Главная Карта портала Поиск Наши авторы Новости Центра Журнал

Информационные технологии для государства: разрушительные или поддерживающие инновации?

Версия для печати

Избранное в Рунете

Анна Трахтенберг

Информационные технологии для государства: разрушительные или поддерживающие инновации?


Трахтенберг Анна Давыдовна – кандидат политических наук, старший научный сотрудник Института философии и права Уральского отделения Российской академии наук.


Информационные технологии для государства: разрушительные или поддерживающие инновации?

Теоретики глобального сетевого общества регулярно предрекают кардинальную трансформацию всей системы властных отношений. Считается, что информационные технологии должны выполнять по отношению к государству функцию разрушительных инноваций. Но представители органов власти всех уровней увидели в них скорее поддерживающие инновации. Ведь интернет-технологии создают уникальные возможности для реализации задач управления и взаимодействия с гражданами. На практике информационные технологии пока более или менее успешно вписываются в уже существующие властные структуры, приводя к некоторому повышению их эффективности и улучшению качества государственных услуг.

Информационная революция породила (и продолжает порождать) целую серию «разрушительных инноваций», которые, в отличие от «поддерживающих инноваций» направлены не на улучшение уже имеющихся устройств, а на производство устройств, обладающих принципиально новыми свойствами и порождающих, в свою очередь, новые свойства социальной реальности. Сам термин «disruptive innovation» был введен Кл. Кристенсеном для того, чтобы объяснить, почему крупные компании, доминирующие на том или ином IT-рынке и ориентированные на удовлетворение потребностей пользователя, раз за разом проваливались, когда появляются устройства, удовлетворяющие потребности, которых до их появления просто не существовало [1].

Классическим примером воздействия «разрушительной инновации» на успешную компанию является печальная судьба ведущего производителя мини-компьютеров «Digital Equipment Corporation». Именно руководителю DEC К. Олсену приписывается фраза «Ни у кого не может возникнуть необходимость иметь компьютер в своем доме» (1977 г.), и именно персональные компьютеры к 1998 году привели компанию к банкротству. Хотя впоследствии Олсен объяснял, что он имел в виду компьютер, который будет управлять всеми процессами в доме (то, что сейчас называется «smart house»), а не персональный компьютер [2], факт остается фактом: некоторые функции этого, столь привычного сейчас устройства в 1977 году могли вообразить только визионеры типа Д. Энгельбарта и идеологи контркультуры типа С. Брэнда, но отнюдь не маркетологи, изучающие потребности реальных пользователей компьютеров.

Как отметил Кристенсен, предсказать, какая именно инновация приобретет разрушительный характер, практически невозможно, поскольку все зависит от того, как будет осуществлена адаптация новых предложений пользователями. Маркетинговые исследования в данном случае не срабатывают.

Приведем еще один, еще более характерный пример. В 1995 году Б. Гейтс опубликовал книгу «Дорога в будущее», в которой попытался описать, как будет выглядеть информационное общество, и в которой рассуждал об «информационных магистралях» и «компьютерах-бумажниках» (тем самым предсказав iPad). Однако при этом Гейтс был уверен, что для пользования Интернетом потребуется агент-фильтр, в который заложена некая личность и который как бы способен проявлять инициативу, помогая в поиске информации [3]. Как видим, Гейтс целиком оставался в рамках «поддерживающих инноваций». Дело даже не в том, что вместо агента-личности появился «Google». Важнее, что появились социальные сети, которых «информационная магистраль» по Гейтсу совершенно не предусматривала.

Разрушительные инновации можно объяснить, если выйти за пределы маркетинга и теории адаптации инноваций в более широкое пространство «science and technology studies» (STS). Это направление социологии изучает процесс развития техники как процесс конструирования смыслов, в котором важнейшую (если не решающую роль) играют именно рядовые пользователи.

