиетета перед законом и законностью. Прошедшее многовековую школу модернизации, привыкшее повиноваться законному порядку и к тому же мало склонное к объединению славянское население на этом поле проигрывало, а в более выгодном отношении оказывались группы и общности, у которых были живы архаические традиции, восходящие к родоплеменным обычаям. Поэтому тот слой рыночной экономики, с которым люди соприкасаются в своей непосредственной повседневности, стал принимать облик этнического предпринимательства.
Правительственные эксперты, взявшие на вооружение пришедшую к нам из Великобритании и США так называемую конструктивистскую теорию наций, оказались не в состоянии адекватно понять эту сторону вопроса, что в конечном счете привело не только к обострению собственно межнациональных и межэтнических конфликтов теперь уже в самом сердце страны. Фактически межнациональные столкновения последнего времени в известном смысле «раскачали ситуацию». По данным ВЦИОМ, в сентябре 2006 г. свыше половины россиян и почти 90 % москвичей и петербуржцев выражали мнение, что столкновения на межнациональной почве будут иметь продолжение [4]. Однако, поскольку в этих выступлениях есть как бы «второе дно», а именно, сильный элемент социального протеста, они постепенно могут приобретать и более широкое значение.
То обстоятельство, что социальный протест населения особенно легко принимает сегодня националистическую (или квазинационалистическую?) форму, нетрудно объяснить отсутствием современной и вместе с тем привлекательной для масс идеологии социального целеполагания, какой был когда-то марксизм. «Национальные» цели легче формулируются, а их достижение легче наглядно продемонстрировать, поэтому они и выходят на первый план, создавая порой довольно одностороннее впечатление об источниках социальной напряженности и уровне конфликтности в обществе. Однако в современной России все же есть одна понятная для всех социальная тема, которая потенциально способна вызвать широкий резонанс и воплотиться в лозунгах конкретного действия. Эта тема – итоги приватизации.
Судя по данным проводившихся в последние годы исследований, восходящее ко времени «перестройки» представление о том, что россияне будто бы только и хотят, что «все отнять и поделить», совершенно беспочвенно. В принципе в обществе сложилось вполне позитивное отношение к частной собственности как таковой. Однако россияне не склонны к ее фетишизации, как это часто бывает на Западе, и полагают для нее другие основания, помимо формально юридических. Право собственности, в соответствии с системой основополагающих смыслов русской культуры, создается личным трудом, а не рыночными манипуляциями или юридическим крючкотворством. Поэтому итоги проведенной в начале 90-х годов операции по форсированному созданию класса собственников, которая имела к тому же, скорее, политический и идеологический, чем экономический смысл, население в большинстве своем считает нелегитимными. Что бы ни говорили по этому поводу высшие должностные лица, как бы ни пугали россиян тем, что возвращение к данному вопросу приведет чуть ли не к гражданской войне, тема эта сидит в общественном сознании как заноза, причем более половины граждан убеждены в том, что неправедно нажитые состояния следует конфисковать, независимо от того, приведет ли это к конфликтам в обществе. Судя по данным социологических опросов, надеяться на то, что с течением времени вопрос сам собой снимется, означает повторять в сфере социально-экономических отношений примерно те же ошибки, которые уже были допущены в сфере национальной и вылились в конце концов в серьезные волнения и столкновения. Сегодня эта тема присутствует в политической жизни в латентной форме, но ее актуализацию может легко спровоцировать любой конфликт, связанный с ужесточением социальной политики или иными причинами.
По сути дела под основание российского неокапитализма с самого начала была заложена мина замедленного действия, что в обозримой перспективе будет существенно ограничивать его эффективность, а значит и возможности смягчения остроты социальных проблем за счет возрастания абсолютных размеров национального дохода. Представляется, что вопрос об инвестиционном климате и инвестиционном рейтинге России, которому в настоящее время придано приоритетное значение, в глубинной своей основе упирается не в недостаточную прозрачность бюрократических механизмов или в психологические последствия судебно-административных акций против «ЮКОСа», а в эту неотрегулированность, «подвешенность» вопроса об исходных основаниях крупной собственности.
Сегодня россияне очень далеки от идеализма времен «перестройки», так же как и от стремления творить себе новых кумиров. В общем и целом они подходят к оценке динамики развития страны достаточно рационально и вполне критически. В целом население склонно считать, что по многим позициям существенных сдвигов к лучшему за последние 5 – 6 лет не произошло. Более того, в ряде случаев наметилась и негативная динамика. Так, к началу 2006 г. число граждан, которые считают ухудшившимся положение дел в социальной сфере, превысило число тех, кто полагает его улучшившимся, примерно в 9 раз. В отношении уровня жизни населения в целом мнения наших сограждан распределились следующим образом: приблизительно 28 % думало, что оно улучшилось, около 36 % – что ухудшилось и около 30 – 31 % утверждали, что оно осталось без изменений [5].
В этой ситуации главным фактором, придающим относительную стабильность весьма неустойчивой социально-экономической и политической конструкции «новой России» и даже обеспечивающим ее способность мобилизовывать свои ресурсы на решение достаточно амбициозных геополитических и геоэкономических задач, является, безусловно, личность президента В.В.Путина. Многочисленные опросы показывают, что россиянам импонирует имидж президента, его политический дискурс и многие важные шаги, предпринятые им как внутри страны, так и вне ее. Большинство населения, безусловно, поддержало президента в его конфликтах с олигархами, в действиях, направленных на восстановление государственного контроля над использованием природных богатств страны, в попытках расширить и укрепить зону международного влияния России. Пользуется одобрением и его взвешенная позиция по вопросам, связанным с исламским фактором, и стиль достойной самостоятельности, установленный Путиным в отношениях с Западом. Разумеется, личный рейтинг президента подвержен определенным колебаниям, но в целом вот уже 6 лет он остается весьма высоким, что уже само по себе является беспрецедентным явлением политической жизни.
