Специально для сайта «Перспективы»

Александр Салицкий

Новый лидер мировой экономики


Салицкий Александр Игоревич - доктор экономических наук, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН.



Нам нужен стабильный мир, основанный на разнообразии – со многими центрами силы и многими сосуществующими идеологическими системами.
                                                          Зб. Бжезинский [1]
 
 
 
В 2006 г. КНР, опередив США, вышла на первое место в мире по объему товарного экспорта. Шансов догнать Китай у США нет: очень высокие темпы прироста китайского вывоза сохраняются. Этот факт сам по себе представляется достаточно важным для пересмотра привычной табели о рангах в мировой экономике. Однако в понятие «лидер», на мой взгляд, следует включать не только абсолютные и относительные макропоказатели. Лидерство подразумевает, помимо прочего, ясность целей и средств их достижения, способность успешно атаковать сложившиеся стереотипы. Лидер по своей сути – это страна, умеющая показать другим новые ориентиры. Лидер отличим особым духом и органичным сочетанием разных качеств.
Более того, Китай, возможно, первый лидер глобальной экономики - до него мы обычно имели дело с лидерами западного мира, а не человечества в целом. Находясь где-то в середине списка государств, выстроенных по критерию дохода на душу населения, КНР впервые предлагает большинству обитателей планеты модель развития, работающую на достаточно скромных, и подчеркнем, собственных ресурсах (в отличие от ряда прежних лидеров). Отрыв от нового лидера мировой экономики не кажется непреодолимым, а сама модель вовсе не навязывается отстающим. Наоборот, китайский опыт со всей очевидностью подчеркивает важность поиска собственного пути: выражение «специфически китайский» неизбежно сопровождало все фундаментальные формулировки, которыми в КНР определяли положение страны и ее политику. Самобытность при этом не исключает, а предполагает творческое использование чужого опыта.  
 
Китай и глобализация
КНР без особых натяжек можно отнести к числу стран, успешно адаптирующих глобализацию. Критика этого явления сочетается с его использованием, важно при этом то, что глобализация рассматривается как внешний по отношению к Китаю процесс. Участвуя в нем, страна, во-первых, остается сама собой, а во-вторых, способна внести в глобализацию определенные коррективы, «стимулировать создание справедливого и рационального нового международного политического и экономического порядка» [2]. Обратим внимание на соседство «справедливости» и «рациональности». Заметим также отчетливый контраст с позднесоветским и раннероссийским подходом, в котором ключевое слово – «интеграция» (в Европу, в «цивилизованное сообщество», в мировую экономику), предполагающая, в той или иной мере, утрату самостоятельности [3].
Новый лидер мировой экономики подчеркнуто самостоятелен и достаточно самокритичен. В глобализации китайцы различают угрозы и возможности. С одной стороны, это «мировая экономическая война, от которой никуда не денешься», с другой – «взаимодействие, в процессе которого выгоду получают обе стороны». Используя возможности, нельзя забывать об угрозах. После вступления в ВТО (2001г.) в Китае куда чаще упоминают благоприятные возможности (в том числе для решения острых внутренних проблем, особенно занятости), открываемые ростом внешней торговли, притоком инвестиций (который, естественно, регулируется) и пр.
Это не удивительно: в 2002–2006 гг. экспорт рос очень высокими темпами, Китай уверенно опережал новые индустриальные страны и территории (НИС) (табл. 1). Валютные резервы страны превысили 1.2 трлн. долл., здесь Китай – абсолютный чемпион (в США в 2006 г. торговый дефицит составил почти половину импорта). Похоже, что глобализация выгодна КНР, но это не значит, что все в ней устраивает Пекин. В нынешнем типе обществ, созданных глобализацией на Западе, справедливо усматривают серьезные дефекты и деформации.
 
