Избранное в Рунете

Евгений Воронин

Первая мировая война. Errare humanum. Кто виноват?


Евгений Ростиславович Воронин – ведущий научный сотрудник ИМИ МГИМО (У) МИД России, профессор международного права МГИМО (У) МИД России, кандидат юридических наук.


Первая мировая война. Errare humanum. Кто виноват?

Отношение к принципам и нормам международного права определяет содержание вопроса: кто несёт ответственность за Первую мировую войну, первую тотальную катастрофу современной цивилизации? Логика поведения государств – её участниц – предрекла войну, поделив ответственность между всеми. Но главным виновником, безусловно, является тот, кто поставил под сомнение принципы верховенства права в международных отношениях… В России международно-правовая мысль обосновывала понимание вынужденности участия в мировой войне, «исторической необходимости» и ответственности в качестве великой державы за судьбы Европы. Её вмешательство в сербско-австрийскую «распрю» не может быть объяснимо лишь панславизмом или национализмом.


<…>

Первой жертвой всякой войны становится международное право. Цицероново проречение «silent leges inter arma» [82] вступает в силу. Известный русский юрист Владимир Гессен пояснял, что вопрос о том, существует ли право войны или война «необходимо является отрицанием права», сводится к существу (в конвенциональном или правовом смысле) тех норм, которыми определяются обязанности и права воюющих сторон. Русской школой международного права в ходе начавшейся мировой войны был поставлен ряд вопросов с целью прояснить роль и место права в вооруженном конфликте. А именно: всё или не всё дозволено на войне; может ли государство ссылкой на жизненные интересы своего народа оправдать любое нарушение норм международного права; всё ли на войне подчиняется конечной её цели – военному успеху; все ли средства оправдываются этой целью [18, с. 484]. Цивилизованная Европа исходила из того, что право войны является неотъемлемой частью международного права. Было, казалось, общее понимание, что нормы, регулирующие международный правопорядок, и европейская жизнь в мирное время «тождественны» тем нормам и цивилизационным понятиям, которые применяются в ходе вооруженных конфликтов. Их источники – обычай и договор – одни и те же. И если право войны не является международным правом, то правового смысла оно вообще не имеет. Как отмечал Гессен, утверждения, что право войны не является правом, означают, что одна лишь сила становится началом, определяющим международную жизнь, и представляют собой не более чем «международную куртуазию» [18, с. 485]. Правовед и философ кн. Евгений Трубецкой вообще отвергал право на войну, эсхатологически усматривая в разразившейся мировой войне примитивную биологическую идеологию, вынуждающую целые народы сосредоточивать свои помыслы на одной цели – «создания большой челюсти» для сокрушения иных наций [56, с. 20].

Отношение к международному праву, приверженность его принципам и нормам или их отрицание определяют содержание вопроса, который так и остался без обоснованного ответа: кто несёт ответственность за Первую мировую войну, первую тотальную катастрофу современной цивилизации? Логика поведения государств – её участниц предрекла войну, поделив ответственность между всеми. Главным виновником, безусловно, является тот, кто поставил под сомнение принципы верховенства права в международных отношениях, сделал международный договор «клочком бумаги». Принципы международного права, включая принцип верховенства права в международных отношениях, признаются цивилизованными странами. Критерий цивилизованности государства в правовом смысле означает, согласно 38-й статье Статута Международного суда, правопослушную нацию, признающую верховенство права [39, с. 88]. Ipso farto – речь идёт о верховенстве закона в государстве и императивном приоритете права в межгосударственных отношениях.