Теории социального формирования технологии Ваджкмэн и Маккензи [4], социального конструирования технологии (SCOT) Байджкера, Хьюза и Пинча [5] и «одомашнивания» технологии Сильверстоуна [6] исходят из того, что любые технологические артефакты обладают интерпретативной гибкостью. Иными словами, развитие артефакта не может быть объяснено исключительно ссылкой на изначально присущие ему технические свойства. Оно определяется значениями, которые приписываются ему релевантными социальными группами, так что артефакт постепенно конструируется в процессе взаимодействия между и внутри данных групп. В конце концов происходит «закрытие» (closure) или «одомашнивание» (domestication), и артефакт обретает стабильность: ему приписывается однозначный смысл, который начинает доминировать во всех социальных группах.

Таким образом, вместо того, чтобы рассматривать технологическое развитие как автономный процесс, подчиняющийся исключительно внутренней логике, исследователи учатся видеть в технологических изобретениях и устройствах «социально обусловленные структуры коммуникации, которые включают и сами технологические формы, и связанные с ними [нормативные] протоколы» [7, с. 7]. Разрушительные инновации порождают новые нормативные протоколы, оказывающиеся несовместимыми со старыми.

В конце девяностых годов целый ряд исследователей осуществил анализ социального контекста, в котором произошел переход от мощных мейнстримных компьютеров к компьютерам персональным. Ими были подробно проанализированы социальные процессы формирования в контркультурной среде нового компьютерного дискурса (напр., [8], [9]), противостоящего доминантному «закрытому» дискурсу [10], в котором компьютер выступал как воплощение рационального бюрократического контроля. Именно в рамках нового дискурса возникает персональный компьютер как «контрартефакт» [11], противостоящий «большим» электронно-вычислительным машинам и выступающий в качестве инструмента освобождения личности от власти корпораций и государства. Именно в качестве контрартефакта компьютер появился в знаменитой рекламе Apple 1997 года «Think Different» [12], и именно в этом качестве он уничтожил «Digital Equipment Corporation».

Сформированная вокруг персональных компьютеров «идеология освобождения» получила дальнейшее развитие с появлением Интернета. Интернет стал воплощением альтернативной социальности, а сетевое сообщество – реализацией мечты о «великом сообществе», которое способно вытеснить «великое общество»,  заменить холодные и бездушные отношения господства и подчинения общением равных в виртуальном пространстве и вернуть индивидам и сообществам ту власть, которую у них отняли «большие корпорации» и выражающее их интересы государство (подробнее см. [13]). Эти представления устойчиво воспроизводятся и сейчас, несмотря на все усиливающуюся коммерциализацию Интернета и государственный контроль за ним.

Исходя из такого представления об Интернете, эта технология выступает по отношению к государству как типичная «разрушительная инновация». Поэтому не вызывает удивления, что крупнейшие теоретики информационной революции регулярно заявляют о том, что в глобальном сетевом обществе происходит кардинальная трансформация всей системы властных отношений, что, в свою очередь, приводит к отмиранию или хотя бы существенному сужению границ влияния национального государства.

Например, М. Кастельс в работе, специально посвященной «власти сетей», выделяет два основных направления трансформации: перемещение власти на глобальный уровень путем объединения государств в формальные и неформальные союзы и формирования плотной сети международных институтов и интернациональных организаций, и одновременно – передача большей части традиционных функций государства на локальный (региональный и муниципальный) уровень. В результате возникает сетевое государство, отличительными характеристиками которого являются радикальное перераспределение суверенитета и ответственности, гибкость всех процедур управления и разнообразие пространственных и временных отношений с гражданами [14, с. 39-40]. Эта новая форма организации порождает целый комплекс проблем, связанных с координацией получившейся сети в инструментальном и идеологическом аспектах. Их решение Кастельс связывает с переходом от национального сетевого государства, формируемого ad hoc из прагматических соображений путем компромиссных решений, к системе глобального сетевого управления, которое ограничит власть национальных государств, усилив в то же время их эффективность и легитимность. Ответственность за такой переход возлагается на глобальное гражданское общество и сформированную благодаря сетевой коммуникации единую систему ценностей [14, с. 42].

Мы не будем оценивать практическую реализуемость предложенной М. Кастельсом модели и реальность глобального гражданского общества. Отметим только, что М. Кастельс является далеко не единственным теоретиком, рассуждающим о кризисе национального государства в условиях информационного общества (А. Аппадураи писал об этом еще в 1996 году [15]).