Таблица 1. Темпы прироста экспорта стран Азии в 1997–2005 гг., %
Страны и территории
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
КНР
21
1
6
28
7
22
35
35
31
27
Республика Корея
7
-5
10
12
-14
8
21
31
12
14
Малайзия
1
-7
17
15
-11
7
11
21
11
10
Тайвань
5
-10
10
22
-17
6
11
21
10
14
Гонконг
4
-8
0
16
-6
5
12
16
12
9
Сингапур
0
-12
5
20
-11
5
15
24
14
13
Источник: Key Indicators of Developing Asian and Pacific Countries 2007. Hongkong: ADB, 2007. Данные округлены.
 
Китай при этом остается экономически относительно замкнутым государством. Уровень открытости (внешнеторговой зависимости) экономики обычно измеряют отношением экспорта к ВВП. Данный индикатор (ВВП взят по паритету покупательной способности) имел устойчивую тенденцию к росту во всех странах Азии (табл. 2). В торгово-промышленных анклавах (Сингапуре, Гонконге) экспорт намного превышает ВВП. Страны Восточной Азии в целом значительно глубже втянуты в международное разделение труда, чем южно-азиатские государства. Этим фактом часто объясняют и их более высокие экономические достижения.
 
Таблица 2. Отношение экспорта к ВВП в странах Азии в 1970–2005 гг., %
Страны и территории
1970
1980
1990
2000
2005
КНР
0.5
2.6
3.2
4.3
8.4
Индия
1.0
1.2
1.6
2.0
3.0
Индонезия
5.0
6.4
4.0
9.0
9.0
Филиппины
4.8
3.9
4.4
12.2
10.0
Таиланд
0.2
3.6
6.2
14.2
18.1
Республика Корея
1.0
9.4
14.6
23.9
31.8
Тайвань
2.8
16.2
22.7
30.9
35.4
Япония
8.5
9.5
13.8
15.7
16.8
Источники: Мировая экономика: глобальные тенденции за 100 лет/ Под ред. И.С. Королева. М.: Экономистъ, 2003. С. 603; Economic and Social Survey of Asia and the Pacific 2005. N.Y.: ESCAP, 2006. P. 216–217.
 
