Специально для портала «Перспективы»

Сергей Лузянин

Внешняя политика Китая до 2020 г. Прогностический дискурс


Лузянин Сергей Геннадьевич – заместитель директора Института Дальнего Востока РАН, руководитель Центра стратегических проблем Северо-Восточной Азии и ШОС, профессор МГИМО (У) МИД РФ, президент Фонда поддержки востоковедческих исследований, доктор исторических наук.


Внешняя политика Китая до 2020 г. Прогностический дискурс

Осенью 2012 г. в Поднебесной произойдет очередная «смена поколений». Предстоящий съезд Коммунистической партии Китая утвердит ключевые фигуры в партийном руководстве – прежде всего нового Генерального секретаря Си Цзиньпина; новые лица возглавят правительство и другие структуры. Приведет ли обновление руководства страны к смене вектора ее внешней политики? На каких принципах будет строиться международная стратегия Пекина в ближайшее десятилетие?


Теоретический дискурс

Внешнеполитическое прогнозирование – процесс сложный, трудоемкий и не всегда адекватный будущим реалиям. Тем более, когда речь идет о такой «мега-системе», как Китай.

Осенью 2012 г. произойдет очередная «смена поколений»: XVIII съезд КПК утвердит ключевые фигуры в партийном руководстве – прежде всего нового Генерального секретаря ЦК КПК Си Цзиньпина. Из нынешнего состава Постоянного комитета Политбюро ЦК КПК останутся только Си Цзиньпин и Ли Кэцян. Остальные 7 членов этого органа покинут его. Новые лица возглавят правительство (Госсовет КНР), Всекитайское собрание народных представителей (ВСНП) и другие структуры.

Как и на каких принципах будет строиться внешняя политика Китая до 2020 г.? Суммируя разработки и выводы российских, китайских и ряда западных ученых, можно сформулировать четыре проблемы, которые, так или иначе проявляясь уже и сегодня, в полном объеме встанут перед новым руководством страны:

1. Проблема сохранения Китаем в своей внешней политике своеобразного баланса между сдержанной политикой «развивающегося государства» (каковым он официально продолжает себя считать) и активной наступательной политикой рождающейся сверхдержавы. Будет ли это выглядеть как некий синтез того и другого, или глобальный внешнеполитический менталитет новой мировой державы полностью возобладает?

2. Варианты разрешения дилеммы в отношениях с Западом – когда, с одной стороны, от экономической глобализации Китай приобретает (и будет приобретать) большие ресурсы для реформирования, а с другой – сталкивается с растущим политико-идеологическим давлением Запада.

3. Возможности Китая и дальше дистанцироваться от известных предложений США «поделить мир» (варианты G-2 и др.). С этим связан и вопрос, сможет ли Китай предложить международному сообществу свою версию устройства постбиполярного мира.

4. Какие ключевые внешнеполитические инструменты понадобятся новому руководству КНР для реализации и продвижения нынешней концепции Ху Цзиньтао – создания «гармоничного мира»?

Понятно, что прямых ответов на поставленные вопросы пока нет, а есть лишь экспертные версии и исследования.

* * *

В настоящее время в китайской геополитике присутствуют два ключевых компонента, которые неявно противоречат друг другу.

С одной стороны, сохраняют силу базовые внешнеполитические принципы Дэн Сяопина, заложенные в 1990-е годы: «не присоединяться», «не высовываться», «проявлять сдержанность и скромность» и др.

С другой стороны, после выхода в 2010 г. Китая на второе место в мире (первое у США) по размеру ВВП некоторые внешнеполитические положения великого реформатора стали не столь актуальны. В китайском политическом руководстве и экспертном сообществе, в условиях общего изменения качества и масштабов китайской внешней политики, появилась потребность в разработке и принятии новых идей и подходов. Среди них необходимо выделить следующие:

· «совместное развитие». По замыслу китайских политиков, процессы развития и модернизации должны протекать «параллельно» во всех странах. В идеале не должно быть «перекосов» или развития одних стран за счет других. Подобное «совместное развитие», в свою очередь, создает дополнительный эффект взаимной заинтересованности в партнерстве и сохранении стабильности;

· «глубинные изменения», которые объективно требуют определенной перенастройки китайского внешнеполитического механизма;

· «гармоничный мир». Данный концепт имеет как внешнеполитическую направленность – развитие гармоничных отношений КНР со странами ближнего и дальнего окружения, поддержка «гармоничных отношений» между самими странами, так и внутриполитическую – формирование «гармоничного общества» в самом Китае;

· «совместная ответственность». Здесь просматривается попытка Китая дистанцироваться от американской модели ответственности, половину которой (в рамках G-2) США хотели возложить на Китай;

· «активное участие». В этом тезисе содержится скрытый посыл, говорящий о смене акцентов в китайской внешней политике, переходе к более активному позиционированию в мире – как в двусторонних, так и многосторонних форматах: в рамках ООН, ШОС, РИК (Россия – Индия – Китай), БРИКС, АСЕАН +1, АСЕАН +3, треугольника «Китай – Южная Корея – Япония» и др.