При этом в центре внимания академических исследователей находятся отношения власти: их интересует, прежде всего, вопрос о том, как  перераспределяется власть, когда рядом с государством появляются все новые глобальные и локальные сети со своими правилами игры.

Данный вопрос ставится не только в эмпирическом, но и в нормативном плане, как вопрос о том, как с помощью новых технологий обеспечить передачу значительной части власти от государства к гражданам. (К сожалению, описывающий эту передачу термин «empowerment» практически не переводим на русский язык, что косвенно свидетельствует об отсутствии в отечественном обществоведении интереса к соответствующей проблематике). По мнению значительной части исследователей, информационные технологии открывают перед глобальным гражданским обществом и его отдельными сегментами новые блистательные перспективы как в плане перехода к прямой электронной демократии, так и в плане развития многообразных форм электронного активизма (см., напр., популярную работу К. Ширки [16]).

Что касается самих представителей власти всех уровней (включая глобальный уровень Департамента по экономическим и социальным вопросам ООН, Организации по экономическому сотрудничеству и развитию, Всемирного банка, Мирового экономического форума и др.), то они вырабатывают свой собственный ответ на вызов информационной революции. Задача состоит в том, чтобы доказать, что ничего ужасного не происходит, наоборот, информационные технологии создают уникальные возможности для совершенствования органов власти и форм их взаимодействия с гражданами. Иными словами, инновации, которые теоретиками информационного общества описываются как разрушительные, для экспертов из сферы власти оказываются «поддерживающими» («sustainable»). Поэтому в фокусе их внимания находится не власть, а управление. В официальных документах (международных и национальных стратегиях, программах, «дорожных картах» и т.п.) термин «власть» встречается, только когда речь идет о гражданах. Предполагается, что информационные технологии должны обеспечить «empowerment», т.е. повышение влияния граждан на принятие государственных решений. В центре внимания находятся государственные услуги («services»), которые предоставляются гражданам-потребителям.

Следует учесть, что современные представления о том, каким должно быть государство, во многом сформировались под влиянием популярной в девяностые годы теории «нового государственного управления» («New Public Management»), основанной на резкой критике веберовской иерархической модели государства под лозунгом «process above hierarchy». Именно в рамках NPM сформировалось представление об услугах, которые государство, по аналогии с частными компаниями, призвано оказывать гражданам, что позволило вытеснить проблему власти на периферию исследовательского внимания.

С целью повысить качество этих услуг, а, следовательно, и эффективность управления предлагалось перестроить традиционную бюрократическую систему путем децентрализации и повышения автономии ее отдельных звеньев (вплоть до передачи отдельных государственных функций на ауторсинг частным компаниям), резко усилив ее ориентацию на гражданина/потребителя. С этой же целью рекомендовалось создавать в государственном управлении конкурентную среду и активнее стимулировать чиновников материально за высокий конечный результат вместо использования системы поощрений, основанной на этике «служения обществу». Иными словами, речь шла о переносе технологий, выработанных в рамках корпоративного управления, на государственные структуры.

В целом попытка путем уподобления правительства крупной компании, а граждан – ее клиентам повысить эффективность и качество предоставляемых государственных услуг оказалась не слишком удачной: граждане стали жаловаться на то, что обновленные органы власти работают еще хуже, чем раньше, а система материальных стимулов и создание конкурентной среды, разрушив традиционную этику служения, не принесли взамен ничего более эффективного. В настоящее время специалисты по государственному управлению спорят, завершились ли реформы, проведенные под лозунгом NPM, полным провалом, или все-таки некоторых успехов добиться удалось [17].

Соответственно, среди теоретиков, которые рассуждали о необходимости «изобрести государство заново», в моду вместо децентрализации вошел холистский подход и утверждения о важности интеграции всех звеньев управления посредством информационных технологий, которые позволяют сотрудникам органов власти оказывать больше услуг меньшими усилиями («do more with less»), одновременно радикально уменьшая дистанцию между ними и гражданами (на связь NPM и концепции «электронного правительства» также обратила внимание Е.Г. Дьякова [18]).