В экономической литературе сложилось устойчивое представление о предпочтительности высокого уровня открытости национальной экономики. Считается также, что ориентация на экспорт эффективней замещения импорта. Эти справедливые для послевоенного периода и относительно небольших стран наблюдения следует, с учетом китайского опыта и некоторых тенденций нынешнего времени, сопроводить несколькими оговорками.
Во-первых, высокая степень открытости экономики означает и высокую подверженность хозяйства неблагоприятным внешним воздействиям. Так, мировой кризис «новой экономики» в 2001 г. сильно ударил по экспорту ряда азиатских стран. Сокращение вывоза составило от 6% в Гонконге, до 7–13% в Таиланде, на Тайване, в Сингапуре, Малайзии, Республике Корея и Индонезии и почти 16% на Филиппинах. Падение экспорта вызвало снижение ВВП на Тайване (более 2%) и в Сингапуре (2%), а также резкое сокращение темпов роста в остальных восточно-азиатских странах. Куда меньше пострадали страны Южной Азии и Китай. В результате в первой половине нынешнего десятилетия темпы экономического роста оказались выше в странах с относительно низкой степенью открытости хозяйства.
Во-вторых, для ряда стран и территорий, успешно освоивших ориентацию на экспорт, в свое время сложились исключительно благоприятные внешние условия, которых не было у других азиатских государств. Так, на протяжении 50-х годов США и их союзники фактически дотировали 40% импорта Тайваня и более 80% импорта Республики Корея. И хотя одной из целей программы помощи было расширение рынков сбыта продукции развитых стран, она очень облегчила решение проблемы накопления и становления экспортного сектора НИС. Примечательно, что, несмотря на повышение индустриальной зрелости и высокие темпы роста промышленного экспорта, первая четверка НИС вплоть до 1989 г. пользовалась в развитых странах преференциями, предоставляемыми им как развивающимся государствам в рамках ГАТТ (так называемой общей системой преференций).
В-третьих, ориентация на экспорт и замещение импорта – весьма условное деление. Эти явления как фазы политики чередуются, что наблюдалось в Республике Корея и на Тайване («вторичное замещение импорта» в 70-е – 80-е годы). Как сектора хозяйства ориентация на экспорт и замещение импорта длительное время сосуществуют. Растущие экспортные доходы в Китае перераспределялись: в том числе в пользу отраслей, замещающих импорт, способствуя их технической модернизации.
Принципиальная невозможность модернизировать очень крупную страну преимущественно за счет внешних факторов хорошо понималась руководством КНР. Например, в середине 80-х годов Всемирный банк предложил Китаю гигантский кредит (200 млрд. долл.) на приобретение оборудования для легкой промышленности и сельского хозяйства. Предполагалось, что специализация на трудоемкой продукции станет основной для страны. В КНР это предложение отклонили, приложив в дальнейшем значительные усилия к модернизации машиностроения и самостоятельному освоению более высоких технологических этажей экспортной специализации, а также замещению импорта.
Внешнеэкономический сектор в ряде случаев слабо связан с хозяйственным комплексом КНР. Предприятия с участием иностранного капитала, сосредоточенные в специальных экономических зонах, занимаясь поручительской переработкой сырья и сборкой готовых изделий из материалов заказчика, зачастую функционируют достаточно обособленно от остальных отраслей китайской экономики. Их основная роль теперь – смягчение проблемы занятости.
Иначе говоря, Китай успешно совмещает экспортную ориентацию с замещением импорта и созданием полноотраслевого хозяйственного комплекса. Образование такого комплекса, сопровождавшееся выходом страны на второе место в мире по расходом на НИОКР, ярко свидетельствует о том, что в эпоху глобализации вполне возможен не только рост специализации, но и известное обособление экономики отдельных стран, повышение в них уровня самообеспечения.
Кстати говоря, повышению открытости национальных хозяйств в перспективе препятствует одно немаловажное обстоятельство. Считается, что около 40–50% мирового промышленного производства интернационализировано, т.е. связано с кооперацией между странами и внешней торговлей. В то же время в сфере услуг степень интернационализации значительно ниже – около 10–15%. А поскольку в некоторых странах Азии (особенно Японии и некоторых НИС первой волны) быстро идет процесс сервисизации экономики, то общий уровень открытости их хозяйств, по сравнению с временами бурного роста ориентированной на экспорт промышленности, может начать снижаться. Не исключено, что этот этап вскоре начнется и в Китае.
 