Как известно, отрицание норм международного права цивилизованных народов проявилось вскоре после первой Гаагской конференции мира в 1899 г. Ещё в 1902 г. германским генеральным штабом издаётся сборник «Kriegsbrauch im Landkriege» (Berlin, 1902) – в русском переводе полковника Михельсона из военно-статистического отдела Главного штаба – «Военный обычай в сухопутной войне». Основное доктринальное содержание немецкого сборника – отрицание правового характера норм, регулирующих применение вооружённой силы. Смысл войны, или Kriegsraison, как полагали кайзеровские военные юристы-теоретики, позволяет всякому воюющему государству применять все имеющиеся средства, способные содействовать военным целям и задачам. По представлениям авторов германской военно-правовой доктрины, реализованной в ходе европейского конфликта, военные обычаи, или военные нравы (что для того «благородного века» было одним и тем же), и в целом «приёмы ведения войны» являлись ничем иным, как добровольным ограничением воюющего государства в его собственных интересах [18, с. 485]. Кодифицированные нормы права войны, заложенные в Гаагских конвенциях 1899 и 1907 гг., по квалификации берлинских юристов и генштабистов того времени, обязательной силы не имеют и могут рассматриваться лишь как «нравственные признаки». Правовая доктрина кайзеровской юриспруденции в части права войны утверждала, что международные попытки кодифицировать обычаи войны и придать им обязательную юридическую силу ещё задолго до мировой войны потерпели полную неудачу. Что касается вообще применения обычных или конвенциональных норм, то оно допустимо, настаивала немецкая школа права, исключительно в условиях отсутствия противоречий с так называемым принципом «военной необходимости». Таким образом, в германской доктрине права того времени не было и не могло быть норм, обязательных для армии quand meme [18, c. 487]. Прусская идеология, во многом определявшая немецкую жизнь и политику, не признавала, по сути, норм гуманитарного права и допускала, как считали в Европе, использование самых варварских средств в достижении военных целей. <…> Известно (источник – «Серая книга» немецких нарушений международного права), что на заседании рейхстага 4 августа 1914 г. канцлер Бетман-Гольвег, признав де-факто неправомерность нарушений Германией международных норм, заявил: «Мы находимся в состоянии необходимой обороны, а необходимость не считается с законами».

Реконструкция цивилизационного состояния, поражения европейской идеи и такого правового императива, как верховенство права, в событиях 1914–1918 гг. выглядит как невообразимая маргинализация международного права, разрушение единства транснациональных правовых систем и правосознания Европы. Юридический образ европейского мышления уступил место государственно ограниченным политическим национальным интересам, которые обслуживались собственными правовыми школами.

Евроцентрическая нормативность цивилизации XIX – начала XX вв. утратила доминирующую роль на правовой карте мира. Создались непредсказуемые предпосылки для последующего распространения международно-правового нигилизма в системе межгосударственных отношений. Впервые возникают ощущения «банкротства» международного права, оказавшегося недейственным инструментом в сохранении мира и предотвращении войны, в противодействии нецивилизованным, тотальным методам её ведения. Германское вторжение в постоянно нейтральную Бельгию, её оккупация, расправа над мирным населением явились наиболее циничным нарушением международного права. Кайзеровская дипломатия в своём «презрении к праву» не знала пределов. «Наши войска заняли Люксембург и вступили в Бельгию. Это противоречит предписаниям международного права: мы вынуждены пренебречь законными протестами люксембургского и бельгийского правительств». Это откровенное высказывание принадлежит германскому канцлеру Бетман-Гольвегу. Он, правда, обещал «исправить допущенную несправедливость», как только Германией будут достигнуты соответствующие военные цели (по материалам «Серой книги» германских преступлений периода войны). Таковы «die Lieblings-Flops» – «любимые промахи» прусской дипломатии, на взгляд одного русского посла. В стиле изощрённых прусских «манёвров» предпринималась попытка легализовать легенду о бельгийской измене принципам нейтралитета в пользу Антанты. В воззвании «К культурному миру» патриотические представители культуры и науки Германии ссылались на доказательства якобы того, что ещё до начала войны французами были приняты решения нарушить бельгийский нейтралитет. Пристрастие к захватам и международному насилию всегда сопровождается оправдательными легендами.

Реализация общей военной доктрины стран германского блока в ходе войны включает немало примеров варварского обращения с военнопленными, первых воздушных налётов на мирные объекты и бомбардировок городов, массового истребления невооружённого населения, практики безмерных контрибуций и уничтожения национального исторического и культурного достояния на оккупированных территориях. Кайзеровская Германия явила систему, основанную, по выражению Владимира Гессена, на «суверенном презрении к общепризнанным началам международного права». Разумеется, было бы неверно видеть нарушения международного права и действия преступного характера только одной стороной конфликта. В условиях войны нарушения права и злоупотребление военной силой не могут быть односторонними. Принцип взаимности неизбежен и в подобных случаях выражается в военном обычае или законе, именуемом репрессалией [18, c. 487].