Все перечисленные пять идей связаны одной логической нитью. Из них вытекают официально сформулированные задачи: «преодоление узкого регионализма во внешней политике» и «преодоление комплекса развивающегося государства».

Говоря о первом «преодолении» («узкого регионализма»), следует подчеркнуть, что еще до официальных формулировок, в конце 1990-х – 2000-х годах, Китай стремительно расширял географию своих национальных интересов, активно осваивая новые глобальные измерения внешней политики. Так, если раньше термин «добрососедство» в китайской политологии трактовался как отношения КНР с 14 сопредельными государствами, то сегодня все чаще используется другое понятие – «большое соседское окружение Китая». В него входят не только приграничные страны, но и государства всей Центральной Азии, Южной Азии, Юго-Восточной Азии, Западной Азии и АТР, включая США, Австралию, Новую Зеландию. И терминологически, и политически просматривается тенденция расширения географических рамок китайской региональной внешней политики.

Причем это происходит не спонтанно, а согласно создаваемой «глобальной повестке», в которой можно выделить следующие пункты:

· борьба с мировым финансовым кризисом вместе с ведущими державами и формирование новой, более адекватной международным реалиям глобальной финансовой архитектуры;

· участие в противодействии терроризму, наркотрафику, морскому пиратству, а также экологическим и климатически, энергетическим, продовольственным и иным нетрадиционным вызовам и угрозам;

· экономический и политический выход Китая на рынки и страны, где раньше он либо не присутствовал, либо присутствовал недостаточно: в Латинской Америке, Африке, Центральной (постсоветской) Азии и др.;

· вхождение КНР в географически отдаленные, но в глобальном плане перспективные и важные проекты – освоение Арктики и Северного морского пути, энергетические и транспортные магистрали в районах Ближнего Востока, Тропической Африки, Латинской Америки и др.;

· активная поддержка инициатив, ориентированных на формирование «неамериканского» многополярного мира – ШОС, РИК, БРИКС.

Анализ двух названных выше «преодолений» позволяет выделить относительно новые тенденции китайской внешней политики, которые либо находятся в начальной стадии реализации, либо только формируются.

Во-первых, меняется отношение КНР к проблеме глобальной ответственности в мире. Китай в силу своего экономического и политического «возвышения» теперь не может игнорировать решения многих вопросов общемирового масштаба или дистанцироваться от них, как он это делал раньше.

Но китайское руководство рассматривает эту ответственность прежде всего через призму укрепления собственной безопасности, независимости и суверенитета. То есть активное участие в экономической глобализации не должно нарушать внутренней стабильности и внутренних приоритетов успешного реформирования и развития КНР.

Одновременно, вопреки чаяниям западных политиков, понимание глобальной ответственности не вызывает у Китая желания взять на себя часть «грехов за дела США» и разделить с ними пополам мировую ответственность. Китайский вариант такого понимания – это прежде всего ответственность за судьбу своего собственного более чем 1,3-миллиардного населения, а уже потом за судьбы остального мира.

Во-вторых, меняется отношение Китая к своему облику (имиджу), который все более рельефно приобретает черты будущей сверхдержавы. Подобная трансформация обусловлена хорошо известными причинами, прежде всего – колоссальными экономическими результатами КНР за период реформ.

Проецируя успехи внутренних реформ на динамику изменения облика Китая, многие в мире воспринимают КНР уже как состоявшуюся сверхдержаву либо как государство, которое в ближайшее время станет таковой. Отсюда – идеологические кампании по раздуванию так называемой китайской угрозы, периодически инициируемые в США, странах ЕС и, к сожалению, в отдельных российских СМИ. Независимо от степени готовности Китая к статусу «глобальной державы», главным приоритетом в его отношениях с внешним миром будет принцип сохранения стабильности и баланса, ухода от угрозы хаоса, чего бы это ему ни стоило.

Что касается степени и качества готовности к данному статусу – несмотря на огромную совокупную мощь и феноменальные достижения в реформировании экономики, КНР по ряду параметров социально-экономического развития пока не может и в ближайшем будущем не сможет выйти на уровень сверхдержавы. Это подтверждается рядом новейших политологических и экономических исследований в КНР, РФ и других странах.