Надо, однако, учитывать, что личность президента – это не институциональный и в этом смысле непостоянный фактор. Что же касается возможностей государства поддерживать инерцию движения безотносительно к тому, кто занимает самый главный кабинет в Кремле, то они представляются достаточно проблематичными. В 90-е годы в государственных органах всех уровней произошла «кадровая революция». Пришло новое поколение чиновников – более молодых, более «открытых миру» и не связанных догмами коммунистической идеологии, но в то же время более циничных, менее опытных, по многим позициям менее грамотных и, что особенно плохо, свою недостаточную подготовленность не осознающих. Это привело к существенному ухудшению качества всей государственной службы в целом.
Не случайно в глазах наших сограждан государственный аппарат «новой России», которому предстоит реально выполнять заявленные президентом планы, направленные на реализацию национальных проектов и превращение Российской Федерации в энергетическую сверхдержаву, никаким авторитетом не пользуется. В массе своей россияне ставят современного российского чиновника и управленца ниже не только европейского, но и советского. А, отвечая на вопрос, кто в первую очередь препятствует быстрому экономическому росту и развитию России, россияне поставили на первое место коррумпированные политические и экономические элиты, а также засилье бюрократии [6].
Показательным примером, иллюстрирующим сказанное, может служить хотя бы эволюция федеральной службы занятости, где в середине 90-х годов удалось создать интеллектуальное ядро из концептуально мыслящих специалистов. Однако в дальнейшем к руководству этим направлением социальной работы приходили люди, все менее и менее подготовленные как в смысле кругозора и знаний, так и в смысле опыта государственной деятельности. Таким руководителям уже не нужны были серьезные аналитики, и ведомство стало терять как общее видение перспективы, так и концептуальное соприкосновение с системой образования, связь с которым его руководство уже не понимало. В конечном счете, служба потеряла стратегическое значение и фактически превратилась в простое бюро регистрации.
Теоретически сильным ходом, способствующим укреплению доверия между государством и обществом, могла стать выдвинутая верховной властью идея национальных проектов, тем более, что они касались наиболее важных для населения и вместе с тем неблагополучных, с его точки зрения, сфер – здравоохранения, жилья, образования. Однако этого не случилось. Убедить население в том, что речь идет о реальной инициативе, а не об очередной кампании политтехнологов, которые давно уже вызывают у россиян аллергические реакции, не удалось. И потому что никаких действительно ощутимых для граждан сдвигов пока не последовало, и потому что большая часть граждан, негативно оценивая качество госаппарата новой формации, просто не верит, что пришедшие сегодня в кабинеты министерств и ведомств чиновники вообще способны управлять такими сложными проектами.
Очень показательно в этой связи то, что происходит в сфере образования. Россияне чрезвычайно сильно опасаются ее коммерциализации и в ходе социологических опросов постоянно высказывают мнение, что их шансы на получение хорошего образования падают. Ректорский корпус и профессорско-преподавательский состав вузов практически в полном составе образует оппозицию политике, проводимой Минобрнауки, в том числе введению ЕГЭ, нарастающей коммерциализации образования, а также механическому подверстыванию российских вузов под среднеевропейские стандарты, которые в целом ниже, чем в России. Однако все сигналы, поступающие от общественности, игнорируются, и министерство с железной последовательностью и непреклонностью проводит в жизнь свои планы, которые почему-то всегда разрабатываются в одном и том же месте – Высшей школе экономики, превратившейся в последние годы фактически в своего рода неконституционный центр управления образованием.
В последние годы в стране фактически вновь отстроена однопартийная политическая система с ослабленными обратными связями. Оппозиция формально существует, но взята под плотную опеку административных структур. Фактически на роль оппозиции назначают, одновременно всячески препятствуя формированию реальных политических сил, независимых от кремлевской администрации: под разными предлогами им отказывают в регистрации или снимают с предвыборной дистанции. Все это давно уже сформировало представление о российской политике как «театре». Вследствие этого уровень доверия ко всем политическим институтам, кроме президента, очень низок. Показательно, что, по данным 2005 г. [7], примерно 39 % наших сограждан не удовлетворены тем, как функционирует современная российская демократия, и еще 30 % выразили мнение, что демократии в России вообще нет. О количестве тех, кто считает, что в современной Российской Федерации осуществлен принцип власти народа, говорить неловко – таковых среди россиян оказалось около 1 %.
Политику, стремящемуся во что бы то ни стало реализовать собственные цели и сценарии, одновременно ни в коем случае не допуская реализации целей и сценариев, которые он не считает «своими», такие политические системы с полностью или почти полностью перекрытыми каналами спонтанной самоорганизации, могут показаться очень привлекательными, поскольку на первый взгляд их легче контролировать. Однако на самом деле они обладают низкой живучестью. Конечно, в таких системах оппозиция никогда не приходит к власти, а народ не выходит на баррикады. Они гибнут по другой причине – в случае мало-мальски серьезного кризиса их никто или почти никто не защищает. Так было с российским самодержавием в феврале 1917 г., с внутренне увядшим советским режимом в 1991 или с диктатурой Саддама Хусейна в 2003. О том, с какой стороны можно ждать дестабилизирующего удара в настоящее время, вряд ли нужно гадать – соответствующие сценарии были не так давно прописаны и проанализированы в так называемом докладе Фалина – Евстафьева.
В такой ситуации любая попытка «политического класса» и высшей бюрократии вновь выдвинуть очередного главу государства из своих собственных рядов, вряд ли будет воспринята позитивно. Второго Путина, столь удачно совместившего на первых порах близость к действующей власти со шлейфом совершенно противоположных этому ассоциаций с «прошлой» жизнью одной из сильнейших держав мира (офицер КГБ и т.д.), уже не будет. Не станет ли уход нынешнего президента той критической точкой, пройдя через которую и вся нынешняя система начнет терять устойчивость? В этом случае российской политической и экономической элите, в последнее время довольно деятельно пытающейся повысить свой статус в формирующейся глобальной системе, будет трудно рассчитывать на успех. В этой ситуации выживание нынешнего российского политического класса будет зависеть от его благоразумной готовности к интеграции в свой состав тех государственнически ориентированных контрэлит, которые еще в 90-е годы были оттеснены от активного участия в политике. В противном случае велика вероятность осуществления в России революционного сценария, центральной фигурой которого станет какой-либо «несистемный» политик.