События тотальной войны явились тем правовым полем, где потребовалась новая апробация принципа справедливости, определяющего понятие справедливой войны. Русская школа международного права времён Первой мировой войны в квалификации войн ориентировалась на то, что только та война, которая ведётся во имя торжества права над силой, является justum bellum. Уровень отечественной правовой школы, по свидетельству петербургского профессора Николая Коркунова, соответствовал тому, что «в каких-нибудь полтораста лет мы почти успели наверстать отделявшую нас от западных юристов разницу в слишком шесть столетий» [33, c. 233].

Единство права и дипломатии должно обеспечивать достижение законных целей, отвечающих национальным интересам государств. Международно-правовая мысль в России обосновывала понимание вынужденности участия России в мировой войне, «исторической необходимости» и ответственности в качестве великой державы за судьбы Европы. Её вмешательство в сербско-австрийскую «распрю» не может быть объяснимо лишь панславизмом или национализмом. Идеологическое противодействие интересам России того военного времени, осуществляемое через «подрывные и изменнические акции» (формулировка русской контрразведки) радикальной, социал-революционной оппозицией, мотивировалось «космополитическим» неприятием национализма или попытками сделать его главным аргументом в начавшейся войне. Профессор С.А. Жигарев ещё перед войной, выступая против «политического особнячества» России, доказывал, что для неё нет необходимости в исповедании того национализма, который «рекомендуется её ревностными защитниками как основное, руководящее начало её внешней политики». Подобная позиция не должна восприниматься таким образом, что, отказываясь от идеологии национализма во внешней политике, Россия предпочитает «сентиментальный космополитизм», граничащий с полным равнодушием к собственным национальным интересам [25, c. 306]. Война, естественно, не могла не поколебать существовавший консенсус русского общества в пользу умеренного национального самосознания, в целом не допускавшего крайних проявлений национализма и шовинизма.

В годы «военных психозов» русская идентичность, как и национальные доктрины других европейских стран, не могла не испытывать «фатальных» просчётов и искушений. Идеолог национально-патриотических крайностей петербургский профессор Э.Д. Гримм утверждал, что «ход европейского развития» подвёл к тому, что вооружённая борьба германского и славянского мира стала стихийно неизбежной и поражение России было бы поражением всего славянства [19, c. 13–14].

Правовой анализ русских юристов развития событий накануне и в начале войны опирался как на нормативное содержание внешней и военной политики страны, так и на приоритетные задачи обеспечения её национальных интересов. Признание австро-венгерской гегемонии на Балканах для русских интересов было в международноправовом и политическом понимании неприемлемо и невозможно. Россия не могла остаться безучастной в отношении агрессивных действий империи Габсбургов против Сербии. Министр иностранных дел Сазонов указывал, что австрийское господство в той же мере нетерпимо для России, как для Британии зависимое положение Нидерландов от Германии. В конце 90-х гг. XIX в. была предпринята последняя попытка добиться сближения российской и австрийской позиций в поддержании балканской стабильности. В апреле 1897 г. в ходе визита в Санкт-Петербург императора Франца-Иосифа даже удалось достигнуть соглашения с юридическими обязательствами сторон обеспечить мирный статус-кво на балканском полуострове. Это соглашение оказалось нереализованным, главным образом, из-за австро-венгерской политики вмешательства в сербские дела и отказа Вены пойти на уступки в пользу признания взаимности интересов в этом регионе. Последовавшие визиты в Вену министра иностранных дел графа М.Н. Муравьева (октябрь 1898 г.) и военного министра генерала А.Н. Куропаткина (ноябрь того же года) не изменили австро-венгерского курса на «политическое доминирование» в Сербии и аннексию боснийско-герцеговинских «анклавов». Можно полагать, что эти неудачные усилия русской дипломатии и отсутствие готовности австрийской стороны решать спорные вопросы в духе взаимного учёта интересов создали первые предпосылки последующего балканского конфликта, «поражения» международного права и начала мировой войны. Единственным результатом венских переговоров явилось согласие австрийской стороны на проведение в 1899 г. Гаагской конференции мира, но с оговоркой, что Австрия не может разоружаться или уменьшать вооружения, поскольку, как писал в своём дневнике генерал Куропаткин, австрийская армия и так сильно отстаёт от уровня боеготовности русской армии. Ещё одним позитивным итогом русско-австрийских встреч, по донесению военного агента (атташе) в Вене полковника Степана Александровича Воронина, явилось то, что австрийское «раздражение в высших военных сферах значительно улеглось» и проведению конференции здесь «желают успеха» [1. Д. 161/163. Л. 17.]. Русской дипломатии, безусловно, удалось «спасти» проведение Конференции мира и лицо русской школы международного права, но не удалось добиться закрепления примата международно-правового решения над военно-политическим интересом.