В частности, исходя из уровня ВВП на душу населенияКитай сегодня не входит даже в первую сотню государств мира. Лишь к 2020 г. КНР в рамках реализации доктрины создания общества «средней зажиточности» планирует радикально изменить этот параметр и подняться в мировом рейтинге.

Другой объективный критерий – военно-стратегический потенциал (число ядерных боеголовок, стратегических носителей, ядерных подводных лодок и пр.). По данному показателю Китай пока несопоставим с ведущими государствами мира, его потенциал на порядок меньше, чем у США и России. Вряд ли этот разрыв может быть ликвидирован в ближайшей перспективе (2012 – 2017 гг.).

Третий показатель, по которому Китай также значительно отстает, – уровень социальных стандартов жизни населения (пенсионная система, здравоохранение, пособия и пр.).

Однако это отставание не означает, что у Китая нет долговременной амбициозной задачи стать сверхдержавой. Наоборот, сегодняшние внутренние проблемы мотивируют его на их скорейшее решение. При этом в КНР понимают, что ни действующая американская, ни ушедшая в прошлое советская модели для страны не подходят. Как великая китайская держава будет в конце концов выглядеть, сегодня точно не могут сказать ни в самом Китае, ни в других странах. Тем не менее, исходя из нынешних процессов и явлений, можно попытаться дать хотя бы ее предварительные наброски.

1) Скорее всего, она не будет ни идеологически, ни политически ориентирована на глобальную внешнюю экспансию, агрессивность, создание новой «мировой китайской империи». В многотысячелетней истории Китая не заложено традиций создания мировых империй; наоборот, китайская цивилизация сама периодически подвергалась внешним экспансиям, то сжимаясь, то расширяясь до р. Амур на севере, Тибета и Синьцзяна на северо-западе и р. Меконг на юге. В этом контексте к Китаю вряд ли применим опыт колониальных империй.

2) Возможно, что элементы конвергенции (социализма и капитализма, регионализма и глобализма) значительно усилятся, станут доминировать во внутреннем и внешнем развитии. Нынешняя политика «мягкой силы», практикуемая КНР, может принять системный и более масштабный характер, стать неким компенсатором силовой политики, характерной для великих держав.

3) Просматривается (уже сегодня) значительное усиление национально-патриотической мотивации на волне общего успеха. Тут имеем «две стороны медали». Одна, позитивная, – формирование в китайском обществе объединяющей идеи возрождения китайской нации, которая порождает колоссальную энергетику, сплачивает страну, дает перспективу «великого будущего». На это сегодня работают СМИ, литература, кинематограф, другие виды искусства. Другая сторона медали – формирование достаточно опасных для китайского руководства и Китая в целом националистических настроений и взглядов. Часть этих взглядов излагается в китайском Интернете (около 500 млн пользователей) или в различных изданиях бумажной печати. На сегодняшний день национализм не стал системным явлением, охватывающим все этажи китайского общества, государства и тем более КПК. Не просматривается такая перспектива и на период 2012–2017 гг. Но в будущей модели сверхдержавы элементы национального патриотизма значительно усилятся и, возможно, приобретут системный характер.

4) Просматриваются также: сохранение управляемой вертикали «КПК – государство – общество»; высокие мобилизационные возможности государства на всех уровнях; развитые валютно-финансовые механизмы и ресурсы; сохранение и дальнейшее развитие уникального опыта адаптации либерально-экономических методов; умелое использование всего набора стратагем для текущей, среднесрочной и долгосрочной внутренней и внешней политики, дающее Китаю возможность сочетать тактическую гибкость со стратегической нацеленностью.

Разумеется, многие отмеченные выше параметры и тенденции в ходе развития Китая могут уйти на второй план или исчезнуть полностью, а вместо них появятся новые, пока не оформленные (экономически, политически и идеологически) в качестве фиксируемых системных явлений.

В-третьих, в рамках политики «преодолений» меняется отношение Китая к такому ключевому дипломатическому инструменту, как партнерство.Если раньше этот термин имел для всех партнеров Китая примерно одинаковое значение, то сегодня во внешней политике КНР явно просматривается дифференцированный подход к государствам в рамках сложившихся моделей партнерств.

Ведущие китайские политологи разбили государства – партнеров КНР на 4 условные группы. Главный критерий – степень приоритетности и важности партнерства для Китая. Причем в расчет брались не столько экономические критерии (уровень развития торговли, инвестиционной кооперации и пр.), сколько политические параметры.