Примечания:
[1] См.: Научно-экспертный совет при Председателе Совета федерации Федерального собрания Российской Федерации. Бедность и богатство в современной России: состояние и прогнозы // www.council.gov.ru/files/journalsf/number/20060919.
[2] См.: Россия – новая социальная реальность. Богатые, бедные, средний класс. М., 2004, с. 22.
[3] Там же, с. 31, 156.
[4] Всероссийский центр изучения общественного мнения. Пресс-выпуск № 533. М., 2006
[5] См. подробнее: А.Л. Андреев. Бюрократия: эрозия компетентности или нравственный кризис? // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены, 2006, № 1, с. 30.
[6] См. подробнее: А.Л. Андреев. Бюрократия: эрозия компетентности или нравственный кризис? // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены, 2006, № 1, с. 22.
[7] См.: В.В. Петухов. Гражданское общество и демократия участия // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены, 2006, № 1, с. 22.


Читайте также на нашем сайте:
 
«Российское гражданское общество.Иллюзии и реальность» Эльгиз Поздняков.
 
«Больной хочет выздороветь. О духовно-нравственном состоянии современного российского общества» Сергей Перевезенцев.
 
«Культура мира и межнационального согласия в России» Круглый стол Фонда исторической перспективы.
 

Опубликовано на сайте 19/03/2007