Правовая мысль России не разделяла доктрину немецкого позитивизма в философии права. Позитивная теория права, одним из родоначальников которой считался Рудольф фон Йеринг, рассматривалась русскими юристами как апология «эгоистической и своекорыстной силы». Положительное право, как следует из письма доктора фон Йе ринга Бисмарку от 15 сентября 1888 г., становилось юридическим обоснованием силовой, захватнической политики («бисмарковский идеал»). Правовое сознание в России не могло принять признание положительным правом защиту интереса сильного всегда как справедливую и обоснованную. Защита права и интереса сильного в России не рассматривалась как безусловно справедливая. Правовая доктрина немцев, или «юриспруденция интересов», воспринималась как error in re (ошибка по существу).

В правовых и политических оценках стран Антанты причин мировой войны преобладало убеждение во многом, как считалось тогда, обоснованное. Войну не удалось предотвратить прежде всего вследствие отрицания руководством Германии и германской правовой доктриной общепризнанных норм международного права, их усилий добиться «ничтожности» принципа верховенства (господства) права в международных отношениях. Известный правовед и консультант в области международного права барон Сергей Иванович Корф подразделял германскую правовую школу на две категории. К числу последовательных германских юристов, не признававших силу международного права, относились упомянутый позитивист Р. фон Иеринг и Ф. Цорн. К более гибким правоведам, допускавшим «уступки» международному праву, относился некто Еллинек с его теорией самообязывающего права государств, то есть вольного права следовать или отказаться от соблюдения подписанного международного договора в силу вновь возникших обстоятельств. Распространение такой немецкой позиции во многом связывалось с тем, что в качестве модели международного договора того времени должны стать такие международные соглашения, которые содержали бы клаузулу о праве на применение принципа rebus sic stantibus. Как отмечал Корф, подобное «кайзеровское» понимание международного договора предполагало, что одна из сторон-участниц становится судьей, арбитром его действительности или никчемности, в зависимости от меняющихся условий и адекватности их собственным интересам. Германская доктрина права того времени предусматривала компромисс в отношении принципа ответственности, признание права на свободу субъекта международного права от юридических обязательств по международному договору. В смысле данной доктрины международно-правовая норма ни при каких условиях не могла обладать верховенством над внутренним правом. Профессор Корф приводит пример «вопиющего» нарушения немцами права в связи с началом войны, когда кайзеровский канцлер Бетман-Гольвег заявил британскому послу в Берлине, что международный договор, подписанный Германией, является лишь «клочком бумаги», выразив при этом удивление, как Англия могла «из-за такого пустяка даже думать о войне» [35, c. 510]. Квалификация русских юристов в отношении германской доктрины международного права, сводившейся к «полному отрицанию правового характера международного общения», подтвердилась и в последующих действиях национал-социалистической Германии (Гитлера) по развязыванию Второй мировой войны.