По данной типологии на первом месте (в качестве высшей формы, 1 группа) находится «российско-китайское стратегическое партнерство и взаимодействие», которое, как считают в КНР, «не подвержено влиянию времени, идеологий, базируется на единстве или близости двух стран по ключевым (стратегическим) вопросам международной политики».

В КНР еще в конце 1990-х годов была взята на вооружение стратагема: опереться на Север (под ним понимается Россия), стабилизировать Запад (ЕС, США), идти на Юг (в страны третьего мира – Азию, Африку и Латинскую Америку). Сегодня эта стратагема в принципе сохранилась, и при значительно меньших оборотах взаимной торговли (по сравнению с ЕС, США, Японией, АСЕАН и др.) отношения с Россией ценятся китайским руководством значительно выше, чем с любым другим государством мира.

Вторая группа китайских партнеров – Южная Корея, Бразилия, ЮАР, Индия, Канада, Украина, Белоруссия, Мексика, Аргентина и ряд других государств. Этот вариант партнерства характеризуется китайскими экспертами как «партнерские отношения дружеского типа». Со странами этой группы у Китая нет конфликта коренных интересов, но имеются локальные (территориальные и иные) расхождения.

В третью группу включены страны ЕС и АСЕАН. С ними у Китая имеется много общих (экономических) интересов, но есть политические расхождения по ряду ключевых вопросов и территориальные споры (с отдельными странами АСЕАН). В КНР подчеркивают необходимость значительного повышения уровня доверия в этой группе. Такой тип партнерства там называют «согласованным, или координируемым партнерством».

Наконец, в четвертую группу входят США и Япония, которые, как отмечается, рассматривают Китай в качестве потенциального стратегического противника. По ряду долговременных проблем у КНР с ними существуют очевидные разногласия, а в то же время есть важные экономические и отчасти политические (борьба с терроризмом и др.) общие интересы. Этот случай определен как «партнерство прагматического типа».

Несмотря на экспертный характер данной терминологии партнерства, она уже присутствует в официальных российско-китайских, китайско-индийских, китайско-японских, китайско-американских и других двусторонних документах. В будущем каждая группа может меняться по составу и количеству участников, в зависимости от характера складывающихся отношений.

Глобальные и региональные измерения

При анализе внешней политики КНР важно исследовать новые (либо качественно обновленные старые) тренды. Вот особенно интересные в этом смысле направления.

Китай – ООН

С 2005 г. Китай реализует через ООН системные проекты помощи беднейшим странам. Более широко использует «право вето». Если раньше китайскому вето подвергались в основном резолюции стран, установивших дипломатические отношения с Тайванем, то сегодня Китай (вместе с Россией и рядом других государств) голосует против резолюций ведущих стран (США, Великобритании, Франции и др.), угрожающих дестабилизацией в ключевых регионах мира [1]. Последний пример, когда в октябре 2011 г. КНР и РФ проголосовали в СБ ООН против французского проекта резолюции по Сирии.

Позиционирование в БРИКС

В отличие от РИК (Россия – Индия – Китай), в данном проекте нет четко выраженной евразийской повестки. На сегодняшний день можно назвать пять тем, которые стали общей базой формирования и обсуждения повестки БРИКС:

· превращение БРИКС в официально оформленное международное объединение через формирование «диалогового механизма»;

· взаимодействие в преодолении мирового финансового кризиса и создании новой глобальной финансовой архитектуры;

· поиск решений проблем энергетической безопасности и изменения климата;

· развитие сотрудничества в торговой и промышленной сферах;

· гуманитарное сотрудничество в сферах образования, культуры, науки.

Наибольшее совпадение позиций участников проекта наблюдается по глобальным проблемам. К их числу можно отнести задачи скорейшей перестройки и реформирования международной банковской и финансовой систем, в том числе реорганизации управляющих структур Всемирного банка и Международного валютного фонда. Все страны БРИКС едины в том, что необходимо обратить особое внимание на разработку "альтернативной резервной валюты или новой глобальной валюты" с обязательным учетом возможных последствий.