Государство, глобализация и регионализация
В Китае не устают подчеркивать положительное отношение к участию в современной международной хозяйственной жизни. «Каждое правительство отвечает перед мировой экономикой состоянием своего национального хозяйства» – данный тезис, часто употребляемый Пекином во внешней пропаганде, помимо прочего, фиксирует ведущую роль государства в экономике.
В наши дни эта позиция подкрепляется еще рядом аргументов. Государственный контроль нужен для предотвращения неблагоприятных внешних воздействий – ведь результаты высоких темпов экономического роста в Китае в полной мере ощущают его торговые партнеры в Азии, для которых китайский рынок становится все более важным. Он уже является главным рынком сбыта для Японии, Тайваня, Республики Корея, Сингапура и Сянгана (Гонконга), Монголии и т.д. Необходимо государство и для защиты внутреннего рынка от чужих монополий, и для создания собственных ТНК. Без этого нельзя добиться реального равноправия в мире глобальной конкуренции. Наконец, государственное регулирование может предотвратить создание «экономики пузырей», чему в современном Китае уделяется самое пристальное внимание.
Китайских экономистов (теоретиков и практиков), при всех дискуссиях о дальнейших путях развития страны, объединяет согласие в одном чрезвычайно важном пункте. Цель хозяйственной деятельности они видят в удовлетворении жизненных потребностей человека и общества, а не просто в максимизации прибыли. Деньги выступают как средство производства реальных ценностей. Соответственно, глобализация подразделяется на «экономическую» и «финансовую», вторая критикуется достаточно жестко. В результате, вхождение в мировую «финансомику» (парадоксальным образом истребившую полноценные деньги) постоянно откладывается: жэньминьби («народные деньги») остаются неконвертируемыми по счетам движения капитала, хотя и являются на сегодняшний день одной из самых устойчивых мировых валют с превосходным реальным обеспечением. Финансовым спекуляциям в КНР противостоит достаточно эффективная система мониторинга рынков и даже уголовное право.
Участие в глобализации, таким образом, ни в коей мере не означает полной либерализации внешнеэкономической сферы, в которой у КНР к тому же очень высокая непосредственная доля госсектора (порядка 65% с учетом доли государства в предприятиях с иностранными инвестициями). Более того, Китай в последнее время сокращает льготы зарубежным инвесторам, на недавней сессии ВСНП (март 2007 г.) были унифицированы налоги, взимаемые с иностранных и национальных предприятий.
Налицо выраженный самостоятельный и творческий подход, позволяющий целенаправленно формировать будущую роль страны в мировой экономике. Такой подход дает другим государствам возможность рассчитывать на более демократичную и справедливую систему международного разделения труда. Одним из практических путей к ее созданию может быть расширение взаимовыгодного сотрудничества с КНР, включающее производственную кооперацию, инвестиции, науку и технику, образование и т.д.
Государство в Китае прилагает немалые усилия к преимущественному развитию связей с соседними государствами. Воплощается в жизнь формула «хороший сосед важнее, чем дальний родственник» – в противовес традиционному постулату «враг моего соседа – мой друг».
Ответственное отношение к обязательствам, принятым при вступлении в ВТО, не означает отказа КНР от преференциальных торговых соглашений – двусторонних и региональных. Наоборот, в ходе завершающих переговоров с ВТО Пекин заметно интенсифицировал участие в региональном сотрудничестве с азиатскими государствами (АСЕАН, ШОС). Достаточно высокими темпами воплощается в жизнь соглашение о зоне свободной торговли «АСЕАН – Китай», вступившее в силу в 2005 г. При этом Пекин поддерживает центростремительные тенденции в Ассоциации, а также соблюдает существующий в этой организации принцип предоставления дополнительных льгот экономически более слабым членам. Взаимная торговля достигла в 2006 г. 160 млрд. долл., складываясь со значительным активом у стран АСЕАН (около 20 млрд. долл.).