Русская школа международного права исходила из того, что правовая защита интереса сильного против слабого не может однозначно рассматриваться в качестве справедливой, а немецкий тезис «право – это политика силы» не носит правового характера. Князь Владимир Мономах когда-то призывал «не дать сильному погубить человека». Тевтонский обычай «моё право на острие моего меча» никогда не был нормой международного права. Правовая аргументация германской школы, как указывал Владимир Гессен, имеет для юридической науки такое же значение, как для географии вопрос: «Разумно ли, что истоки Рейна лежат в Альпах?» [17, c. 30]. Понимание драмы мировой войны с точки зрения норм права явилось основанием для русских юристов в полемике с немецкой школой права утверждать, что идущая по новым правилам война должна стать «войной за мир, войной за право». Именно в утверждении норм права видели тогда в России необходимость продолжения войны. «Утвердить на незыблемой основе господство права – важнейшая цель современной войны» [18, c. 505]. <…> Йохан Хейзинга отмечал, что вплоть до новейшего времени международное право, в котором выражалось «стремление включить войну в сферу культуры, покоилось на цивилизационных ограничениях». Состояние войны отличали как от состояния мира, так и от преступного насилия. Над воюющими сторонами возвышалась идея общности, признававшая партнёров человечеством с соответствующими правами и притязаниями на обращение с каждым из стана врага как с человеком. И только теория тотальной войны полностью отказалась от последних элементов культурной, а точнее цивилизованной войны. В Германии, указывает Хейзинга, наступление состояние войны именуется как Ernstfall (серьезный случай). В политическом смысле он «должен означать, что, собственно, вплоть до начала войны деятельность в сфере внешней политики не достигает полной серьезности» [62, c. 289]. Данная позиция предполагает бескомпромиссность, отсутствие какого-либо признания за противником права на достоинство и гуманное к нему отношение. Известный юрист Карл Шмитт не желает «рассматривать врага даже как партнёра или соперника». Для него это противник в буквальном смысле слова, то есть тот, кого нужно убрать с дороги [62, c. 289].

По квалификации международно-правового сообщества, первой «невозвратной потерей» европейской цивилизации прошлого века явилась германская расправа над нейтралитетом Бельгии. За весь вестфальский период европейского права нейтралитет как правовая и политическая институция не переживал подобного погрома. Установленный на договорной основе в 1831 г. и подтвержденный гарантиями от 19 апреля 1839 г. со стороны Англии, Австрии, Франции, России и Пруссии бельгийский «вечный» нейтралитет явился правовым идеалом европейского порядка. Согласно ст. 7 договора о нейтралитете статус Бельгии был гарантирован как статус независимого и постоянно нейтрального государства и не допускающего права воюющих сторон в случае конфликта использовать её территорию в собственных целях. Вопрос о соблюдении бельгийского нейтралитета впервые возник в ходе франко-прусской войны 1870 г., когда Бисмарк после Седана вознамерился предпринять эвакуацию прусских раненых через бельгийскую территорию. Бельгия, опираясь на британскую поддержку, отказала тогда Берлину, вынужденному смириться и не нарушать договорных обязательств в отношении бельгийского нейтралитета.

Нарушение кайзеровской Германией правового принципа – международно гарантированного нейтралитета и оккупация бельгийского королевства в 1914 г., полагал профессор Корф, явились важнейшим обстоятельством, «обусловившим» участие Англии в войне.

Не менее цинично оправдывалось нарушение Германией международного права в отношении нейтралитета Люксембурга. Гарантированный договором пяти европейских держав люксембургский нейтралитет, явившийся следствием договорённости Бисмарка и Наполеона III, также был «раздавлен».

Институт постоянно нейтральных государств всегда рассматривался русской школой международного права как, прежде всего, инструмент защиты малых государств, с незначительным политическим и военным потенциалом, не способных самостоятельно обеспечить собственную независимость и безопасность.

Доктрина постоянного нейтралитета отвечала интересам защиты, как указал профессор Борис Нольде, от засилья великих держав. Непризнание «германским правовоззрением» правовых и политических ограничений, налагаемых на великие державы в их отношениях с другими европейскими странами, обусловило неизбежность нарушений бельгийского и люксембургского нейтралитета.