Если суммировать выступления председателя КНР и генерального секретаря ЦК КПК Ху Цзиньтао по проекту БРИКС за последние 3 года, можно условно выделить 8 тезисов:

1) совместные усилия по восстановлению мировой и собственных экономик;

2) реформа мировой финансовой системы на основе нового, справедливого международного финансового порядка;

3) совместная защита интересов развивающихся стран;

4) обеспечение безопасности: продовольственной, энергоносителей, общественного здравоохранения;

5) использование преимуществ БРИКС по ресурсам, рынкам, рабочей силе;

6) совместное противостояние климатическим изменениям, развитие научно-технического партнерства, исследования в области высоких технологий, включая новые источники энергии;

7) содействие гуманитарным обменам – развитие сотрудничества в культурной, туристической и спортивной областях, сфере образования и здравоохранения;

8) сохранение и укрепление специфики и стратегии развития каждой из пяти моделей модернизаций БРИКС.

Если сопоставить общий согласованный формат и китайскую платформу Ху Цзиньтао, последняя будет значительно шире и фундаментальнее. Фактически она отражает основные глобальные и национальные темы с учетом особенностей китайской стратегии и тактики в мире: последовательное решение вопросов обновления мировой финансовой архитектуры, борьбу с кризисом, защиту интересов развивающихся стран (к коим формально Китай себя еще причисляет), обеспечение безопасности в нетрадиционных сферах (продовольствие, энергетика и др.), проблему климатических изменений и укрепление национальных моделей модернизации. В рамках проекта Китай делает особый акцент на формировании «более справедливого мира».

Активизация в Центральной Азии на двустороннем уровне и через проект ШОС

Китай делает ставку на быструю и эффективную реализацию своих транспортных, энергетических и инвестиционных проектов в двусторонних форматах. Политически он признает за Россией ее центрально-азиатские приоритеты. Формат ШОС рассматривается Китаем как в региональном (центрально-азиатском), так и глобальном аспектах.

Энергетический аспект. После арабских революций традиционные пути доставки Китаю нефти и газа с Ближнего Востока становятся все более опасными и нестабильными. В этих условиях резко возрастают роль и цена сухопутных энергетических коридоров из Центральной Азии (ЦА) и России.

Введение в действие (2009 г.) газотранспортной магистрали Туркмения–Узбекистан–Казахстан–Китай поменяло стратегические приоритеты стран ЦА – газовых экспортеров. За прошедшие 1,5 года эксплуатации трубопровода Туркмения экспортировала в Китай более 10 млрд кубометров природного газа, в том числе только за первые пять месяцев 2011 г. – более 5,7 млрд кубометров. Этот импорт составляет на сегодня более 10% внутреннего потребления газа и более половины всего газового импорта Китая. Это отчасти внесло элементы конкуренции в ситуацию с экспортом центрально-азиатского газа между Россией и Китаем. КНР, покупает туркменский газ по ценам ниже рыночных, что автоматически влияет на российско-китайские переговоры по обсуждаемым Москвой и Пекином ценам сибирского газа. Предлагаемая Китаем цена автоматически делает нерентабельным экспорт российского газа в КНР. Российские же предложения на рыночных условиях отвергаются, при этом китайская сторона ссылается китайско-туркменские газовые контракты.

Инвестиционный аспект. Освоение китайских инвестиций любого назначения (их объем в странах ЦА на 2010 г. – более 15 млрд долл.) стимулирует товарооборот, а также улучшает некоторые макроэкономические показатели стран региона. Однако фокусировка на сырьевой сфере отвлекает ресурсы от обрабатывающего кластера, без которого формирование в регионе сбалансированной экономической структуры крайне проблематично.

Казахстан остается главным приоритетом для Китая в ЦА в плане развития двустороннего сотрудничества. На него приходится около 80% товарооборота между Китаем и всеми центрально-азиатскими странами – членами ШОС. Основные позиции экспорта Казахстана в Китай – это сырьевые ресурсы: энергоносители (нефть, газ) – 63%, черные и цветные металлы (в большой мере в форме металлолома), сталь – 24 %. Взамен Казахстан получает продукцию машиностроения и металлообработки (72%), продовольствие (11%), а также товары широкого потребления, значительную часть которых вполне можно было бы производить в самой РК. В 2008 г. взаимная торговля превысила 14 млрд долл.

Облик ШОС в мире стремительно меняется. Организация – один из мировых центров влияния и часть «неамериканского мира». «Внутри» ШОС три уровня: 1) институт постоянных членов (РФ, КНР, Казахстан, Таджикистан, Кыргызстан и Узбекистан), 2) группа стран – наблюдателей (Индия, Пакистан, Иран и Монголия), 3) группа стран – партнеров по диалогу (Белоруссия, Шри-Ланка). В рамках проекта встает на ноги военно-политический компонент. В Вашингтоне и Брюсселе стали понимать, что они проглядели момент рождения новой, пока не очень для них понятной организации. Сегодня США и ЕС по-разному оценивают ШОС. Вашингтон, после получения информации о том, что его союзники Дели и Исламабад официально оформили и подали заявки на вступление в группу постоянных членов ШОС, тут же срочной почтой доставил и свою заявку на вступление в группу партнеров по диалогу. Аналогичные желания имеют Сеул и Токио. Брюссель же, наоборот, подчеркивает неприятие, критикуя ШОС по гуманитарным и политическим вопросам. Позиция ЕС выглядит недальновидной и отражает общий европейский кризис политического мышления.