Нетрудно заметить, что в данной модели информационные технологии имеют все признаки «поддерживающей инновации», которая признана повысить качество уже существующих государственных услуг. Нам известен только один случай, когда исследователи в сфере электронного правительства попытались отойти от этой модели. Это работа К. Андерсена и Х. Хенриксена, по мнению которых в перспективе современные технологии позволят гражданам перейти к самообслуживанию в данной сфере: «Цель состоит в том, чтобы передать право на владение данными и свободную ориентацию в базе данных конечным пользователям» [19]. Иными словами, предлагается слить открытые социальные сети и закрытый государственный Интернет воедино, тем самым обеспечив полную прозрачность всех действий чиновников.

Все остальные известные нам вариации электронного правительства: и модель «FAST» [20], и модель «открытого правительства» [21], и не менее модная модель «правительства одного окна» («one-stop government»), в которой обосновываются преимущества единой точки входа граждан при обращении в государственные структуры, представляют собой дальнейшее развитие идей о том, что использование информационных технологий повысит качество услуг, прозрачность и подотчетность органов власти гражданам, а также будет содействовать вовлечению граждан в процессы принятия решений. Их можно рассматривать как попытку приспособить идею (и идеологию) «электронного правительства» к очередному этапу развития информационных технологий.

При этом в качестве точки опоры при изобретении очередной версии электронного правительства выступает электронная коммерция. Например, идеи «открытого правительства» с его культом «открытых данных» тесно связаны с представлением об открытых данных как о «новой нефти» [22]: если в мире бизнеса данные рассматриваются как источник получения прибыли, то в контексте публичной политики они становятся инструментом гражданского участия. И в том, и в другом случае предполагается, что на основе открытых государством баз данных будут созданы новые приложения, которая позволят бизнесу получать доходы, а гражданам – контролировать деятельность органов власти [23].

Самая последняя версия электронного правительства получила название «стройное правительство» («lean government»). Данной концепции был полностью посвящен недавний февральский номер «Government Information Quarterly» (№ 30, 2013). В отличие от концепции «открытого правительства», в концепции «стройного правительства» акцент делается на сохранении контроля над инновациями. По мнению разработчиков концепции, для того чтобы в современных условиях, когда стремительное развитие информационных технологий сочетается с финансовым кризисом и секвестром государственных бюджетов, достичь цели «do more with less», необходимо активнее вовлекать в решение социальных проблем бизнес, некоммерческие организации и граждан. С этой целью органы власти должны создавать платформы, на которых коммерческие и некоммерческие структуры могли бы обсуждать актуальные темы, вырабатывать предложения, создавать новые инструменты для оказания услуг и т.п. За счет этих добровольных помощников можно будет сократить численность чиновников, упростить структуру органов власти и повысить качество услуг (отсюда и название «стройное правительство»). При этом особо подчеркивается, что l-government позволит органам власти вести мониторинг того, что происходит в сформированной им социальной сети, и направлять взаимодействие в желательную для себя сторону [24].

Как видим, концептуально l-government продолжает традицию «поддерживающих инноваций». На практике изменения в органах власти, связанные с внедрением информационных технологий, оказываются даже меньше ожидаемых. Точнее, они оказываются крайне дорогостоящими (несмотря на постоянно повторяемую мантру о необходимости «do more with less») и не слишком эффективными. Так, крупнейший специалист по электронному правительству, руководитель Таубмановского центра публичной политики Университета Браун Д. Вест выделяет три возможных варианта эволюции государственных структур под влиянием информационных технологий: «радикальная реформа», которая ведет к системной перестройке организации, «частичная реформа», которая постепенно, шаг за шагом методом проб и ошибок обеспечивает серию небольших улучшений, и, наконец, «секулярная реформа», в ходе которой за счет небольших позитивных улучшений накапливается позитивный кумулятивный эффект, приводящий к значительным изменениям. По его мнению, основанному на многочисленных эмпирических исследованиях, проведенных в США, переход к электронному правительству носит все черты частичной реформы с перспективой перехода в секулярную [25].