Инфернальные цели определяли и соответствующие условия, при которых германская внешняя политика и юриспруденция сделали нейтралитет – один из традиционных, исторических институтов европейской цивилизации и международного права – юридически и политически ничтожным фетишем, обретшим преемственность в последующий межвоенный период и в ходе Второй мировой войны. Существующая недооценка юридических и политических последствий «взлома» нейтралитета имела самые негативные последствия для цивилизационного развития Европы. Попрание державой, называемой когда-то «страной философов, юристов и поэтов», нейтрального статуса Бельгии, Дании, Норвегии, Нидерландов, Люксембурга явилось подтверждением того, что европейская приверженность верховенству права в решении вопросов войны и мира окончательно уступила место искушениям политики laissez-faire, заменив право политическими мифологиями того времени.

Кайзеровским правительством были нарушены все международные конвенции, гуманизировавшие методы и средства ведения военных действий. Сведены на «нет», как указывал профессор С.А. Корф, нормы, содержавшиеся во второй Гаагской конвенции 1899 г. – «о законах и обычаях сухопутной войны» – и получившие развитие в четвертой Гаагской конвенции 1907 г. Германский Kriegsraison (военная потребность) отменял положение прилагаемого регламента о законах и обычаях сухопутной войны, в частности понятие воюющей стороны, права мирного населения и т.д. Статьи 49–52 регламента четвёртой Гаагской конвенции 1907 г. запрещают обложение местного населения денежными контрибуциями в виде наказания. Германские военные власти, однако, в ходе оккупации постоянно облагали бельгийские города и целые провинции, как например Брабант, непомерными контрибуциями. Германия явилась страной, впервые применившей в ходе войны отравляющие газы. Известны особые «достижения» германского подводного флота в дезорганизации международного судоходства, потоплении торговых судов, главным образом, не воюющих держав-противников, а нейтральных государств. Первенствующей была Германия и во внедрении тотального минирования международных морских путей. Профессор Корф цитирует немецкого адмирала Вернера, утверждавшего, что «во время войны не будут известны ни пощада, ни международное право». Разрушение Бельгии, уничтожение её исторических памятников культуры и гражданской инфраструктуры в ходе германской оккупации – ещё одно подтверждение презрения к международному праву и европейской цивилизации.

Среди победителей в Великой войне Россия не числится в силу известных обстоятельств. Её вклад в общую победу союзников остаётся почти неизвестным в самой России. Но в европейских странах – в Сербии, Франции и других – знают о самоотверженности русского народа в борьбе за европейскую цивилизацию, право и достоинство человека, против агрессивного насилия и произвола в войне 1914–1918 гг. Её воинские победы и жертвы сыграли, по признанию многих, решающую роль в боевых действиях союзников в 1914–1917 гг.

Россия и её союзники не нарушали норм международного права и посему не могут считаться ответственными за войну. Допущенные дипломатией стран Антанты ошибки и недостаточно взвешенная практика внешнеполитических акций и демаршей подтвердили ущербность недальновидного анализа реалий и масштабов предстоявшей войны. Тем не менее очевидно, что ответственность за развязывание войны и нарушение международного права несут Германия и её союзники. Этот постулат Версальского мирного договора в целом был верен. Ответственным за войну всегда выступает то государство, которое нарушило международное право и сделало его принципы и нормы ничтожными.

Литература:

[1] Архив внешней политики Российской Империи (АВПРИ). Ф. Секретный архив министра.

[2] Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2003. Штаб верховного главнокомандующего (Ставка).

[3] Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 15234. Представитель Временного правительства при французской Главной квартире.

[4] Асташов А.Б. Пропаганда на русском фронте в годы Первой мировой войны. М., 2012.

[5] Бехтерев В.М. Война и психозы // Вопросы мировой войны. Сб. ст. под ред. проф. Туган-Барановского. Петроград, 1915. С. 530-604.

[6] Борин Н. Военные операции на восточном, западном и южном фронтах // Вопросы мировой войны. Сб. ст. под ред. проф. Туган-Барановского. Петроград, 1915. С. 605-633.

[7] Брусилов А.А. Мои воспоминания. М., 2001.