Выход на уровень комплексного присутствия в Африке и Латинской Америке

Китайские корпорации подписали в 2011 г. 54 крупных контракта в Латинской Америке и 69 – в Африке. Объем торговли КНР с в Латинской Америкой в 2010 г. – 163 млрд долл, с Африкой - 119 млрд долл. Ежегодно Китай инвестирует в Латинскую Америку по 10 млрд долл. Китайское руководство разрешило Аргентине продавать КНР свое зерно за юани, на которые аргентинские фирмы покупают у Китая сельскохозяйственное оборудование. В 2010 г. Китай открыл внутренний межбанковский рынок своих облигаций для иностранных банков, имеющих накопления в юанях.

Несомненно, что на данных направлениях (в Африке и Латинской Америке) особенно рельефно просматриваются ресурсно-сырьевые, инвестиционные, гуманитарные (создание положительного имиджа), политические интересы КНР. Факт списания Китаем 33 африканским странам долгов и создание Форума «Китай – Африка», несомненно, усилили позиции КНР на «Черном Континенте».

Политика «мягкой силы»

Хорошо известен мировой (сетевой) проект Китая – создание институтов Конфуция, распространяющих почти в 50 странах китайские язык и культуру. Руководство КНР делает акцент на «моральной притягательности» тех или иных (экономических и политических) шагов китайской дипломатии, особенно в странах третьего мира. В рамках «мягкого взаимодействия» фактически происходит расширение культурного влияния КНР в мире.

КНР – США

Формируется своеобразная «двухполюсная» модель китайско-американских отношений. С одной стороны, полюс растущей взаимозависимости. На нем концентрируются общие экономические интересы двух держав, включая торговлю и инвестиции. (Китай скупил на 2 трлн долл. американских казначейских обязательств.) С другой стороны, усиливается полюс потенциальных конфликтов и противоречий, связанных с американским нажимом на юань, геополитическими «нестыковками» в АТР и других частях мира, включая Арктику, Тайвань, Тибет, Синьцзян, а также с использованием космоса, традиционной темой прав человека и др. Данная модель отражает неразрешимое на сегодняшний день для обоих государств противоречие – «вместе трудно, порознь невозможно». Выход из него пока не просматривается.

КНР – Южная Азия

В китайско-индийских отношениях присутствует «классический» набор межгосударственных связей (экономических, политических и культурных), характерный для любой двусторонней модели отношений. При этом в них усиливаются элементы, связанные с региональным влиянием КНР и Индии, соответственно, в Северо-Восточной Азии (СВА) и Южной Азии. Являясь неформальными лидерами «своих» регионов, они вольно или невольно вносят в двусторонние отношения элементы межрегионального сотрудничества и, одновременно, соперничества. Объективно Индию и КНР сближает их позиция по проблеме ядерного оружия. Ориентируясь в разумных пределах на стратегию ядерного сдерживания, оба государства рассматривают его не столько как средство ведения войны, сколько вынужденным политическим атрибутом, необходимым для усиления своих региональных и глобальных позиций.

На отношения Китая и Индии влияют третьи страны из географически близких регионов. Влияние Пакистана, например, сказывается негативно на двусторонних китайско-индийских отношениях. Они приобретают менее доверительный характер, возрастает потенциал их конфликтности. Россия, наоборот, помогает стабилизировать отношения КНР и Индии. Формирование известного «треугольника» РИК (Россия – Индия – Китай) позволило, кроме решения задач экономического и политического сотрудничества, сблизить Пекин и Дели в рамках развития и углубления трехстороннего диалога. Итог индийской политики КНР – выход на уровень стратегического партнерства. В основе этого лежит взаимный экономический интерес. Объем торговли между двумя странами составил в 2010 г. более 60 млрд долл. [2] Хотя сохраняются и ограничители – территории Аруначал-Прадеш, на которые претендует Китай.