Эмпирические исследования, проведенные нами в России, данный вывод подтверждают. Усилия Российского государства, направленные на внедрение информационных технологий в государственное управление, уже принесли определенную отдачу: растет число пользователей Портала государственных и муниципальных услуг Российской Федерации (в настоящее время оно превысило 4 000 000 человек, что составляет около 3% населения).  В рейтинге развития электронного правительства ООН 2012 года Россия поднялась с 59-го места на 27-е [26]. Наша страна подала заявку на присоединение к «Open Government Initiative» и приступила к открытию данных, накопленных органами власти. Правда, о «стройном правительстве» пока речи нет, но, думается, потому, что эта новая концепция еще не успела дойти до экспертов по «открытому правительству».

Означает ли это радикальные изменения в системе государственного управления? Как показывают наши исследования, переход к электронному правительству происходит при сохранении всех основных особенностей отечественной административной культуры и представляет собой стихийный процесс, ориентированный на формальные отчетные показатели (подробнее см.: [27]; ср. описание опыта разработчика ИТ-систем для госсектора: [28]). Еще раз подчеркнем, что отечественный опыт в этом отношении не уникален: сходные процессы происходят во всех странах мира, где в государственное управление внедряются информационные технологии. 

Таким образом, складывается парадоксальная ситуация. Теоретики информационного общества ожидают, что информационные технологии будут выполнять по отношению в государству функцию разрушительных инноваций. Сами представители органов власти интерпретируют эти же технологии в качестве поддерживающих инноваций. На практике даже эта интерпретация оказывается чересчур смелой, поскольку информационные технологии более или менее успешно вписываются в уже существующие структуры, приводя к некоторому повышению качества их работы. Нам остается только ожидать кумулятивного эффекта, который и даст ответ на вопрос, какую роль сыграют инновационные технологии в судьбе веберовского бюрократического государства.

 

Примечания:

[1] Christensen C.M. The Innovator`s Dilemma: When New Technologies Cause Great Firms to Fail. 1st ed. Boston, Harvard Business Review Press, 1997. 256 p.

[2] Mikkelson B., Mikkelson D.P. Ken Olsen Computer Quote // Urban Legends Reference Pages. 2004. [Электронный ресурс]. URL: http://www.snopes.com/quotes/kenolsen.asp. (дата обращения 17.02.2013).

[3] Gates B. The Road Ahead. 1st ed. N.Y., Viking Pr. 1995. 304 p.

[4] McKenzie D., Wajcman J. (eds.) The Social Shaping of Technology. 1st ed. L., Open Univ. Press. 1985. 462 p.

[5] Bijker W., Hughes T., Pinch T. (eds.) The Social Construction of Technological Systems: New Directions in the Sociology and History of Technology. Cambridge, MA. MIT Press. 1987. 419 p.

[6] Silverstone R., Mansell R. (eds.) Communication by Design. The Politics of Information and Communication Technologies. Oxford, Oxford Univ. Press. 1996. 240 p.

[7] Gitelman L. Always Already New: Media, History and the Data of Culture. Cambridge, Mass.: The MIT Press, 2006.

[8] Markoff J. What the Dormouse Said: How the Sixties Counterculture Shaped the Personal Computer Industry. L., Penguin Books. 2006. 336 p.

[9] Turner F. From Counterculture to Cyberculture: Stewart Brand, the Whole Earth Network, and the Rise of Digital Utopianism. Chicago, University of Chicago Press. 2008. 354 p.

[10] Edwards P.N. The Closed World: Computers and the Politics of Discourse in Cold War America. Cambridge, MA. The MIT Press. 1996. 440 p.

[11] Pfaffenberger B. The Social Meaning of Personal Computer: or, Why the Personal Computer Revolution was No Revolution // Antropological Quarterly. 1988. V. 61. № 1. Pp. 39 – 47.

[12] Hornby T. ‘Think Different’: The Ad Campaign that Restored Apple's Reputation // Low End Mac. September 4, 2009. [Электронный ресурс]. URL: http://lowendmac.com/orchard/07/apple-think-different.html. (дата обращения 17.02.2013 г.).