[8] Булгаков С. Избранные статьи. Т. 2. М., 1993.

[9] Бунин И.А. Публицистика 1918-1953 годов. М., 2000.

[10] Вера Константиновна, Е. В. Княжна. Мой отец // Кадетская перекличка (Нью-Йорк). 1972. № 2. С. 5-15.

[11] Верхарн Э. Избранное. М., 1955.

[12] Виллмотт Г.П. Первая мировая война. М.: Ломоносовъ, 2010.

[13] Врангель Н.Н. Дни скорби. Дневник 1914-1915 гг. СПб., 2001.

[14] Вторая Отечественная война по рассказам ее героев. Петроград, 1915.

[15] ГалактионовМ.Р. Париж 1914. Темпы операций. М., 2000.

[16] «Гвардейское дело» // Энциклопедия «Санкт-Петербург». СПб.: РОССПЭН, 2004. С. 185.

[17] Гессен В.М. Возрождение естественного права. СПб., 1902.

[18] Гессен В.М. Война и право // Вопросы мировой войны. Сб. ст. под ред. проф. Туган-Барановского. Петроград, 1915. С. 484-506.

[19] Гримм Э.Д. Борьба народов // Вопросы мировой войны. Сб. ст. под ред. проф. Туган-Барановского. Петроград, 1915. С. 1-19.

[20] Данилов Ю.Н. Русские отряды на французском и македонском фронтах 1916-1918. М., 2010.

[21] Деникин А.И. Путь русского офицера. М., 1990.

[22] ДехийоЛ. Хрупкий баланс. М., 2005.

[23] Дневники Императрицы Марии Федоровны. М., 2005.

[24] Дякин В.С. Первая мировая война и мероприятия по ликвидации так называемого засилья. М.,1968.

[25] Жигарев С.А. Россия в среде европейских народов. Историко-юридические очерки. СПб., 1910.

[26] Игнатьев П.А., гр. Моя миссия в Париже. М., 1999.

[27] История Дании / Под ред. Стена Буска и Хеннинга Поульсена. М.: Весь мир, 2007.

[28] История России. ХХ век: 1894-1939 / Под ред. А.Б. Зубова. М., 2009.

[29] Кареев Н.И. Прошлое двух союзов европейских держав // Вопросы мировой войны. Сб. ст. под ред. проф. Туган-Барановского. Петроград, 1915. С. 20-47.

[30] Керсновский А.А. История русской армии. Т. 4. М., 1994.

[31] Киган Дж. Первая мировая война. М., 2002.

[32] Константинополь и проливы. По секретным документам бывшего Министерства иностранных дел. М., 1926. Т. 2.

[33] Коркунов Н.М. История философии права. М., 2010 (репринт).

[34] Корняков А., Горохов Ж. Русский экспедиционный корпус во Франции и Салониках. Париж, 2003.

[35] Корф С.А., бар. Современная война и международное право // Вопросы мировой войны. Сб. ст. под ред. проф. Туган-Барановского. Петроград, 1915. С. 507-531.

[36] Ленин о литературе: Сб. статей и отрывков. М.: Гослитиздат, 1941.

[37] Лютов И.С., Носков А.М. Коалиционное взаимодействие союзников: По опыту первой и второй мировых войн. М., 1988.

[38] Манн Т. Аристократия духа. М., 2009.

[39] Международное право / Под ред. А.Н. Вылегжанина. М., 2010.

[40] Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств 1878-1917 гг. Серия 3. 1914-1917 [Т. 1-10]. М.; Л.: Государственное социально-экономическое изд-во, 1931-1938; Т. 7. Ч. 2. 14 января – 23 мая 1915 г. / Подгот. к печ. Ф.О. Нотович, при участии Л.А. Телешевой и С.А. Левиной. – 1935. XX, 535 c.

[41] Михайловский Г.Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914-1920 гг. Кн. 1.

[42] Мольтке, Хельмут фон. Русские письма. СПб., 2008.

[43] Монтерлан, Анри де. Дневники 1930-1944. СПб., 2002.

[44] Музиль Р. Человек без свойств. М., 2008.