Пакистанский векторявляется для Пекина одним из приоритетных в регионах Южной Азии и Среднего Востока. Сложилась система двусторонней поддержки при продвижении друг друга в региональные организации. Так, в 2005 г. Китай получил статус наблюдателя в организации СААРК (Ассоциация стран Южной Азии), а Пакистан – в ШОС. В Исламабаде предпринимаются попытки подключить Пекин к более активному участию в делах Южной Азии. Китайско-пакистанское сотрудничество охватывает химическую промышленность, инжиниринг, поставки железнодорожного подвижного состава, строительство объектов инфраструктуры, автомобильных дорог, портов, мостов, жилых домов и т.д. Один из ключевых объектов китайских инвестиций – порт Гвадар, в строительство которого Китай на первом этапе (до 2006 г.) вложил 2 млрд долл., а на втором – 600 млн долл., что обеспечило сооружение 9 морских причалов.

Активизация в регионах сопредельной Восточной Азии

Данное направление остается приоритетным региональным вектором в интеграционном и торгово-экономическом плане.

В регионе сохраняется старая система безопасности, сложившаяся в годы холодной войны и ориентированная на США и их союзников (Южную Корею, Японию и др.). При этом, косвенно признавая стабилизирующую роль военно-политического присутствия США в регионе, в Пекине работают над альтернативными проектами [3]. Острой проблемой остаются нерешенные территориальные споры в китайско-японских, российско-японских, китайско-вьетнамских, японо-южнокорейских отношениях вокруг той или иной группы островов. Экономические и экологические аспекты связаны с быстрым ростом Китая и увеличением ресурсно-экологических нагрузок на сопредельные территории стран АСЕАН (бассейн р. Меконг), российский Дальний Восток (бассейн р. Амур), Казахстан (бассейн р. Черный Иртыш). Каскад ГЭС и каналов на р. Меконг, строительство которых начал Китай, кроме экономических выгод несет серьезные экологические вызовы как отдельным странам Юго-Восточной Азии (Лаосу, Камбодже, Таиланду, Мьянме, Вьетнаму), так и южным провинциям Китая.

Для ведущих стран региона (Японии, России, Южной Кореи) КНР становится чрезвычайно выгодным торговым и инвестиционным партнером.

Объем торговли Китая с Японией – более 300 млрд долл. за 2010 г., а японских инвестиций в Китай – около 70 млрд долл. Объем торговли со странами АСЕАН превысил 280 млрд долл. 1 января 2010 г. состоялось открытие зоны свободной торговли (ЗСТ) «Китай – АСЕАН». Для ее создания потребовалось 8 лет. Она охватывает 11 стран, где проживают 1,9 млрд человек. После открытия ЗСТ среднестатистическая таможенная пошлина между Китаем и странами АСЕАН снизилась с 9,8% до 0,1%. В рамках ЗСТ успешно развивается субрегиональный проект сотрудничества в бассейне реки Меконг – КНР, Лаос, Камбоджа, Таиланд, Мьянма, Вьетнам. По заявлениям китайских экспертов, в зоне свободной торговли будут освобождены от взимания таможенных пошлин более 7000 видов товаров, что составляет примерно 90% всей номенклатуры товарного обмена между Китаем и АСЕАН. Кроме того, данный проект предполагает расширение сотрудничества Китая со странами АСЕАН в сфере услуг и инвестиционных соглашений.

Основы возможностей были заложены при Дэн Сяопине – курс на стабилизацию ближней китайской периферии, улучшение репутации КНР среди стран ближнего окружения. Это не было направлено на формирование в Восточной Азии «китаецентричного порядка» – чего, кстати, ожидали и враги, и друзья Китая. КНР стала вести себя с малыми и средними странами региона не как с «верными подданными», а как с прагматичными партнерами. Защитный национализм отдельных государств АСЕАН не мешал китайской политике. Напротив, он мешал этим странам включаться в инициируемые западными государствами кампании критики Китая за несовершенство его политической системы и пренебрежение правами человека.

После 2012 г. внешняя политика Китая в Восточной Азии, скорее всего, будет развиваться в условиях дальнейшего роста китайского экономического и политического влияния. Дальнейшая экономическая интеграция Тайваня в КНР, а также развитие региональных интеграционных связей с АСЕАН, Японией и Южной Кореей позволят Китаю вплотную подойти к реализации проекта «Большого Китая» в Азии. Контуры и содержание этого проекта сегодня до конца неясны, как неясны и возможные риски для больших и малых стран региона. Россия, исходя из собственных интересов, через энергетические, транспортные проекты и укрепление безопасности, а также используя возможности Владивостокской площадки АТЭС в 2012 г., имеет возможности для расширения своего присутствия в регионе. Китай теоретически мог бы выступить лоббистом в продвижении российских интересов в Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии. Насколько перспективной окажется такая российско-китайская связка в регионе, покажет уже ближайшее будущее.