Усиление позиций КНР в мировом хозяйстве сопровождается с его стороны важными для соседних развивающихся стран уступками во внешнеэкономической политике.
Динамичный экономический подъем Китая и укрепление его позиций на мировом рынке в целом благожелательно рассматриваются в странах АСЕАН. КНР, как известно, оказывала финансовую поддержку странам Ассоциации, пострадавшим во время кризиса 1997–1998 гг., и не пошла в тот период на девальвацию своей валюты, что могло бы осложнить их выход из кризиса. Располагая теперь значительными валютными ресурсами, КНР не жалеет их на оказание финансовой помощи соседним государствам (только Филиппинам в 2006 г. было предоставлено 2 млрд. долл. после безрезультатных переговоров этой страны с Мировым банком) [4].
Позитивно воспринимается готовность Пекина участвовать в крупных совместных инвестиционных проектах в бассейне р. Меконг, а также в сооружении железной дороги, которая свяжет страны АСЕАН с Китаем. Соглашение с КНР не без оснований считают и важным катализатором углубления сотрудничества внутри самой Ассоциации.
На фоне буксующих переговоров в рамках ВТО либерализация торговли на основе региональных преференциальных соглашений фактически означает, что ВТО отодвигается на второй план (по мнению многих экономистов из развивающихся стран, приемлемый для всех уровень либерализации рынков товаров и услуг был превышен уже в ходе «Уругвайского раунда»). Примерно та же участь может постигнуть в Юго-Восточной Азии МВФ и Всемирный банк. Проще говоря, основные институты «Вашингтонского консенсуса» в Азии уже никому особенно не нужны (хотя и большого вреда в них тоже не видят).
При активном участии Китая вполне возможна корректировка процессов глобализации в сторону большего учета интересов развивающихся стран. И как раз регионализация оказывается инструментом такой корректировки.
Глобализация и регионализация в чем-то дополняют, а в чем-то противоречат друг другу. Но главное, как представляется, заключается в том, что их полное осуществление может привести к формированию совершенно различных типов мировых систем. Если глобализация предполагает образование единой глобальной экономики и основанного на ней господства сильнейшей державы (монополярного мира), то экономическая регионализация влечет за собой создание нескольких взаимодействующих и конкурирующих группировок, служащих многополюсному управлению мировой системой. Зона свободной торговли «АСЕАН – Китай» уже становится одной из таких группировок. Теоретически подобные шансы есть и у региональных группировок в Южной Азии и странах Персидского залива [5].
Понятно, что региональная кооперация укрепляет коллективные и индивидуальные позиции развивающихся стран на переговорах, способствуя, опять-таки, более равноправному участию в глобализации. В результате регионализации в Азии снижается удельный вес вертикальных торгово-экономических связей (с развитыми государствами) и повышается доля горизонтальных (между развивающимися странами и НИС). Роль интеграционной платформы все больше играет китайская экономика [6]. Ее высокая ценовая конкурентоспособность, дополняемая комплексным набором отраслей, оставляет мало шансов тем компаниям, которые еще не прописались в «мастерской мира». Китай к тому же становится экспортером капитала, причем ориентированного не на финансовые игры, а на вложения в реальный сектор экономики принимающих стран.
           