[13] Трахтенберг А.Д. Интернет как пространство утопии // Свободная мысль. М., 2007. № 6 (1577). С. 121 – 127.

[14] Castells M. Communication power. Oxford / New York: Oxford University Press. 2009. 608 p.

[15] Appadurai A. Modernity at Large: Cultural Dimensions of Globalization. Minneapolis, Univ. of Minnesota Press. 1996. 248 p.

[16] Shirky C. Here Comes Everybody: The Power of Organizing Without Organizations. N.Y., Penguin Press. 2008. 336 p.

[17] Dunleavy P., Margetts, H., Bastow S., Tinkler J. New Public Management Is Dead – Long Live Digital-Era Governance // Journal of Public Administration Research and Theory. 2006. V. 16. № 3. Pp. 467 – 494.

[18] Дьякова Е.Г. Эволюция электронного правительства как нормативного концепта: от оказания услуг к открытому правительству // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: Философия. 2012. Том 10, выпуск 3. С. 135 – 138.

[19] Andersen K.V., Henriksen H.Z. E-Government Maturity Model: Extension of the Layne and Lee Model // Government Information Quarterly. 2006. V. 23. Pp. 236 – 248.

[20] World Economic Forum. The Future of Government: Lessons Learned from around the World. 2011. 52 p. [Электронный ресурс]. URL: http://www3.weforum.org/docs/EU11/WEF_EU11_FutureofGovernment_Report.pdf (дата обращения 15.02.2013).

[21] Open Government Partnership. Open Government Declaration. N.Y., September 2011. [Электронный ресурс]. URL: http://www.opengovpartnership.org/open-government-declaration. (дата обращения 15.02.2013).

[22] Backaitis V. Data is the New Oil // CMS Wire. 2012. 26 марта. [Электронный ресурс]. URL: http://www.cmswire.com/cms/information-management/data-is-the-new-oil-014966.php. (дата обращения 17.02.2013).

[23] Puschmann С., Burgess J. The Politics of Twitter Data // HIIG Discussion Paper Series. Discussion Paper № 2013-01. [Электронный ресурс]. URL: http://d-russia.ru/wp-content/uploads/2013/02/SSRN-id2206225.pdf. (дата обращения 17.02.2013).

[24] Janssen M., Estevez E. Lean Government and Platform-Based Governance – Doing More with Less // Government Information Quarterly. 2013. V. 30. Pp. 51 ‑ 58.

[25] West D.M. Digital Government: Technology and Public Sector Performance. Princeton, Princeton Univ. Press. 2007. 256 p.

[26] UN Department of Economic and Social Affairs. United Nations E-Government Survey 2012: E-Government for the People. Geneva, 2012. 144 p. [Электронный ресурс]. URL: http://unpan1.un.org/intradoc/groups/public/documents/un/unpan048065.pdf. (дата обращения 17.02.2013).

[27] Трахтенберг А.Д. Переход к электронному правительству и проблема организационного сопротивления // Современные исследования социальных проблем (электронный научный журнал). 2012. № 11(19). [Электронный ресурс]. URL: http://sisp.nkras.ru/e-ru/issues/2012/11/trakhtenberg.pdf. (дата обращения 17.02.2013).

[28] Яппаров Т. О «политической воле» и ситуации с госпроектами на рынке ИТ // Компьютерра. 2013. 06 февраля. [Электронный ресурс].

 

Журнал «Вопросы политологии и социологии»

Читайте также на нашем портале:


Опубликовано на портале 24/10/2013



Мнения авторов статей могут не совпадать с мнением редакции

[ Главная ] [ Карта портала ] [ Поиск ] [ Наши авторы ] [ Новости Центра ] [ Журнал ]
Все права защищены © "Перспективы", "Фонд исторической перспективы", авторы материалов, 2011, если не обозначено иное.
При частичной или полной перепечатке материалов ссылка на портал "Перспективы" обязательна.
Зарегистрировано в Роскомнадзоре.
Свидетельство о регистрации средства массовой информации: Эл № №ФС77-61061 от 5 марта 2015 г.

Яндекс.Метрика