На фоне роста конфликтного потенциала в регионе (Корейский полуостров, Тайваньский пролив, Южно-Китайское море и др.), нетрадиционных вызовов и угроз Китай находит возможности быстро и успешно продвигать масштабные интеграционные проекты (открытие 2001 г. ЗСТ «КНР – АСЕАН» и др.). Несмотря на политические и территориальные споры с Японией и отдельными странами АСЕАН, зримо просматриваются перспективы дальнейшего становления трехстороннего проекта «КНР – Япония – Южная Корея», проектов АСЕАН+3 и АСЕАН+1, углубления китайско-тайваньской экономической интеграции и кооперации, кооперации сибирских и дальневосточных регионов РФ с северо-восточными провинциями КНР.

* * *

Суммируя сказанное, можно сделать следующие выводы:

1)Во внешней политике КНР просматривается тенденция дальнейшего уменьшения роли и влияния традиционных принципов «большого развивающегося государства» и усиление глобальных элементов «великой державы». Однако вряд ли можно говорить о полном и быстром преобразовании КНР в сверхдержаву. В грядущее пятилетие речь пойдет о сочетании разных элементов политики. В одних случаях китайская дипломатия будет продолжать использовать инструменты и терминологию «крупного развивающегося государства», в других будет действовать с позиций «большой региональной державы», а в отдельных – как глобальная держава. Подобная вариативность, скорее всего, будет наблюдаться достаточно долго, то есть и в среднесрочной перспективе.

2)В ближайшие годы не исключено усиление политики нейтрализации Китаем попыток навязывания ему политико-идеологических (либеральных) проектов (в форме «цветных», «жасминовых» или иных революций). Будущий руководитель КНР – Си Цзиньпин уже сегодня делает ряд достаточно жестких заявлений, которые свидетельствуют о его бескомпромиссной позиции по этому вопросу. Так, в феврале 2009 г. в ходе своего зарубежного визита в Латинскую Америку он сказал: «Во-первых, Китай не экспортирует революцию, во-вторых, не экспортирует голод и нищету, в-третьих, не тревожит вас (Запад, США – С.Л.), о чем тут можно еще говорить».

3)Доминантой для нового китайского руководства останется необходимость сохранения стабильности как внутри страны, так и за ее пределами, что является условием дальнейшего реформирования и развития КНР.

4)Скорость формирования «глобальной ответственности Китая» будет напрямую зависеть от скорости «возвышения» самого Китая в мире. В любом случае это будет достаточно длительный и сложный процесс, который может быть полностью реализован только в долгосрочной перспективе. В грядущее пятилетие речь скорее пойдет о поддержке Китаем одного из вариантов реализации «коллективной глобальной ответственности» через усиление роли БРИКС, ШОС, реформу СБ ООН и других институтов.

5) Идея создания «гармоничного мира», скорее всего, сохранится во внешнеполитическом инструментарии новых руководителей. Более дифференцированным будет подход Китая к тем или иным странам в рамках сложившихся моделей партнерства. Очевидно, что высокий политический формат российско-китайского стратегического партнерства полностью сохранится. Не исключены новые витки напряженности в отношениях КНР с Японией, США, отдельными странами АСЕАН, особенно по вопросам территориального размежевания в Южно-Китайском море. На данном региональном направлении (КНР – Восточная Азия) Китай будет иметь наиболее серьезные вызовы, связанные с нерешенностью проблемы Корейского полуострова, тайваньского вопроса, сохранением односторонней американской системы региональной безопасности, а также видами США на интернационализацию территориальных конфликтов в Южно-Китайском море (китайско-японского, китайско-вьетнамского и др.).

Примечания:

[1] В январе 2007 г. КНР, РФ, ЮАР – против проекта резолюции Великобритании и США «О ситуации в Мьянме» (мотив – отсутствие угрозы безопасности в регионе). В июле 2008 г. КНР, РФ – против резолюции США и Великобритании «О политике президента Зимбабве Мугабе» (мотив тот же).

[2] http://www.china.org.cn/opinion/2010-03/28/content_19702391_2.htm

[3] Китайский аналитик Ян Сюэтун заявляет о возможности «сделать среднесрочной стратегической целью военного строительства КНР предоставление гарантий безопасности соседним государствам». (Ян Сюэтун. Направления развития мировой архитектоники и возможности для Китая // Современный Азиатско-Тихоокеанский Регион, 2008, №5.

Опубликовано на сайте 29/11/2011