«Пекинский консенсус»
Во внутренней политике Пекина после XVI съезда КПК (2002) наблюдается отчетливый рост внимания к социальным проблемам, что, несомненно, подтвердит и предстоящий нынешней осенью высший партийный форум. Возрастает перераспределительная роль государства (в 2006 г. его доходы увеличились на 20%), принимаются меры к смягчению диспропорций между городом и деревней, зажиточными и бедными регионами. Очевидно, что это долговременный курс, призванный решить и макроэкономические задачи: более равномерное распределение способно повысить внутренний спрос, снизить наметившийся перегрев экономики. Проблемы бедности, в том числе в самых отсталых районах страны, при сохранении нынешней динамики и даже ее снижении, уже не выглядят непреодолимыми.
Выдвижение концепции гармоничного социалистического общества и заметный сдвиг влево в социально-экономической политике КНР после 2002 г., по-видимому, сигнализируют о завершении этапа, когда рыночные преобразования и либерализация хозяйства и внешнеэкономических связей были основным содержанием изменений, происходивших в Китае и мире.
Выражение «Вашингтонский консенсус», появившееся в конце 80-х годов, похоже, уходит в политическое небытие. Автор этого понятия, Джон Вильямсон (экономист Института международной экономики в Вашингтоне) включал в него макроэкономическую стабилизацию, микроэкономическую либерализацию и открытие внутреннего рынка. Эти меры МВФ с 80-х годов предписывал тем развивающимся странам, которые, попав в долговую петлю, остро нуждались в валютных кредитах Фонда. Затем выражение «Вашингтонский консенсус» приобрело политический оттенок – для одних как символ победы в «холодной войне», для других – как навязываемая США политика минималистского государства и монетаризма.
Китай в ходе рыночных реформ практически добился и макроэкономической стабильности, и активизации субъектов хозяйства, и внушительных внешнеэкономических успехов. Но достижения страны этим не исчерпываются: на деле в КНР реализована инвестиционная (а не равновесная или монетаристская) модель развития с очень высокими темпами роста и нормой накопления. Эту модель отличает ведущая роль государства в экономике, опережающий (пока) рост промышленности [7], резкое сокращение бедности, повышенное внимание к развитию науки и образования. Данные черты, позволяющие характеризовать Китай как пример удачной модернизации, дали основание для появления выражения «Пекинский консенсус». Оно принадлежит бывшему редактору журнала «Тайм» Джошуа Рамо [8]. Выражение символизирует исключительную привлекательность китайского опыта, «изучать который спешат специальные команды экономистов из таких разных стран, как Таиланд, Бразилия и Вьетнам» [9].
Распространение этого опыта самим Китаем и его партнерами, в том числе в странах Азии, Африки и Латинской Америки, вызывает у некоторых представителей Запада нескрываемое раздражение. Угроза им видится в том, что «вместе с экономическим опытом имплицитно расширяется сфера политического авторитаризма» [10]. Усиление КНР, подчеркивают там,  – «плохая вещь, и с этим необходимо бороться» [11].
Напротив, в арабском мире, как пишет египетский социолог Ануар Абдель-Малек, признают, что мирная китайская экспансия не сопровождается неуважением суверенитета и вмешательством во внутренние дела других государств, а «китайские эксперименты с экономической либерализацией и постепенными политическими реформами рассматриваются как пример для подражания» [12].
Успешное преодоление Китаем разного рода догматических построений, включая неолиберализм, не осталось незамеченным – ни на Востоке, ни на Западе. «Пекинский консенсус» как бы поглотил «Вашингтонский», социализм вобрал в себя рынок, не изменив базисных характеристик. 
Своеобразно реагируют на это российские «либералы». А. Илларионов, в очередной раз попытавшись представить КНР воплощением либерализма, заявил в эфире «Эха Москвы», что «в Китае государству в голову не придет отбирать у частного лица нефтяную компанию». Такого там, подтвердим, не наблюдается по той простой причине, что не приходило в голову отдавать нефтяные компании в частные руки (в Азии это вообще большая редкость). Напомним также, что госсектор в КНР представлен ключевыми и наиболее доходными отраслями: в него входит 80% добывающей промышленности, 75% энергетики, 86% финансов и страхования, 84% услуг транспорта и связи, полностью – выпуск сигарет и т.д.
Подчеркнем, что важной частью «Пекинского консенсуса» становится выдвижение на первый план идеи социальной справедливости, что предусматривает повышение доли ВВП, перераспределяемой государством, и усиление его контроля над крупным частным капиталом, не исключающего, конечно, государственно-частного партнерства.
Иначе говоря, социализм опять в моде, по крайней мере, в Азии (где проживает более половины человечества и уже производится порядка 45% мировой промышленной продукции, в том числе в КНР – около 25%). Внимательно присматриваются к «Пекинскому консенсусу» и в Европе, включая ее восточную часть, вспоминая о золотом времени социально-ориентированного государства. В латиноамериканских странах левая волна находится на очевидном подъеме. Это обстоятельство очень вовремя доставляет России новую возможность выбора вариантов развития – из реально существующих в мире. Рыночный социализм (с переходом к инвестиционной экономической модели [13]) выглядит вполне в духе времени и весьма привлекателен по многим другим причинам. В частности, социалистическая ориентация России позволит перехватить политическую инициативу, противопоставляя беспрецедентному давлению отживающего неолиберализма более демократичный, исторически-органичный и конструктивный проект.
 