[45] Новорусский М.В. Война и новые отрасли русской промышленности // Вопросы мировой войны. Сб. ст. под ред. проф. Туган-Барановского. Петроград, 1915. С. 466-483.

[46] Павлов А.Ю. «Русская одиссея» эпохи Первой мировой. Русские экспедиционные силы во Франции и на Балканах. М., 2011.

[47] Палей В., кн. Поэзия. Проза. Дневники. М., 1996.

[48] Паунд Э. Стихотворения и избранные Cantos. СПб., 2003.

[49] Репортаж: 150 лет лет со дня рождения академика Владимира Бехтерева // Телерадиокомпания «Петербург» (5-tv.ru). 2007. 1 февраля.

[50] Рильке Р.-М. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи. М.: Искусство, 1971.

[51] Розеншильд фон Паулин А.Н. О причинах «нервности» армии // Государственная оборона России: Императивы русской военной классики. М., 2002.

[52] Сабашников М.В. Записки. М., 1995.

[53] Свечин А.А. Опасные иллюзии // Государственная оборона России: Императивы русской военной классики. М., 2002.

[54] Соловьев Ю. 25 лет моей дипломатической службы. М.; Л., 1928.

[55] Сумароков А. Оды торжественныя. Елегии любовныя. М.: ОГИ, 2009 (репринт изд. 1774 г.).

[56] Трубецкой Е.Н, кн. Умозрение в красках. М., 2012.

[57] Урланис Б.Ц. Война и народонаселение Европы: людские потери вооруженных сил европейских стран в войнах XVII-XX вв. М., 1960.

[58] Франк С. Кумир культуры. Русская идея. (Сборник). М., 1994. Т. 1.

[59] Фриче В.М. Германский милитаризм и его отношение к культуре // Вопросы мировой войны. Сб. ст. под ред. проф. Туган-Барановского. Петроград, 1915. С. 179-192.

[60] Фудель С. Путь отцов. М., 2004.

[61] Фуко М. Безопасность, территория, население. СПб., 2011.

[62] Хейзинга Й. Homo Ludens. СПб., 2011.

[63] Хольтхузен Г.Э. Райнер Мария Рильке. Челябинск, 1998.

[64] Цвейг С. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. М., 1987.

[65] ШациллоВ. Первая мировая война 1914-1918. Факты. Документы. (Архив). М., 2003.

[66] Эрн В. Меч и крест. Статьи о современных событиях. М., 1915.

[67] Юнгер Э. В стальных грозах. СПб., 2000.

[68] Юсупов Ф.Ф. Мемуары. М., 2007.

[69] Deutsche Litteraturgeschichte. Erster Band. Bielefeld; Leipzig, 1893.

[70] Donhoff, Marion Grafin. Kindheit in Ostpreussen. Berlin, 1988.

[71] Elisabeth, Kaiserin. Das poetische Tagebuch. Wien, 2008 (пер. авт.).

[72] Kellermann B. Ausgewahlte Werke in Einzelausgaben. Berlin, 1979.

[73] Lettres juives. T. VIII. A la Haye, 1764.

[74] Oeuvres du philosophe de Sans-Souci. Tome I. Potzdam, MDCCLX (1760), (пер.авт).

[75] Saxo Grammaticus. Da.nma.rks Riges Kronike. Kobenhavn, 1984.

[76] Schutte G. Dansk folkekarakter. Kobenhavn, 1928.

[77] Verlaine P. Choix de Poesie. Paris, 1928.

Примечания:

[78] Хальтузен Г.Э. Рацнер Мария Рильке. Челябинск, 1998. С. 183.

[79] Телеграмма от 6 октября 1915 г. русского посланника в Афинах министру иностранных дел // Документ №86.

[80] Дело об убийстве подполковника Кразе.

[81] Телеграмма Верховному главнокомандующему русской армией 27 августа 1916 г.

[82] Среди оружия безмолвствуют законы (лат.).

Полную версию статьи см : «Аналитические доклады» Института международных исследований
МГИМО (У) МИД России. Выпуск 2(41). 2014. Апрель

Опубликовано на сайте 04/12/2014