 
Примечания
 
[1] The World According to Brzezinski// New York Times Magazine, 1978. December 31.
 
[2] Доклад Цзян Цзэминя XVI съезду КПК (2002) http://www.china.org.cn/russian/50838.htm
 
[3] Чтобы понять до какой степени дошла эта интеграция, приведу только один пример. Почти 85% всего сырьевого экспорта России инспектируется в настоящее время швейцарской компанией SGS, услуги которой, как правило, оплачиваются покупателем. В результате они имеют практически полную информацию о нашем рынке. Это в значительной мере затрудняет проведение российскими компаниями самостоятельной ценовой политики. Российским инспекционным компаниям, в том числе СОЭКСу при ТПП РФ, приходится иметь дело с почти монополистической конкуренцией.
 
[4] Уже в 2002 г. КНР предоставила низкопроцентные кредиты на сумму 120 млн. долл. Вьетнаму и на 400 млн. долл. – Индонезии.
 
[5] Регионализация в Латинской Америке опирается на все более серьезную финансовую базу. С 2002 по 2007 гг. золотовалютные запасы стран Латинской Америки и Карибского бассейна выросли со 157 до более чем 350 млрд. долл. В феврале 2007 г. Аргентина и Венесуэла объявили об учреждении Банка Юга. Вскоре к ним присоединились Боливия, Эквадор и Парагвай, чуть позже – Бразилия (соглашение Кито от 3 мая). 29 июня на саммите в Асунсьоне официально объявлено об учреждении Банка Юга. Уже существует Латиноамериканский резервный фонд, в который входят Боливия, Венесуэла, Колумбия, Перу, Эквадор, а также Коста-Рика. (Туссен Э., Милле Д. Банк Юга против Всемирного банка. Le Monde Diplomatique (рус.), 2007, июнь, с. 18).
 
[6] Подробнее см.: Потапов М.А., Салицкий А.И., Шахматов А.В. Возрождение Азии: горизонты модернизации. М.: ТЕИС, 2007.
 
[7] В то же время относительно невысокая даже по азиатским меркам доля сферы услуг в ВВП (около 40%) оставляет Китаю довольно серьезный запас прочности на будущее: рост этой доли поможет снизить энергоемкость продукта, смягчить проблему занятости и т.п.
 
[8] Ramo, Joshua Cooper. The Beijing Consensus: notes on the new physics of Chinese power. L.: The Foreign Policy Centre, 2004.
 
[9] Там же, с.26.
 
[10] Thompson, Drew. China’s soft power in Africa: from “Beijing Consensus” to health diplomacy// China Brief. 2005. Vol.V. No.21, p.4.
 
[11] Kurlantzick, Joshua. China’s chance. Prospect Magazine. 2005. March. Issue 108. 
 
[12] Al-Ahram Weekly. 2004. October 14.
 
[13] Добавлю, что ни опыт Китая, ни опыт других азиатских стран в новом веке не подтверждает тезиса об усилении инфляции при росте инвестиций – о чем нам твердят руководители «экономического блока». Так, в КНР рост и без того высокой нормы накопления с 39 до 43% в 2001–2005 гг. увеличил инфляцию с 0.7 до 1.9%. В других же странах Азии, увеличивших в 2001–2004 гг. норму накопления, инфляция даже снизилась. В Индии рост инвестиций с 23 до 30% ВВП уменьшил инфляцию с 4.3 до 3.8%. В Индонезии норма накопления выросла с 19 до 21%, инфляция сократилась с 11.5 до 6.1%. В Турции наблюдался рост инвестиций с 16 до 27%, рост цен замедлился с 54.4 до 8.6%. В Южной Корее – аналогичная картина: рост накопления с 29 до 31% при сокращении инфляции с 4.1 до 2.8%. На Шри-Ланке капиталовложения выросли с 22 до 27%, а индекс цен опустился с 14.2 до 7.6%. Наконец, в Узбекистане рост нормы накопления с 21 до 24% сопровождался падением инфляции с 27.2 до 1.7%. 


Читайте также на нашем сайте:

«Азиатские соперники» Ачин Ванаик

«Догнать и перегнать Америку. Новые горизонты китайской экономики в XXI веке» Андрей Островский

«Роль Китая в глобализующемся мире» Василий Михеев

Рейтинги Китая (справка)

«Инновационные перспективы Китая» Яков Бергер

«Страны БРИК: на пути к новой экономической модели» Михаэль Либиг

«Об антикризисной политике Китая» Константин Кокарев

«Пекин выбирает «ось удобства» Борис Пядышев

Опубликовано на сайте 15/09/2007